Родился в селе Ильинское, в крестьянской семье. Нас было 13 детей (к началу войны осталось 9), я - первенец. Детство было тяжелое. В няньках был до второго класса - помогал матери. Когда окончил семь классов, пошел работать в артель. У нас в деревне была артель металлистов - делали игрушки. В 40 году, весной, меня должны были призвать в армию. А когда вызвали в военкомат, спросили: "Ты летчиком хочешь быть?" Ну, кто не хочет быть летчиком? "Тогда, - сказали мне, - поезжай в Реутово, проходи комиссию". Из деревни нас двоих туда направили. Поехали. Я прошел комиссию, а товарищ мой - нет, у него обнаружили плоскостопие - значит, с парашютом прыгать нельзя.
Так я попал в авиацию, в аэроклуб в Реутово.
Жили мы у хозяйки. Кормили нас два раза в день, а ужин - за свой счет. Платили тогда курсантам 250 рублей - ничего, нам хватало. Мы тогда же не пили...
Начали учиться. Сначала изучали самолет. А зимой, с декабря месяца, начали летать на У-2. К апрелю я уже закончил программу. Приехала комиссия из летного училища. Проверили нашу подготовку, а потом раскидали, кого куда.
Я попал в Качинскую краснознаменную школу истребителей. Это было уже весной, в апреле 1941 года. Приехал в училище, принял присягу и начал учиться. Еще до войны успел сделать несколько вылетов на истребителе. Сначала летал на УТ-2, потом на спаренном УТИ-4 и один полет успел совершить до войны на И-16.
22 июня ночью - тревога. Мы - на аэродром. Выкопали щели и сидели в них. Рядом была бухта, бомбить начали ее. Зенитки как дали им! - было видно, половину из всех тех, что прилетали, сбили.
Потом нас эвакуировали. Передислоцировали под Энгельс, в Красный Кут. Боевые самолеты у нас забрали, оставили только УТИ, на которых мы продолжали учебу. Потом горючего не стало. Мы сидели на нарах, разутые, раздетые. Я голода особо не ощущал, а некоторым было очень голодно. И при этом ничего у нас не было, все склады там остались. Из нас отбирали тех, кто поспособнее. Когда в нашу часть привозили бензин, руководство школы рассчитывало, скольких могут выпустить, - тех и отбирали. Выпускали нас из школы истребителей постепенно. Подготовят, потом ждут, когда бензинчику еще дадут. Потом, когда стало видно, что советские войска несут большие потери, нам стали давать бензина больше, чтобы уже хватало не на 5-6 человек эскадрильи, а побольше. Отбирали ребят, что покрепче. И я попал в их число.
И-16 нам уже не давали, потому что их все побили. Сначала нам дали три "Лага". Два из них сразу разбили. Бестолковые были эти самолеты, нехорошие, недоработанные. Потом дали Як-1. На нем и выпустили.
В 43-м году я окончил училище, в марте, и был направлен в Рассказово, под Тамбов. В школе я только научился взлету-посадке и пилотажу, а боевого применения не знал. А вот в УТАПе начали парами летать, звеньями, учились стрельбе по конусу, воздушному бою.
И уже начали туда приезжать представители полков, "покупать" нас. Целые полки начали образовывать. Первый раз к нам приехали командир полка и командир эскадрильи. Набрали нашей молодежи. А кто ее учить-то будет? Через два месяца приехал командир эскадрильи, который стал командиром полка, и опять набрал новичков. Такие потери были…
В УТАПе я пробыл до июля. Часов сто налетал. Каждый день летали. Приехал начальник боевой подготовки дивизии и отобрал тех, кто покрепче. Нас зачислили в 814-й полк.
В дивизии полки были сильные. В моей второй эскадрилье за войну 2 летчика всего погибли. Командиром эскадрильи был Тимошенко Афанасий. Он погиб - его зарубил "Ил". Это когда уже в Германии были. На аэродроме находились две дивизии "Илов" и полк истребителей. Тимошенко руководил полетами. Молодой летчик выруливал, потом он развернулся и поехал на руководство полетами. Они - разбегаться, но все равно многих зарубил. Потом у нас был Савельев, его заместитель, стал командиром эскадрильи - до конца войны.
