Я родился в селе Царев Ленинского района Волгоградской области. А раньше оно называлось так: село Царев, город Пришиб Царицынского уезда Саратовской губернии.
- Это так оно называлось еще до революции?
- Нет, когда я родился, оно продолжало именоваться именно так. Родился я 23 февраля 1924 года.
- Кем родители Ваши были?
- Дед мой коров пас, в общем, был пастухом. А отец мой, 1894 года рождения, был мастером головных уборов: шил шапки, фуражки. Занимался этим делом он до самой смерти. День рождения отец всегда отмечал на Красную горку. И вот однажды, уже здесь в Волгограде, отметил он свое 75-летие, он полез чинить крышу – там оторвался кусок толя и он хотел прибить этот кусок. А погодка была сырая, не помню – то ли после дождя, то ли после тумана, душно было. И вот, когда он забрался на крышу, с ним там случился инсульт и он умер на крыше.
- А мама Ваша кем была?
- Мама пережила отца на десять лет. Она не работала, была домохозяйкой. В молодости она окончила двухлетнюю церковно-приходскую школу и была грамотной. А отец даже расписываться не умел.
- Даже в старости не умел расписываться?
- Потом его, конечно, немного обучили этому. Получал он пенсию, в 50-х годах, около 18 рублей и за нее надо было ему расписываться.
- Братья и сестры у Вас были?
- У меня был брат Николай. Он был моложе меня на два года.
В тридцатых годах мы с родителями из родного села переехали на станцию Джаныбек в Западно-Казахстанской области. Мне было тогда лет семь, братишке около пяти.
Как сейчас помню, в голодном году 32-м или 33-м, мы с братишкой и другими ребятишками гуляли по степи. Жарко было, градусов под пятьдесят. Мы бегали босиком, а земля так раскалилась, что на месте стоять невозможно было, приходилось подпрыгивать. Ходим мы по степи, а поскольку мы маленького роста были, нам ковыль по пояс был, смотрим, а там мертвые лежат.
- Люди или животные?
- Люди. Тогда же голод был, многие помирали. Ну а мы и не так уж бедно жили, но и не в достатке.
- Эти трупы по степи кто-нибудь собирал?
- Я не знаю, не видел.
- В вашей деревне от голода кто-нибудь умирал?
- Трудно сказать, возможно. А мы в степи сусликов ловили, ими и питались.
В зимнее время наш дом снегом заметало сильно, приходилось иногда через чердак вылезать. Вылезем и начинаем дверь в дом откапывать. Мы так же потом на Новой Земле вылезали, когда нас снегом заносило.
Из домашних животных у нас была корова и телок. Жили мы в землянке, а в этой землянке была сделана прихожая, где животные у нас и содержались. Можно сказать, что они жили вместе с нами.
Что еще запомнилось? Значит, бывало так: в зимнее время куда пойдешь за водой? Поэтому рыли в этой землянке колодец и из него брали воду.
- В школу Вы там ходили?
- Ходил. Я там учился с первого по шестой класс. Нас там обучали, кроме родного русского, и казахскому языку. Если мы начинали баловаться на уроке, то учительница била нас линейкой по пальцам. А мы в отместку ей за то, что она с нами так обращалась, что делали – есть такое дерево, которое позже всех цветет, так у него были большие такие шипы. И мы эти шипы вставляли ей в табуретку. А шипы большие были, с палец длиной, коричневые такие, крепкие. Вот так мы хулиганили!
В 1938 году мы переехали обратно, но поселились напротив Сталинграда, в Красной Слободе.
 |
Тараканов И.А. в верхнем ряду крайний справа, 1935 г. ст.Джаныбек |
- По какой причине родители Ваши переехали в Казахстан?
- Работы никакой не было.
- А почему именно в Казахстан?
- А откуда я знаю!
- Отец в Казахстане продолжал так же заниматься изготовлением головных уборов?
- Да, в Казахстане так и работал по своей профессии.
- В чем причина возвращения из Казахстана?
- Родители так решили. Мы тут, в Слободе, обзавелись приличным приусадебным участком, на котором был колодец. На этом участке родители выращивали огурцы и помидоры, причем, помидоры чаще всего. Потом наберут большие прямоугольные плетеные корзины овощей, отвезут на аэродром, там их грузили в самолет и везли в какие-нибудь другие места для продажи. Овощи продавать всегда ездил отец.
- Самолеты летали прямо из Красной Слободы?
- Из Сталинграда. Сначала корзины надо было в город отвезти, а там уже на самолет.
Я учился в Сталинградском медицинском институте, который располагался по адресу: улица Козловская, 103. Это там, где сейчас находится Театр Юного зрителя.
Рядом с институтом находился, между прочим, авиазавод, на котором выпускали моторы для самолетов. Помню, мы занимаемся, а рядом шум стоит - испытывают моторы.
Но такое соседство продлилось недолго. Вскоре нас перевели по адресу: улица Советская, 19. В этом здании мы учились. По улице Советской раньше проходила трамвайная линия, и ТЮЗ там раньше неподалеку находился.
- Как Вы узнали о том, что началась война?
- Из сообщения по радио.
А уже 14 июля 1942 года Гитлер отдал приказ своим войскам начать наступление на Сталинград. Когда война уже подошла к Дону и стали поступать раненые, нас из этого здания снова убрали и отправили на Козловскую, 103. А в здании на Советской оборудовали госпиталь.
- Вас, как будущих медиков, привлекали к работе в сталинградских госпиталях?
- Да, мы были на практике в госпиталях на улице Советской и там, где впоследствии был кинотеатр «Гвардеец».
Ввиду того, что шла война, нам сократили срок обучения и перевели учиться в фельдшерско-акушерское отделение. А 27 июля 1942 года нас уже выпустили из института.
 |
- А до этого Вы на каком отделении обучались?
- На терапии.
- Почему Вы пошли учиться в медицинский институт? Что повлияло на выбор Вами профессии врача? Ведь в те времена большинство мальчишек мечтало стать летчиками или военными.
- Ну не знаю. Я, помню, когда еще жил в Казахстане, меня тянуло к учебе в медицинском учебном заведении. Вот поэтому я туда и поступил.
