Пшенко Владимир Арсентьевич

- 2 июня 1941 года я был зачислен курсантом в Борисовскую авиационную школу пилотов. Через 20 дней началась Великая Отечественная война. Мы были в лагере уже пошли отдыхать на речку, воскресенье. В 8 часов утра прилетел По-2, стал кружиться над аэродромом, стреляет красными ракетами. Потом сирена загудела. Побежали бегом. Батальонный комиссар училища, две шпалы. Стоит, плачет. Говорит: "Началась война." Рассказал все, что произошло в это утро. Мы, конечно, еще ничему не научились, но были курсанты, которые летали на СБ и Р-5, разные группы были. Тут же нас стали учить, как стрелять из пулемета, ручного и станкового, на случай если будут нападать на аэродром. Учеба - смех один: "Заряжай, разряжай. Все понял? Молодец! Кто следующий?" А потом нас послали возить бомбы со склада. Да, наши инструктора стали выполнять боевые задачи. Вот для них и стали возить бомбы. Подвешивали их на самолеты Р-5 и СБ. Склады на окраине города Борисов. Приехали туда первый раз ночью на машине. Всего 5 машин на каждой по 15 человек курсантов, потому что бомбы тяжелые. Начали грузить. И вдруг налет. САБы (Светящиеся авиа бомбы - прим. А.Д.) загорелись. Зенитки стреляют. А мы бомбы нагружаем на автомашины. Сотка нам показалась перышком, так мы их быстро грузили. И вот мы возили почти сутки без перерыва. А потом надо же и поесть. Привезли: "Давайте еще один рейс и в столовую, а то ребята, вы так с голоду упадете." На седьмой день команда: "Вечером построиться. Сейчас ужинаем. Ничего не брать. Ваши вещи привезут. С собой взять только противогаз." Лагерь был в Крупке, небольшом районном центре. Мы пошли пешком через Могилев, почти 300 км до Брянска. И пришли на аэродром Алсуфьево. Шли три дня. Идем ночью. Днем лежим. Потому что нельзя было показываться на открытом месте. Самолеты летали низко, и обстреливали. Идем же колонной. Ночью тяжело идти.

- А.Д. А материальная часть?

- Инструктора улетели на самолетах в Сибирь. Нам сказали, что в Сибирь перебазируемся. Инструктора, на оставшихся не сгоревших самолетах Р-5 и СБ улетели. А те самолеты, которые остались мы подожгли. Остались - 4 неисправных самолета СБ и два самолета Р-5. Раз уходим, надо сжечь. как поджечь? Нам приказали проколоть плоскость штыком. Потом факел зажигали и бросали. И сожгли эти самолеты, чтобы ничего не оставалось. Было и страшно, и не знали, что будет дальше. Когда пришли на аэродром Алсуфьево, только сели ужинать. Немец налетел на этот аэродром. Сирена. Видим, что бомбы близко от нас рвутся. Паника. Мы все из столовой бежать. И подошел поезд-товарняк. Эвакуировали скот в Подмосковье. Подогнали нам: "Садитесь в эти вагоны." - Вагоны грязные. - "Ломайте ветки, и берите траву в копнах." В основном ломали березы, устилали полк. И тут же гудок, поезд отошел километра 2 аэродрома и остановился. Потом уже спокойненько поехали. Спрашиваем у своего командира Сенкевич, очень хороший был командир: "Куда нас повезут?" - Он говорит: "В Сибирь." Подъехали к Москве. Трое суток были на окраине Москвы, на окружной дороге. Правда, тут нас кормили заказами какой-то воинской части. Ходили завтракать, обедать и ужинать. Пока не получили распоряжение. Поезд повез нас дальше, и привезли нас в Омск. В Омскую авиационную школу пилотов. Стали летать на Р-5. Закончил в декабре месяце. И сразу перевели в Новосибирск в Бежскую авиационную школу пилотов летать на СБ. И весь 1942 год мы занимались сельским хозяйством. Полетов никаких. Горючего нет. Питание слабенькое. Все, что могли мы, отдали, даже свои шинели, хорошие из синего сукна. Даже сапоги сдали. Дали нам обмотки. А это все отправили на фронт. Всю весну сажали, летом убирали, косили. 1942-й год закончился. В конце 1942-го года пришли инструктора. Пять инструкторов на каждого по 2 курсанта. Будем летать. . Начали полеты. В течение 3 месяцев на СБ я закончил всю программу. 8 марта 1943 года я получаю звание младший лейтенант. Присвоили приказом командующего СибВО. Стал офицером. Ну, чтобы на фронт попасть, надо еще дальше учиться. Или на Пе-2 переучиваться или в дальнюю авиацию. Ну, мне тут немножко повезло. Я попал в дальнюю авиацию. Переехали в Среднюю Азию в Корши.

- А.Д. Почему повезло?

- Я любитель дальней авиации. Любил летать на бомбардировщике. Мне говорили: "Куда тебе на истребители? Ты парень плотный, тебе надо на бомбардировщике." Мне понравился этот самолет. Двухмоторный, надежный. Истребитель - один мотор. Правда, по молодости тоже думал, что на истребителе лучше.

Приехал в Высшую школу штурманов в апреле месяце 1943-го в Корши. Там занимались только теорией. В начале июня переехали в Троицк на аэродром Кумысное. Начали полеты на ИЛ-4. Закончил дневную программу. У инструктора было два курсанта. Перешли на ночную программу. И вот на ночной программе, мне надо было во второй смене летать ночью. Это где-то уже с часа ночи. А мой друг, Войнов Игорь, полетел и разбился. При заходе на посадку упал. Разбил самолет и сам погиб. Все, мне самолета нет. Так я сидел недели две, пока меня другой инструктор не взял. Закончил в августе месяце 1943 года. Нас закончило школу 4 экипажа. 12 экипажей начали, а 4 - закончили. То один выпрыгнул, то второй, то самолет сломали. Не на чем было летать. И только полнокровных четыре экипажа были отправлены на фронт. Пригласил в Троицк начальник нашего училища Беляков, Герой СССР. Побеседовал. Сфотографировались с экипажем. После этого он пригласил нас в свою столовую. Нас всех угостили, по 100 грамм выдали. Всех поцеловал, обнял. И сказал: "Ребята, я вам желаю здоровья, не погибать." Мы даже расплакались. И он плакал. Говорит: "Мне жалко вас таких, молодых, рано отправлять на фронт. Надо бы больше полетать, чтобы больше было практики."

