Пластун Василий Васильевич

Я родился 24 марта 1924 года, в поселке Новоодесском, Оренбургской области, Акбулакского района. Акбулак, по-казахски - Белый Источник. До сельсовета в Кузыл-Ту (по-казахски это Красная Звезда) было километров пять. Отец меня три дня «обмывал» и только потом поехал зарегистрировать. А там бюрократ сидел, который записал меня 27 числом. Поэтому, по документам я на три дня моложе, чем на самом деле.

В то время мы жили в Актюбинской губернии. Потом начались административные переделы, и часть нашего поселения присоединили к Оренбургской области. Потом, когда Чкалов погиб, она стала Чкаловской. А после «развенчивания культа» вернулось старинное наименование Оренбург. Мой младший брат и сейчас живет в Акбулаке. Он родился в ноябре 1941 года, когда мы с отцом уже на фронте были.

Пластун - фамилия казацкая. Родители - переселенцы с Украины. Отец из-под Белой Церкви. А мать с Херсонской области. По Столыпинской реформе, мои предки переселились на Оренбургскую целину. И по всей округе построили поселки: Новоалексеевка, Ногомановка, наш поселок Новоодесский...

Личный состав 424 АЭ у самолета

Родословная моя такова: дед мой по отцу, Игнат Петрович, самый старший из пяти братьев. Еще были Александр, Роман, Михайло, Мефодий. Была у него сестра Матрена.

Все были сельские труженики, крестьяне. Они жили в Новоалексеевке за сто километров, и когда страда заканчивалась, приезжали на несколько дней к моему деду. У него было четверо детей: сыновья, старший Иван, второй Василий - мой отец, дочери: Секлетея ( потом стала Александрой), и Наталья.

Отец по местным сельским понятиям был грамотеем - окончил начальную школу. В гражданскую войну служил в Чапаевской дивизии. Он был классным стрелком, и когда с армии пришел, его всегда на все соревнования приглашали. И еще он был заядлый охотник. У нас была и собака охотничья, типа английского сеттера, пес Цейзер…

Отдельные эпизоды отец мне рассказывал. Отец говорил, что мы были середняки. А у нас была и лошадь, и животные всякие рогатые, и всякая скотина: овцы, свиньи, поросята, а кроликов несчетное количество. До 1930 года мы единолично жили. Места там богатые Степи плодородные. Никаких удобрений не применяли, а урожай снимали.

Но был и голодный год, с 1933 на 1934 год, Он был почти повсеместно, миллионы людей с голода погибли…

Когда в 1930 году организовался колхоз, отца послали в районный центр на курсы, окончил их и стал в колхозе счетоводом, то есть бухгалтером.

В 1939 году мы переехали в районный центр, и отец стал работать в рыбацкой артели. Рыбацкий колхоз был на реке Илек, которая впадает в Урал, и местных озерах.

Сейчас климат в тех местах сильно изменился. После того как по Сталинскому плану осуществили лесопосадки - озеленение сплошное, климат намного помягчал. А в наше время бывали такие снежные заносы, что в поселке дома с крышами снегом заносило. У кого двери открывались наружу, тем приходилось помогать - откапывать. А у кого вовнутрь, сами прорывали снег и выбирались. И очень жаркое лето, начиная, с мая. Вот такие были условия.

- А дома строились из чего?

Южнее Оренбурга лесостепь и лес только привозной. Поэтому саманы делали - кирпичи из глины. А доски покупали. Хаты белили известкой.

В Столыпинскую реформу, в царское время, переселенцам очень большие подъемные давали, и они с Украины приезжали со своим скотом, со скарбом всевозможным...

- По опыту Вашей семьи Столыпинская реформа была полезна?

Столыпин положительную сыграл роль. Его реформа способствовала подъему и развитию сельского хозяйства и вообще территорий Российских. Ведь было много запущенных… Вот в нынешние времена и то запущения есть.

Может быть, это и не по теме: просторы были не заняты, и по ним шествовали со Средней Азии всевозможные воинственные племена. И были такие времена, когда крестьяне оседлые работали, а на них нападали, захватывали в рабство, угоняли и женщин, и детей тоже.

Терпение людское кончилось и началась борьба. Люди начали организовывать дружины, воспрянули духом… Присутствие казачества изменило ситуацию…

- Не будем вдаваться в историю, давайте вернёмся: в 1939 году Вы приехали в райцентр…

И продолжил учебу в средней школе № 1. С каким удовольствием, с каким добрым чувством вспоминаю своих учителей. Анна Ивановна Чирковская - директор школы. Мой любимый Алексей Петрович Водяницкий - математик. И Полина Осиповна - историчка, какая, прелесть была. Николай Филиппович Галицкий учитель естествознания, Иван Маркович - физик. Водяницкий на фронт ушел, стал капитаном разведки, был тяжело ранен и умер в госпитале. И Анна Ивановна - директор наша, поехала, привезла и похоронила его во дворе школы. И каждый год, когда я в отпуск ездил, я навещал его… Опять отвлекся…

Николай Коваль

После семи классов я поступил в железнодорожный техникум в Оренбурге, но на фельдшерский факультет. Такой мой выбор был связан с тем, что среди знакомых отца был хороший врач Иван Яковлевич Шестаев. Он к отцу приезжал на охоту. И вот он со мной общался, и мне понравилась медицина.