- Трудно было поступить в мединститут?
- Да, было тяжеловато! Да к тому же, когда я переехал из Казахстана в Слободу, у меня разговорная речь была такого порядка: я говорил вместо «он» «она», вместо «один» «одна». Ну, в общем, слова коверкал.
После выпуска из медицинского института меня направили на работу в Сарпинский сельский совет, там, недалеко от пристани «Культбаза» был поселок СталГРЭС. Назначили меня работать заведующим фельдшерско-акушерским пунктом. В моем обслуживании было восемь поселков. Кроме меня там работала еще одна фельдшерица – Фалеева Татьяна, которая работала в хуторе Крестовом на другом конце Сарпинского острова, напротив Ельшанки.
И я хорошо помню, когда 23 августа немецкая авиация начала бомбить Сталинград. Но при первых бомбардировках немцы щадили нефтехранилища, которые находились в районе Мамаева кургана. А вот когда им не удалось взять город с ходу, они разбомбили и эти хранилища. Нефть горела, текла в Волгу и было такое ощущение, будто горит вся Волга.
- Во время бомбардировки и после нее к вам на остров переправлялось гражданское население Сталинграда или раненые бойцы?
- Переправлялись. Они и до этого переправлялись. Бывало, часто смотрел, как раненые переходят через Голодную косу, напротив нынешнего памятника «Гасителю». И через наш остров очень много проходило раненых.
- В вашем фельдшерско-акушерском пункте не оставляли никого из них на лечение?
- Нет, никого не оставляли.
2 сентября 1942 года я получаю повестку, в которой говорится, что мне необходимо явиться на сборный пункт в город Капустин Яр, где в то время формировалась наша 38-я мотострелковая бригада, которая позже стала 7-й гвардейской Краснознаменной Корсунской мотострелковой бригадой.
- Куда Вы прибыли на сборный пункт?
- Сразу в Капустин Яр.
- Как добирались туда?
- Пешочком. С Сарпинского острова до самого Капустиного Яра пешком шел.
- С кем шли?
- Один. Никого со мной не было. Я помню, когда проходил рядом с озером Эльтон, налетели немецкие самолеты и начали бомбить. А я, чтобы в меня осколки не попали, за стену спрятался. Там были старые каменные здания построены, еще дореволюционные, и в них была кумысолечебница, вот эту лечебницу немцы и бомбили.
- Там были на излечении наши раненые?
- Не знаю. Никого из военных я там не видел.
- Сколько времени занял Ваш путь на сборный пункт?
- Наверное неделю шел, сейчас уже не могу точно сказать. Расстояние ведь было приличным!
- Чем питались в пути?
- У меня за спиной был самодельный вещмешок, в нем были продукты, которые я взял с собой из дома.
- Насколько мне известно, формирование 38-й бригады проходило в Солянке, неподалеку от Капустина Яра. Сборный пункт находился тоже в Солянке или все-таки в Капустином Яру?
- Я пришел в Капустин Яр, там нас и стали формировать.
- Присягу Вы где принимали?
- Тут же, в Капустином Яру.
- Как проходило принятие присяги?
- По одному нас вызывали, мы ее зачитывали и расписывались.
- При формировании бригады много в нее «влили» молодых призывников?
- Много. Может быть поэтому в нашем первом бою были большие потери.
- Каких национальностей были бойцы в бригаде?
- Кроме русских и украинцев, других национальностей было очень мало. Помню, там еще были туркмены и казахи.
- Вы по образованию медик. Почему Вас, готового специалиста, не назначили хотя бы санинструктором?
- Наверное потому, что у нас в роте тогда уже был санинструктор.
В институте со мной учился парень. Как сейчас помню, фамилия его была Алексеев – разбитной такой парень. Так он, когда попал в армию, в зенитчики, сразу получил звание лейтенанта. Правда, он почти сразу же погиб. Вообще из студентов нашего курса осталось в живых немного: Павел Заешников, потом Бережной, Людмила Волкова и Лев Марахтанов. Марахтанов остался в живых потому что его не взяли на службу – он был одноглазый. Его бы, честно говоря, и в институт не взяли бы, но он вместо себя приемной комиссии подставил другого человека и прошел.
 |
- Когда Вы пришли на сборный пункт, какие у Вас были с собой документы?
- Было удостоверение, что я окончил фельдшерско-акушерское отделение, но на него никто даже не посмотрел. И назначили меня в разведку.
- Пока бригада находилась на формировании, с вами, молодым пополнением, бывалые разведчики проводили какие-нибудь занятия? Чему-то они вас обучали?
- Конечно, с нами занимались: учили всему. Даже учили как с вещмешком пролазить под минами и не взорваться.
- Кого было больше в разведроте вашей бригады: бывалых разведчиков или молодежи из нового пополнения?
- Конечно, молодежи было побольше.
Первое боевое крещение было у меня недалеко от поселка Дубовая Балка. Очень ужасный бой был! Там погибло очень много наших бойцов. Но и вражеских тоже много погибло.
- Прежде чем вступить в бой, как вы переправились через Волгу?
- Не помню уже. А вот в 1945 году, когда переправлялись через реку Нейсе, делали понтоны. Мы снимали все свое обмундирование, клали его на пушки, а сами переправлялись вплавь. Вот это я помню, а про Волгу – нет. Вы знаете, начались уже провалы в памяти…А бывает наоборот - начинаешь вспоминать то, что раньше и не помнил.
- В Вашем первом бою за Дубовый Овраг в чем заключалась Ваша задача как разведчика?
- Мы сперва делали то же, что и все: занимались боем. То есть нас как простую пехоту в бой отправили. А как разведчиков нас стали использовать позже.
Потом мы стали заниматься освобождением пригородов города Сталинграда. Знаете такое место – Лысая гора? Там засели автоматчики и нам пришлось выбивать их оттуда.
- Вы стояли на позициях между озерами Цаца и Барманцак, а там, как известно, бригаде довелось сражаться как с немцами, так и с румынами. Как Вы оцениваете этих противников, кто из них воевал более умело?