Вот я приехал в Монино в сентябре месяце 1943 года в 16-й Гвардейский полк. В 3-ю эскадрилью. Командир эскадрильи в последствии Герой СССР, Храпов Петр Иванович, хороший командир. Всего было в полку 13 экипажей из 32. Остальные экипажи погибли. Кого посбивали, кто при отказе двигателя садился ночью и погиб. А, кто в живых остался, еще не мог летать. В эскадрильи были - командир эскадрильи и три командира звена - 4 человека. И так в каждой эскадрильи. 12 летчиков, командир полка 13-й. Постепенно стали приходить со школ еще экипажи. Школа была еще в Мары. Нас становилось больше. Начали воевать. С конца 1943-е года начались боевые вылеты. Сначала проверили технику пилотирования, пригнали новые самолеты Ил-4, меня вызывает командир полка, Анатолий Маркович Цейген. Участник войны с Финляндией и в Испании воевал. Уже тогда он имел три ордена Красного Знамени: "Вот Вам, молодому летчику, вручаем новый самолет. Береги самолет!" И я на нем летал. Сначала с аэродрома в Выползово, оттуда были боевые вылеты. На Таллинн, Ригу, Любаву. В основном бомбили аэродромы, военно-морские базы, военно-промышленные объекты, железнодорожные объекты.Летал только ночью.

- А.Д. Дневных вылетов не было?

- Дневных? У меня только два. На Кенигсберг вылет. И на разведку погоды в район Данцига. Надо было проверить погоду. В Данцигской бухте шла погрузка войск. Сказали: "Любыми путями, но привези все данные." Я шел на бреющем полете, чтобы не сбили. Счастье, что пришел домой. Задачу выполнил. И на Кеннегсберг летали днем. Тогда дальняя авиация нанесла там массированный удар. Сначала было страшновато, когда подошли к цели, когда посмотрели, столько самолетов! И между нами ходят наши истребители. И ко мне подошел наш истребитель. Открывает фонарь, показывает: "здорОво!" Бомбы пошли. Он юрк вниз, спикировал, посмотрел, куда упали бомбы. Догоняет и показывает большим пальцем вверх: "во!" Значит попал. Благодарили тогда истребителей. Потерь не было. Немецкие самолеты летали в стороне, боялись даже подойти. Так все было удачно, все хорошо.

Пшенко Владимир Арсеньтевич

Вдруг 20 декабря 1944 года я вылетаю на задание подсвечивать цель Мемель (Клайпеда). А это военно-морская немецкая база. Фронт уже близко к ней подошел. Первый экипаж сбросил светящие бомбы, я сбрасываю вторым. Через три минуты надо мне зайти, чтобы беспрерывно освещалась цель. Зашел, САБы сбросил. Сманеврировал, отошел от цели. При подходе к линии фронта, только взялся баки переключать баки (Мы основные баки, которые ближе к мотору, использовали только над целью, поскольку при резком маневрировании если брать бензин с баков на конце крыла может произойти разрыв струи бензина, или же снаряд бензопровод перебьет. Поэтому при заходе на цель, при выполнении резких маневров, переходили на самую резервную группу, которые ближе к двигателю, чтобы уменьшить возможность остановки двигателя) в этот момент снаряды между моими ногами и спиной штурмана. Зарево и все это взлетело вверх. Я оказался в огне. Штурвал туда сюда. Штурвал у меня ходит. Самолет не реагирует. Перебито управление. В переговорное устройство: " Алло, алло!" Никто меня не слышит. Все перебито. Посмотрел на штурмана. Из-за огня не вижу. Стал кричать. И тут появилась какое-то чувство, какая-то сила над головой и говорит: "Прыгай немедленно! Не забудь кольцо!" Я за кольцо вцепился. За борт. У нас были унты, к нему пришивалась брезентовая лямка, я этой лямкой за что-то зацепился. Дергал- дергал - сорвал унт. Меня струей подхватило, набок перевернулся, дернул за кольцо, в этот момент удар. Я ударился вскользь об хвостовое оперение тазом, легкий удар. Потом почувствовал боль уже на земле. Парашют открылся, самолет горящий пошел вниз. Думаю: "Все погибли." Штурман сидел с 3,5 тысяч до 1500 метров, пока падал самолет. Потом, когда все стало в огне, он рискнул выпрыгнуть. Молодец, выпрыгнул и жив остался. А радист и стрелок были ранены. Не смогли выпрыгнуть, погибли с самолетом. Мы их ждали, ждали…

Это Мессершмитт - 110. Ночной истребитель. Они охотилось очень здорово. Он подкрался снизу, ночь лунная. И ведь что обидно? У меня был старший техник-лейтенант Толя Прач, который все время просился показать ему войну. Женат он был. Ребенок уже был: "Покажи мне, командир." - "Будет близко цель от линии фронта, я тебя возьму вместо стрелка, ты же умеешь стрелять." Техник - он все умеет. Вот действительно полетели. Видимо, перед этим, наверное, для смелости, в столовой выпил грамм 100. Чувствовалось. Я ему говорю: "Ты, наверное, употребил?" - "Нет-нет, командир." Когда на цель зашли и снаряды стали рваться, он пулемет вниз опустил и начал стрелять. Кричит "Бей, гадов!!" и стреляет. Этим только себя обнаруживаешь. Я говорю: "Прекрати". Видимо, в этот момент истребитель меня засек. Как только я отошел от цели, перестал маневрировать, он снизу зашел и нанес удар с пушек.