Я около года проучился, и тут ввели плату за обучение. А денег в колхозе не было. Были только трудодни. Палочки рисовали - один трудодень, полтора. А денег не было. Ну, повезут что-то на рынок: скотину забьют, молоко свезут, или яйцо, продадут. Тогда деньги появлялись.

Отец перевел меня, в Акбулак, в сельскохозяйственный техникум на бухгалтерский факультет, где обучение было, по-прежнему, бесплатное,

И вдруг приезжают к нам в Акбулак из гражданского воздушного флота, из Актюбинска и какой-то чин из военкомата. И нас приглашают в летную школу. Ну, пацаны сразу подали заявления. Нужно было пройти комиссию. Мы как сухарики были, все время в движении в работе, здоровье крепкое. За медицинскую комиссию я не сомневался. А тут еще какая-то мандатная комиссия, а что это - никто не знает. Оказывается, проверяли родственников… Короче, прошел я все комиссии. Меня только мама провожала, поскольку отца уже забрали в армию - война началась…

- Как Вы узнали, о том, что война началась?

Был яркий светлый день. «Земля слухами полнится», и мы все пошли на площадь районного центра. В то время были такие тарелки-репродукторы. И вдруг Вячеслав Михайлович по радио ыступет… Война…

Мы сразу как бы на голову выше стали, посерьезнели все. И прилив патриотизма… Кинулись в военкомат. Кого куда… Мне повезло, я попал в Актюбинскую авиационную школу гражданского воздушного флота.

- Вас не расстроило то, что школа не военная, а от гражданского воздушного флота?

Нет, я был безмерно счастлив. Я, сельский пацан, ничего не имею за душой, и мне дозволено, наравне с другими, получить такую профессию - летать. Я готов, как говорится, разбиться, что бы только меня не выгнали... Всеми фибрами души стремился…

А был я - метр пятьдесят семь росту, и весом сорок шесть килограмм…

- Без аэроклуба сразу попали в училище?

А школа и была типа военизированного аэроклуба. Ее учредили в Актюбинском аэропорту. Надо отдать должное, наше правительство было мудрое и дальновидное. Тогда на случай возможной войны по всей стране была налажена подготовка кадров. А кадры решают все… Руководители понимали, что время не терпит. В мирное время, что бы подготовить летчика надо три года, по крайней мере. И у нас программу так построили, что дали больше практики и только самые необходимые знания по освоению техники. И мы, по сути дела, за год и три месяца, программу на самолете «У-2» прошли…

Моим инструктором была Валентина Ивановна Вуколова. Ее муж тоже летчик был, но он, к сожалению, туберкулезом болел и сгинул. И несколько женщин инструкторами были.

Николай Коняев

Инструкторами были еще Букинич, Лобачев и Ли. Это фамилия, он был китаец. Такой китайский мудрец. А начальником строевого отдела был кореец - капитан Пак. Когда он меня встретил, то сразу спросил:

- Пластун, а ты знаешь, кто такие казаки?

Пацаном я в истории не разбирался. Он начал мне объяснять… С тех пор я стал интересоваться историей.

И вообще наша местность была интернациональная. И немцы, и нанайцы, и киргизы, и казахи, все жили дружно. И не было национальных противостояний никогда. Я опять уклоняюсь от главной темы…

Мы прошли первую программу до конца 1941 года. Эта программа освоение полета: взлет, посадка, полеты пилотирования в зоне, это и петля Нестерова… Короче весь комплекс. Заканчивалась программа полетом по маршруту. Вторая программа уже была приближена к боевой, включала и ночные полеты.

- Вы тогда предполагали, что «У-2» можно использовать как боевой самолет?

Лобачев прибыл к нам после ранения на фронте, и рассказывал о боевом применении «У-2», и о том, что нам нужно подготовиться к ночным полетам.

Вспомнил один эпизод. Это было, когда мы кончали подготовку по второй программе, наверное, в мае 1942 года. Метеослужба тогда прозевала, и ураган налетел неожиданно. В казарме все стекла повылетали. На аэродроме «Ли-2» сдвинуло на столб. А «У-2», со снятым на ремонт мотором, подняло, и через аэропорт километра за три унесло.

Я в это время был в карауле, охранял стоянку. Молния, гром и опять молния… Думаю, сейчас, как мне даст, вот сюда в винтовку. И я отложил ее… Курсант Витя Соколов сидел в самолете и готовился к ночным полетам, его самолет подняло и бросило. Мой товарищ погиб…

В июне месяце нас направили на военную подготовку в Чебоксары.

Актюбинск я еще вспоминаю, в связи с встречей с Рокоссовским Константином Константиновичем, тогда еще генерал-лейтенантом… Он каким-то образом в это время оказался там. Нас собрали в «Доме культуры», и он перед нами выступил.

В Чебоксары мы приехали в 14 ВАШП (военно-авиационная школа пилотов). Туда и из других мест прибывали. Сформировали экипажи. Стрелком-радистом у меня в экипаже оказался Коля Коваль из Днепропетровска.

