Я родился 7 ноября 1918 года в деревне Чегросево, Московского района, калининской области. Окончил сельскую школу. Потом в Поперечье, в пяти километрах от нашей деревни, появилась неполная средняя школа. Окончил ее, 7 классов. После школы работал лаборантом на маслозаводе, потом работал секретарем сельского совета. 6 месяцев оставался за председателя сельсовета, председателя сельсовета направили на курсы и я оставался за него. Это 1939 год был, мне тогда 21 года был. Когда председатель сельсовета вернулся, я подал документы в Серпуховскую авиационную школу, туда принимали с неполным средним образованием. В 1940 году я ее окончил. Во время Зимней войны один поток нашей школы выпустили досрочно, а наш курс окончил школу полностью. Присвоили звание младшего техника и направили в 180-й истребительный полк, в Сечу. Там я начал служить.
Сначала в полку нам выделяли одну квартиру на двоих, а потом приказ вышел, и нас всех поселили в казарме. Большой зал, двухэтажные железные кровати. Пару раз в неделю у нас в полку были тревоги. «Тревога!» – и мы все бежим на аэродром. Ветками маскируем самолеты, если надо – готовим матчасть. Так продолжалось до 22 июня. И вот 22 июня тревога! Мы думали, что все как обычно – пройдет какое-то время, около часа, и отбой. Прошел час, прошло два часа, отбоя не дают. Потом в 10 часов, а нас подняли то ли в 5, то ли 6 часов, и вот в 10 часов старший политрук сообщил – немцы напали.
На второй день летчики улетели, а нам подали состав и Мы, с матрасами, подушками, погрузились и поехали воевать. Приехали в Оршу. Там остановка. Мы выгрузились, темно уже было, постели свои разбросали и улеглись спать. Ночью я просыпаюсь – светло, немцы осветилок набросали. Смотрю – никого нет. Я встал, побежал, залез в углубление, и там пережил бомбежку. Утром нас собрали, комиссар говорит: «Пошли ловить диверсантов». Пошли по полю, рассредоточились, искали диверсантов. Не нашли, конечно. Вечером еще один состав подали и нас увезли в Могилев.
В Могилеве был большой аэродром, и вокруг него было распределено несколько авиаполков, в основном истребители. Началась боевая работа. Немцы регулярно налетали на наш аэродром, штурмовали. Один раз, вечером, мы, человека четыре, сидели и тут немец пролетел. Дал очередь, но никто не пострадал.
Вообще, организация на аэродроме была очень слабой. Первоначально выруливали прям со стоянок и взлетали, в результате в день по 5-8 самолетов разбивались на самом аэродроме, аэродром грунтовый был. Потом сделали взлетную полосу, стало меньше самолетов биться. А немцы все наступали, подошли к Могилеву и наш полк перелетел в Сечу.
Перезимовали мы на плацдарме, недалеко от Харькова, а в 1942 году, Началось наступление на Харьков. В результате образовался выступ и немцы ударили по основанию этого выступа, и окружили наши войска. Авиация их зверствовала – немцы практически за каждым всадником охотились.
Наш полк улетел из этого кольца, но один самолет был неисправен и командование оставило техника самолета, оружейника, прибориста и меня, в помощь, там была большая работа. Мы восстанавливали эту машину, техника посадили в фюзеляж, они улетели, а мы должны добираться до своих пешком.
Добрались до дороги, которая шла к нам в тыл. Видим – ВНЗ, это такие заправочные машины были. Нас подобрали, и мы поехали к себе в тыл. Когда налетала авиация, мы спрыгивали в канаву, а потом опять садились и ехали. Приехали в город, сейчас не помню как называется, он прямо на речке стоял. Пришли в одну хату, легли на сеновал. Ночью налет. Проснулись. Когда бомбежка прекратилась мы пошли через город, нам надо было на аэродром добраться. Прошли до аэродрома, там нас посадили на пассажирский самолет и мы полетели в свой полк. Наш полк находился в районе Ростова, там мы воевали. Потом немцы подошли к Ростову и нас перебросили на направление Курск-Орел.