Когда я приземлился в густой еловый лес. На левой ноге один "унтенок" (меховой носок - прим. А.Д.), на правой ноге - унт. Достал пакет, там был бинт, перемотал ногу. Достал пистолет. Шлемофон снял. Стянул парашют. И плакал. Минут 15-20 сидел, пока не почувствовал - прохладненько. 20 декабря, снежок, морозик. Давай думать. Достал нож, вырезал у шлемофона уши и одел. Пистолет в руки. Надо на восток идти. Компас вытащил и пошел. Сначала стрельба впереди меня. Где ползком через дорогу полз. Где кусты - согнувшись. А в лесу в полный рост шел. Не знаю, сколько я прошел. Шел не так уж и быстро, но и немедленно. Иду на восток. Смотрю справа, слева ракеты стали освещать. Думаю: "Где-то здесь наши". Обрадовался. И рискнул, на рассвете постучал в крайний дом в каком-то населенном пункте. Постучал. Открывает шторка. Выглядывает мужчина. Я к нему с пистолетом: "Скажи, тут немцы или русские?" Он со страха окно закрыл. Потом выглянула хозяйка: "Тут немцы были. Дней 20 тому назад их прогнали." Мне стало легче: "Если вы меня обманули, то ваш дом сожгу!" - "Нет! нет!" Крестится. Тогда смело пошел в этот населенный пункт. Прошел по нему, никто не отзывается. На обратном пути стал заглядывать в дома Слышу: "Стой, кто идет?" Русский голос. Меня фонариком осветили: "Разряди пистолет." Вызвали начальника караула. И еще два караульных. Заходим в дом. Зажгли коптилки со снарядов. Расспросили как, чего. Они меня обнимать. Пистолет мне отдали. Проверили мои документы. А какие у меня документы? Мы же на задание, когда летали, не брали документы. Какой документ возьмешь? Были случаи, когда они по документам узнавали, командир или не командир. Командиров они расстреливали. А стрелков, радистов оставляли в живых. Но многим и летчикам сберегали жизни, смотря, куда попадешь. Когда все проверили, пригласили медсестру. Она ногу мне забинтовала. Нашли мне обгорелые валенки. У меня был комбинезон: "Мы вам дадим ватные брюки и фуфайку." Переодели. Приготовили поесть. Пошли на завтрак Мне налили большую кружку разведенного спирта. Выпил, поел. Уложили меня в лазарет. Я пролежал весь день, но до вечера ни как не мог уснуть. Они дали мне таблетки. Постепенно успокоился. Был я у них двое суток.

- А.Д. Они сообщили в часть?

- Да. Оказывается я попал к заградотрядовцам, которые дезертиров и блуждающих немцев отлавливали. Они мне сказали, что обязаны согласно приказу Сталина, немедленно летный состав доставлять на аэродромы в свою часть. Ехать надо было 18 км до аэродрома штурмовиков. Хорошо. Впереди командир, ездовой и два автоматчика. Так меня везли. В лесу очень много бродило дезертиров с оружием. Поэтому под охраной повезли. Меня привезли на аэродром. Прямо к руководителю полетов, командиру полка. Я их всех расцеловал, поблагодарил. И они сразу поехали, чтобы домой засветло попасть. Подождал, когда вернуться с задания Ил-2. Они только ушли. Спрашиваю командира полка: "Сколько они будут в воздухе находиться?" - Полтора часа. Смотря, какая цель, куда мы их направляем. Если на линию фронта, то тут 40 минут всего." Чудно. У нас-то вылет длится по 6-9 часов. Подождал. Вместе с ними пошел в столовую. И там встретил своего штурмана. Его тоже привезли. Побыли там 5 дней. Они стали перевооружаться на Ил-10. Часть осталась на месте. А летный состав погрузили на автобус и повезли на гражданский аэродром, где были Ли-2. Этим же самолетом со штурманом нас доставили в Смоленск. Потом поездом в Барановичи, где мы базировались. После этого летать не мог. И штурман, и я были немножко обгоревшими. Болела поясница. Да, и внутреннее состояние было не ахти. Нас отправили в Солнечногорск в Дом отдыха санаторного типа с углубленным осмотром и лечением. Там мы были 24 дня. Подлечили нас. Приехали в полк. Дали новый самолет. И я еще сделал 28 вылетов.

- А.Д. После того как вас сбили, вы летали на Ил-4?

- Да. Другой, новый самолет. Стрелок, радист - другие. Счастье мое. Знаете, что повезло мне, ведь меня же могли здорово наказать. Я же техника взял, а стрелка оставил. Когда прошло дня два. Командир эскадрильи увидел стрелка: "Ты что здесь делаешь?" - "Я не полетел." - "Кто полетел?" - "Техник." Стало известно командиру дивизии. Потом , когда вернулись, командир дивизии нас вызвал на беседу: "Победителей не судят. Но больше этого не делай. Техника не бери." - Пожурил меня. И так все прошло. Но техники летали и в других экипажей. Посмотреть войну: "Что мы расскажем, когда война закончиться?" Хотелось им посмотреть.

- А.Д. В сравнении СБ и Ил-4 в управлении, кто легче, кто сложнее?

- СБ самолет, переходной. Ил-4 - современный дальний бомбардировщик, у которого и оборудование совершенно другое и пилотирование. В смысле пилотирования, Ил-4 был очень капризным самолетом. Особенно при взлете. Летчик средней подготовки иногда справлялся, иногда нет. Только летчик более высокой подготовки мог удержать его во время разбега, чтобы он не мог развернуться. Ну, что хорошо, мы научились на нем летать. На нем не было автопилота. И ночью летишь, какая бы не была сложная погода, всегда пилотируешь по приборам. Облегчения тебе нет и ты один. Это очень сложно. А полеты продолжались 6, 7 до 9 часов! Вечером взлетим, а на рассвете садимся. Особенно летом. Представляете все время в воздухе!? Выходили после 9-часового полета, шатались. В столовой выпьешь 100 грамм и пьяный вусмерть. Очень истощается нервная система. Усталость большая. Но самолет Ил-4 мне нравился. На нем можно было хорошо летать, и в простых и в сложных условиях. Он и выдержал всю войну. Хотя многих летчиков он унес на тот свет. Особенно был капризным на посадке - заходишь, чтобы лучше посадить самолет на три точки, иногда триммер брали на себя многовато и вдруг ему надо подтянуть. Обороты дал, самолет пошел на кабрирование. Итак, один летчик чуть "мертвую петлю" не сделал. Погиб вот из-за этого дела. Самолет был очень капризный. Но зато он научил летчиков летать в очень сложных условиях. Я уже пришел на Ту-2 в 1949 году, для меня переучиться было ерунда на третьем вылете с инструктором сказал, что полечу сам. Мне казался он очень простым и хорошим.