Самолет «У-2» дооборудовали: сзади ставили пулемет ШКАС. А на фронте нам поставили еще американскую рацию, и когда мы летали на разведку, передавали сведения и вели связь с командованием.

Прошли мы боевую подготовку, бомбежку…

- А бомбили чем?

Цементными макетами бомб. Летали на полигон, расчеты делали. Пользоваться прицелом - это дело стрелка-радиста.

Кончили мы программу боевой подготовки в октябре. Посчитали, что мы готовы к выполнению боевых заданий. Выпустили нас сержантами. Экипировка - беднота: обмотки, шинели…

- Какой налет у Вас был к моменту отправки на фронт?

Шестьдесят три или шестьдесят пять часов.

Несколько экипажей отправили на фронт. Поездом мы поехали в Москву. Там к нам присоединились сопровождающие нас офицеры. Привезли нас в штаб первой воздушной армии. Он располагался под Малым Ярославцем. Тогда линия фронта проходила так: Калинин, Ржев, Вязьма, Брянск… В блиндаже нас встретил красавец генерал-лейтенант Худяков Сергей Александрович, командующий первой воздушной армии. Он в 1944 году он стал маршалом.

Короткое собеседование. Командующий рассказал, какие задачи и как будем их решать. И в октябре 42 года нас распределили по полкам. Я с Колей Ковалем и еще несколько экипажей получили назначение в 162 САП (смешанный авиационный полк). Одна эскадрилья в полку была на «Як-1», эскадрилья «Р-5» и «Р-Z», и наша эскадрилья «У-2». Эскадрилья тогда состояла из двенадцати самолетов и экипажей. Полк располагался на полевом аэродроме, Глазово, западнее или чуть северо-западнее Можайска. От линии фронта километров двадцать пять.

Бывалые летчики летали на задания. «Старики», которые на два-четыре года старше нас. Ну, как в кинофильме: «В бой идут одни старики». А мы только прибыли. Командиром эскадрильи был капитан Харжевский Владимир Павлович, Адъютантом - Роземблюм….

424 АЭ Инженер ОАЭ Скудаев, Лукин, Владимир Салошенко, Владимир Беркович

Я их, да и других, как ложусь спать, вспоминаю. Двадцать близких мне однополчан погибло, это те, с которыми в одной землянке жили…

Наш экипаж определили к командиру звена Володе Берковичу. Потом Седых Алексей стал комзвена… А Беркович от нас ушел, переучился на «Илы» и погиб где-то…

Время от времени они возникают в моей памяти, молодые, боевые, здоровые. А я с большим уважением к ним относился. И был очень доволен, что мне есть у кого поучиться, опыта набраться…

Кстати, казус у нас случился, как раз, на томж аэродроме. Меня назначили дежурным по старту в ночное время. И я был рад, что мне ответственное задание дали. Пошел на старт. Там были установлены фонари «Летучая мышь», наверно, знакомые Вам, штук пять, максимум может быть семь. И вдруг на посадочную полосу приземляется какой неизвестный самолет. И кто-то прожектор включил, и «елки-палки», оказывается это немецкий самолет «Хеншель» заблудился - линия фронта рядом. Он тут же развернулся и «фр-р-р…»… Спугнули… А ведь могли бы в плен взять…

А на следующий вечер или в ночь, немцы устроили налет по нашим стоянкам. Техники Тяжельников и Ильин были ранены. Но, слава Богу, никого не убило. Вот такой был эпизод.

На этом же аэродроме произошел случай, о котором я потом читал в «Вестнике воздушного флота», и во фронтовой газете писали об этом эпизоде.

Задачи ставились нам самые разные, в том числе, мы возили штабных офицеров и курьеров. Старший лейтенант Маслов, опытный летчик, уже много вылетов сделавший, повез из Глазово в район Кубинки командира дивизии генерала Пигоревича. И их во время перелета прихватил немецкий истребитель.

А самолет Пигоревича кружил, кружил и приземлился, но генерал не разбился, посадил…

Привозят Маслова на аэродром, а у него - пуля у правого уха вошла и под левый глаз вышла. Он первый, которого мне на фронте довелось хоронить. И так неожиданно…

Вторым был Коля Коняев. Он из-под Рудни подполковника вез и его прихватил «Фокке-Вульф», по-моему, в районе Рудни, между Смоленском и Витебском. Он, наверно, уже заметил истребитель, оглянулся, а тот гад его расстрелял… Прямо в лицо Коле три пули попало… Короче, и он, и подполковник погибли. Вот так…

- Вы базировались в одном полку с тремя типами самолетов. Не было ли снисходительного отношения у тех, кто летал на «Яках», к пилотам У-2.

Рапаев

Нет. На фронте никакого противостояния не было. Дружба была, друг за друга - горой. Мы действительно держались пословицы: «Сам погибай, но друга выручай».

Интересных эпизодов много. Кстати, Вы напомнили мне: в истребительной эскадрилье воевал летчик по фамилии Адольф, он уже больше десяти самолетов сбил. Послали представление на звание Героя Советского Союза. А в Москве посмотрели, ну как так, Адольфу присваивать звание Героя Советского Союза, и посоветовали ему сменить фамилию на Климов. Так что у нас и немцы воевали. Фамилию он сменил, и дали ему Героя.

