Естехин Петр Трофимович

Родился я 15-го июня 1925 года в поселке Аяз Дуванского района Башкирии. Вначале у нас была большая семья: дедушка с бабушкой, родители и нас пятеро. Но потом умер дед, а вскоре после того, как нас раскулачили, умерла мама… Младшему Саше в то время было всего десять месяцев, и в тех ужасных условиях да еще и без матери он долго не протянул…

А за что вашу семью раскулачили?

В том-то и дело, что и сам не понимаю. Ведь никакого особенного достатка у нас не было. Имели двух коров, двух лошадей, пасеку, но все своим трудом, наемных работников никогда не держали. Помню, что мама была энергичная женщина и очень много работала. То же самое и дед с бабкой, та вообще была женщина крутого нрава. Правда, дед держал что-то вроде лавки: сам привозил и торговал в поселке керосином, солью, сахаром. Возможно из-за этого, но ведь это было скорее как приработок, к тому же дед умер еще до начала этих событий. Поэтому я больше склоняюсь к тому, что видимо местное руководство получило задание – раскулачить определенное количество, и выбрали именно нас… Во всем поселке только нашу семью и раскулачили. А Крапивины, например, спаслись только тем, что приняли к себе бедняка, и сразу переписали дом на него.

В общем, все у нас отобрали, а дом разобрали и переправили в Караидель, отец даже знал, где его собрали. Обычный пятистенный дом, крытый тесом, четыре окна на дорогу. Таких домов как у нас было как минимум три в поселке, ничего особенного.

А после раскулачивания отец сделал пристройку к конюшне, и мы в ней прожили года два. К тому же это все случилось в 1932 году, а он выдался голодным. А у нас даже огород отобрали, но если в колхоз не вступил, то не смей трогать. А отец пошел работать не в колхоз, а в Леспромхоз, потому что там платили хоть какие-то деньги… В общем, он сразу зарос бурьяном, а мы картошку в лесу сажали.

Наша семья в основном рыбой спасалась, а в других семьях чего только не придумывали. И желуди мололи, и из каких-то трав и коры деревьев лепешки пекли. Но в леспромхозе отцу немного хлеба давали, а в колхозе вообще ничего не давали, и они очень тяжело жили… Но все-таки лес рядом, а в нем всякие ягоды, рыбалка, поэтому от голода вроде никто не умер. Но вспоминать это время просто жутко…

Но через пару лет отец исхитрился накопить немного денег и в соседнем селе купил амбар. Сплавил его по реке и построил из него небольшой домик. А вскоре женился на одинокой женщине, у которой было богатое приданое – корова. Эта женщина оказалась очень хорошая и добрая. Нас с братом никогда не обижала и отцу не жаловалась, хоть и было на что. От отца она родила еще троих девочек: Юлю, Дусю и Тоню, все они сейчас живут в Челябинске.

Сколько классов вы окончили?

В 40-м году окончил седьмой класс. Всегда успевал очень хорошо, и мог бы учиться дальше, но десятилетка была только в районном центре, а до него от нас далековато, поэтому школу пришлось бросить, и пошел работать к отцу в леспромхоз.

Как вы узнали о начале войны?

В наш Янбайский сельсовет позвонили, а оттуда к нам приехал нарочный с этим неожиданным известием. Мы хоть и молодые совсем были, но сразу поняли, какой это кошмар, поэтому находились почти в шоковом состоянии. Ни у кого никакой радости и в помине не было. Некоторые мои друзья, например, когда их забирали на фронт, настолько переживали, что прямо плакали… Один так прямо по земле катался в рыданиях, видимо чувствовал, что вернуться ему не суждено. Так и случмлось…

А не знаете, сколько всего людей из поселка ушло на фронт?