В конце 1942 года меня перевели в 620-й бомбардировочный полк, он сначала дневным был, а перед Курской битвой его ночным сделали. Мы там, по ночам, немцам покоя не давали. Аэродромы делались близко к линии фронта, а если далеко, то делали аэродромы подскока. Подлетали ближе к линии фронта, и работали в течение ночи, 3-4 вылета, брали две бомбочки по 50 килограмм, набирали высоту, планировали, потом летчик нажимал кнопку, сбрасывает бомбы и потихонечку улетает. И так всю ночь. Немцы были на столько обозлены, что в соседнем полку здорово пошерстили одну эскадрилью.
Потом наш полк стал штурмовым, мы получили Ил-2, а после Корсунь-Шевченковской операции наш полк направили в Харьков. Туда приходили самолеты с Куйбышева, мы их доводить до ума, после чего летчики садились в эти самолеты и перегоняли прямо перегоняли на фронт.
Так как у меня было неполное среднее образование, то я в Харькове пошел в вечернюю школу. У нас в полку был инженер эскадрильи, такой боевой дядька, он мне говорит: «Иди, я тебе помогу». Так что – все ребята на танцульки идут, а я пошел в 8-й класс. Окончил его. Мне инженер полка говорит: «Давай, 9-й класс экстерном, переходи прямо в 10-й». Я так и сделал. До декабря 1944 года я проучился в 10-м классе, а потом наш полк перебросили в Волчанск. В Волочанске дневная школа была, а вечерней нет. Я связался с местным руководством, со мной еще четыре человека сержанта, которые хотели учиться было. Нам сказали: «Если будет необходимый состав, то откроют вечернюю школу». Мы объявления развесили, что открывается что открывается вечерняя школа, туда сразу много ребят рвануло. Набрали человек 25 и было принято решение, открыть.
Мы нашли одного преподавателя математики, он нам преподавал математику, геометрию, тригонометрию. Директор школы обещал вести физику, нашли преподавателя русского языка нашли. Но из группы ребята все отсеивались и отсеивались, в результате к февралю осталось 6 человек, я, офицер, и 5 сержантов. Весной нас всех аттестовали, всем 6 дали положительные аттестаты. Только закончили экзамены, мы еще дипломы не успели получить, и нас направили в разные полки.
Меня снова направили в Харьков, в истребительный полк. Там я стал регулировщиком моторов. Сказал главному инженеру, что буду поступать в Академию им. Жуковского и меня включили в список. Потом я из Волочанска получил аттестат, приехал в Академию Жуковского на подготовительный курс. Целый год нас от души пичкали предметами, и в 1946 году я поступил в Академию.
- Михаил Яковлевич, чему учили в школе технических специалистов в Серпухове?
- Теория полетов, но основное эксплуатация. А потом практика. Были самолеты в школе. Ходили на практику, работали.
- Какие самолеты?
- И-16.
- Что-нибудь с точки зрения техника можете рассказать про И-16?
- Даже не помню, чтобы у него что-то ломалось. Пока эксплуатировали в Сечи, потом в Могилеве, особых поломок не было, не помню такого.
- Когда пришли в полк вам сразу дали самолет на обслуживание?
- После выпуска нас направили в летное училище в Ейск. Мы приехали туда, нас поставили на довольствие, а приказа не пришло. Мы день пообедаем, пойдем на море, поужинаем. Целую неделю, получается, отдыхали. А потом пришла бумага, направить в Сечу. В полку мне месяц или два не давали, потом получил.
- А в какой форме вы выпустились из школы?
- Мы получили синюю форму. В синей форме поехали в Ейск, потом в Сечу. А там ее уже отменили. И нас поселили в казармы
- Вот этот приказ, как воспринимался? Шум был?
- Никакого шума, разве зашумишь в армии! Конечно, неприятно было людям, естественно, из квартиры в казармы. В квартире то – мы пришли с работы, пошли гулять с девчонкам. А тут офицеры на казарменном положении.
- Тогда же летчики стали выпускаться сержантами, то, что вам, лейтенанту, пришлось отдавать рапорт сержанту, ничего?
- У меня летчиков сержантов не было.
- Как восприняли известие о войне?
- Война есть война.
- Как воспринималось отступление 1941 года, как это переживалось?
- Отходим, отходим, конечно, тяжело переживали. Бомбили города, разрушали.
- Были сомнения, что выиграем?