В 1943 году нашу эскадрилью «У-2» выделили в 424-й ОАЭ - (отдельная авиационная эскадрилья) при 5-й наземной армии. (Позже 5-я ударная армия первой вошла Восточную Пруссию.) Харжевский Владимир Павлович получил звание майора.

- В чем заключались задачи вашей эскадрильи?

Самые разные. Как у майора Булочкина из фильма «Небесный тихоход». Как только нас не называли, «Кукурузниками», «Огородниками», и «Воздушными извозчиками». А немцы нас звали: «Русфанер».

На самолете было шесть бомбодержателей. Но, как правило, брали только четыре бомбы по 25 килограмм и еще стрелок-радист в кабину светящиеся бомбы. САБ 3 - горит и освещает три минуты. Или САБ 5 - пять минут.

Когда летали на разведку, задачи ставились авиаотделом при штабе наземной армии, который оперативно управлял нашими всевозможными подразделениями.

Например, мне дали задание, разведать, где в совхозе Алексино, что под Можайском, располагается немецкий бордель для офицеров. Задачу я выполнил. Потом наши отбомбились по этой цели, и разведка донесла, что удачно. Но я в этом не участвовал. У меня было уже другое задание.

Или такое задание: от Ржева до Вязьмы по железной дороге курсировала «Берта» - дальнобойное орудие на платформе. Выстрелит и смотается. Надо было выследить железнодорожную ветку, где она скрывалась. Попутно разведка позиций - где линия фронта проходит. Особенно часто такие задания были, когда готовилось наступление. Приходилось целыми ночами летать по три, четыре раза, что бы выследить противника, когда он начнет отрываться. Ведь он не дурак. Немцы были вояки отличные.

- Какой максимальный груз Вы брали?

Постоянно бомбы на бомбодержателях- сто килограмм, сзади ШКАС, и у стрелка-радиста светящиеся бомбочки. Да, и еще листовки, попутно мы постоянно разбрасывали тысячи, десятки тысяч листовок.

Когда к партизанам летали, брали не бомбы, а две грузовые люльки, справа и слева под крыльями. Раненых мы не возили, не довелось.

- Ваше мнение об эффективности «По-2» как бомбардировщика. Ведь ночные цели, их еще найти надо.

Эффективность бомбежки, конечно, зависит от возможности найти цель. Вот еще до меня, служил экипаж: летчик Барановский и Алексеев. Они получили по ордену Ленина и по ордену Красного Знамени. В частности, за то, что разыскали склады, а потом удачно их бомбили, и противнику большой урон нанесли. Это было где-то на линии Ржев - Вязьма. А я часто участвовал в бомбежках уже ближе к Орше. Витебск-Орша.

- А железнодорожную станцию пропустить сложно.

Да. Когда «Берту» обнаружили, мы ее бомбили, и очень эффективно.

Я упомянул о листовках. Воздействие было заметное. Однажды приятели из штаба армии мне сообщили, что с моими листовками один раз сразу тринадцать человек перешло. А второй раз - тридцать или тридцать два человека. Значит, мы попали в цель, да?

- В каком году это было?

Это и в 1943 году, и в 1944-м тоже.

Или вот такое, казалось бы, странное задание. Линия фронта Витебск-Орша некоторое время была стабильна. Готовилось генеральное наступление. И надо было его подготовить скрытно, чтобы противник не разгадал замысел, и чтобы не оторвался. И нам задание дают: лететь в район Лиозно, юго-восточнее от Витебска, километров сорок наверное. В этом районе летать на высоте не выше шестьсот метров, желательно триста, периодически по бомбе кидать.

И мы летали. Седых, мой командир звена из полета привез полную крагу крови, его ранили. На триста метров даже без света любой дурак стреляет. А тут передовая.

Калиниченко, заместителя командира эскадрильи, подстрелили, но он, слава Богу, спланировал и сел на нашу передовую. Жив остался. Он мне еще рекомендацию в партию давал потом.

-, Пластун, Салошенко, Лукин. Сидит - Черненко Лев

Я вернулся, а у меня лонжерон прострелян пулькой. И как она мне в руку не попала, не знаю.

И только потом выясняли, в чем задача наша была. Оказывается, надо было шум создавать, немцам на нервы действовать. Летаем, гудим, а в это время наши боевые части скрытно перемещаются. Мы гудели всю ночь и помогли сосредоточению нашим танкам. Польза? Да!

Кстати, за время войны я на «У-2» более трехсот тридцати полетов совершил. А посадки были чаще всего на «огородах». Только в Вязьме, в Смоленске Каунасе, на трех настоящих аэродромах посадку делал. А остальное - на огородах.

Бывало такое сел, колесо проколол, и что? Пришлось на одном взлетать…

Другое задание - срочно лететь в Смоленск. Вечер, уже темно, а я с офицером связи… Оказывается, бомбардировщики сфотографировали какие-то позиции, привезли разведданные. Нужно их срочно в штаб доставить. Я прилетаю на зимних лыжах, а полоса расчищенная. Как сажать? Ну, я прошел над полосой и решил сесть рядом с полосой. Там снежок вроде еще есть. И сел… Потом стал выруливать, а тут воронка, здесь воронка… Еле-еле выбрался. Задание выполнил, и на душе легко.

