Чернов Пётр Васильевич

А. Б.: Как Вас зовут?

П. В. Ч.: Пётр Васильевич Чернов.

А. Б.: Когда Вы родились?

П. В. Ч.: 24 декабря 1925 года, скоро 84 года будет.

А. Б.: Шурминский тогда район, а село?

П. В. Ч.: Русско-Турекский сельсовет, деревня Дергачи. Это где-то есть Дергачи в Сибири тоже, в тайге.

А. Б.: Расскажите про жизнь Вашей семьи до войны, пожалуйста.

П. В. Ч.: Отец был крестьянин, держал лошадь, скот. Он в 18 лет ушёл на войну в 1914 году, попал в плен к немцам, сбежал, потом началась революция, он опять - там 2 войны было, да? Была революция и гражданская, он на обеих войнах был, за Ленина воевал. Он рассказывал: «Сталин откуда взялся? Мы его не слыхали, вдруг вождём сделался. Троцкий, тот выступал здорово, я помню». Потом он в гражданскую войну воевал, пришёл домой.

Дед его сидит арестованный в амбаре - а деда почему кулаком признали? 5 окон было у него, дом такой обшитый. Он занимался, - своей семьёй, - смолу гнал, кирпич делал. За это его раскулачили. Сидит дед в амбаре, отец пришёл к тому, кто его арестовал. Ну, это беднота, знаете, голодранцы, которым работать не охота, ну не знаю, факт тот, что бедняки. Отец к нему пристал: «Ты что делаешь? Я воевал, а ты отца моего куда загнал»? Деда пришлось отпустить, отец был ещё молодой, пришёл с фронта.

Дед смотался, не очень далеко, уехал от греха подальше, и опять заделался смолокуром на участке, километров за 50 он уехал. У нас был этот пятистенный дом - 2 окошка отцу досталось, 3 окошка младшему брату, - они жили. Дед смотался, дядю посадили в тюрьму и в это время приехали описывать всё имущество у тётки.

Я не знаю, в дому что взяли-не взяли, а сараи у нас были - вот так, углом, - на конях заезжали с возами с сеном.

(показывает руками расположение сараев)

Половину оставили нам, а половина как будто перешла в колхоз, и там скотный двор образовали. Я искал, чтобы восстановить, по реабилитации - не мог найти концов. В Кирове нигде нет.

А. Б.: В смысле дядю?

П. В. Ч.: Да, да. Не для себя, у него ведь дети остались. Мой отец не пострадал, а дядя-то пострадал. В Уржумском райисполкоме не нашли, в Киров поехал, и там не нашли. Не знаю, куда документы ... сараи отошли в колхоз, а документов нет. Потом, правда, когда война кончилась, эти сараи вернули. Ну, а там, что описали - стол, стул, - это, конечно, не вернули.

(со смехом)

И пришлось им в колхоз записаться, а отец не пошёл в колхоз. И что сделали? Землю отобрали вместе с урожаем, раз в колхоз не пошёл, корову не дали пасти, пришлось её продать. Лошадь тоже он, видимо, продал и ушёл в «Заготзерно» работать. А тут война началась, - а нас было 6 человек детей, - мать чугун сварит, козьим молоком это обольёт, и наедимся. Коза была.

(смеётся)

А летом везде бегаешь, собираешь дягиль, пестовник (хвощ полевой), стебли молодой ивы весной, дикий лук. Вот этим питались. Прибежишь домой: «Мам, ести»! Мать отвечает: «Вон Бог на стене, хлеб на столе»! Пойдёшь в огород, там лука нарвёшь, где яичка мать сварит.

А потом когда отец пришёл из армии, он строго матери приказал, чтобы ужин был всегда. Хоть картовницу, но мать варила. Мы этим спаслись - никто не заболел, ни желудком, ничего, все здоровы. Я маленький, а у меня все братья здоровые. Дед был под 100 кг, отец был немаленький, у отца братья.

Отец опять ушёл на войну в 42 или 43, я забыл. По моему в 43. А мы в «Заготзерно» работали, в полутора километрах, - сестра и я. Меня хотели в ФЗО взять, из-за семьи не взяли; сестру тоже.

А. Б.: Что значит «из-за семьи не взяли»?

П. В. Ч.: А большая семья - всё-таки разбирались в сельсовете. Мне уже повестка пришла в ФЗО, меня оставили помощником матери, и сестра также осталась. Я был вторым братом, а там меньше меня ещё. Там 39 года парень, так он маленький, а голос! Хорошо в «Заготзерно» паёк давали немного на иждивенцев - 300 или 400 грамм муки, - да мы подрабатывали с сестрой. Мы не так сильно бедовали.

А. Б.: Это всё там вы в Дергачах?

П. В. Ч.: Да. Там огород был у нас, мы всё-таки ничего. А вот остальным-то было очень туго. Особенно тётка. Дом-то был пятистенный, - ой, они плохо жили даже после войны. Я пришёл опять в «Заготзерно» работать, там хлеба купишь, - брат двоюродный работал в колхозе, - кусок ему сунешь. Вот как жили в деревне. А ведь как?

Ты кого держишь-не держишь, а отдай молоко или там масло, яйца, шерсть, шкуру от поросёнка. Вот какие налоги были. В колхозе работали за трудодни только - солому дадут, ну, там ещё сколь-нибудь, килограмм 100 за год хлеба. И всё, как хочешь. И народ ведь жил.

(усмехается)

А. Б.: Вам сколько классов удалось закончить в школе?

П. В. Ч.: 7 классов. Я поступал учиться на учителя, и как раз закон вышел - брать деньги за учёбу. Меня отец не стал учить.

А. Б.: Учились Вы в школе в Шурме?