- Россия большая, отступать было куда. Когда подошли к Сталинграду, тут надо было уже стоять насмерть.
- В конце 1941 года вы были в Горьком, получали самолеты?
- Да. Переучивался на ЛаГГ-3.
- Как вам ЛаГГ-3?
- Его обслуживать сложнее. Там микросистема водяного охлаждения, в зимнее время очень сложно обслуживать – разогреть горячей водой радиатор. Если техник немножко проморгает – не справиться. Вывел из строя самолет, надо менять радиатор. Это сложно. Потом гидравлическая система, спиртоглицериновая смесь, уборка шасси, закрылков. Это, конечно, усложняет. А И-16 чего там! Там все было проще. По-2 еще проще.
- Я встречал жалобы техников, что у ЛаГГ-3 очень сложная регулировка двигателя, клапана.
- Такого не помню. Радиаторы были случаи, морозили. У меня сосед-механик несколько раз заморозил. Или рано перекрыл, или поздно начал заправлять горячей водой.
Тогда морозы сильные были, а на аэродроме всегда на дежурстве звено – три самолета. Помню ночью дежурство, вьюга страшная, самолеты накрывали чехлами, чтобы они не остывали. Каждые 15-20 минут включали двигатель, чтобы прогреть. Летчики дежурного звена в автобусе сидели, ждали команды, а все время на улице – надо же, чтобы самолет все время был готов, чтобы летчик сел, нажал кнопку и взлетел. И вот так всю ночь – прогреешь двигатель, закроешь самолет чехлом, минут 15-20 проходит снова надо прогревать.
- Масло тоже горячее заливали?
- Нет.
- Воду сам грели или было водогрейки?
- Это делала служба обеспечения, машина привозила.
- По времени обслуживания, подготовки к вылету кого дольше готовить: И-16 или ЛаГГ-3?
- ЛаГГ-3, конечно.
- ЛаГГи вы получали зимой, как они были окрашены?
- Зеленые.
- Номера на самолетах в полку наносили, или на заводе?
- На заводе, заводские номера.
- Вы говорили, что на Курской дуге самолеты вашего полка летали с аэродрома подскок. Как техник, вы были на аэродроме подскока, или на основном аэродроме?
- Если на подскок летит, то вместе с экипажем.
- В чем заключалось обслуживание между вылетами?
- Заправить топливом, подвесить бомбочки. Там есть оружейники, но они не на каждый самолет, а на эскадрилью, помогали механикам подвешивать бомбочки.
- Техническое обслуживание двигателей требовалось?
- Днем обслуживали. Когда полеты закончились, немножко поспишь, потом идешь на аэродром и смотришь материальную часть. Заправляешь маслом, бензином, осматриваешь, нет ли каких дефектов. Техникам приходилось работать и днем и ночью.
- У По-2 была какая-нибудь сложность, какая-нибудь специфическая деталь, которая требовала особого внимания?
- Не помню. Простой самолет. За хвост взял, крути его.
- Двигатель легко запускался?
- Хорошо. Даже вручную. Берешь за лопасть, крутанешь, проблем не было. Там ходила специальная машина, стартер, крутила. Все просто.
- На По-2, сколько технического состава приходилось? Только техник самолета и все?
- Техник самолета. В эскадрильи должен быть оружейник, приборист. По мере надобности, они помогали. Если прибор отказал, вызываешь, они устраняют поломку.
- Когда ваш полк стал штурмовым, вы изучали Ил-2?
- Да. Дважды был на курсах в Куйбышеве. Потом, когда появился Ил-10, меня снова направили, на Ил-10 обучаться.
- Ил-2 сложный, с точки зрения техника самолета?
- Бронированный. А в эксплуатации ничего. Особых дефектов не было.
- У вас личное оружие было? Приходилось стрелять из него?