И снова, опять к вечеру. Командир эскадрильи, посылает за продуктами. Они у нас кончились. Прилетаю, еле-еле видно, я фару выпустил. Сажусь, а тут какие-то провода. Но как-то удачно приземлился. Во фронтовой пекарне, мы с офицером набрали продуктов. А мороз градусов двадцать восемь… Елки-палки, а мотор-то выключен, как же его завести? Но я уже опыта набирался. В ведро слили масло, на костре нагрели, залили в мотор. Я завел, «чих-чих», завелся. Выполнили задание, опять приятно на душе.

Я добрым словом всех конструкторов вспоминаю. И Климова и Поликарпова, и Лавочкина, и Яковлева. Какие все-таки у нас мудрые люди. И Шпитальный, и Комарицкий…

Какой чудесный мотор на «У-2». Хоть и маломощный - в начале всего сто лошадиных сил, потом - сто десять.

А один раз такое задание было: сбили нашего «Ила». Надо срочно на аэродром свезти раненых летчика и стрелка-радиста. Посадили их обоих в заднюю кабину, и я полетел. Прилетел, встретили, высадили, и я домой лечу довольный, и, как говорится, «Дуракам везет». Думаю про себя: «Ну до чего прелесть, лес - ковер сплошной. И вдруг мотор: «тр-тр-тр…», елки-палки, хоть бы полянку какую-нибудь, а лес сплошной. Я бреющим пошёл, боком, боком, боком… А мотор: «Тр-тр-тр…чих-чих-чих…» Прилетел, как в американской песне поется, «…на одном крыле…». Прилетаю, а у меня верхняя колонка сорвана. На четырех цилиндрах прилетел. Вот такой мотор надежный…

- Вас подбивали? Сбивали?

Лукин, Облицов, -

Сбивать меня не сбивали, но самолет били. Особенно под Оршей, в этом районе у них был комплекс: прожекторы, звукоулавливатели и зенитки. И работали они комплексно. Мы строго настрого друг другу наказывали, информировать, где, кто полетит, что узнает…

Если обнаружат, и ни в коем случае нельзя смотреть на прожектора. Если ослепнешь, то все - свалишься…

- Тренировались летать в лучах своих прожекторов?

Нет, этого не было.

Под этой Оршей мы с Володей Салошенко были, он родом из Умани. Нас как взяли в оборот. Мы учились постоянно. Я знаю, что противник знает мою скорость. И если я буду летать по прямой, меня вычислят, упреждение найдут, и подстрелят. В таких случаях мы постоянно маневрировали. Маневрируешь, и в то же время ведешь наблюдение и разведку.

Прожектор прошел, но не схватил меня. И как бабахнет, искры такие, ну фейерверк, прямо… Знаю, что в одну и ту же ворону не попадут.

Скорость - от сто пятидесяти до парашютирования на шестидесяти пяти. Влево, вправо… Короче, удачно отманеврировал.

За пассажира сидеть я не любил. Это же страх божий. Я увлечен, слежу за приборами, мне бы самолет удержать…

Прилетаем, у меня передняя стойка центропланная осколками побита. Одна расчалка на одну треть перебита. Потом что-то еще… Слава Богу, прилетели-сели.

В ту же ночь Коля Коваль полетел с летчиком лейтенантом Рапаевым. А Рапаев был опытнейший летчик, прибыл к нам из-под Ленинграда, уже сотни две вылетов имел, и уверенно себя чувствовал.

- Это все еще 162-й полк был?

Нет, это уже 424-я эскадрилья.

В эту же ночь несколько раз мы вылетали, и Коля Коваль с Рапаевым. не вернулись. И капитан Черненко, штурман эскадрильи, с Пулиным тоже….

Накануне я с Черненко летал, он только из отпуска прибыл, Я ему подробно показывал район боевых действий, чтоб не заблудиться.

Мне никогда не доводилось блудить, поэтому потом меня сделали старшим штурманом полка.

Это было как раз перед наступлением - третий Белорусский фронт должен был входить в Восточную Пруссию.

Когда стали мы продвигаться вперед, командование послало команду на машине, не помню кого, но короче нашли место, где упал Рапаев и Коваль Коля.

Жители рассказали, что там стояла какая-то немецкая вспомогательная, не боевая часть. И, может быть поэтому, немцы даже разрешили похоронить наших летчиков. Жители вернули орден Красной звезды, и медаль, принадлежавшие Рапаеву.

Очевидцы рассказали, что самолет загорелся. А мы все летали на «У-2» без парашютов. Поначалу на фронте (еще до нашего прихода было) летали с парашютом. Но, не только высота мала для прыжка, дело еще в том, что на парашюте летчик выступает над козырьком. И зимой обмораживание бывали. Мы и маски всякие приспосабливали. Короче, отказались от парашютов. Самолет и сам хорошо парашютирует.

Коля погиб сразу, а летчик, похоже, еще был жил, унт снимал, наверно пытался закрыться от пламени… Вот такая погибель была у него.

А Черненко мы так и не нашли, и ушли вперед…

(ОБД Мемориал: Черненко Лев Андреевич 1916 г.р., Сумская обл, , ст.лейтенант, штурман эскадрильи 5.6.1944 года не вернулся с боевого задания.