П. В. Ч.: Нет, в Русском Туреке. Я после этого 2 месяца поучился, и он сказал, что не будет учить за деньги. Я пошёл в «Заготзерно» работать на подсобных работах. Склады там: снег огребал, с метлой ходил, а потом как раз перед войной с сестрой нас послали на лаборантов учиться в Киров. Мы выучились на лаборантов, я сколь-от поработал, меня в армию хотели взять в 43 году. Но ростиком мал.

(усмехается)

1 метр 48 был. Оставили, а потом этой же осенью в командировку меня послали в глубинку, зерно принимать как лаборанта. Там в церкви бойца была. Там где в церквях, где амбары большие - вот на месте принимаешь, складировали, а потом летом на машинах вывозили. Да, оно и портилось, зерно.

(машет рукой, морщится)

А заготовки отдай в первую очередь. После войны Маленков сказал, что надо с колхозниками в первую очередь рассчитаться, а потом с государством, так его убрали, не понравился коммунистам - что народ будет хорошо жить.

(смеётся)

А. Б.: Призвали Вас уже в 44?

П. В. Ч.: Да, в январе. Я с учёта снялся, дурак, не надо было с учёта сниматься. С военного учёта. Меня тогда оставили, дали какой-то документ - военный билет или книжка какая-то военная. 3 месяца отработал на глубинке, там хорошо больно давали продукты - двойной, мясо, молоко, картошку, всякую ерунду. Я подрос немного. Пришёл в военкомат, на учёт-то вставать, хоп:

- Ты, голубчик, где пропадаешь?

- Как где? Я с учёта снялся. - На комиссию, и фьюить, всё, забрали. А то бы так, может быть, болтался. У нас одного долго в армию не брали. Ему говорят:

- Ты чего, Серёж, в армию не идёшь?

- У меня часть потерялась, - А потом с учёта стал сниматься, хотел к сестре поехать, и часть ему нашли, в армию забрали.

(смеётся)

Нас повезли, дали лошадей с подводами, и браковку всю, на Вятские Поляны нас направили. Сами пешком, котомки на конях. Мы 3 дня, наверное, ехали, и к нам какая-то марийка пристала. А тут один парень молодой, раненый был, его тоже уже забрали, комиссовали. Он с ней переспал ночи две, а она наутро его котомки взяла и смоталась.

(машет рукой и смеётся)

С сухарями с этими. А что в войну? Там последние собрали сухари-то из дому. Обобрала его. А нас привезли в Еланские лагеря. Мать мне тоже сухарей насушила. Идём, - барак длинный-длинный, друг друга не видно, - а солдаты нас, видимо, специально друг от друга оттесняют. Я смотрю, у меня что-то по пяткам-то колотит. Схватился - мешок разрезан, сухари крошатся.

(заводит назад руку, со смехом)

Я скорее схватил вот так.

(показывает, что схватил в охапку перед собой)

На нары сел, подошёл один мужчина:

- Парень, продавай сухари, а то ты ни одного сухарика не съешь. Проспишь!

- А сколь стоит?

- Вот шапку накладёшь, столько-то стоит. - Я давай базарить, себе оставил немного. И эти сухари уехали. А что? Парень рядом спит, меня оттеснит от сухарей-то, сам наестся, опять спит. У меня котомка пустая.

А. Б.: А эти лагеря где были?

П. В. Ч.: В Свердловской области. Сколько-то нас помуштровали, винтовку дали - винтовка выше меня, русская винтовка. Так вот встанешь, и она выше меня.

(обозначает положение стоя)

А. Б.: Это была запасная стрелковая дивизия какая-то?

П. В. Ч.: Нет, просто там формировали маршевые роты. Сколько-то нас гоняли, чтобы маленько военному делу поучить. Так просто штыками.

(изображает упражнение по рукопашному бою с винтовкой)

Учили как отражать атаку. Ни стрельб не было, ни упражнений с гранатами. Потом собрали этот утиль весь, нашу молодёжь, повезли в Кубинку на формировку. И вот попал потом на фронт. Нас одели в Еланских лагерях, а мы уже угадали в Восточную Пруссию. И наш парторг речь ведёт: «Товарищи бойцы! Мы в логово врага идём, так что бейте, как они нас били! Не щадите их»!

Ну, наша братва и давай их шуровать. Вот мы на машинах врывались в их местечки, так ещё даже горячий суп у них доставали. У нас всё-таки машины были, самоходки приданные.

А. Б.: А номер бригады не помните?

П. В. Ч.: 47-ая механизированная бригада. Даже 343-ая по моему. Бежали они от нас, гражданские-то. У них такие повозки: дышло посередине, а тут с правой стороны лошадь, и с левой стороны лошадь. Нас часто переводили с одного участка фронта на другой. Так вот едешь через населённые пункты, - на другой участок едешь, ведь по фронту не поедешь, всё равно объезжаешь по их местности, - ой, в этих канавах! Едут они с лошадьми, танк догоняет, раз, и опрокидывает их. А солдаты шарят там, шмутки, ещё что. Тоже давали наши.

А потом спрашивают молодые парни, которые 10 классов закончили, по-немецки могли разговаривать:

- Почему вы бежите от нас? Мы ведь не как вы, немцы.

- А коммунисты пришли с рогами.

- Какие рога?! Как? - Вот их как настропалили. Я помню, сам слышал.

(прикладывает руки с вытянутыми указательными пальцами к голове)

Они коммунистов и боялись.

- Да какие коммунисты? - Показывает на нашего.

- Nein, nein, - дескать это не коммунисты, рогов-то нет. Мы на самом деле удивлялись, как их настроили. Они тоже деревенские, по радио говорят, в газетах пишут, так они верят. Они ведь не видали, не знали, что за русский народ.