- А.Д. А СБ?

- Переходный самолет к более сложной технике. От Р-5 - двукрылого самолета. Этот тоже разворачивался при взлете и посадке, круги делал. СБ - это уже двухмоторный. К этому отношение было совсем другое. Тоже надо было на нем научиться летать. А потом я переучился с Ту-4, он мне тоже нравился, копия Б-29.

- А.Д. Вы знали об этом, что это копия Б-29?

- Да, знал. Потому что уже был посажен Б-29 на Дальнем Востоке. Разговор такой шел среди летного и руководящего состава. Так говорили. Ту-4 научил нас летать в сложных условиях заходить на посадку по системам. Мы же на Ил-4 не было никакой системы.

- А.Д. Ни радиокомпаса, ничего не было?

- РПК-2 настраивались на радиостанцию. А посадка только зрячая. А здесь система слепой посадки. Выходили на самую маленькую высоту. На Ил-4 щупали землю. Надо выйти на дальний привод на 200 метров. Стараешься выйти. Все ниже-ниже. Дальше уж выскочить надо с облаков. А на Ту-4 садились, только начало полосы видишь. И Ту-16 был такой. Мне пришлось раз взлетать - зажгли направляющие огни на полосе. Вижу два огня. Взлет. Каменный становишься, как человек. Только наберешь метров 200, тут только вздохнешь. Слава Богу. Все нормально.

- А.Д. Сколько у вас боевых вылетов?

- 80 боевых вылетов.

- А.Д. Раз в три дня получается?

- Да. В неделю раза 2-3. Не очень часто можно было летать. Летали далеко. Потом ресурс. Каждый вылетает, берет 1800-2000 килограмм топлива. Надо же бомбы иметь. Запас горючего иметь. Мы как сделаем в неделю три вылета. Уже поезда подходят, подвозят топливо. Были аэродромы стационарные. Запасов больших не было, батальоны работали в полную силу днем и ночью, чтобы хватало ресурсов. Хотя топливо завозили своевременно, но иногда были перерывы. Тогда говорили: поэкономней, чтобы хватило. Но снабжали нас неплохо, а кормили отлично. Когда спрашивают, как кормили во время войны? Исключительно.

- А.Д. В столовой все было?

- Да. Не голодали. А курсантом был, голодал. На ужин было две картошки в очистках, ложечка сахара и кружка чая и две кусочка хлеба.

- А.Д. Перед самой войной было предчувствие, что начнется?

- У меня лично такого предчувствия не было, почувствовал только тогда, когда пришел курсантом. Я 2 июня пришел, и тут пошли разговоры. Стали приходить инструктора с Р-5, знакомиться с нами: "А вы знаете, ребята, что у нас угрожаемое положение? Часто немецкие разведчики летают над Белоруссией." Эти все сообщения шли в училище. Инструкторов информировали. Когда приехали в лагерь: "Ребята, ваша задача быстрей готовиться, мало ли, что произойдет." А когда война началась, то тут уже настрой такой что надо быстрей закончить изучение самолета. Чтобы все уже летали на Р-5 и к осени все пошли в бой. Разгромим немцев! Но не получилось.

- А.Д. Ощущение было такое?

- Да, было ощущение.

- А.Д. Среди инструкторов были потери?

- Да. Пошли на боевое задание, истребители так посшибали - 5 самолетов не вернулось.

- А.Д. На СБ?

- Нет не Р-5, на СБ тоже самое. Они сделали 3 вылета всего лишь. Стали готовиться и на Восток уходить. Остались только неисправные самолеты. А остальные улетели.

- А.Д. Каково было у вас в училище отношение к отступлению? К этому начальному периоду, когда шли поражения? Какое было настроение?

- Настроение, какое… я вам скажу… когда уезжали на Дальний Восток, то все думали: неужели, немцы дойдут? Так все думали. Неужели наши не отразят. Был фильм "Если завтра война", нам, курсантам, крутили его через день. Мы считали, что все, мы непобедимые. А когда на пятые сутки нам сказали уходить. И немцы уже Минск заняли. Тут уже паника поднялась. И среди наших курсантов был сын Павлова, который тоже пришел курсантом, как и я. И он на третий день уехал к отцу в Минск из лагеря. Уехал и нет и нет его. Когда он появился. Это уже 5-й день. Говорит: "Ребята, дело плохо. Немцы вот-вот будут в Минске." И все. Никто его больше не видел. Он уехал. А куда, неизвестно. Мы его знали, сын командующего Павлова. Потом Павлова расстреляли.

- А.Д. Какое было отношение в авиации в Ер-2?

- Не совсем порядочное. Он красиво выглядел. Но летный состав и особенно технический на него обижались. Плохие были двигатели. Ресурс маленький и они не выдерживал. Тренировку производили перед парадом после войны, тогда я узнал, что это за самолет. Делаем тренировку: прошли раз, прошли два, садимся, на 5-6 самолетах начинают менять двигатель. Там ремонт, там ремонт. А наши техники посмотрели, зачехлили и пошли. Ил-4, оказывается, был лучше. Мне техник говорит: этот самолет неважный, особенно двигатель. Сам планер неплохой, а двигатель - никуда. Они всегда мучилась с этими двигателями. По сути дела, поэтому он и не пошел никуда.

- А.Д. Б-25?