Поселок в то время был небольшой, дворов двадцать, но думаю, человек тридцать ушло и только восемнадцать вернулось. Например, мой друг детства - Фуфаев Вася воевал пулеметчиком, был дважды ранен, но вернулся с фронта живым. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому младший лейтенант Фуфаев Василий Ильич 1925.г.р. был награжден орденом «Красной Звезды»: «Командир пулеметного расчета 65-го стрелкового полка 22-й Гвардейской дивизии тов. Фуфаев особенно отличился в боях под Ельней. С двумя пулеметчиками, оставшимися в живых от расчетов двух пулеметов, отражал попытки врага пробиться во фланг 2-й стрелковой роты, истребив при этом до взвода немцев. В боях при прорыве обороны врага на подступах к г.Вилюнен (Восточная Пруссия), будучи командиром пулеметного взвода 153-го СП, 192-й стрелковой дивизии, находясь в стрелковой цепи 1-го стрелкового батальона, огнем пулеметов, гранатами и в рукопашных схватках отражал атаку танкового десанта противника, силами до 30 танков и 2-х батальонов пехоты» - прим.Н.Ч.) Толя Крапивин тоже вернулся живой. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому Крапивин Анатолий Николаевич 1925.г.р. был награжден медалью «За Отвагу»: «В боях за д.Клайн Лаглау 13.02.1945 г. младший сержант Крапивин проявил себя мужественным, храбрым воином. Его пулемет был безотказным в бою. Из своего станкового пулемета неоднократно отбивал атаки противника, пытавшегося прорваться в гор.Конитц. В этом бою он уничтожил огневую точку противника вместе с расчетом. В боях за гор.Конитц 14.02.1945 г. тов.Крапивин огнем своего пулемета поддерживал непрерывно наступающие подразделения. Уничтожил двух фаустников пытавшихся поджечь наши танки»). А вот Коряков Иван – погиб… Коновалов, Вася Дульцев тоже погибли… (По данным ОБД-Мемориал боец 296-й отдельной штрафной роты 1-й Ударной Армии Дульцев Василий Егорович 1925 г.р. погиб в бою 23.06.1944 г.) Недавно мой сын где-то в Интернете добыл список погибших на фронте уроженцев Дуванского района. На три листа список и мой брат среди них…

Когда началась война, мой старший брат учился на курсах водителей в селе Ярославка, и в первый же день их всех построили и на фронт... Как оказалось, Миша воевал под Ленинградом, стал офицером, командиром взвода в батарее 120-мм минометов. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому лейтенант Естехин Михаил Трофимович был награжден медалью «За отвагу»: «В период боев у г.Красное Село с 19-го по 24-е января 1944 года огнем его взвода было уничтожено: 3 огневые точки, разрушено 2 дзота, 3 жилые землянки, 1 миномет и до 25 солдат и офицеров противника, тем самым обеспечил успешное продвижение нашей пехоты» - прим.Н.Ч.) Но совсем чуть-чуть не дожил до окончания боевых действий с финнами… Я после войны встречался с его сослуживцами, они очень тепло отзывались о брате, и рассказали мне о том, как он погиб. В те дни, полк пехоты, который поддерживала их батарея, вывели в тыл на отдых, а вместо них на позиции заступил полк, только что присланный с Украины. И когда финны внезапно ударили, эта необстрелянная пехота драпанула, а он со своим взводом остался отражать атаку. И из всего взвода остался в живых только один связист… (По данным ОБД-Мемориал командир взвода 534-го минометного полка лейтенант Естехин Михаил Трофимович 1922 г.р. погиб в бою 17.07.1944 г.) (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому лейтенант Естехин Михаил Трофимович был награжден орденом «Отечественной войны» 1-й степени (ПОСМЕРТНО): «Во время отражения наступления финнов 17-го июля 1944 года в районе озера Иханталан-Ярви, исполняя обязанности командира батареи, находился на НП в передовых порядках пехоты и лично управлял огнем батареи. В этом бою огнем батареи было уничтожено 4 станковых и 3 ручных пулемета, 2 - НП и до взвода солдат и офицеров противника. Когда противник потеснил наши стрелковые подразделения, тов.Естехин не отошел ни шагу назад и вызвал огонь на себя. Из личного оружия уничтожил 10 финнов, но и сам пал смертью храбрых на поле боя»). У брата была невеста - Зина Самсонова, телефонистка из их же полка, и она похоронила его в Выборге. В то время она уже была беременна от брата, и вскоре демобилизовалась и родила дочку Юлю. С трудом подняла ее, а потом у Юли родился сын Миша – в честь отца.

А сколько всего ваших родственников воевало и погибло?

Это надо считать. Из нашей семьи мы с Мишей воевали. Воевал двоюродный брат Михаил Иванович Естехин. Андрей и Павел Естехины тоже воевали. Погиб мой двоюродный брат Иван Жолтышев… И отец моей жены - Козионов Василий Иванович 1906 г.р. тоже погиб… Думаю, человек десять из наших родственников воевало.

А отец не воевал?