- Конечно же немцы! Румыны относились к боевым действиям как-то с ленцой, воевали с прохладцей. Чувствовалось, что они не хотели, а их заставляли.
- Чем Вы были вооружены?
- Автоматом ППШ. Были у нас с собой и «лимонки» - «эфочки».
- Немецкие гранаты, так называемые «колотушки», использовали?
- Иногда приходилось. Случалось, что немцы их к нам забрасывают, а мы успеваем их перехватить и бросить обратно.
- Приходилось ли Вам ходить за «языками»?
- Приходилось, конечно. У нас в роте было человек пятьдесят.
- В городских боях в Сталинграде часто приходилось за «языками» ходить?
- Да не особо часто, но приходилось.
- Как доставляли их в наше расположение? Что делали для того, чтобы они не сопротивлялись при этом?
- Им затыкали рот, а на штанах срезали пуговицы, чтобы он не убежал. Если сильно брыкался, то порой и связывать их приходилось. А так обычно достаточно было хорошо по башке ему стукнуть, как они смирные становились.
- Чем рот затыкали?
- Да мы всегда с собой брали что-нибудь для этих целей. Платок, например. А иногда тем, что под руку попадалось.
- А если «языка» во время транспортировки ранили?
- То мы его все равно тащили. Мы раненых всегда тащили, даже если ранят и нашего и немца. Даже если погибал кто-нибудь из наших разведчиков, то тоже старались вытащить, не оставлять немцам.
- Часто погибали во время выхода разведгруппы?
- Бывало. Иногда погибали, вытаскивая раненого.
- Какая экипировка была у Вас, как у разведчика?
- Автомат был, гранаты. Сумка из-под противогаза была, мы из нее противогаз выбрасывали, а продукты в нее складывали.
- Ножи у разведчиков были?
- Были. Только их в дело пускать приходилось не часто.
- Приходилось Вам вступать в рукопашный бой с немцами, используя нож?
- Нет, не было такого. Часового ножом снимать приходилось, а драться – нет. Мы к нему подползали втихую и сзади ножом его били. Ползешь к нему, немец этими фонарями светит, а ты к нему тихонечко приближаешься… Когда фонарь светит, лежишь, не двигаешься, а как станет затухать – ползешь дальше.
- В уличных боях в Сталинграде немцы использовали инженерные системы заграждения, например, колючую проволоку?
- В городе ее уже почти не было.
Наша бригада в городе располагались на берегу реки Царица, а на противоположной стороне был цирк-шапито. Там сейчас «Желтый дом» стоит (здание Управлений МВД и ФСБ по Волгоградской области – прим. редактора). Рядом с этим цирком когда-то была 13-я инфекционная больница, мы, будучи студентами, в ней практику проходили. И еще на том берегу, как сейчас помню, был театр – его здание засыпали после войны. Там и мельница была, тоже засыпали ее. Там много зданий позасыпали после войны.
И вот мы от этого цирка пошли в сторону центра города. Был приказ 28 января 1943 года нашему командиру бригады полковнику Бурмакову Ивану Дмитриевичу очистить привокзальную площадь, драмтеатр, Дом Союзов, улицы Сурскую и Пушкина.
И уже после трехдневных боев пришел новый приказ: блокировать универмаг. А мы уже очистили и привокзальную площадь, и эти улицы. Поэтому выполнять приказ отправили нашу роту разведчиков и роту автоматчиков. К универмагу ползти пришлось по открытой местности от театра. А немцы понавешают фонари, как говорится, хоть иголки собирай. Как только этот фонарь опускается, начинает чуть-чуть темнеть, мы, значит, ползем.
Мы были все в полушубках, а автоматы у нас были замотаны белым, чтобы не выделялись на снегу.
- Маскхалатов у вас не было?
- Были, мы их поверх полушубков одевали.
И вот, значит, было это в ночь с 30-го на 31-е января. Мы ползли всю ночь и добрались до универмага в семь часов утра. И когда мы туда добрались, командиры наши связались с полковником Бурмаковым, чтобы он нам «огонька подбросил». Ну, в каком смысле «огонька»? Чтобы отвлечь внимание немцев. И наши минометы начали бить по универмагу.
А мы в это время влетели в подвал. Там было много немцев из охраны, человек сто пятьдесят, наверное. Все они были в летнем обмундировании, на голове у солдат были пилотки, а у офицеров фуражки. У некоторых поверх головных уборов были повязаны пуховые платки, а на ногах, поверх сапог, были обуты еще одни сапоги из куги, чтобы ноги не замерзали. Знаешь, что это такое? Куга – растение, наподобие камыша, тоже растет на болотистых местах.
А морозы стояли тогда сильные! Бывало, помню, нам старшина привезет положенные сто грамм фронтовых, а в бутылке плавают льдинки. Мы ему говорим: «Ты это что же делаешь с нами?» Хотели даже за это побить старшину, мы думали, что он развел водку водой. А когда выпили, то почувствовали, как тепло пошло по жилам. Вот тогда мы поверили, что это настоящая водка. Вообще в то время были такие холода, что из землянки по нужде нужно выйти, а сам лежишь и думаешь: «Идти или не идти». Хорошо что хоть перчатки у нас были трехпалые, можно было стрелять, не боясь отморозить пальцы.
Когда мы влетели в подвал, у нас наготове были и «лимонки» и автоматы. Но они все сразу сдались, никто не сопротивлялся. Спрашиваем у них: «Где ваш командир?» - «А наш полковник решил сбежать со своим адъютантом». Тогда наш командир говорит командиру автоматчиков, мол, ждите гостя – он должен где-то здесь выпрыгнуть. И вот, когда он выпрыгнул, его здесь ухватили и отправили в штаб к командарму Шумилову. А 2-го числа уже был подписан акт о капитуляции.
За то, что наша бригада пленила Паулюса, нашей бригаде присвоили звание 7-й гвардейской, а полковнику Бурмакову присвоили звание генерал-майора. Но я в это время был уже в госпитале.
- В то время, когда вы брали подвал универмага, в самом его здании, на этажах, шел бой с немцами?