Нас вводили в строй, давая по нескольку полетов. Мы уже были слетанные. Проверяли также в воздушном бою, слетанность пары и начали постепенно брать по несколько человек: по одному, по два - смотря какая обстановка.
Сначала я был в первой эскадрилье, ведомым у Николая Путько - Николай сильный летчик, хохол. С ним сделал 2 вылета. Ходили на прикрытие наземных войск. Вот, говорит, видишь, если немецкие самолеты выше, чем мы, идут, в бой мы не вступаем, но если они начнут, только тогда мы вступаем в бой. Мы в основном прикрывали. Мы только за штурмовиков отвечали: если кого-то у них сбивали, нам боевой вылет не засчитывался, хотя и своих теряли.
В 1943 году нас перевели во 2-ю эскадрилью. Ведомого командира полка Николая Владимировича Забырина поставили командиром звена. И дали ему разрешение выбрать вторую пару и ведомого для себя. Он меня взял ведомым и еще Васю Семакина и Кольку Беспалова - вот наше звено.
Тяжелые были бои летом 1943 года… Вообще, легких боев не бывает, когда ты к штурмовикам привязан. Ведь наш полк в основном занимался сопровождением "илов", и только когда на фронте было затишье, мы ходили на "свободную охоту". Наша дивизия и штурмовая дивизия - 108-й, 109-й и 110-й полки - все время были вместе. Для нас так подбирали аэродром, чтобы мы поближе к линии фронта были. "Илы" проходили через нас, мы к ним пристраиваемся - и пошли. Обычно на шестерку "илов" давали в сопровождение пару, а на двенадцать самолетов - звено. Штурмовики идут примерно на 1000-1200 метров, а мы метров на 400-600 над ними - с этой высоты можно успеть разогнать самолет и отбить атаку. Немцы обычно открывали огонь с дистанции 100-200 метров. Вот тут главное - не подпустить его, успеть дать очередь. Не обязательно сбивать: очередь перед ним дал - он уже отваливает. Я ведомым был, так что моя задача была прикрыть ведущего, пока он атаку отбивает. Я атакую только по его команде. А без команды кто влезет - обязательно там останется. Дисциплина очень важна. Если Колька Забырин сказал Васе Семакину: "Сиди вверху!" - он не за что вниз не полезет. Хотя как летчик он был сильнее Кольки. Но дисциплина! Правда, он зениток боялся. Как только зенитка ударит - он вверх.
Если на сопровождение идем звеном, то мы ходим над ними: двумя парами навстречу друг другу. Делаем как бы восьмерки, чтобы скорость держать побольше.
Немецкие истребители в основном атаковали снизу. Они могли либо подкрадываться к строю "илов", пытаясь слиться с фоном земли, либо, набрав высоту, пикировали сзади строя, с тем, чтобы на скорости подойти и атаковать их сзади-снизу.
Когда пришли на цель, штурмовики обычно сходу били РСами, а потом становились в круг. Мы тоже над ними крутимся. Зенитки нам не страшны: мы же выше. Кольке только один раз раздели хвост. Он пошел выбивать "мессера", атаковавшего "ил", она ударила и посекла ему хвостовую часть фюзеляжа.
От цели штурмовики обычно отходили на бреющем, потом поднимались, смыкали строй, и мы их вели до места встречи. Бывало их еще "ловить" приходилось. Там же молодые. Он отбомбился - и пошел в сторону немцев. Колька кричит: "Лови его!" Я за ним, а он прет, ничего не видит. Как дашь очередь перед носом, только тогда тебя заметит. Крыльями покачаешь, и он разворачивается за тобой. За одним таким дурачком Колька меня послал: "Верни его". Качал, качал я ему крыльями, потом дал очередь - он сообразил. Только я от него метров на 150 отошел в сторону, как ему даст зенитка в плоскость! Такая дыра! Он тянул, тянул, перетянул линию фронта и сразу шлепнулся на живот.