Потом приказ Сталина, что мародёрством не заниматься, вред не делать. Это всё пойдёт в Россию, будем направлять. И строго-настрого - в маршевую роту за большие провинности, мародёрство, - ну там, чтобы не убивать, не насиловать, чтобы порядок ...

А всё равно, вот я помню, тогда уже под конец войны почти, как дадут артподготовку, «Ура», и бежишь. В город заходим сзади всех, смотрим - уже всё, окна побиты, наши побезобразничали. Город целый дак.

Но всё равно, сопротивление у них было большое. Особенно власовцы здорово их держали. В начале немцы держали власовцев, а под конец войны власовцы немцев держали, чтобы они не сдавались. Вот я помню один случай. Мы шли на Эльдвинг по моему, я точно не знаю, морской порт, там 4 училища было.

Мы спешились, машины оставили, и пешим пошли своим батальоном: пулемёты ручные, станковые пулемёты, миномёты, а больше-то что? Километров за 30 или за 50, нет меньше - ночь только шли. Оборону заняли, и там у них было очень много орудий. И нас потеснили, приказ дан был обратно возвращаться. Ну бесполезно - мало наших-то. Оборону-то не с чем держать: один наш батальон, а там много их училищ.

И вот мы обратно шли по тому же пути, что и пришли, а всё равно разведка идёт. До местечка дошли, а в местечке может быть несколько дворов. Поравнялись, почувствовали, что там кто-то есть. А туда шли - не было. Разведчикам нашим отвечают, что, дескать, свои. Мы поравнялись, а они как давай нас хвостать!

Ой, сколько там побито было! Мы из миномётов стреляли, а что домам миномёт? Разве он пробьёт? В окоп отвесно он может попасть, и по земле осколки. А снаряд - он так.

(показывает жестами разницу между навесной стрельбой из миномёта и настильной стрельбой из орудий)

А что ты сделаешь? Или из пулемёта? Ну, сколь-от атак предпринял командир батальона, видит, что бесполезно. Да и что нам этот населённый пункт? Хотя бы мы его и взяли, ну сколько там человек? А он мог погубить всех. Ну и снялись с этого места и пошли к своим машинам. А там, видимо, власовцы засели.

А. Б.: Вы их не видели?

П. В. Ч.: Нет. Мы их не могли взять-то, у них круговая оборона была. Они даже гранаты из гранатомётов пускали к нам, к ним не подступишься. У нас только пулемёты и миномёты, а орудий-то нет. Если бы орудие было, то прошили бы и всё.

И вот вернулись, потом раненые, которые смогли, пришли тоже к машинам. Так вот рассказывают, что после боя те из домов вышли, по-русски говорят, ходят среди наших убитых и раненых, пнут человека - если стонет - прикончат. А вот они не так сильно были ранены, притворились, - их сколь ни пинали, - они молчат. И вот вышли, рассказали.

И наши потом власовцев не щадили. К танку вон привяжут, гусеницами ...

А. Б.: Раздавят?

П. В. Ч.: Раздавят. Власов-то два раза сдавал армию. Я слышал от одного власовца: он силой их в армию не загонял, а брал только тех, кто по охоте. Можно было ведь не всем в его армию. Если он согласен в армию, значит его забирают в армию, и в первую очередь он идёт как штрафник. Как у нас штрафник, также и он. Мало шансов, как говорится, на выживание.

А кто не согласен, того в лагерь направляли. Война-то кончилась, и многих долго трепали: как ты сдался, как что? Как он сдался? Если армию всю сдали?! Что вот я понимал, куда нас ведут? Также и солдат.

А. Б.: Пётр Васильевич, я правильно понял, что за всю войну Вы с власовцами в живую сталкивались?

П. В. Ч.: Я их в живых-то не видал, а немцев-то я видел. Когда на машине едешь-едешь, и они оказывают сопротивление. У нас всё-таки пулемёты, иногда пушки придавались. Их в плен возьмут, а мы за 100 километров от линии фронта, куда их девать? Их расстреливали, а вообще нельзя было расстреливать по приказу. Брать в плен только.

А. Б.: То есть когда вы прорываетесь в тыл к немцам, это была практика общая - не возили их с собой?

П. В. Ч.: У-у, куда их?

А. Б.: А Вы власовца, который Вам про плен объяснял, во время войны встретили?

П. В. Ч.: Нет, это уже когда дома слышал от власовцев после войны. С двумя людьми разговаривал, с власовцами.

А. Б.: Вы знали, что они служили у Власова?

П. В. Ч.: Они и не скрывают, потому что он ведь не сам изменил, а его командиры заставили сдаться. Например, остановился там батальон, рота, дают команду: «Оружие положить на землю»! «Направо» - отходят. Раз команда - командиру ведь подчиняются?! Ведь так? Так и сдались без всякого сопротивления. Они ведь не знали, что немцам их сдали, - солдат-то не виноват. А что, чем человек виноват?

Но всё равно их, кто в плену в лагерях был, разведка «СМЕРШ» документально подтверждали. А всё равно мозга крутили, и каждый год гоняли. Где ты был? Где служил? Ну, на нервах играли! А так ни одного не посадили. А, допустим, с власовцами стычка была, тогда-то уж их расстреляют-не расстреляют, в лагеря их туда на Север. Или в штрафники - домой напишут, что смертью храбрых погиб или потерялся. Вот этим хорошо - семью не беспокоили. А то ведь знаешь как: узнают, что отец такой-то - изменник Родины, - семью-то будут презирать. А семья виновата? Их никто не беспокоит, они думают, что муж погиб, брат там, спокойно работают и работают.