- Нет, не было там боя. Они почти все уже в подвале прятались.
- В момент захвата здания универмага на площади перед ним были какие-нибудь еще наши части, кроме вашей бригады?
- Нет, только наша бригада. Никого из других частей я там не встречал.
- В подвале универмага, кроме немцев, были солдаты других национальностей, например, румыны?
- А черт его знает! Там очень много народу было: солдаты, офицеры. Там даже по форме трудно было порой различить, кто они такие.
- Вы говорите, что немцы не сопротивлялись. Почему же тогда просили «огонька подбросить»?
- Пока мы пересекали площадь, со стороны универмага по нам все время стреляли. Нам пришлось всю ночь ползти, потому что все время оттуда стрельба шла. Помощи мы попросили уже когда были практически у стены, надо было отвлечь внимание немцев от нашей группы.
- Никто из вашей группы не попал под свой минометный огонь?
- Меня немножечко, легко, ранило разрывом нашей мины. Я после этого ранения в госпиталь попал – меня сразу же, в этот день, туда направили.
- Куда ранило Вас?
- В левый бок. У меня до сих пор восемь осколков в боку сидят и под сердцем. И все эти осколки – от нашей мины.
- В подвал Вы забежали уже будучи раненым?
- Да.
- Как Вас эвакуировали в госпиталь?
- Пешочком. С площади я отправился в медсанбат. Там мне обработали рану и отправили своим ходом дальше, в город Николаевск. Для этого сначала надо было дойти до Камышина, а там переправиться через Волгу.
- Вы один добирались в госпиталь или из вас, раненых, была создана команда?
- Нас было несколько человек, вот мы вместе и шли.
- С вами был медицинский работник?
- Нет, мы сами шли, без медика. Перевязку нам сделали перед отправкой в госпиталь, а сменили ее только когда мы уже добрались до места. Пока мы шли от Сталинграда до Камышина, никто нам никакой медицинской помощи не оказывал.
- Вы – бывший медицинский работник. Оказывали ли Вы медицинскую помощь своим спутникам во время движения?
- Нет, ничего этого я не делал. Потому что нечем было. Даже себе рану не обрабатывал.
- Как вы в Камышине нашли место, куда нужно было вам прибыть?
- Там по дороге знаки стояли, куда идти. А потом, помню, в каком-то медицинском учреждении нас осмотрели, сделали перевязки и отправили на берег для того, чтобы переправить в город Николаевск.
- На чем вас переправляли через Волгу в районе Камышина?
- На санях. Лед на Волге стоял крепкий, около метра толщиной. Нас перевезли и сразу доставили в госпиталь, который располагался в каком-то здании рядом с разрушенной церковью. Госпиталь уже был полон раненых, но размещали всех в палатах, в коридорах практически никто не лежал. Многие лежали на железных кроватях, а те, кому их не досталось, лежали на носилках. Лично мне досталась кровать.
После того, как нас приняли в госпитале, нам выдали халаты, а нашу форму мы сдали на склад. А после того, как излечили, мы получили форму обратно. Только я не получил обратно свои полушубок и валенки, в которых прибыл в госпиталь. Вместо валенок мне выдали сапоги, а вместо полушубка – шинель.
- Как кормили в госпитале?
- Нормально, хорошо кормили. А на фронте бывало, когда кухня по нескольку дней не подходила к нам, то увидишь на нейтральной полосе убитую лошадь, подползешь к ней, отрежешь кусок мерзлого мяса и ешь его сырым. Кушать-то хочется. И таким вкусным нам казалось тогда это мясо!
- В госпитале было разделение на солдатские и офицерские палаты?
- Да, было такое разделение.
В госпитале я пролежал, наверное, месяца два. Иногда меня, как не сильно тяжело раненого, привлекали к различным работам, например, печку топить. По медицинской части помогать меня не привлекали, хотя и знали, что я по образованию медик.
После госпиталя я вернулся в свою родную бригаду. Наша бригада принимала участие в боях на Орловско-Курской дуге. Правда, я уже в роту разведчиков не попал, а потом вообще стал командиром медико-санитарного взвода дивизии. Наконец-то мой диплом сыграл свою роль.
- Как же Вы попали из бригады в дивизию?
- Я сначала попал в дивизию, затем оттуда меня направили в мою родную бригаду. А потом пришло такое распоряжение, чтобы меня обратно откомандировали из бригады в дивизию. Перед тем, как меня назначить на должность командира медико-санитарного взвода, мне присвоили звание младшего лейтенанта.
- Сколько человек было у Вас во взводе?
- Человек пятьдесят было, а может и меньше.
После Курской дуги мы были в боях по уничтожению Корсунь-Шевченковской группировки немцев. Помню, река там была красной от крови, трупы по ней плыли и наших солдат и немецких. За уничтожение вражеского котла, наша бригада стала именоваться Корсунской.
Однажды немцы атаковали нас танками. А мы в это время на бугре были. Эти танки стали ползти в нашу сторону. Среди нас был один старослужащий, мы называли его «стариком» - ему, наверное, было лет сорок. Один танк прорвался на этот бугорочек, а наш «старик» пригнулся и подбил этот танк. Со вторым танком сделал то же самое. А остальные танки увидели, что эти два танка горят, и повернули назад. Вот так, благодаря этому «старику», мы эту танковую атаку отбили. А ему за то, что два танка подбил, дали Героя.
Потом, во время налета авиации, меня контузило, и я попал в медсанбат. Меня не ранило, а только лишь оглушило, поэтому меня в госпиталь не отправили, а пробыл я с недельку в медсанбате.
После того как меня выписали, оказалось, что наша часть ушла вперед. Поэтому меня отправили в распределительный пункт, а оттуда я попал в 5-й гвардейский Донской казачий кавалерийский корпус, которым потом командовал генерал-майор Горшков.
- На какую должность Вас назначили у кавалеристов?
- Фельдшером. Но я там пробыл недолго. Меня опять контузило и уже после контузии этой я попал потом в 202-й гаубичный артполк 50-й Краснознаменной стрелковой дивизии.
- Какую форму Вы носили в кавалерии?