Запомнился вылет 15 июля 1944 года. Тимошенко повел эскадрилью - две шестерки -сопровождать двенадцать "илов" на немецкие склады. Кто их вел, не помню, но заместителем у него был Костя Макавейчик. В первой шестерке вверху была пара Волошина. Мы его Куртом звали: он на немца был похож - высокий костлявый. "Илы", обычно, один-два захода делали, а здесь 6 заходов. Штурмовики склады разбили, они начали рваться - дым до 4000 метров стоял. "Фоккеров", причем каких-то новых, я таких ни до, ни после не видел, пришло 14, а нас 12. Они с первого захода сбили пару Волошина и Каштанова: они прозевали атаку - и еще четверых внизу. Тимошенко кричит ведущему "илов": "Уходи, я больше не могу тебя спасать!" "Сейчас, - говорит, - еще один заход". Троих мы все же сбили. Ширяков одного сбил, а его ведомого Кольку Попова подбили. Попали в патронный ящик пушки и оставшиеся снаряды сдетонировали. Всю приборную доску выбило, ремни плечевые перебило, парашют весь изрешечен, а ему хоть осколок бы попал! Ведущий наших "илов", кричит: "Возьмите маленького в кучу!" Колька Попов так с ними и дошел. И еще сумел посадить самолет на аэродроме. Подогнали трактор, и самолет сразу на свалку. Даже Ким (инженер полка Альберт Никифорович Ким - прим. Артем Драбкин) не подошел к этому самолету, а он собирал все самолеты, какие попадались, на вынужденной. У него все время в запасе были самолеты. Так вот, Колька Попов списался сразу: стал бояться летать. Его перевели на наземную работу. Пока война не закончилась, ходил дежурным по столовой. А Волошина, Каштанова, Лешу Пенизя (забыл, кого еще) подбили - они дотянули до линии фронта, и выпрыгнули... В общем, 6 самолетов оставили. А к утру все собрались. Наше звено осталось целым.
Только после этого вылета Волошину хоть и дали Героя Советского Союза, но ему никто не простил, что зевнул. Так его с эскадрильи сначала перевели в другую эскадрилью. Но там же тоже летчики не захотели с ним летать, и он ушел в Академию.
Практически всю войну я летал на Як-1. Только под конец нам с Забыриным дали Як-9У. Мы на них порезвились! Як-9У лучше, чем Як-1 и Як-3: у него маневренность лучше, да максимальная скорость - 720 км/ч! На нем я с Ме-262 бой вел. Они пришли парой штурмовать аэродром, а я как раз взлетал. Сбить не сбил, но от аэродрома отогнал.
Поначалу он мне так не понравился! На земле греется, рулить нельзя, запустил - и сразу взлетай, двадцать метров прорулил - все, мотор закипел. У меня ЯК-1 был номер 33, а у Кольки - 44-й. Механику говорю: 33. Он перетаскивает парашют. Ракета, взлет. Колька ругается. У него на Як-9У скорость 720, а у меня - 600. Но я выше его залезу, метров на 100, и нормально. А вообще мы обычно ходили на 400 километрах: штурмовики-то 350 идут. Это только на "свободной охоте" можно разогнаться.
- Какой из этих самолетов лучше всего приспособлен для сопровождения "Илов"?
- Всех лучше Як-3. И скорость быстро набирает, и маневренность у него хорошая, лучше, чем у других "яков", и он легче. Огневая мощь у всех "яков" достаточная.
- Прицеливались по прицелу или по трассе?
- По хвосту. Когда в упор подойдешь, тогда уже и стреляешь. Правда, мне чаще по воздуху приходилось стрелять. Я по немцу все равно не попаду, но перед носом трассу дам - он тут же уходит.
- Как вы оцениваете немецких летчиков?
- Хорошие летчики. Только в конце войны появились слабые, а так сильные летчики были. Они нам не уступали ни по морально-волевым качествам, ни по технике пилотирования. Стреляли хорошо. Если ты в прицел ему попал, то он тебя собьет. Правда, в бой они не ввязывались, если у них не было численного преимущества. Мы к ним относились как к противнику, ненависти я не испытывал.