А. Б.: Давайте про вашу бригаду поговорим, Вы попали в неё летом 44?

П. В. Ч.: Весной 44. 47-ая механизированная бригада.

А. Б.: Вы сказали, что служили там миномётчиком?

П. В. Ч.: Я сначала в пехоту попал, а потом перед самой отправкой на фронт пришёл командир, построил роту, обошёл всех и, крепче меня не нашёл похоже [никого]. Да, да. Такие - меньше меня ещё ростом. Понимаете? Я на еду был не жадный, или я был закормленный, в «Заготзерно» поработал дак?

(смеётся)

А были у нас 2 сибиряка, меньше меня [ростом], худой, по помойкам лазит. Вот он обошёл всех, - вот этого, - и меня привёл в миномётную роту. Я вроде здоровый был на вид, а ростом всё равно маленький. Меня поставили подносчиком, а там 6 мин по моему, 28 кг. А ещё карабин, противогаз, вещмешок, лопата. Так я первый раз вот так иду.

(встаёт и показывает, что еле шёл тогда в первый раз с такой нагрузкой)

Командир увидел и меня сменил, плиту мне дали.

(показывает, что плита миномёта в походном положении крепилась у него за спиной)

Вот плита-то, она хорошо! Она 16 кг. была, а там 28 - большая разница в 12 кг. Не шутка в деле. А потом в Восточной Пруссии стали нас кормить, так я ой, мать честная! Эту плиту так одной рукой, хоть бы что!

А. Б.: Расскажите, как плита крепилась? На ремень какой-то?

П. В. Ч.: Да, 2 ремня, она хорошо, вещмешок на неё положишь, карабин здесь.

(обозначает, что ремень карабина был у него на правом плече)

Не как те 28 кг. - тяжело.

А. Б.: Дальше до самого конца Вы всё миномётчиком воевали?

П. В. Ч.: Да.

А. Б.: А наводчиком могли? В расчёте на взаимозаменяемость тренировались?

П. В. Ч.: Перед отправкой на фронт какое там? Мы ведь в Кубинке месяца 2-3 были, их обучали там. Я хотя и с плитой, а всё равно подносчиком был. Одно время нас на машинах перебрасывали на подмогу, не знаю куда. Что солдатам? Не объясняют. На машины, и поехали.

А. Б.: А машины какие были?

П. В. Ч.: «Форд». «Студебеккер», они были под минами да тягачи - пушки таскали. А были ещё «Шевроле», но они хуже. «Форд» тоже не очень в грязи-то, но вылезешь, её толкнёшь, она опять идёт. «Шевроле» та вообще, ткнётся и стоит.

(взмах рукой вниз)

У нас спинки были, сиденья, а тут голое место.

(жестами показывает, что скамейки были расположены вдоль бортов)

На спинку навалишься.

А. Б.: И миномёты были здесь же в кузове?

П. В. Ч.: Да, тут же в кузове.

А. Б.: А тент был?

П. В. Ч.: Нет, не было. Вот только где мины возили, там тент был. И вот командир или спутал дороги, или мы отстали немного от командования, - переброска была большая, - и вот только мы с ложбинки на взгорок поднялись, и давай нас с трёх сторон шпарить! На первой машине одного убило, второго ранило. Мы спешились, миномёты стащили, и в ров. И давай в то место!

(тычок рукой)

А командир с телефонистом - вперёд! Передавали куда хвостать. И вот одна машина загорела у нас. Меня и ещё двух бойцов послали тушить их. Почерпнёшь, и раз - кидали землю в кузов. И вот уже потушили. Ой, парень был, я помню, Петухов, тоже с 25 года. Такой красивый парень, здоровый, смелый! И вот что ему вздумалось: «За Родину! За Ста ...» За Сталина не успел, и ему пуля сюда в висок - кровь, мозги, ой бедный.

А потом сколько было на машинах мин, мы их отстреляли. Я маленький, но командир знает, что я так-то вёрткий, меня заставил ползти. Машина-то выше была с минами, закрытая. Дескать, в кузов заскочишь, борт задний уберёшь, и мины сталкивай на землю. Они безопасны. Они опасны только тогда, когда им наденут, - я забыл как называется, - чтобы она летела ...

А. Б.: Дополнительный заряд?

П. В. Ч.: Да. Мешочек в виде кольца. Её опускают в дуло, там боёк. Мина всё-таки тяжёлая, на боёк попадает, заряд воспламеняется, она летит. У мины сзади заряд и спереди взрыватель. Она в землю ткнётся и разрывается. Так что мне было не опасно, она никак не разорвётся сама по себе.

Я туда залез, только - тырр-тыр-тыр, - пули! Не попали. Но, видите, машина стояла на склоне, а стреляли спереди, с боку мало стреляли. Но парня убили сбоку, а я быстро, сила-то у меня уже была тогда. Я уж отъелся. Флягу нашёл со спиртом, как глотанул, - веселее стало.

А. Б.: Скажите, пожалуйста, если ваш миномёт в целом оценивать как оружие, он Вам нравился или не нравился? А если не нравился, то что именно не нравилось в нём?

П. В. Ч.: Я и сейчас не могу сказать. Мне он нравился, хорошая штука. Я не знаю, какая цель была, нас с пехотой ... Едем, едем, спешились, даёшь артподготовочку-то из мин. Пехота побежала, и мы за ней с миномётами. Их бросать не будешь, нам кто даст вторые-то миномёты? В населённый пункт мы уже последними приходили, если уж прорвут оборону. Потому что артподготовка в конце войны сильная была, очень сильная, не как в начале войны. Но всё равно, наших-то убивали тоже, хоть они и брали города. Много погибло людей и в конце войны.