По номеру полевой почты (п/п 06996) нашелся еще один летчик 424-й эскадрильи: сержант Дворыгин Александр Яковлевич, 1922 г.р., Новосибирская обл., не вернулся с боевого задания 23.8.1943 года. И.Ж.)

Ежов Михаил

- Их зенитки сбили или ночной истребитель?

Жители говорили, что их истребитель сбил. Я вот тоже с Солошенко чуть не попался - мимо нас их ночник просвистел, но даже не стрелял. Может, не заметил?

А был еще случай… Командование приказало подыскать место для посадки эскадрильи. Полетели летчик лейтенант Лукин Николай с солдатом Брагиным. И я полетел, сержантом был, с солдатом Билый, украинская фамилия такая. Полетели и нашли местечко Сенно, за Оршей, западнее, наверное, километров шестьдесят. Лукин, как старший, связался с селением. Телефон провели, связь установили, и к вечеру самолеты на опушке поставили. А было это перед нашим прорывом, когда немцы уже драпать начали. Мы установили очередность охраны самолетов. Лукин говорит:

- Я с Брагиным буду до двенадцати, а вы после двенадцати до утра.

Вот мы с Билым и заступили. Как часовые ходим, всматриваемся в темноту. а предупредили, что нужно быть осторожными - немцы поразбежались по лесам… И вдруг Билый первый заметил:

- Товарищ командир, - мне говорит, - какие-то силуэты?

Под утро, перед рассветом плохо видно, а я как дурак голос подал:

- Стой! Кто идет?

Потом говорю: «Хенде Хох». Он мне и запулил. «Вжик…», и сейчас помню: прямо мимо левого глаза, как звезда красная пролетела, я даже почувствовал струю… Наверное, дуракам везет…

В Чебоксарах перед нами выступал командующий Горбатов и разные боевые эпизоды рассказал. Вспомнил я эти рассказы, и я сразу перекатился по земле. Комья земли полетели на том месте, где я был… Если бы не перекатился, пришили бы меня, сволочи. Я тогда за автомат. У меня еще и пистолет был. Ну, думаю не стану их убивать - по ногам. Я, «тр-тр…» - очередь дал и… автомат «ППШ» заело… Елки-палки, что делать? Достаю пистолет «ТТ»…

А Лукин, услышав перестрелку, по телефону сообщил в село. Оттуда выслали группу захвата. И они захватили несколько немецких штабных офицеров, человек девять или даже больше. Нам подробности не докладывали, мы же рядовые были… Но на меня представление на награду послали, на орден Отечественной войны.

- А Вам тогда удалось кого-то подстрелить?

Я не знаю, мне никто не сообщал…

- На Вашей памяти, кому-нибудь из стрелков удавалось сбить истребителя противника? И вообще использовался ли пулемет?

После выполнения задания по разведке, мы снижались и стреляли по передовому краю. Стрелок-радист из пулемета ШКАС расстреливал все патроны. Наобум, как говорится. Прямо по передовой.

А чтобы самолет сбить… В нашей эскадрильи такого не было

- А слышали про такое?

Я слышал, как один пилот обманул немецкого аса. Немец-дуралей на бреющем гонялся за ним, и, в конце концов, так увлекся, что забыл про различие в маневренности, и в землю врезался. Этот про такой эпизод я слышал…

У меня здесь приятель Владимир Осипович Яковлев есть. Он на «Илах» стрелком-радистом… Он говорил, что сбил один немецкий истребитель.

Он воевал тоже на западном фронте, но я точно не знаю в каком полку.

- Ночные полеты на «У-2» достаточно нервы треплют. Бывали случаи, когда лётчики или штурманы «труса праздновали»?

Нет, наоборот, все рвались в бой. Каждому хотелось сделать доброе дело…

- В мемуарах встречаются такие случаи: летчик на земле: «Да я…». А как в воздух, так «двигатель испортился».

Бывали… Но не было ни одного случая, что бы летчики перебежали. Вот про сына Хрущева состряпали историю, как будто он перебежал… Это противник состряпал легенду, а ее тиражируют… А ведь не было.

- А вместо того, чтобы бомбить цель, куда-нибудь в сторонку?

Я таких случаев не знаю. Да и если соврешь, правда проявится моментально, никуда не деться.

На моем «У-2» техником был Якутин Семен Иванович. Он на десять лет старше меня. И вообще наши техники старше нас были. А мы - пацаны, мне, восемнадцать лет было. Так Семен Иванович написал на одном борту: «Вперед на запад!», а на другом - крупными буквами: «За Родину! За Сталина!»… Надпись была только на моем самолете.

Был я комсомольцем, и пионером в свое время. И на фронте тоже. Вдруг меня вызывают в политотдел. И предлагают в партию вступить. Думаю, если скажу, что не достоин, подумают, что я боюсь. Потому что фашисты с партийцами особо жестоко обращались. И говорю, если Вы так считаете, голосуйте. Лукин мне рекомендацию дал, Калиниченко дал и комсомол. Кандидатский срок у меня получился два года, в связи с переходом в другую часть он затянулся.

- А вот как были покрашены Ваши самолеты «У-2»?