- Немцы летали намного чаще и больше. Как вы думаете, почему?
- У нас горючего мало было. Мы сидели все время на голодном пайке. Поэтому и не летали каждый день. Поднимут из полка пару или четверку, и все.
- Когда у вас создалось ощущение, что "немец пошел не тот"?
- На Сандамирском плацдарме почувствовал, что кончился немец.
Под конец войны вы в основном на штурмовку ходили, а также сопровождали "Илы" - в небе уже было мало немецких истребителей, они уже нас стали бояться, в бой редко вступали.
Летали бомбить аэродром Шпратау. Мне подвесили две "сотки". Моя оружейница Алла Репяха завинтила крепящие болты так, что я не то что сбросить их не смог, но сел и бомбы не сорвались! Я рулю, а от меня народ разбегается. Думаю: не буду на стоянку заруливать. Выключил двигатель, бежит инженер по вооружению дядя Вася. "Что случилось?" Глянул - замок у меня открыт, а бомбы висят. Крикнул оружейников. Спины подставили, он дерг, дерг - не валятся. Кричит: "Ключи". Отвернули, они и шлепнулись.
Был у меня и еще один отказ оружия. Под конец войны. Летали под Берлин. Я бомбы сбросил и пикирую на зенитку, а оружие не стреляет. Рядом шел командир 105-го полка Зайцев. Он сообразил - шарахнул по ней, а то бы она меня сбила. Он меня потом два дня искал. Приходит: "Ты мне должен". Я говорю: "Я знаю, не вопрос!" - "Я шучу". Дважды Герой. Сильнейший летчик. А тогда я прилетел, оружие осмотрели, и оказалось, что выработались пружины. Дядя Вася их достал, говорит: "На, тебе на память".
Однажды получили задание бомбить какой-то хутор. Подвесили нам две "сотки". Бомбили метров с 200 с горизонтального полета. Колька бомбы сбросил, но не попал. Он ко мне пристроился. Давай, говорит, заходи, а я тебе буду сейчас подсказывать. "Кидай!" - кричит. Я сбросил - попал во двор, но почувствовал, что что-то в самолете тихо взорвалось. Колька говорит: "Давай еще заход!" Я начал делать второй заход. Смотрю - на фонарь масло пошло. Я отворачиваю. Колька кричит: "Куда?" Я говорю: "Домой. В меня попали". Колька мне подсказал, куда можно сесть на живот. Я посмотрел - мотор еще тянет; раз тянет, можно пока идти. В Шпратау садились. Дотянул до аэродрома кое-как. Выровнял самолет - шлеп! - метров 50 пробежал и остановился. Уже мотор заклинило. Механик подошел, дернул винт - винт не вращается.
Потом как-то бронепоезд разбомбили с пикирования. Это было под Шпратау, в Германии. Мы шли звеном. По-моему, первым сбросил бомбы Вася Семакин, но не в бронепоезд попал, а в рельсы. Разворотил. Бронепоезд встал. Я на Як-9Т с 37-мм пушкой - ударил. Из бронепоезда пар пошел. Он так и остался там.
Вообще, Як-9Т с 37-мм пушкой очень тяжелый. Но я на нем в январе 1945-го над Кельцыми двумя снарядами сбил "мессера" (давать очередь больше чем из двух снарядов запрещалось инструкцией). Получилось так. Пошли мы с Колькой на разведку. Я на этом самолете отставал. Он вылезает, я сзади. Потом смотрю - валится на него четверка "мессеров". Он их не видел, а потом смотрю: заметил - и в пикирование. Одна пара - за ним. Мне ничего не оставалось делать, как попытаться их отсечь. Я задрал нос, прикинул, выстрелил раз, два. Один снаряд попал. Смотрю: от "мессера" щепки полетели, и он повалился вниз. Смотрю, Колька идет. Цел, слава богу. А остальные "мессера" сразу ушли.
- Как засчитывали сбитые самолеты?