- Особого качества. Надежный самолет, особенно двигатель. Технику работать было легко. Открыл капот, посмотрел, платочком вытер и закрыл. Нигде подтеков масла нет. Ничего нет. Самолет устойчивый и вооружение на нем сильнее было, чем на Ил-4. У нас только один УБТ был 12,7 калибра и ШКАСС впереди и в хвосте стояли. А у них пушки были. И устойчивый. У нас один летчик, а там вдвоем летали. Немцы боялись подойти. Побаивались. Как шарахнет из пушки. В нашей дивизии была такая одна эскадрилья. Командир эскадрильи был Молочищ. Он в числе первых переучился на Б-25. Это был второй полк. Мы всегда были на одном аэродроме. У них была одна эскадрилья Б-25. Это хороший самолет. Отозваться надо честно, в этом вопросе чистота работы техники была хорошей, устойчивой.

- А.Д. С немецкими бомбардировщиками приходилось встречаться, сидеть в них, управлять?

- Нет. На немецких самолетах не летал. Ну что? Я, например, пошел бомбить Вильнюс железнодорожный узел. Три немецких самолета меня атаковали. Со мной полетел стрелок-радист, старшина, летал он с командиром эскадрильи с самого начала войны. Станислав Себелев. Он уже имел сбитые самолеты днем. И ночью он полетел со мной. Благодаря нему, я остался жив. Только отошли от цели, истребитель зажег фару и прямо идет в атаку. Ночь лунная. Себелев мне командует: "вправо, влево" и все время стреляет. Хорошо пулемет не отказал! Отбили одного. Второй заходит. Он один самолет, мессершмит-109, сбил. Кричит: "Ура горит!" Третий меня преследует, но я ухожу со снижением. Снизился до 300 метров с высоты 3000. Все время меня догоняли, атаковали. Дома посчитали, нашли 18 пробоин в плоскости. Зацепило немножко. Но жив остался, все нормально. За этот вылет меня представили к Ордену Красной Звезды, а ему Орден Отечественной войны. За один вылет. За то, что сбил самолет. Остальные экипажи подтвердили, что наблюдали стрельбу и горящий самолет в воздухе. Тут сразу лозунг: "Сбивать самолеты так, как сбивает старшина Себелев! Так что у меня есть один сбитый самолет, хоть и я потерял самолет.

- А.Д. Кто во время полета вел наблюдение за воздухом?

-Я смотрю за воздухом. После полета шея вся красная. Больше всех я вижу, и лучше всех я вижу. Штурман меньше. Он смотрит вперед, кабина длинная ему меньше видно. А я же на верху сижу. И радист. Я надеялся только на радиста. Когда лунная ночь на стрелка. Истребитель же подходит ниже, на фоне луны меня сразу видно. А на фоне земли нет. Вот тут и стрелок должен. Он лежит. Пулемет опущен и все время наблюдает. У меня стрелок был Гудков Леша. Молодец! Опытный. Я тогда этого опытного оставил дома, а техника взял. И погорел на этом. Меня сбили. После этого, когда техники просились им говорили: "Иди к Володе Пшенко, он хорошо возит." Охоту отбили у техников.

- А.Д. Приходилось взаимодействовать с дальними истребителями?

- Не приходилось. Я их видел только, когда на Калининград вылет делали.

- А.Д. Была ли у вас информация о бомбардировках союзников, которые они проводили в Германии?

- Была. Ну, хорошо, что начали воевать. Хоть поздно, но начали.

Летал я и на Будапешт. Там обстреляли меня здорово! Вышел оттуда с пробоинами от зенитных снарядов. Я все удивлялся, как они могут резко менять высоту взрыва снаряда. Я же со скоростью снижаюсь, а снаряд все время взрывается на моей высоте. Как? Как со ШКАССа идут снаряды. Моего друга, Ивана Седых, там так побили, что едва прилетел. Разворочена плоскость была. Все равно долетел, все нормально. А я пробоины считал, больше 28 штук. От зенитных снарядов, где-то разорвался под плоскостью, и все прошило. И еще характерный был налет на Берлин. Мы взлетали с Белостока в сложнейших условиях, гроза, ливневый дождь. Притом бомбы брали две тонны. Тонная одна, и в фюзеляже 10 штук соток. Шли в такую плохую погоду метров на 300. Гроза сверкает кругом. И когда мы подошли к линии фронта, стало светло. И смотрю - ни облачка. Давай набирать высоту. Всегда же задают время выхода на цель. И смотрю справа самолет, слева самолет. Все выходят. Все зашли на цель. И когда уже подошли к цели, мы посмотрели, и впереди, и выше, и ниже, кругом. Кто-то скомандовал: "Будьте внимательны! Не столкнитесь!" Немецкие истребители летали между нашими боевыми порядками, ни один не стрелял, и мы не стреляли. В таком шоковом состоянии были все. Ни они не стреляют, ни мы. Далеко не заходили, как только сбросил, разворот и только бы не столкнуться. А потом пошли: Ту-2, Пе-2. На земле были поставлены прожектора. Основную цель освещали прожектора. В колонну заходишь, бросаешь бомбы по укреплениям. Вот это тоже запомнилось. Всего на Берлин я сделал 5 вылетов. Уже последний вылет делал: "где точка прицеливания?" - "Бросай туда, где не горит. Кругом горит, а вот бросайте там, где не горит."

- А.Д. Там же войска были?

- Конечно. А как прицелиться. Мы шли на высоте 2000 метров. Елки-палки нас же насквозь прошьют мелкокалиберной зенитной артиллерией! Но оказывается, никто по нас не стрелял. Если куда-то отойдешь, там обстреляют, но над целью, над самим Берлином - нет.

- А.Д. Как оценивалась эффективность работы?