Седых

«У-2» - камуфлированный. Темноватый такой. Зеленый и черный. Полосами. Самолеты наши техники красили. Кто во что горазд.

- Вы бортовой номер своего самолета помните?

У нас номера не было. Я что-то запамятовал, но нумерации явной не было у нас. На истребителе у меня была пятерка, «05». Это помню.

Кстати, в 1946 году к нам на аэродром приезжала Людмила Попова - питерская писательница, брать интервью. И командир меня рекомендовал.

- Вот, - говорит, - отличный экипаж.

Мода тогда была про дружбу народов писать. У меня экипаж был, я числюсь украинцем, поскольку родители с Украины. (Но братья мои записаны и сестры русскими). Техник был Славкин - русский, Дзюба - украинец, моторист-юморист Фельдман - еврей. Да, еще оружейник был - Солянов. Экипаж - пять человек…

- Перейду к своему любимому вопросу. Как вас кормили?

Кормили отлично. Я всегда доволен был. И в тылу, в Чебоксарах хватало. А на фронте, конечно, повышенная норма была. И я даже часть отдавал другу Мише Ежову. Он здоровый был ему, наверно, не хватало. Я свои котлеты ему отдавал, а он не понимал и обижался.

- Когда стали получать сто грамм?

За каждый боевой вылет предлагали сто грамм.

- За вылет? Или за день?

За один вылет сто грамм.

- И если сделали пять вылетов, Вы получали пол-литра?

Да, но не было таких случаев, что бы успевали пять вылетов сделать.

- Ну, а например, три вылета подряд бывало?

Да. И триста грамм давали. А еще и военторги были. Но дело в том, что какой-то особой тяги выпить, тогда не было. Я еще молодой был, не до того было. А ребята постарше, особенно Седых Леха, здоровый сибиряк, те любители были. Они уже и хороводились… Хотя мы все хороводились с девчонками связистками, и с медичками общались и дружили. Не думали ничего о плохом…

- Сколько Вы денег получали, начиная от курсанта, и до конца войны?

Я курсантом в Актюбинске получал сто пятьдесят рублей. Я удивлялся: кормят, одевают и еще и деньги дают. И за что… Сержантом на фронте, получал восемьсот рублей с чем-то.

- А за вылеты Вам платили?

Нет, не платили. Не было такого.

- Куда Вы совершали и когда свой последний боевой вылет?

Разбор полета на фоне Ла-7

Сейчас я припомню… Нужно было выбросить одного агентурного разведчика. Я одного разведчика вез, командир звена Седых другого, и еще кто-то участвовал. В том районе был партизанский отряд. Было договорено, как будут выложены три костра и как должны встретить… Мы полетели. А информации о погоде в войну не было. Я лечу на запад… Облака, облака… Час лечу, земли не видать. Как же бросать? Думаю, не выполнить задание, неприятно возвращаться. И бросать, куда попало человека, тоже нельзя. Я в таком был положении трудном. Хорошо была радиостанция американская. Я сообщаю, что так и так… Я возвращаюсь…

Возвращаюсь. А Седых уже давно дома…

- А кстати, сколько «У-2» летал?

Он мог полтора часа летать, и даже час пятьдесят. Смотря, в каком режиме, экономическом или крейсерском.

Оказалось, что, слава Богу, погода помешала. Оказалось, что отряд партизанский немцы разгромили, и если бы выбросили бы этих, то они попали бы в лапы противника. Повезло…

- Вы на фронт пришли сержантом. А когда получили старшего сержанта?

Мне в 1944 году сразу старшину присвоили.

Надо мной друзья смеялись. У меня военного образования не было, вроде как гражданский, получивший военную подготовку. Я на фронте встречал своих однокашников, которые попали в другие части, так они уже лейтенантами были. Наш командир, между прочим, меня очень здорово уважал, и посылал много раз представления. А там, в кадрах, бюрократы сидят:

- У него должность - рядовой пилот. Если бы он был, допустим, командиром звена, то мы б присвоили.

Посылает на представление на командира звена, а ответ:

- Его звание не соответствует…

Вот такие отписки. Так вот крутили, вертели. Пока не вмешался командир дивизии Кафтанов. Он обратился к командиру нашей 13-й воздушной армии, который был его сокурсник. И мне сразу присвоили младшего лейтенанта.

Это произошло, когда меня переучили на истребитель на «Ла-5», в 161-м истребительном полку на аэродроме Гутенфельд под Калининградом, тогда это Кенигсберг был. Там и победу встретил.

Как узнали, все начали стрелять. Кто во что горазд. Все же были при оружии… Ну, такое ликование было, такая радость… Ну, надо же понять человека… Кончилась бойня, и он жив остался… И кто что где мог, спиртное доставал…

Кстати, был такой эпизод. В Литве было. Полетели… С каким-то экипажем, я уже забыл. С Лукиным, по-моему. Прилетаем в назначенное место, а наших нет там, и немцев нет. И вдруг из леса выходят - ленты поперек - партизаны. Говорят:

- Здесь нет никого. Немцы уже драпанули, и наши еще не пришли.

Оказывается в это время немецкая колонна танковая прорвалась, и назад отбросила наших…

- Это не в районе Паланги дело было?