- "Илы" подтверждали. Если летали на свободную охоту, то за подтверждением в войска ездил начальник химслужбы полка. Приписок не было, но однажды пятый гвардейский полк пытался у нас украсть сбитый. Петя Сидоров сбил "мессера". А их летчики шли с задания, увидели и себе приписали. Командир полка позвонил, говорит: что же вы делаете. У меня официально три сбитых, но всего я сбил семь самолетов. Когда у Кольки стало около десяти сбитых, я ему сказал: "На тебя представление написали?" - "Нет" "Давай мои тебе писать". Он не соглашался: "А тебе?" - "Мне потом". Я же не знал, что завтра война кончится. Мы так и летали до конца войны вместе. Мне предлагали перейти в другую эскадрилью старшим летчиком, но я не захотел. А Колька Героя получил. Было ли мне обидно? Нет. Я же живой остался. За всю войну ни одной царапины.
Колька хорошо видел - он настоящий командир. Если я от Кольки отвалился, он будет меня вызывать до посадки. В соседней эскадрилье был Герой Советского Союза Селифонов Иван Иванович, тот ничего не видел, хотя сам сильный летчик и сбивал много, но на ведомых ему было плевать. Он их, наверное, человек пять потерял.
- Как строились взаимоотношения с летчиками-штурмовиками?
- Отличные были взаимоотношения. Правда, у нас были к ним претензии. У них стрелки прятались. Некоторые хитрые - доставали где-то бронированные щитки и за них прятались. У него выбиваешь из хвоста, а он, вместо того чтобы стрелять, спрятался.
- Самый опасный немецкий самолет какой? "Фоккер" или "мессер"?
- Для меня безразлично. Я ни тех, ни других не боялся. У меня вообще не было ни переживаний, ни страха. По-видимому, мне не доставалось.
- Как был устроен быт летчиков?
- Пока по нашей территории шли, жили в землянках. Их строили для каждой эскадрильи. Но мы только спали в них, а так мы целый день на аэродроме или в полете. На аэродроме тоже была вырыта землянка для командного пункта эскадрильи. Чем занимались в нелетную погоду? Ее не было, нелетной погоды. "Илы" поднимали почти в любую погоду. А раз они летят, то и мы с ними. Между вылетами играли в домино. Карты у нас не приживались.
Кормили прекрасно. Аппетит всегда был. Вечером 100 грамм давали, если боевой вылет есть. Если два вылета, то 200 грамм. Это чтобы напряжение снять. Давали и курево. Я курить начал в 43-м, закончил в 70-м. В эскадрилье все курили. Немцы тебя как погоняют, ты покрутишься, домой придешь, две штуки подряд выкуришь - тогда ничего.
Летом летали в брюках и гимнастерке. На ногах сапоги. Ордена, документы - все с собой брали. Зимой сначала летали в комбинезонах, потом нам выдали куртки. На ногах унты. Шелковых платков нам не выдавали. Приходилось подшивать воротничок из простынь, что помягче. Но все равно бывало, что натирали шею.
- Плечевыми ремнями пользовались?
- Все время. Надо, чтобы голова вертелась, а не туловище.
- В отпуска отпускали?
- Только после войны. Какой отдых на войне?! Как в 43 году попали на фронт, так до 48-го никаких отпусков. Полк на переформировку не уходил, только получал новую технику. Переформировка - это когда потери большие. У нас 22 летчика полк потерял с начала войны. В нашей эскадрилье двое погибли: Химушин Лева и еще один, фамилию не помню. В остальных эскадрильях побольше потери были. Они потеряли по 10 летчиков. Чья эта заслуга? Командира эскадрильи. Много летчиков погибло, пока полк на "Харрикейнах" летал. Жуткая машина была. Нам в школе дали "Харрикейны" - сразу 4 или 5 курсантов разбились. Мне повезло. Я на нем не летал.
- Как погиб Химушин?