А. Б.: Я читал, что на ваших миномётах была опасность - ствол засорился, и мина могла взорваться в стволе. Какие меры вы применяли, чтобы такого не произошло?

П. В. Ч.: Этого я не знаю. Я Вам рассказывал, когда мы шли обратно, у нас мина почему-то не разорвалась. Сняли ствол, и первый номер понёс на плече, и дорогой уже тихонько её взял, и ничего.

(показывает, что по дороге наводчик его расчёта вытряхнул неразорвавшуюся мину из ствола)

А. Б.: Она выпала из ствола?

П. В. Ч.: Выпала. Как это разорвалась? Она в стволе торчит - взрыватель вверху ...

А. Б.: Рассказывают - бывали случаи - при высоком темпе стрельбы одновременно могли 2 мины в ствол засунуть.

П. В. Ч.: А вот это дело другое! Тогда от этого удара могла.

А. Б.: Так вот! Как у в роте предохранялись от этого?

П. В. Ч.: Не знаю, часто такое ... Он ведь команду даёт, командир не даёт, чтобы - давай-давай-давай! Командир передаёт данные, по которым стреляют. А если вторая мина упадёт на первую, то при её весе в 8 кг. удар по взрывателю - разорвётся. Её два раза ударит - снизу прижмёт, их общий вес 16 кг. - может разорваться первая, и вторую разорвёт. Всё от расчёта зависит.

А. Б.: В то время, когда Вы служили на фронте, вы немецкие мины для своих миномётов использовали?

П. В. Ч.: Нет. У нас хватало. Не знаю. Вот у нас один автомат любил немецкий. У автомата такая рамка.

(обозначает откидной приклад)

Автомат вот такой, он без ствола.

(показывает размер)

Чем он ему нравился, я не знаю. Он как пистолет за ручку возьмёт, откинет [приклад] к плечу и [стреляет]. Сколько раз так было! С машины соскакивает и об землю стукает. Автомат стреляет у него. Его предупреждали, так он сам себя и убил.

А. Б.: А Вы свой карабин не бросали?

П. В. Ч.: Нет!

А. Б.: И даже на автомат его не поменяли?

П. В. Ч.: Нам карабин давали, у нас автоматов не было.

А. Б.: Просто многие же его на фронте меняли.

П. В. Ч.: Может быть, пехота, которая идёт в бой, или разведчики. Разведчики всё меняли, и одёжу, и всё. А пехотинец, ему некогда менять - его быстро ухлопают.

А. Б.: За тот год, что Вы воевали, состав в роте как часто менялся?

П. В. Ч.: Много. Даже у нас один узбек был. Он такой трус был - чуть только ... и уже голову прячет. Как-то мы ждали наступления, было несколько эшелонов - первый, второй эшелон, - мы по моему во втором эшелоне были. Он сидел на бруствере, и какая-то залётная пуля его убила.

А. Б.: В Вашем расчёте много народу за этот год сменилось?

П. В. Ч.: Да я не знаю. Помню, человека 3 в нашем расчёте, там по два. У нас даже двадцать седьмой год сколь-от воевал, но их перед самым концом войны, в марте 45, с фронта отправляли. Приехали с Дальнего Востока, старшина один был, к нам его. Тоже такой трус - чуть только маленько, уже перелёт, а он всё ещё.

(показывает, как тот старшина при обстреле прижимал голову)

А после войны тот старшина такой негодный оказался, ой!

А. Б.: Пётр Васильевич, скажите, как на той войне Вы оцените роль комиссаров, политработников?

П. В. Ч.: Как я оценю? Я с ними не общался.

А. Б.: А Вы их там видели на фронте? Они к вам в роту приходили?

П. В. Ч.: Нет. Вот только перед тем, как ехать на фронт, парторг речь провёл и всё, больше я никого не видал.

А. Б.: За весь год, что Вы воевали?

П. В. Ч.: Своих командиров вот ...

(пожимает плечами)

Может быть, они как командиры. Командир к командиру идёт с докладом, вот там они общались. А с нами-то как они?

А. Б.: Ну, как в кино показывают: приходят в окопы, газеты читают, спрашивают солдат - как их кормят, как они одеты, как часто в бане мылись. Не видали Вы их? Политработников?

П. В. Ч.: Не помню что-то я. Это что? В кино кажут?

А. Б.: Да. И в книжках пишут.

П. В. Ч.: Может быть.

(усмехается)

Можно писать всё ... Так ведь вот смотрите: вы представьте себе, у некоторых этих орденов куча. И что, каждый орден заработан что ли? В атаку шёл или что? Пехотинец, он ни одного ордена, наверное, не получит, его сразу ... Вот комиссары, да ординарцы, всякий «СМЕРШ» контрразведка ... Но разведчики - конечно, да у них опасная работа была, им не зря ордена давали. А вот эти всякие придурки - полно было.

А. Б.: У Вас какие награды за войну?

П. В. Ч.: У меня что? Одна медаль. Вот тогда мне командир-то пообещал орден Славы.

(смеётся)

А дал «За Отвагу». Солдатская медаль, говорит. Ну, ещё за Кенигсберг дали мне, но я в самом Кенигсберге не был, это уж нечего говорить. Потому что там столько войск. Ведь не обязательно было быть в самом [городе], но мы участвовали. А где же, чтобы все войска прошли через город Кенигсберг. Ой, а народу там погибло! Целые кучи.

(махнул рукой)

Вот я там плеврит получил - полежал на земле.

А. Б.: Пётр Васильевич, а если вспоминать, как вы в прорыв входили. Вы всегда успешно держались, пока к вам пехота или танки на помощь приходили?

П. В. Ч.: Да.