Нет. Паланга почти на берегу. Это под Каунасом… Партизаны вытащили самогонку, сало принесли. И началось:

- Ой, сыночки как же вы? Откуда вы?

Да… Много было всяких эпизодов…

Личный состав 424 АЭ после вылетов

- На истребитель переучиваться, Вы сами попросили? Или Вас отправили?

Для меня переучивание на «Ла-5» было неожиданностью. Оно связано, опять же, с мудростью наших руководителей, они предвидели, что нужно новое поколение летчиков готовить - много погибло, кадры оголились. И легче из опытного летчика… И в самом начале 1945 года командование армии направило меня на переучивание. Не только меня, еще ряд моих коллег, таких же, как я, наиболее подготовленных и перспективных по возрасту. В том же 1945 году, в июне месяце закончили обучение…

- И как после «У-2», летать на истребителе?

Случился со мной конфуз. Привык я к «У-2» - шасси не убираешь.

Выпускают на истребитель - после тридцати провозных полетов с инструктором на учебно-тренировочном «УЛа».

Потом, когда я сам за инструктора летал, я никогда летчика не сбивал с толку своими подсказками. Пусть кувыркается, как хочет. Нужно только оградить его от грубых ошибок, и все.

А у меня инструктор иной попался. Взлетаем, он мне говорит:

- Убери газ, убери шасси…

И все время такие подсказки, меня они даже раздражали. Но он же инструктор, ничего не поделаешь.

Выпустил меня, и я полетел самостоятельно. Полетел в зону, пилотаж… Вроде получалось, но тяжеловато как-то. Прилетаю на круг, пора выпустить шасси, а у меня шасси выпущены… Елки-палки, я их не убирал, оказывается. Вот так инструктор меня натренировал своими подсказками, что я забыл. Вот такой казус был.

В истребительной авиации у меня все пошло «О. К.», как говорят.

- На истребителе Вы не воевали?

Войну на истребителе уже не застал.

А моя эскадрилья ушла вперед на Запад. Потом ее перевели на Дальний Восток. Они еще там повоевали.

Когда наша 5-я армия, вошла в Кенигсберг, мы ездили туда на экскурсию. Трамваи на боку валялись, все витрины магазинов побитые. Ну, нам ничего не надо было. Короче, город разрушен был жутко.

В Кенигсберге мы побыли до сентября 1945 года. В сентябре нашу дивизию перебазировали в Крещевицы под Новгород. Потом из Крещевиц мы сюда, в Гатчину перебазировались в июне 1946 года.

Второе переучивание было на реактивные. В 1949 году, когда мы служили в Германии, нас послали под Саратов, аэродром «Разбойщина». На аэродроме Багай-Барановка мы практику проходили на «Як-17» с двигателем «РД-9» У него была носовая стойка шасси. На нем давали несколько провозных, пять, или шесть, и выпускали самостоятельно на «МиГ-15».

Тогда неудачную перестраховку сделали: на «МиГе» ручка управления болталась. И что бы этого не было, сделали перекидной стопор. Но когда один из летчиков самостоятельно полетел, этот стопор не сняли. И техник не подсказал, и летчик не проверил… Пошел на взлет, и в овраг врезался, и погиб. Вот из-за такой глупости…

Потом мне довелось летать на многих самолетах: «Ла-5», «Ла-7», «Ла-9», «Як-17», «МиГ-15», «МиГ-17 Ф» - форсажный, «МиГ-17 П» - это с локатором, «МиГ-17 ПФ и «МиГ-17 ПФГ» - система «Горизонт». Это был, 1959 год, наверное. Я служил под Ригой, аэродром Тухумс. Осваивали систему «Горизонт».

На приборной доске - табло, на котором символы. Стрелочка вверх, стрелочка вниз, стрелочка влево, стрелочка вправо. На командном пункте нажимают, и я в полете смотрю на табло и ориентируюсь. Влево - значит разворот влево, вправо - вправо. Беззвучно. Сейчас еще более совершенные системы всякие…

- Какие отношения у Вас с гражданскими людьми в Прибалтике, в Германии складывались?

Все трудящиеся - люди нормальные. Все люди, как люди. Везде.

Вот и мы жили среди людей…

На фронте такой случай был. Я однажды сел на картофельное поле, еле оттуда вырулил. Подходит литовец. Говорит, но я его не понимаю, а он меня. Наконец я догадался, что ему бензинчику надо. Я ему нацедил фляжку бензина, там краник у нас внизу был.

Спрашиваю его:

- А у тебя «Шнапс» есть?

И он понял, приносит мне бутылку самогонки, паклей такой заткнуто, бумаги никакой не было.

Потом на хутора мы сколько раз ходили, и ничего. Говорят, что были где-то «лесные братья». Но были и украинские бендеровцы. А русских, что мало таких было?

- Я вижу Вы подполковник.

Подполковника присвоил уже Путин, в 2002 году. А так я майором дослужил. У меня должность была подполковничья - старший штурман полка, тире помощник командира полка по штурманской службе. Но при увольнении в 1961 году не хватило месяца два, наверное, до очередного звания.

Наше поколение проходило все инстанции. А сейчас, как грибы растут, вот мои сыновья быстро полковников достигли. Правда у них и образование получше…