- У нас были экипажей фотографов. Перед нанесением бомбового удара фотографируется цель. Экипаж фотографов ФОТАБ сбрасывает, фотографирует цель, после этого уходит. И ждет, когда закончится время бомбометания полка, он заходит и фотографирует после бомбометания. У нас в эскадрильи был экипаж Шабунина. Штурман Московский. Они привозили ценные, прекрасные снимки. Но и сбивали их беспощадно. Раз сбили. Вернулись пешком. Сели на рассвете на фюзеляж. На другом самолете их сбили над Будапештом. Потом рассказывали, что Московский отстреливался от немцев, уже на земле, когда выпрыгнул. Его убили. Радист погиб. Стрелок Рогачев предателем оказался. Его немцы захватили живьем, и он продал командира. Сказал: "Вот это командир." Шабунин был в плену у немцев. И повезли их в Германию на поезде, вагон старенький, пол неплотный, где-то с дырками и на подъеме они договорились: давай те пол взломаем и убежим! Два штурмовика, один истребитель - их там человек пять или шесть. Они все поднатужились. Одну доску выломали, вторую доску выломали. Так чтобы можно было спуститься и вылезти из вагона. Первый неудачно. Зарезало его. Опустился, видимо, сразу отпустил руки, и его там перевернуло. Так Володя мне потом рассказал. Он третьим уходил. Вылез. Опустился. Когда ногами стал по земле тянуться, опустил руки. И жив остался. Это было под Будапештом, в Венгрии. Он оказался где-то на границе с Чехословакией и ушел в Чехословакию. Стал спрашивать, где партизаны. До партизан не дошел, прижился у молодой женщины. Она знала немного русский язык. Мы уже считали, что все погибли. Через какое-то время пришел стрелок, рассказал историю. На втором вылете его НКВД арестовало и расстреляло. Узнали, что он продал. Вродк бы его засекли как он прдает что-то. Наши войска Володю освободили. Он вернулся. Поблагодарил эту женщину, потом ездил к ней. Его уже в армию не взяли. Он пошел во флот, занимался фотографированием карт. На Ил-14 летал в Сибири, на Дальнем Востоке. В Мячиково находился аэродром. Он был в геодезической группе. Летал командиром корабля. И занимался фотографированием. Составлением карт. А через 20 лет - встреча ветеранов. Он со своей первой женой приходит на эту встречу. Сколько было радости! Прекрасный фотограф, фотограф от Бога. Все - рак предстательной железы, и умер в возрасте 56 лет.

- А.Д. Были ли случаи потерь от своих ПВО?

- Были, что сбивали. У нас в полку такого случая не было. Мы на передовой мало, когда бомбили. Это редко, когда приказывали: нанести удар по передовой. Обычно мы в тылу. В тылу, как там наши могут сбить?

- А.Д. Было такое, что кто-нибудь в полку покидал самолет, поскольку заблудились?

- Такое было. Например, мой командир эскадрильи. По сути дела они не выпрыгнули, а сели. Тогда полк базировался Монино. Вылет делали в глубокий тыл, летали даже за Минск из Москвы. И на обратном пути, пролетели аэродром (штурман Братюха Петр Васильевич, командир эскадрильи Храпов Петр Иванович). Пришли в район Ногинска, Электростали, за Монино. Уже к рассвету дело подходило. Штурман говорит: "Нам дали пеленг надо лететь на запад." Комндир: "Это немцы нас ведут. Не полетим. Еще запроси пеленг." Он еще запрашивает: "Точно разворот на 180. Бери курс - 270 градусов и выходи на свой аэродром." Тогда он спрашивает: "А как фамилия командира полка?" На земле: "Да, что он совсем?" Ему докладывают: "Цегин." Он: "Немцы не дураки, они фамилии командиров полков знают!" Запроси фамилию замполита . А сам взял курс, идет. Штурман говорит: "Тяни командир, тяни." Подходит, у него мотор уже останавливается. Он на одном моторе идет. Сели на фюзеляж, на пахоту. Сели, а потом разглядели. Самолеты какие-то стоят? Немцы! Он и радист занимают оборону у самолета. А штурмана и стрелка послал в разведку. Оказывается, это Монино. Перед тем его данные послали на Героя СССР. А из-за этой истории командующий дальней авиации Голованов ему не дал Героя. Он потом сделал еще полсотни вылетов. И когда закончилась война, в Чернигов уже перелетели, командующий дальней авиации облетал все гарнизоны. И спрашивал: "Кого обидели в награде, должности?" Собрал весь летный и инженерно-технический состав в Чернигове. Около штаба корпуса. Там такой хороший парк был. В этом парке собрали. Петр подходит: "Товарищ командующий, так и так, у меня 300 вылетов, а Героя мне так и не дали." - "Почему? Командир полка, что такое?" Потом ему кто-то из кадровиков подсказал: "Подожди, подожди, так ведь это же Вы Храпов? Вы спрашивали: "Кто командир полка? Тогда понятно! Сколько вы после этого вылетов сделали?" -Столько-то. - "Как он воевал?" - "Прекрасно!" - "Не волнуйтесь, разберем ваше дело." Через неделю ему присвоили звание Героя Советского Союза. Такая вещь произошла. Да потом над ним все смеялись: "Будешь еще через радиста запрашивать фамилию командира полка?"

- А.Д. После сбития вы летали с инструктором, или уже полетели сами?

- Да, конечно. Я же после этого не летал, был в санатории. Потом пришел в полк. Со мной командир эскадрильи полетал. Сначала днем я полетал самостоятельно. Потом ночью контрольные полеты. Надо прожектора провести? Надо. Прожектор ставят прямо. Подхожу и начинаю мигать огнями, чтобы мне зайти в этот прожектор. И в этот момент заходишь в прожектор, когда тебя освещают. Надо привыкнуть, чтобы тебя не слепили. Когда над Будапештом, меня взяли, примерно, 15 или 18 прожекторов. В кабине иголочку увидишь. Ни в коем случае нельзя смотреть на прожектор - ослепит, не увидите приборы и разобьетесь. Поэтому специально мы тренировались. И первоначально, когда обучали, тоже с прожектором были учения. Прилетел, все нормально. Полет произвел ночью. Подвешивают бомбу, и пошел на задание.

- А.Д. Первый раз не страшно было?