А. Б.: В Эльбинге вам только один раз пришлось возвращаться?

П. В. Ч.: Да.

А. Б.: В остальных случаях всё было успешно?

П. В. Ч.: Успешно было. Да потому что у них паника была. Я не знаю, почему-то регулярные войска сильно не ... Там, видимо, были разрозненные группы - с ними стычки были, их расстреливали.

А. Б.: Можете описать, как бригада прорывалась? Вы сразу на машинах едете за танками и самоходками?

П. В. Ч.: Да, весь батальон едет. Впереди разведка, и мы - сколь нас, 3 батальона по моему было.

А. Б.: То есть 3 мотострелковых батальона?

П. В. Ч.: Да.

А. Б.: А танковый батальон был?

П. В. Ч.: Ну да, был. Тоже свой. Они по моему впереди. Разведка тоже на лёгких, потому что они вперёд едут осматривать, нет ли там какой засады. Мы глубоко пробирались туда. Я не знаю, какой смысл был.

А. Б.: Как вас встречали в Прибалтике?

П. В. Ч.: С хлебом-солью встречали нас. А потом когда война кончилась, так они, паразиты, истребляли наших. Больно много скота гнали наши-то в Россию; они покажут дорогу в какую-нибудь трущобу. Знаешь, есть дороги, а потом там из леса может вывозят что, - загонят и давай ... Это, конечно, редко было, но были случаи.

А. Б.: Давайте про немцев поговорим. Вот лично у Вас, когда Вы входили в Восточную Пруссию, какое к ним было отношение?

П. В. Ч.: Да какое отношение? Ненависть была. Я Вам говорю, меня отец воспитывал в духе преданности к Родине, к России. Он очень был такой человек, очень любил Родину. Нас так воспитывал. Как я немцев буду уважать, если по сводкам и так - парни, которые с нами воевали, - почему они немцев расстреливали? Я вот, например, этих беззащитных немцев, ни одного не убил. Потому что я был с Вятки, я не знал, что они убивали моих родных. А те ненавидели немцев, потому что у одного деревню спалили, у другого отца или сестру, брата убили. Так им дай волю - они прямо убивали немцев.

А. Б.: Когда Вы вошли в Восточную Пруссию и увидели как они там живут, у Вас какие чувства по отношению к ним были?

П. В. Ч.:

(вздыхает тяжело)

Мы фактически их не видали. Я говорю, они на повозках драпали. А так оставались старики, женщины - мы их не трогали.

А. Б.: Сейчас немцы утверждают, что наши, особенно в первое время, когда только вошли, сильно безобразничали.

П. В. Ч.: Так я и рассказываю, что когда нас с места на место перебрасывали, смотрим, ой: одёжи полно, и убитых, кони убитые, барахла валяется по всей почти дороге. Безобразничали. Вот дали бы волю, так ещё бы страшнее было. Правильно немцы говорят - наши здорово им тоже показали. Ещё хорошо, что Сталин придержал, а если бы дал также как тот партийный работник: «Идём в логово врага, надо мстить»! Ну, и мстили бы. Тоже могли бы невинных детей убивать, но не разрешали, командиры следили всё-таки. Приказ был - в маршевую роту за большое мародёрство.

А. Б.: За какой проступок можно было в маршевую роту попасть?

П. В. Ч.: Заниматься бандитизмом: брать у них вещи, на глазах насиловать или издеваться. За эти проступки.

А. Б.: А были случаи, когда кто-то попадался у вас в бригаде или батальоне, и их отправляли?

П. В. Ч.: В смежных подразделениях было, похоже. Рассказывали, что отправляли. Мы ведь всё равно общались. Да, да, были случаи. Это нечего скрывать - нашим дать волю было нельзя, - натворили бы, не расхлебаться. Но Сталин вовремя отдал приказ, и за сокрытие тоже наказание соответствовало.

А. Б.: Были у Вас какие-то приметы, помогавшие избежать ранения или смерти?

П. В. Ч.: Нет. Я вот почему-то не боялся смерти. Или меня мать так воспитала - я в Бога веровал очень сильно. Я не боялся смерти и не думал там о чём-то, выполнял долг, и всё.

А. Б.: Ваша дочь рассказывала, у Вас был такой случай, когда Вы чуть не погибли?

П. В. Ч.: Это под землёй я чуть не погиб, это уже после войны, но при исполнении служебных обязанностей. Попал я в 47 году, война уже кончилась. Мы служили в Белоруссии; зимой занимаемся в классах, а летом работали на постройках хозяйственных. И меня заставили глину копать для начальника штаба; у него была тёща, хохлушка, мазанку делали. И почему-то меня одного послали копать. Как мне неохота было идти туда!

Вот я пообедал, пошёл искать, мне примерно сказали где. Нашёл у дороги. Ров, где копали глину проходил рядом с ней. Я пришёл, а яму уже маленько подготовил кто-то. Я туда посмотрел, и давай на коленках готовить. Поглядел в щель, думаю, что далеко не полезу. Давай лопатой грести, и на меня - раз, земля меня придавила. Чувствую, второй раз обвалилось. И вот как на коленках я рыл, так меня и привалило. Лбом возле ямы, а рот и нос свободны; я близко от входа глубже выкопал, дальше не полез.

И вот такой ужас напал, это я представить себе не мог. Думаю: война кончилась, воевал, и в такие годы я должен умереть. А потом вспомнил - да ведь я в Бога верую! В рай попаду, да?! Но орать - всё равно орал. Стали отыматься руки, ноги, вот как отлежишь, а потом перестал их чувствовать. Вот как будто их нет. Потом стал задыхаться, сердце только тук-тук-тук. Думаю - сейчас умирать буду. Просил Бога, чтобы помог мне, орал.