Отец, Трофим Павлович, был 1895 г.р. и во время войны его восемь раз призывали. Но всякий раз повторялась одна и та же история. До Уфы довезут, а там в Наркомате труда разворачивают и возвращают обратно. Потому что он был ценнейшим специалистом по заготовке древесины для военной промышленности. Он же лично ходил по лесу, выбирал деревья, клеймил их, а зимой их срубали. Вывозили на берег, и сплавляли самосплавом по реке до фанерного комбината. У нас в леспромхозе было человек пять на брони, в том числе и отец, поэтому его в армию так и не взяли. Но он воевал в 1-ю Мировую. Помню, рассказывал, что они попали в окружение и еле оттуда выбрались. А оттого что ели там мерзлый хлеб, он остался без зубов…

Отец имел всего два класса образования, но был очень культурный и мудрый человек, никому зла не делал, поэтому пользовался большим авторитетом. Но мне до сих пор очень обидно, что отец по праву считался незаменимым специалистом, столько работал, и как работал, но когда после войны стали награждать работников леспромхоза, его как раскулаченного ничем не наградили. Хотя разных женщин наградили, одному даже орден «Ленина» вручили, а отцу ничего…

Вас же не сразу призвали в армию. Чем вы занимались после начала войны?

Работа, работа одна лишь работа. Причем, ужасно тяжелая работа… Вначале я валил лес вместе с отцом. Летом еще ладно, но знаете, что такое зимой пилить березу ручной пилой? Она же, как железо, я и не знаю, как отец со мной пилил. А условия для работы жуткие: все время голодные, холодные, вместо нормального питания какую-то баланду давали… Только за счет рыбалки и выживали. По двенадцать часов в день работали, а после работы еще с бреднем бродили по Уфимке и ловили рыбу. И зайцев ловили, их тогда очень много развелось. Вот так и жили…

А к нам в поселок прибыло человек десять эвакуированных. Все евреи с Украины, в основном из Киева. И одного из них, Седова, очень умного и рассудительного человека, назначили начальником участка. Он заметил мою работу и назначил десятником на сортировку древесины. А это очень ответственная работа в том плане, что нужно принимать древесину под авиационную фанеру, а она считалась стратегически важным сырьем. И для того, чтобы исключить малейшую ошибку при сортировке, каждый месяц с проверкой приезжал представитель фанерного комбината. Все бревна перекатывали, и если не дай бог, допущена ошибка, стращали отдать под суд. Авиационную фанеру делали только из березы высшего качества. Мы заготавливали бревна длиной 3,60, и иногда они целиком подходили, но допускалось, чтобы половина была 1-го сорта. А у нас отец был очень скромный человек, но он нас учил одному – не воровать! Поэтому я всегда относился к работе очень добросовестно, поблажек не допускал, но как-то раз произошел такой случай.

По работе я принимал у сезонников древесину на двух пристанях. Все время бегал с одной на другую. А тут как-то приехал проверяющий и не разобравшись раскричался: «Десятника под суд! Десять человек в очереди стоят, не могут сдать древесину!» Но тут Седов за меня вступился: «Это наш лучший десятник. Просто у него два склада и ему приходится ходить с одного на другой».

Погибший брат Михаил Трофимович Естехин

В это непростое для страны время не задумывались о том, что будет, если проиграем войну?

Такого панического настроения я не помню. Помню только твердый настрой – мы победим! Хотя, как я потом уже понял, во многих аспектах мы оказались слабы, и только благодаря мужеству народа, патриотизму, стойкости и жертвенности людей, все-таки победили.

Когда вас призвали?

Летом 43-го пришла повестка. Бабка покойная насушила мне сухарей, а родители дали наказ: «Служи добросовестно, смотри не подведи!», и я старался. За семь лет службы ни разу на гауптвахте не сидел, ни разу в наказание в наряды не ходил.

Мы хоть и подростки были, но очень взрослые. Представьте, я один пошел в Дуван, а до него семьдесят километров. Прихожу в военкомат, а там дают направление – «за 40 часов дойти до станции Сулея», а до нее еще сто километров… А там в вагон набили человек семьдесят, и стоя мы всю ночь ехали в Уфу.

В военкомате стали распределять кого куда, и меня направили на станцию Колтубановка. Там поместили в карантин, и, кстати, эти две недели очень хорошо кормили. Даже жирную вяленую воблу по одной штуке давали. Оттуда нас вроде как отправляли на фронт, и помню слова командира взвода: «Другие-то постарше, а тебя как жалко!», ведь ростом я был совсем невелик…

Но нас перевезли в Гороховецкие лагеря, а оттуда все буквально рвались на фронт, потому что жизнь там была… Жили в огромных землянках, на двухъярусных нарах море блох. Все тело расчесано, спать невозможно… А кормили гнилой капустой и давали кусок черного, как глина, хлеба, от которого постоянно изжога была. Такая голодуха, но дисциплина была жутко строгая, мы никуда не отлучались, продуктов даже своровать не могли. Поэтому я вам говорю, из Гороховецких лагерей мы все рвались на фронт. Постоянно все просились и настаивали отправить на фронт. Хорошего там было мало…

А на кого вас там учили?