- У меня был пистолет, но стрелять не приходилось. Потом я еще один пистолет нашел, когда мы стояли под Харьковом. Там транспортный немецкий самолет заблудился, летел на низкой высоте над нашим полком. У нас возле штаба на машине стоял крупнокалиберный пулемет. И вот, когда немец летел на низкой высоте, наблюдатель увидел его, дал несколько очередей по этому самолету. Самолет загорелся и упал за речку. Я туда поехал на велосипеде, там переезд был через речку. Подъехал туда, самолет горит. Там танковый полк был, и в нем в это время Тимошенко был. Увидел меня: «Вы что лейтенант?» «Наш полк подбил этот самолет». «Что вы мне говорите, танкисты его подбили». «Разве так возможно – ударишь по самолету, он тут же загорится и упадет? Так же не бывает. Подбили то его у нас, он загорелся, и здесь упал». «Нет, вы ничего не сбили, не докажите. Я сам своими глазами видел, как танкисты подбили». Так за нашим полком этот самолет и не признали. А я смотрю, в одном месте лежит ТТ. Я его прибрал. Он был даже чуть-чуть помят, но все равно стрелял.
А когда я остался самолет восстанавливать, мои вещи погрузили и увезли. Когда в полк прибыл, конечно, найти свои вещи я уже не мог, а у меня там и сапоги были, так-то я в ботиночках был и комбинезоне, а сапоги на выход у меня были в мешке, и пистолет этот там был, все сгинуло, ничего не нашел.
- Весной 1942 года как маскировали самолеты? В Харькове же равнинная местность.
- Были маскировочные сетки.
- А По-2 как маскировали?
- По-2 всегда базировались на опушке леса, или возле садов. Так что мы их загоняли под деревья.
- Как кормили на фронте?
- Кормили, конечно, но перловочкой. Летчиков, конечно, кормили лучше, это ясное дело. А нам давали то, что останется. Американские консервы.
- Столовая одна на всех, или для летного и технического составов отдельные?
- Отдельная, конечно. Летчики по другим нормам питались.
- Воспринималось это нормально?
- Да. У них больше нагрузки, они же летают.
- Как относились к летчикам?
- Хорошо. Встречаешь, помогаешь одевать парашют. К техникам летчики не всегда хорошо относились, но со мной ничего такого не было.
- 100 грамм давали?
- Давали. Кроме того, первое время на ЛаГГ-3, давали спирт и глицерин отдельно. Бидон спирта и бидон глицерина. Товарищи, которые постарше, знали это дело. Я смотрю, у них спирт убывает и убывает. Потом начали давать смешанный, но некоторые умудрялись и это пить.
- Был какой-нибудь способ разделить?
- Не знаю. Один единственный раз, под Харьковом, попробовал со своим приятелем, там была трасса, наши по несколько вылетов делали, промерзли сильно. А на самолете такой отстойничек был, грамм, может, 70. Мне приятель и говорит: «Давай попробуем это дело». И мы с ним выпили. Больше никогда такого не пил.
- Отравлений не было?
- У нас в полку не было.
- За что давали взыскания или поощрения? Вы получали?
- Я получил две медали «За боевые заслуги», орден Красной Звезды. Причем, вторую медаль я получил уже после войны. Я поехал в Сталинград, получать медаль. Там женщина смотрим мое дело и говорит: «Не может быть, техник, за один месяц дважды получает «За боевые заслуги». Пошла в политотдел, поговорила. И мне одну медаль выдали, вторую не выдали. Но наши следопыты разыскали этот приказ и уже после войны Лужков, при закладке памятника в парке ЦДСА, мне вручил вторую медаль.
- А благодарности по полку, наказания у вас были?
- Техника, который заморозил радиатор, его наказали, выговор. А мне ничего. В основном награждали. Работали, как волки.
- Много приходилось работать?
- Конечно. Правда, были периоды передышки, не было боевой работы. Помню, возил в Уральск самолеты на ремонт. Эшелоны ходили медленно, на станции стоишь, стоишь, потом, смотришь, дали дорогу. Приехал в Уральск, сдал самолеты, а наш полк под Сталинградом тогда был. Из Уральска в это время истребительный полк под Сталинград летел, технический состав на Дугласе. Я договорился, чтобы меня взяли. А тогда же немцы охотились за каждым самолетом. Но мы удачно пролетели, нас не засекли. Правда – они-то в свой полк прилетели, а мне пришлось искать свой полк, перебираться через Волгу.
- Женский технический состав в полку был?
- У нас не было. И в 620-м тоже не было. Был где-то целый женский полк, а у нас только мужики работали.
- Как встретили конец войны, 9 мая?
- Ура кричали, обнимались, целовались.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