А как получилось? Шёл белорус после обеда, увидел, что кто-то в выкопанной им яме работал, - а я шинель сбросил, - он слышал мой крик. У меня кость сломало лобковую, нельзя было оправляться ни по тяжёлому, ни по лёгкому. Я 100 дней отлежал «лягушкой».

А. Б.: Этот белорус Вас откопал?

П. В. Ч.: Он откопал. Меня лопатой ткнул в спину, я встрепенулся и заорал: «Жив! Жив»! Тогда давали за медали деньги, сколь я забыл. Я просил, чтобы мне вина дали, а кто пойдёт. Меня подняли под руки и я упал. Нога-то у меня не шагает, раз лобковая кость сломана. Меня на машину и в санчасть. Вот и всё, моя военная карьера кончилась.

(смеётся)

А. Б.: когда Вы закончили воевать, Вам тяжело было к мирной жизни переходить?

П. В. Ч.: Это дома или когда война кончилась?

А. Б.: Когда война кончилась. В армии.

П. В. Ч.: Нас привезли в Белоруссию, около Минска, есть станция Пуховичи, местечко Марьина Горка. Мы строили себе бараки, казармы. Выстроят нас по шеренгам, дают команду: «Бревно - на плечо»! Впереди большой солдат стоит, сзади поменьше. И вот я как Ленин, помните? На субботнике, он тоже был маленький, за бревно также держался. Также и я. Да нет, не так, там дорога неровная, где так прижмёт ... Дисциплины не было в армии - посылали командиров туда-сюда, по матерному ругались.

А. Б.: В смысле солдаты с ними ругались? С командирами?

П. В. Ч.: С командирами. Вместе воевали, так что? Потом, видимо, дошло до них - нас расформировали. Чернова туда, Лукина туда - пришли покупатели, - и нас разогнали по всем войскам, по другим частям. Мы вдвоём только попали в одну часть, а там неизвестно кто. И дисциплину направили, не стало уже такого безобразия. А видите? Я воевал, он воевал, поддержка была от своих, а там уже были чужие командиры и все остальные.

А. Б.: Когда Вы в деревню вернулись, как Вам в мирной жизни показалось?

П. В. Ч.: Тяжело, конечно ... Но тогда хоть работа была, можно было работать. Я пошёл учиться на шофёра, но мало поработал, у меня не получилось. Машину дали. Меня с одним шофёром послали перегнать машину. Это была моя первая поездка, у нас в дороге шатун сломался. Он как выстрелил в ногу, и я стал бояться машин. Я сколько-то ещё поездил, потом бросил. Снова по специальности пошёл работать зав. лабораторией. 3 года отработал, стал жиреть, сердце стало барахлить.

Я написал заявление об отъезде на учёбу в техникум, а мне в отделе кадров предложили должность повыше подобрать. Я отказался. Я в Бога веровал, на самом деле. Думаю - надо в партию вступать. А в партию не вступишь, какой ты работник? Не поехал. Я много потерял из-за веры.

Я после войны стоял дневальным. Комсорг идёт, я ему отчеканил как положено.

(прикладывает правую руку к виску)

Он спрашивает мою фамилию, и после на собрании в члены бюро выбрал.

А. Б.: А комсомольцем-то Вы были?

П. В. Ч.: Да, уже комсомольцем был. Когда тот случай был, мне пообещали награду. Меня 3 человека обрабатывали, чтобы я в комсомол вступил: «Что ты?! Ты позоришь нас! вот тебе сейчас надо награду давать, а как её рядовому давать? Надо комсомольцу обязательно»! Я отступился, написал заявление.

(машет рукой, смеётся)

Я после войны - комсомолец, меня на собрании выбрали в президиум, заставили писать протокол. А я больно красиво писал, у меня мелко и со всякими закавыками - ему понравилась моя писанина. Комсорг все протоколы заставил переписывать; в зимнее время я дурака валял - лягу на нары и переписываю. Почерк был очень красивый, а сейчас испортился.

А. Б.: Пётр Васильевич, Вы не могли бы сказать, почему у вас, фронтовиков, в Белоруссии тогда так дисциплина упала в части?

П. В. Ч.: Так почему? От вольности.

А. Б.: В чём вольность состояла? В самоволки ходили?

П. В. Ч.: Командиры все те же, вместе воевали, а наказывать - они сильно не наказывали. Панибратство вроде было.

А. Б.: В чём выражалось панибратство?

П. В. Ч.: Меньше наказывали, и получилась воля.

А. Б.: Солдаты-то что делали? Алкоголь пили, в самоволки ходили?

П. В. Ч.: В самоволки ходили, всяко. Хотел что-то сказать, забыл. Вот этот же старшина, - я Вам рассказывал, боязливый, - потом он стал старшиной после войны. А мы на машинах приехали в Белоруссию, одеял много привезли. У меня было 5 - 6 одеял. Куда их? Вот под шинель.

(показывает, что те одеяла обвязал вокруг пояса под шинель)

На колени встанешь возле старушки, она пирогов тебе даст. И всё, одеяло оставляешь ей. А за что же он дал мне наряд, я забыл. А! У нас сержант был, и мы с ним разругались. Мы были миномётчиками, а у него должности не было, но лычки были.

(показывает на воображаемый погон)

Я его послал к такой матери за что-то ... А старшина говорит, что тот сержант, и мне - наряд вне очереди. А я ему не подчинился, этому старшине: «Пошёл ты»! И он меня перед строем на гауптвахту послал. У нас с этим старшиной контры пошли. В общем, плохая была дисциплина. А быстро больно нас прибрали к рукам-то! Вот бараки построили, и всё. По другим частям ракидали.