- Меня нарядили в казачью форму, на голове у меня кубанка была, даже шпоры на сапоги выдали. Правда, шашку мне так и не дали, вместо нее я получил винтовку.
 |
- Вам в кавалерии полагался конь?
- Ну, на лошади я там ездил.
- В медицинских подразделениях была какая-нибудь техника или только лошади?
- Я помню, неподалеку от нас был госпиталь. А в этом госпитале была машина – «полуторка». И один наш боец-кавалерист, до войны работавший шофером, угнал в госпитале эту «полуторку». В общем, захотелось ему послужить по специальности. И он напрямую там ее завел и увел.
С этой машиной потом был один случай. Командир наш ехал на ней в кабине, а мы втроем находились в кузове. Едем, значит, по дороге на большой скорости. Только успели участочек один проскочить, как мина противотанковая позади взорвалась.
- Было какое-нибудь наказание бойцу за то, что угнал автомобиль?
- Не помню уже.
- А были случаи расстрела военнослужащих перед строем за какие-нибудь проступки?
- Было такое однажды где-то на Украине. «Тройка» судила бойца, а потом перед строем его расстреляли. А за что – я уже не помню.
- На какую должность Вас назначили в гаубичном артполку?
- А вот у меня в удостоверении офицера написано: «фельдшер дивизиона».
- Какое оружие Вам полагалось после того как Вы получили офицерское звание?
- Револьвер «Наган», мне его выдали в части. До этого у меня был ППШ, но мне его пришлось сдать перед получением «нагана». Нам не разрешали, чтобы два оружия было одновременно закреплено. Да и при оказании медицинской помощи автомат сильно мешал
Помню, когда мы Яссы взяли, остановились и стали осматриваться, где мы и что. Смотрим – минное поле. А мины были там, знаете, как кирпичики такие, и проводочками соединены. А если идет бой, то под ноги особо-то и не смотришь, вот многие и взрывались. А еще что делали немцы: сбрасывали хорошие, цветные игрушки или часы, которые заминированы были. Возьмешь такую вещь, а она в руках взорвется!
Как-то, после освобождения какого-то города, кажется около Бреслау, долго не могла кухня к нам подойти. Потом, когда она подошла, все получили пищу и сели в лесочке кушать. Неподалеку от меня сидели, наверное, человек двенадцать. И в это время прилетел откуда-то какой-то шальной снаряд и угодил прямо в эту группу солдат. Прямое попадание – и от них остались одни внутренности, которые на деревьях висели.
Между прочим, когда англичане и американцы узнали, что Бреслау после войны отойдет полякам, они захотели его полностью разрушить, как немцы наш Сталинград. Поэтому они его сильно бомбили.
- Вам довелось участвовать в уличных боях в Бреслау?
- Нет, у нас же гаубицы. Мы город, в основном, с окраины обстреливали. В город мы уже вошли после того, как его освободили.
Был случай там же, под Бреслау: наш ПНШ капитан Папуах делал рекогносцировку и пристрелку. И прилетела откуда-то какая-то шальная пуля и сразила насмерть капитана.
Еще был случай. Мои пушкари, заразы такие, решили спиртом разжиться. Влетели они в какую-то аптеку и пошарили там хорошенько. И вытащили они откуда-то вместо этилового метиловый спирт. Начали они выпивать. А я захожу в помещение, где они сидели, глядь - а это метиловый спирт! Там на этикетке по-латыни было написано. Но я-то понимаю латынь, а они нет. Я им говорю: «Вы что же это делаете? Меня же расстреляют из-за вас!»
Спирт я, конечно, уничтожил, содержимое бутылки вылил, но они уже успели его хлебнуть и начали слепнуть. Ну, думаю, скажут мне потом, как медику, что лейтенант недоглядел. За это и наказать могли запросто, а то и расстрелять могли за то, что батарея вышла из строя.
Но только благодаря тому, что они успели только по стопочке опрокинуть, их удалось спасти. А то бы было бы дело!
- Они уже ослепли?
- Нет, на тот момент еще не ослепли, ослепли они чуть позже. Но слепота все-таки отошла, потому что они мало выпили.
- За их кратковременную потерю зрения Вы никакого наказания не понесли?
- А я и не докладывал об этом случае. Мы же в это время на отдыхе были и в боевых действиях участия не принимали.
- Пострадавших от метилового спирта потом комиссовали?
- Нет, они продолжили воевать. Ведь зрение к ним вернулось.
Много чего случалось, конечно. Но уже, знаете, многое и позабылось.
- Вы рассказывали, как вам старшина привозил алкоголь, полагающийся по нормам довольствия. А табак Вы получали?
- И табак выдавали нам. Я же курил, бросил уже после того, как закончилась война.
- Ваша часть прошла по территории Румынии, Польши, Германии, Чехословакии. Где лучше всего относились к русскому солдату?
- Румыны более-менее хорошо относились. А в Польше бывало отдыхаешь если, то в полглаза спишь и наган всегда под подушкой держишь. Потому что ночью могли запросто зарезать. А вот пражане нас очень хорошо встречали: цветы, «Наздар, наздар!». И угощали нас всем, кто что хотел.
В Германии народ был разный: с одними нормальные отношения складывались, а другие хотели нас обмануть. Пришли мы как-то к одному часовому мастеру, немцу, даем ему отремонтировать часы. А когда пришли забирать их, он говорит: «А у меня их украли». Уже когда мы его прижали, он нам вернул эти часы.
- Какие трофеи старались взять? Что было популярным в войсках, кроме часов?
- Старались взять что-нибудь из одежды. А кроме одежды еще ценились покрывала. Мы их посылали в посылках домой, нам же, как офицерам, разрешалось отправлять по десять килограмм.
- Среди офицеров считалось престижным иметь трофейный пистолет?
- У меня в Сталинграде был всегда при себе немецкий пистолет. Я его даже с собой в госпиталь взял. Но в Николаевске стали нас, прибывших, обыскивать, и у меня этот пистолет отобрали.
- Сейчас любят некоторые журналисты и писатели рассказывать о «миллионе изнасилованных немок». Расскажите, как складывались взаимоотношения с женским населением Германии.