- Было страшновато. Кажется, самолет не так идет. Вроде заходят меня сбивать. Я уже кричу: "Стрелок, смотри! Радист, смотри! Второй раз уже живой не останешься, если шибанут!" Потом привык. Пяток вылетов сделал с мандражом. А потом все прошло, как будто ничего не бывало.

- А.Д. Что нужно делать, если в прожектор поймали?

- Полный накал приборам, освещение приборов и взгляд только приборы ни на право, ни на налево. По приборам все развороты, и уходи, выходи с прожекторов.

- А.Д. А какой маневр для этого делают?

- Резкий разворот и выход из-под прожектора спиралью.

- А.Д. Бомбы надо сбрасывать в этот момент?

- Это можно сделать только тогда, когда уже сбросил бомбы. Когда подходят к цели. Штурман говорит - вправо, влево. Если тебя тут взяли прожектора, то никуда ни вправо, ни влево. Бьют - не бьют - держи боевой курс. Пока не сбросил бомбы. Как сбросил бомбы, сразу самолет бросаешь. Я попробовал днем сделать такой маневр, который я делал ночью по приборам. Мне стало страшно. Я не стал делать. Свои виражи я только по приборам вижу, а тут, когда я посмотрел по горизонту, мне стало страшно. Сразу штурвал отдал. Думаю: "Свалюсь!" Это уже тренировка полетов по приборам.

Я 28 лет пролетал. Все нормально было. Вот только сбит был. Никогда не прыгал с парашютом. Это был первый мой прыжок. До этого на земле, тренировали: "Как ты будешь прыгать? Показывай." А внизу, под крылом держат брезент. По плоскости раз упал. Вот и все: "Когда жарко будет - выпрыгнешь, никуда не денешься!"

- А.Д. То есть из кабины выбираться учили?

- Да, учили. Как изготовку сделать, в какой момент открыть парашют: "Просчитай три секунды: 21, 22, 23 - открывай." Ты уже отсоединишься от самолета. А если ты в самолете, то тут можно удариться об хвостовое оперение.

- А.Д. Какие-то выплачивались вознаграждения?

- Да. За успешные боевые вылеты платили деньги. Я уже забыл сколько. Но, по-моему, командир корабля получал 100 рублей. Боюсь, соврать. Но точно то, что за успешные боевые вылеты платили.

- А.Д. 100 рублей - это очень мало по тем деньгам.

- Я не помню, какие деньги были.. За гвардию платили, за успешные боевые вылеты платили. И оклад. Я командиром звена был в конце войны, платили и за это. За сложные условия платили.

- А.Д. Отпуска предоставляли?

- Нет. Если только после болезни. После сбития. Я, когда ехал в Москву из Барановичей, мои родные жили в Лепеле, это Витебская область. Отец был на фронте, я один сын. Мать была дома. Деревню сожгли. И я по пути решил повернуть на Витебск, а с Витебска на попутной машине, потому что поезда не ходили из Орши до Лепеля. Приехал домой к матери. Мать уже считала, что я погиб. Ей уже успели сообщить, что не вернулся с задания. А тут я пришел. Я на 12 день оказался в части, а ждут - 10 дней. Уже моя постель свернута. Пока меня в столовой чествовали, целовали, обнимали. Поставили мне кровать и новую постель сделали. А когда приехал к матери, слез не оберешься, а тут я появился. Поспешили сообщить о моей гибели. А в полк эти НКВДшники не сообщили. Появляемся из-за угла со штурманом на рассвете. И тут нас набросились, на руках понесли в столовую.

- А.Д. Женщины в части были?

- Летчиков не было.

- А.Д. Было ли расслоение по кастам: летчик-штурман - это офицеры, стрелок, радист - сержанты или старшины?

Этого не было. Да, жили отдельно. Нас четыре человека было в комнате. Стрелок и радист отдельно. Казарма для рядового и сержантского состава.

- А.Д. А техники?

В другом месте жили. Техник - офицер, а механики - жили отдельно. Недалеко от аэродрома. А мы жили километрах трех, пяти. Это для безопасности. Для сохранения летного состава.

- А.Д. По техническим причинам были потери самолетов?

Если только отказ двигателя. У нас такой каверзный случай произошел. Базировались в Чернигове. Весной 1944 года в мае месяце. Самолеты вытащили на сухое место машиной. Взлетать надо было через аэродром. В сумерках начали взлетать на боевое задание, я уже в воздухе был, после меня, когда я взлетел, взлетал экипаж, ему кричат: "Поднимай хвост!" Уже ночь. Он никак не может поднять, чтобы оторвался от земли, потом резкий набор высоты, клевок, самолет становится вертикально, перевернулся и падает. В этот момент стрелок в самой верхней точке открывает люк и вывалился, открывает парашют и остается жив. Все остальные погибли. Шок. Все взлетели и ушли на боевое. А те, кто на земле, помчались на машинах к месту падения самолета. Когда ударился самолет о землю, хвост отломился. В хвосте стоит струбцинка, которая законтривает рули. Поэтому летчик не мог штурвал отдать. Обвинили техника. Техник, при запуске двигателя, стоит на плоскости, летчик запустил двигатель. Проверил все ли в порядке, техник слезает и обязан обежать вокруг самолета, посмотреть, все ли в порядке. Летчик увеличил обороты и техника сдуло, он оказался за хвостом. Приезжают на стоянку - все струбцинки этого самолета находятся на месте. В штрафной батальон техник пошел. Он был в штрафном батальоне два месяца, его ранило. Долго лежал, и через пять месяцев пришел в полк. Ему предложили опять на самолет, но он отказался. Дослужил до конца войны в БАО, работал на бомбоскладе. Летчик Карпенко погиб. Дело в том, что Летчик не сядет на сиденье без того, что бы штурвал не отдать - не залезешь, когда сидит штурвал ровно стоит. Видимо, эту струбцинку поставили на старте. Кто поставил? До сих пор мы не знаем. Посчитали, что техник не внимательный, он вырулил с струбцинкой. А где еще он взял струбцинку? Когда летчик садиться, обязательно попробует штурвал и рули. Проверяет и заправку топливом, маслом - весь самолет должен осмотреть. Я раз осмотрел, два. Техник говорит: "Командир, ты мне не веришь?" - "Верю." И потом я перестал. Он даже заплакал однажды. Все делал, настолько был преданный мне. Он меня и провожал и встречал с боевого задания: "Как дела?" - "Все нормально." Это любовь друг к другу. После этого случая к техникам возникло недоверие. Но потом все сгладилось.