А. Б.: Вам не хотелось вернуться из мирной жизни на войну к тем людям, с которыми Вы вместе воевали? Было такое чувство?

П. В. Ч.: На войну, конечно, нет. Так бы охота поговорить. Мы с одним помкомвзвода, - Скопин, больно хороший парень был, он меня, наверное, года на 2 старше, - мне с ним было охота повидаться. Но адреса не было, нас быстро раскидали, мы не успели. Артподготовка была 19 ноября в День артиллерии в Прибалтике. Так вот представьте себе - как звон колоколов в воздухе, - долго была артподготовка. И немцы отвечали. Вот мы с этим помкомвзвода в окопе лежали в воде почти, осень же 19 ноября. Я говорю: «Давай, повторяй за мной»! Я молитву знал одну Богородице. Комсомолец! Молитвы читает!

(смеётся)

Страшно было больно. У них тоже были какие-то «иваны», как корова - у-у-у!

А. Б.: Шестиствольные миномёты?

П. В. Ч.: Я не знаю, я его не видывал. Но больно орёт по страшному. У нас-то, конечно, «Катюша» лучше была, нечего говорить. За ней охотились больно.

А. Б.: Как Вам кажется, за эти прошедшие 60 лет к Вам как к фронтовику справедливое отношение было?

П. В. Ч.: Нет.

(кивает головой из стороны в сторону)

Очень плохое. Это только обман всё. Вот сейчас «Российская газета» приходит: Путин в начале говорил - всем фронтовикам будут машины к десятому году. Десятый год подходит, - я уже читаю, - только те получат, кто в пятом году прошёл комиссию, а остальным ничего. Болтологии сколько? У меня товарищи вон хромые, я контуженный, раненый тоже. У меня сейчас позвоночник болит, коленки плохо двигаются - еле-еле хожу, нет силы и всё. Думаю - дадут мне машину. Скандал будет. Кому её давать? Так и не пошёл. А тогда ведь не говорили, что за машину будут 100000 давать. Эти деньги были бы не лишние.

А. Б.: А при Брежневе, Сталине каким было отношение?

П. В. Ч.: Тогда не было никаких льгот. Не знаю, когда они появились - стали только без очереди нас пропускать в начале, в магазинах и везде. И году в 85 стали лекарства давать.

Я про машины говорил, это ладно, может, я сам виноват, не стал хлопотать о машине. Сейчас мне 80 лет - должны по закону мне уход предоставлять. Закон есть, а кто ухаживать будет? Моей дочери нельзя, она пенсию получает. Нельзя никого. Так что это за закон такой вышел дурацкий? Это надо нанимать кого-то, чтобы он согласился за мной ухаживать. А такой желающий должен пойти в райсобес, где ему меньше дадут, чем надо бы платить.

Сейчас деньги валят миллиардами. Я уж не говорю, что Ельцин развалил всю страну. Он даже последний указ в марте издал: колхозы, совхозы развалить. И что получилось? Какого председателя ставил район, те разграбили колхозы. В хороших колхозах всю технику давай продавать, то, другое. А кто из местных, тем председателям неудобно - эти колхозы и по сей день существуют. Видишь, какая ерунда.

У моей дочери в доме даже газа нет, а везде под воду лезут, чтобы Европу обогатить. На миллиарды денег наплевать, так хоть бы медицинская помощь была. Вот ведь самое главное. А то приедут - денег нет, и уезжают.

А. Б.: Пётр Васильевич, тогда надо спросить, а за что Вы воевали в той войне?

П. В. Ч.: Вот, вот, Вы спросите меня!

(смеётся)

Я не знаю. Приказ и всё. «Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону. Уходили комсомольцы на гражданскую войну».

А. Б.: Тогда получается, что Вы зря воевали?

П. В. Ч.: Да. Зря выходит. Вот почему нас молодёжь сейчас и ругает - зачем вы воевали?

А. Б.: Разве это правильно?

П. В. Ч.: Конечно неправильно. Родину надо всё равно ...

(вздыхает)

Но это во власть, видишь, не те люди попали. Вот что. Вот Сталин, каким бы человеком его ни считали, но он ведь не предал Россию, Родину. Он даже своих детей заставил ... сказал, что у нас все работают. Сталин не воровал.

А. Б.: Пётр Васильевич, я-то про Вас спрашиваю. Вы как к этому относитесь? Вам не обидно, что ваши труды, кровь даром пошли?

П. В. Ч.: Я всегда с зятем ругаюсь из-за этого. Он спрашивает: «Ну и что, тебе пенсию дают»! Я отвечаю, что мне наплевать на пенсию. А как народ живёт? Вон вчера по телевизору показывали - раз в день ест, а семья из 6 человек. Вот мне обидно за народ. Я прохожу мимо детсада, и у меня слёзы на глазах - для чего дети живут? Что они увидят с таким положением?

«Единая-то Россия» захватила власть, и командуют. У Путина, видимо, зародилась идея всё выкачать из недр в России. А что получается? Сейчас всё выкачают, земля будет легче, мы к верху подымемся, а Америка провалится.

(жестикулирует и смеётся)

Поди это хотят? Без войны Америку потопить?

А. Б.: Я не знаю. Честно говоря, первый раз такую идею встречаю.

П. В. Ч.: В земле газ-то что-то весит? А нефть? Земля легче станет, это всё пойдёт в воздух, и вот так баланс-то ...

(руками изображает изменение положения Земли)

Америку потопим! Вот только жить-то кому? Русских-то уничтожают, вот ведь какая политика идёт. У нас у власти интервенты сейчас. Русских-то нет, да и русские не хотят сами сейчас ... Возьми, к примеру, в Татарстане - татары у власти.