- Перед Курской дугой их с Сашей Ширяковым посылали на разведку. Каждый день в одно и то же время на одной и той же высоте в течение месяца. Их при возвращении подловили 4 аса. Облачность была тысячи на две и метров 400-600 толщиной. Они шли под облаками. На подходе к линии фронта их атаковала пара. Химушин дал команду Ширякову находиться под облаками, а сам полез за облака. Только в облака вошел и выходит. Пошел вниз. Видимо, когда он вышел, ему верхняя пара, что была за облаками и врезала. Снизу облаков пара и сверху облаков, понятно. Он выпрыгивал уже на нашей территории и ударился виском о стабилизатор. Парашют раскрыл, но приземлился мертвый. Его пехота привезла на аэродром. Мы его в Купненске похоронили. Летчик сильнейший.
- Что вы можете сказать о командире полка?
- Кузнецов был сильнейшим летчиком. Летал много. Часто водил группы. Мы как-то шестеркой пошли под Губин на "охоту". Встретили группу "фоккеров". Их 36 - нас 6. Он решил ввязаться в бой. Дает команду: "Атакуем!" По газам и вверх. Он - на Як-3. У него одного в полку Як-3 был, а ведомый его Леша Пенязь отстал, потому что он на Як-9Т был. Когда он дал команду "атакуем", Забырин только перевел самолет в пикирование. Я глянул - валится "Як", а над ним "фоккер" проходит. Я даже не успел выстрелить, так быстро это все произошло. Посмотрел Як-3 командира - в фюзеляже дыра. Надо прикрывать. Ему "фоккер" огромную дыру в фюзеляже сделал и едва не перебил тягу руля высоты. А Колька орет: "Костя, Костя! Где ты?". Что я ему отвечу? У меня же нет передатчика. Орал, орал. Я подошел, покачал крыльями, показал, что у него дырка такая.
И мы потихоньку пошли домой. Я его сопровождал до самой посадки. Колька прилетает: "Где ты был?" Я ему сказал, где я был. Они там штук семь "фоккеров" сбили. Когда до Забырина дошло, что командира нет, он дал команду выходить из боя. В том бою больше никого не потеряли, но Лешку Пенезя ранили. Снаряд отбил ему ручку управления вместе с мизинцем, но он смог посадить самолет.
- Когда последний раз встречались с истребителями противника?
- Весной 45 года. Наверное в конце марта - начале апреля. Взлетали тогда с грунтового аэродрома. Грязь была такая, что пока взлетаешь, радиатор забивался ею напрочь! Ким придумал сделать фанерную заслонку, которую летчик сбрасывал, как только самолет отрывался от земли - протянутым в кабину тросом. Мы взлетали с Колькой на разведку. Идем. Он кричит: "Костя, видишь "фоккеров"? 16 штук". Нам задания не было атаковать. Я покачал крылом: "Вижу". Вдруг команду дает: "Атакуем". Пошли в атаку, и вдруг он выводит самолет, я за ним. Назад глянул - "фоккера" за нами. Все ближе, ближе, у меня скорости нет уйти от них. Смотрю, сейчас будут палить. Я тогда - переворот - и им в лоб, а он лез вверх. Я эту кучу "провернул" - иду на них в лоб и стреляю со всех точек. Они в разные стороны. Вниз проскочил, думаю, куда? Глянул, где Колька, а он уже подходит к облакам. За ним четверка. Я посмотрел - в хвосте никого нет, и на лес спикировал, спрятался. Теперь смотрю за ним. Что он будет делать? Вдруг кричит: "Костя, я ухожу в облака". Я думаю: "Дурак, куда в облака, тебе домой надо идти". Полез в облака. Я над лесом и на свою территорию. Снаряды-то я все выпустил. Я пришел на аэродром, захожу садиться, смотрю, мне ракету. Не обращаю внимание, сажусь. Командир полка подбегает, показывает в воздух: "Смотри!", - а метров на 2000 два разведчика, "мессера" идут. Я говорю: "У меня ящик пустой, чего я туда полезу. Сейчас Колька вывалится". Точно. Но он тоже не увидел их. Он меня искал.
- Сколько у вас боевых вылетов и какие за войну награды?
- Я выполнил 145 боевых вылетов. Награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени, двумя орденами Отечественной Войны и двумя - Красной Звезды.
|
Интервью: Артем Драбкин |