- У меня нормальные были отношения. Я Вам скажу так: пусть пишут всякое, но никаких изнасилований не было. Если и было что-то, то все по согласию. Я тоже познакомился с молодой немкой. Сначала туда-сюда, разговоры вели, она смеется и меня, как говорится, завлекает. Зашла она в сенник, а калитку туда оставила открытой. Ну, я захожу, и мы с ней «пообщались». Сначала она говорила: «Нихт гут, нихт гут!», а потом уже: «Гут! Гут!» Да по-всякому бывало…
- Когда наши войска шли по территории других государств, как в них обстояли дела с венерическими заболеваниями среди личного состава?
- Знаете, я помню, когда пополнение из пленных было у нас в Германии, у одного из солдат, бывшего раньше офицером, была гонорея, а проще говоря, триппер. И он не мог даже помочиться. Я осмотрел его и не решился лечить его на месте и вставлять ему катетер, а отправил его в госпиталь.
Девчонок осматривал, которых немцы в Германию раньше угнали. Мне командир дал указание: «Осмотри этих невинных девочек», и я стал осматривать. Осмотрел и говорю: «Ого! Ничего себе, невинные!» А там триппер! Доложил об этом командиру и куда потом этих девчонок отправили, я и не знаю.
В 1947 году, это уже во Владимир-Волынском было дело, приходят ко мне двое офицеров с триппером. А тогда таких лекарств, как сейчас, не было. Мне пришлось что делать. Я вскипятил молоко, набрал шприц и вколотил одному из них. У него поднялась температура до сорока градусов, а при такой температуре гонококки погибают. Другому я вколотил уже скипидару. Обоих вылечил, но, думаю, охоту у них отбил.
А другой, солдат молодой, приходит ко мне и плачет. Он, оказывается, с одной девушкой «пообщался» и заразу подхватил.
- Это в Германии было?
- Нет, уже дома. Я и ему помог, чем мог. Между прочим, я Вам так скажу. Был у нас в дивизионе один лейтенант, фамилию не помню уже, помню только, что он был еврей и Герой Советского Союза. А у меня было три ампулы красного стрептоцида по десять «кубиков». А он задыхался, уже не мог говорить. Я эти ампулы для себя берег, но, ввиду того, что этот лейтенант был очень хорошим человеком, я эти ампулы пустил на его лечение. Я ему один укол сделал – ему стало легче, после второго укола он начал кушать, а третий укол сделал и у него все прошло.
- Обо всех выявленных случаях заболевания гонореей Вы были обязаны докладывать вышестоящему начальству?
- Я чаще всего лечил на свой страх и риск, без доклада.
- Вы упомянули о бывшем пленном, который попал служить к вам в часть. Часто забирали к себе бывших пленных?
- Да, таких много было.
- Особый отдел устраивал им перед этим проверку?
- Да, кажется, устраивал.
- А как у Вас складывались отношения с особым отделом?
- С особым отделом отношения складывались следующим образом. Если мы притащим «языка», то его сразу в особый отдел отправляли, в так называемый СМЕРШ. Нас самих туда не вызывали, мы только «языка» туда доставляли и все. А там уже они с ним сами разбирались, чего да как.
- Случаи самострелов в Вашей практике были?
- Были мы в каком-то местечке. Сидели в землянке, и развели костер. А один боец решил сделать себе самострел. Каким образом? Он патрон с капсюлем положил в костер и руку держал над ним. И таким образом сделал себе «самострел».
А другой случай был. Один боец решил, мол, скоро конец войне, и сунул ногу под танк. Он шел рядом с танком и подсунул ногу под гусеницу.
- Что с такими людьми делали?
- Судили. У нас же «тройка» была. Кое-кого даже показательно расстреливали.
- Если характер ранения вызывал сомнения, входило ли в Вашу задачу ставить об этом в известность «особый отдел»?
- А как же! Обязательно!
- Дезертиры были в части?
- Были. В основном это были молдаване, которых призвали после освобождения Молдавии.
- Женщины были у вас в подразделениях? Начнем с бригады.
- Здесь, в Сталинграде, я не помню, а в артиллерии уже были. У меня во взводе были санинструкторами женщины.
- Приходилось им вытаскивать кого-то с поля боя?
- Приходилось. И девчонки ползали за ранеными и мужики. И даже погибали, когда раненых вытаскивали.
- Как эвакуировали раненого с поля боя?
- На плащ-палатке. А потом, когда его вытащили, мы ему делаем первичную обработку раны и передаем его дальше, в медсанбат.
 |
- Что всегда было в сумке у санинструктора?
- Перевязочные пакеты, обязательно должны были быть бинты, вата и йод. Иногда брали нашатырный спирт. А ближе к концу войны у иных даже и морфий был, делали уколы. Пакеты перевязочные были прорезиненные, а у края упаковка немного подрезана: хватаешь за угол, обрываешь край пакета, отрываешь упаковку и перевязку делаешь. Даже шины иногда имели с собой. Бывало, что ранение открытое и кость торчит, в таких случаях обязательно накладывали шину.
- Шины были заводского изготовления или сделанные из подручных материалов?
- Да по-разному бывало.
- Что можете сказать о снабжении медикаментами? К примеру, хватало ли перевязочного материала?
- Да Вы знаете, у нас медицинские сумки были до того переполненными, что они выглядели, словно раздутые. Там всего хватало!
- Когда Вы были разведчиком в Сталинграде, у Вас с собой тоже были перевязочные пакеты?
- А как же, обязательно! И даже жгут для остановки крови. Я его в противогазной сумке носил.
- Как обстояли дела с гигиеной? Вшей много было?
- Был такой один случай. В походе мы шли и решили отдохнуть. Забрались на ночлег в один сарай и что же… Утром просыпаемся, а там ужас что! Платяные вши, знаете? Мы начинаем вытряхивать их, развели костры и одежду над огнем держали.
Бани тоже иногда устраивали. Даже бывало, что мои бойцы вместе с девчатами в одной бане мылись. Не по очереди, а все сразу.
- Все сразу?! Возражений не было ни с той ни с другой стороны?