- А.Д. А сколько машин ходило на задание обычно?

- Оставался на земле или командир полка или его зам, а остальные все уходили, где-то 27-28, кто-то болен, где-то неисправность. До 30-ти уходило. В эскадрильи у нас 10 экипажей, смотришь один кто-то не выходит, потому что самолет не исправен, надо ремонтировать.

- А.Д. Если экипаж вылетает, задача - цель такая, он не находит, запасную не нашел. Что делать?

- Сам выбирай цель. Если не мог выйти на запасную цель, убедись, что находишься на территории противника и бомбы сбрасывай "на взрыв". Если ты на своей территории, и у тебя произошла авария на самолете и тебе нужно сбрасывать бомбы, то сбрасываешь - на "не взрыв". В ветрянки должна быть вставлена контровка.

- А.Д. А были случаи трусости?

- Были. У нас капитан был Федченко. У него было двое детей. Как взлетает, прошел немного, связи нет. А у нас если связи нет 30-40 минут, возвращайся, проверяй все - никто тебя не упрекнет. Вот он один раз вернулся, второй раз вернулся, тут ему показалось, что у него горело. А потом командир полка собрал нас, командиров кораблей, и сказал: "Товарищ капитан, почему вы так делаете?" Он: "Мне так кажется, я не могу, трушу я переживаю, у меня дрожат руки, ноги." Его послали на комиссию, и от нас перевели. Я его встретил после войны зам. начальника оперативного отдела. Его перевели с летной работы.

- А.Д. Сначала он летал нормально?

- Да. Воевал. Это произошло в 1944 году. Он один раз выпрыгнул. Второй раз - вынужденно сел.

- А.Д. Были ли такие случаи, когда человек устал, не может лететь?

- Да. Был такой Мышкин. Командир эскадрильи: "На тебе лица нет." Он: "Плохо спал, что-то мне плохо." Врач посмотрел: "У него сердце выскакивает. Я его устраняю." Потом успокоился, отошел. Приболел. Надо честно только сказать. Врач перед вылетом к каждому подходит: "Как себя чувствуешь? Нормально?" Пульс потрогает. Если чувствуешь неважно, смело заявляй, упрека не будет. На этом же не будешь спекулировать. Я же был командиром полка, и вдруг вылетаем, мы полком, а к одному командиру корабля приехали родные. Кто-то ему сказал, что на завтра полетов не будет, он выпил. А полеты были. Пришел, прошел комиссию, все. Ко мне подходит врач: "Стаценко не нравиться мне сегодня. С большого перепоя. Плохо спал. Он переживает здорово." Я: "Хорошо." Подошел бы сам ко мне и сказал, он промолчал. Я руковожу полетами: "Разрешите запуск." - "Выруливай на исполнительный по полосе и на стоянку. Потом зайди ко мне." Я его зову к себе на КП. Зашел: "Товарищ командир, я виноват, что хотите делайте со мной. Ко мне родные приехали." Я: "Иди к родным, и никаких разговоров." Я потом командиров кораблей собрал: "Надо чтобы был честным в этом вопросе. Кто тебя гонит? Это же не боевое задание."

- А.Д. А были случаи, что выпивали перед вылетом?

- Были. Дали отбой полетов не будет. Радист подходит: "Вылета не будет, дали отбой. У Вас же спирт есть, а я бутерброды принес." - "Хорошо. Наливай." Выпили. По рюмке, много не пили. А тут команда на взлет… Командир эскадрильи Лобанов был после хорошего перепоя. Когда сказали, что отбой, он употребил как следует. Задание, полетел пьяный, в воздухе его рвало. Когда кислорода нет очень плохо. Так что случайно - это бывало. А так, специально, для смелости - нет. Тяжело в воздухе. Просидеть 5-6 часов, если выпивши, это очень тяжело переносится.

- А.Д. Отравление тормозной жидкостью не было?

- Нет. Такое мы не пили. Хватало спирта. Техники пили. Там же глицерин со спиртом.

- А.Д. Были бы приметы, предчувствия?

- Да. Суеверие есть. Номер 13 самолета в полку не было. Где этот самолет? На ремонте. Я его не видел. Некоторые говорят: 13-й номер счастливый, а для другого - нет.

- А.Д. Где Вы закончили войну?

Война для меня закончилась в Белостоке, последний вылет я делал на военно-морскую базу Свинемюнде 5 мая.

- А.Д. Я слышал, что там было очень страшно, потому что там скопились корабли?

- Мы заходили на цель с Балтийского моря. У нас был очень хороший командир эскадрильи старший лейтенант Щеглов Вася. Только женился на официантке. Молодая, симпатичная девочка. Мы свадьбу отпраздновали. Он старший лейтенант, командир эскадрильи. Мы шли боевым порядком, не строем. Если к вам приблизился самолет, то его предупреждаешь, уходишь. Если еще раз приблизился, то по нему начинаешь стрелять. Мы друг друга не видим. Огни выключены. Когда на цель заходим, иногда видим, что самолетов много заходит. На полк дают 12-15 минут, а то и того меньше, чтобы могли зайти, прицелиться и сбросить бомбы. Вдруг на глазах у всех взрыв в воздухе, то есть снаряды попали в бомболюки, вызвав детонацию бомб. Мощнейший взрыв. Зарево. Все со слезами на глазах думают - это наш. Пока домой не прилетели, не знали кто. Когда уже сели: "Кто? Кто?" … Щеглов… Так и погиб в последнем вылете. Обидно было. Потом жизнь пошла…