- Нет! Некоторые мужики, конечно, хотели «пообщаться» с женщинами более тесно, но те им как нашлепали! После такого не захочешь. (смеется)
- А почему отправили мыться сразу всех? Не было возможности раздельно помыться?
- Не знаю, это не я решал. Это сверху такое указание дали.
- Как происходила борьба с вшами?
- Вы слыхали про «бочку Капустина»? Это устройство для прожарки обмундирования. Его внутрь складывали, а снизу разводили костер. Но «бочка Капустина» использовалась, когда вшей было немного.
А если их было гораздо больше, то делали баню и там развешивали обмундирование. При этом кожаные ремни убирали, потому что они после этой обработки скукоживались. И вот нажаривают эту баню, а потом поливают водичкой кирпичики и таким образом паром убивают вшей.
- Машины с дезинфекционными камерами на фронте приходилось встречать?
- Таких машин я что-то не припомню.
- Когда Вы были разведчиком, приходилось ли Вам оказывать медицинскую помощь на поле боя своим сослуживцам?
- Нет, не приходилось.
- А немцам?
- Немцам приходилось. Когда «языка» брали, он был ранен, и я оказал ему медицинскую помощь. Немец после ранения дальше идти не мог, поэтому мы его волокушей тащили.
После Одера мы форсировали реку Нейсе, и переправляли пушки на понтонах. Одежду мы сложили на понтоны, а сами вплавь переправлялись. За день перед этим меня трепала малярия. Это был апрель месяц, вода холодная была. И после такой переправы куда делась моя малярия, не знаю!
Один боец обращается ко мне и говорит, что его все время понос бьет. Понимаю, что у него дизентерия. Я ему говорю: «Разведи пару котелочков марганца. Раствор делай не сильный, слабенький». Выпивает он эти пару котелочков. А это было перед наступлением на Сандомирском плацдарме. После боя я его встречаю, и он говорит: «Спасибо Вам, товарищ лейтенант, у меня все прошло!» А после войны, в 1947 году, когда я работал в больнице, у нас молодая девушка-врач скончалась от дизентерии. А ведь могла бы просто марганцовки развести, попить и осталась бы жива.
- С «власовцами» приходилось встречаться?
- Кажется, это было под Бреслау. Мы пошли в разведку, у нас с собой даже стереотруба была. Мы на ней стекла слегка сажей замазали, чтобы они не бликовали. Смотрим в стереотрубу – видим, они от нас неподалеку там возятся. Нам даже было видно их нашивки на рукавах. Мы доложили о них, а накрыли их огнем или нет, я уже не помню.
И когда мы Корсунь-Шевченковскую группировку уничтожали, там тоже были «власовцы». Хочу сказать, что дрались они яростно, практически насмерть. Потому что они считали, что погибать им придется по любому – хоть в бою, хоть в плену у СМЕРШа.
- О какой разведке идет речь? Вы же к тому времени были уже фельдшером дивизиона.
- А нас, медиков, часто посылали вместе с разведчиками. Вдруг там кого-нибудь из них ранят – кто же им помощь окажет. А у меня, тем более, был опыт, как разведчика. Но вооружен я был только своим «наганом», автоматы были только у разведчиков.
- Сумка медицинская Вам в разведке не мешала?
- Нет, никак не мешала. Когда ползешь, если она сползает на бок, то забросишь ее на спину, и она не мешает.
Помню, уже в Польше мы ходили с разведчиками в тыл врага за «языками». Притащили полковника, отправили его на допрос, а сами стали приводить себя в порядок, ведь пришлось ползти в грязи. И вот один разведчик, тоже приводя себя в порядок, слышит, как с «эфки» чека слетела. Он услышал этот щелчок, но растерялся и не выбросил гранату. Она, разумеется, взорвалась и он погиб. Вот такой печальный случай был в разведке: вытащил «языка», вернулся живой и здоровый, а тут так нелепо погиб.
- Вы в сумках носили гранаты с разогнутыми усиками предохранителя?
- Когда мы ходили в разведку, они у разведчиков были уже подготовлены, чтобы быстрее можно было их в ход пустить. Это у меня, как у медика, гранат с собой не было, у меня только сумка медицинская была при себе. Нас в разведгруппе было восемь человек, которые постоянно ходили в разведку.
- Расскажите о том, как вы брали этого полковника.
- По дороге шла машина. В машине был только этот полковник да водитель. А мы на этой дороге сделали засаду и когда машина проезжала мимо нас, наши ее обстреляли. Водителя убили, машина съехала с дороги и опрокинулась. В этот момент мы этого полковника из машины и забрали. Он ехал без охраны, потому что не думал, что мы в тылу на него нападем.
Назад его пришлось тащить через минное поле. Когда мы шли в тыл, наши саперы убрали мины, сделали в этом поле для нас проход и обратно мы вышли к этому же проходу. Саперы с нами дальше не ходили, только подготовили проход и ждали нашего возвращения. В случае чего, мы давали сигнал ракетой.
- Подходя к переднему краю нашей обороны вы как-то себя обозначали, чтобы по ошибке вас не постреляли свои же?
- Нет, никак мы себя не обозначивали, потому что все были предупреждены и ждали нас.
- Как Вы узнали о том, что наступила Победа?
- Нас направили на Берлин, а когда пражане попросили помощи, нас шуганули туда. И вот когда мы освободили Прагу, там мы и узнали, что пришла Победа. Очень хорошо запомнилось, как пражане нас принимали! Они зазывали нас к себе в квартиры и угощали.
- Разрешалось заходить в квартиры?
- Разрешалось, даже по одному.
- После Победы как долго Вы продолжали служить в полку?
- До 1947 года. А потом я ушел в запас и работал фельдшером на сельском участке в Краснослободском районе Сталинградской области.
Но в 1951 году меня вызвали в Сталинградский военкомат. Генерал в военкомате мне говорит: «Лейтенант Тараканов, нужно еще послужить Родине на Северном флоте!»
Направили меня из Сталинграда на базу Северного флота, в город Североморск. Знаете такой? Это Ваенга-1, -2 и -3.
- На какую должность Вас там назначили?
- Сперва я был судовым врачом в экипаже тральщика «Быстрый». Но там я прослужил всего около года, а потом меня направили служить на Новую Землю.
- В составе какой группы Вас отправили на остров?
- У нас была рота матросов-краснофлотцев и я их обслуживал. Тогда не больно-то кто и хотел попасть на Новую Землю.
- Какая задача была у этой роты?
- Задачей была охрана северных границ страны.
- Там ведь еще был оборудован полигон для ядерных испытаний?
- Когда я там был, там только начинали строить его. Иногда к нам прилетал самолет, который производил съемку Новой Земли, попутно он сбрасывал нам литературу, газеты и все такое. Даже, если позволяла погода, приземлялся около нас несколько раз.
Так что при мне там все только начиналось. У нас там сначала был капитан Трускавец, с ним матросов было немного – человек семь, не больше. А потом мы приехали сменить их и вместо семи человек привезли уже целую роту.
Уже потом, летом то ли 1953-го, то ли 1954-го, к нам прислали строительный батальон, который начал возводить двухэтажные домики.
- А где размещалась ваша рота?
- Мы сначала жили в бараках. Когда мы приехали туда, там эти бараки уже стояли. Иногда эти бараки настолько заметало снегом, что вылезать наружу приходилось через чердак. Неподалеку от нашего жилья стоял шестиметровый деревянный столб, так его заметало порой так, что из-под снега торчало всего лишь около метра. А уже когда строители построили эти новые домики, то нас туда переселили.
- Долго длилось строительство домиков?
- Их быстро построили. Вернее даже сказать, они были сборной конструкции, поэтому их собирали, а не строили.
Воду для питья и приготовления пищи мы брали, выпиливая на улице огромные куски снега и растаивая его в тепле. Продукты, уголь и дрова нам, разумеется, привозили с большой земли, как правило летом, когда погода позволяла. Из техники у нас была машина и свой трактор даже был. Ребятишки любили на нем играть.
- Откуда там взялись ребятишки?
- Офицеры там жили с семьями.
- Семьи сразу привезли с собой или потом, когда обжились?
- Я сразу с женой приехал. А потом она у меня заболела, и я ее отвез сюда, в Сталинград. Там даже беременные жены были, и я подсчитывал, кто когда должен был родить.
- Сколько там было офицеров, кроме Вас?
- Командир роты Андрей Варламов, помпотехом был майор Колайда - он потом сменил командира, который улетел на большую землю. Командиры взводов, замполит. Шифровальщик еще у нас был, но он был из матросов-сверхсрочников. Был метеоролог, сержант Лисов, который составлял карту погоду.
- Жили все в одном бараке?
- Нет, офицеры все жили отдельно от матросов.
- Как производилась эвакуация больных с острова при плохих погодных условиях?
- Вы знаете, у меня таких больных, которых требовалось эвакуировать, не было. Да и, если что, в Белушьей Губе была больница. Там же фактория была, где принимали у местного населения меха, поэтому там был врач. Из животных добывали там белого медведя, полярную лисицу, песца. Лисица летом была рыжего цвета, а зимой становилась белой.
Передвигались мы по острову на собаках. Был случай, когда мы попали в пургу. В тот раз со мной ехала жена и каюр, который управлял собачьей упряжкой, заблудился в пурге. Уже не знали, куда ехать. Тогда каюр решил, что собаки сами найдут дорогу домой и перестал управлять упряжкой. И собачки действительно нас привезли в эту факторию в Белушьей Губе.
Я однажды еще раз заблудился в пурге. Каждое утро я ходил к матросам снимать пробу с пищи. Вышел я из своего домика утром в фуфайке и ватных штанах. Но в пурге я немного заблудился. Иду я и думаю: «А почему я иду под ветер? Мне же нужно идти на ветер». Я изменил направление движения и вышел к соседнему строительному батальону. Обратно я уже возвращался по проводам. Между прочим, обморозился я во время своего блуждания.
- Сколько было расстояния между вашей ротой и батальоном?
- С полкилометра, наверное.
- А пищеблок, куда Вы пошли снимать пробу с пищи, от вашего барака на каком расстоянии находился?
- Метрах в ста, наверное, был. Мы передвигались между бараками по веревкам. А в тот день я даже не знаю, почему я по веревке не пошел.
Однажды мне пришлось реанимировать командира. Он закрыл трубу в печке раньше времени и в комнату пошел угарный газ. Все стоят рядом все и подсказывают мне, что я должен делать. Я говорю: «Без вас знаю, как мне поступать!» Начал делать ему искусственное дыхание и все необходимое. В общем, откачал его.
На Новой Земле нам водку не выдавали, только спирт. Даже вина там не было.
- Спирт выдавали для каких-то определенных целей или для употребления внутрь?
- Просто для того чтобы пить. Но он там еще и продавался. Был там поселок Губа Белушья, в котором мы и покупали все необходимое. Всего населения на Новой Земле было 784 человека, в основном ненцы. А «президентом» Новой Земли был Тыко Вылка, такой полный мужчина. Когда он нас угощал, то делал из красной рыбы строганину и этой строганиной мы закусывали спирт.
Вернулся я с Новой Земли на большую землю в 1954-м году. И в тот же год меня перевели служить на Черноморский флот. (За службу на Новой Земле Иван Александрович был награжден Орденом Боевого Красного Знамени – прим. редактора)
Назначили меня начальником аптеки в воинской части морской истребительной авиации. Аэродром находился примерно в ста километрах от города Николаева. На этом аэродроме летчики обкатывали полученные новые самолеты. Видно было, что они еще не совсем новую технику освоили – многие при посадке делали «козла». Но там все благополучно обходилось, аварийности не было.
Окончательно уволился я в 1955-м году, в Николаеве, попав, в декабре месяце, под знаменитое «хрущевское сокращение».
 |
Автор выражает признательность Волоховой Татьяне Александровне, председателю Совета ветеранов Краснооктябрьского района г. Волгограда, за помощь в организации интервью.
| Интервью и лит. обработка: | С. Ковалев |