Так как я имел полных семь классов, то меня направили учиться на артиллерийского разведчика. Вообще тех, кто помоложе, отправили в разведку, а тех, кто постарше, в огневики.

Вы обрадовались тому, что попали в артиллерию?

Я тогда ничего не соображал, чего, что, как. Совсем же юный был, к тому же из такой глуши, поэтому что-то понимать я не мог. Куда направили, туда и направили.

Вас там хорошо обучили?

Наши командиры выжимали из нас все соки. Дошло до того, что мы нашему командиру отделения в открытую говорили: «Попадем на фронт – первая пуля тебе!» Потому что эта дрянь издевательски к нам относился. И старшина такая же сволочь. Здоровые лоботрясы, но чтобы не попасть на фронт, выслуживались перед начальством и выжимали из нас все соки…

Но по артогню, например, была только теория. Учили, как обращаться со стереотрубой, но стреляли только из винтовок. Запомнилось, что с трех патронов я всегда выбивал 27 очков. Многому учили, но вышло так, что на практике жизнь сама всему научила.

Куда вас направили после учебы?

Туда же, в Гороховецкие лагеря, на переформировании вывели с фронта много частей, и после курса обучения нас стали распределять по ним. Кто-то попал в артиллерийские части, а я в 6-ю Отдельную тяжелую минометную бригаду 22-й Артиллерийской дивизии прорыва РГК. А еще в запасном полку произошла такая история.

Как-то я был дневальным, и тут в полк с проверкой приехал какой-то генерал. И когда все начальство проходило мимо меня, я четко доложился ему, он обернулся к нашему комполка: «Присвоить звание ефрейтора!» Поэтому когда после обучения всех выпустили старшими разведчиками, то мне присвоили звание младшего сержанта и сразу назначили командиром отделения разведки 4-го дивизиона. Но оказалось, что в отделение набрали разных людей, и пожилых, и даже из тюрьмы, поэтому чтобы можно было ими управлять, кое-кого пришлось намотать на кулак.

А после окончания формирования нас из Гороховецких лагерей сразу повезли в Белоруссию и кинули на уничтожение окруженной бобруйской группировки. А как добили ее, освобождали Гомель, потом нас направили в сторону Белостока. Нашу дивизию постоянно перебрасывали с места на место, кидали на самые нужные направления. Ведь у наших 160-мм минометов мины весили сорок килограммов, и заряжались они не через ствол, а как пушка. У нас, кстати, рассказывали, что после первого применения этих минометов, немцы подумали, что русские применили новое оружие. Мина-то летела с большим шумом, вроде как с самолета бомбу сбросили, хотя никаких самолетов нигде не видно. Зато при разрыве в радиусе двухсот метров уничтожалось все живое, а воронки в глубину были больше человеческого роста. А когда стреляли по укреплениям, мины ставили на фугасное действие, и очень здорово все разносило. Когда мы в городских боях участвовали, они насквозь пробивали пятиэтажный дом. Представляете, что это такое? А бывало, что перед наступлением мы всем дивизионом стреляли, а ведь в нем четыре батареи. В каждой батарее по три таких миномета – всего 12 минометов в дивизионе. А в бригаде четыре дивизиона.

Какие-то недостатки у этого миномета можете выделить?

Это огневики могли бы вам больше рассказать, но насколько я помню, они только хорошо отзывались. Плохого не слышал.

А кто корректировал огонь?

Обычно мы ходили целой группой: я – командир отделения, три разведчика, и три телефониста. Но под конец войны, особенно в уличных боях в городах с нами ходили не телефонисты, а радисты. Там уже по рации все команды давали.

И чаще всего с нами за старшего ходил лично комбат, а вместо себя на батарее он оставлял командира огневого взвода. И если он шел с нами, то я ему докладывал, а если нет, то напрямую на батарею.

А по пехоте чаще стреляли или по укреплениям?

Думаю, что пятьдесят на пятьдесят. Если после первого выстрела цель не поражалась, то со второго уж точно накрывали. Но бывало, что и с первого накрывали.

А на какую дистанцию обычно стреляли?

Их максимальная дальность - пять километров, поэтому делали так. На «студебеккерах» подъезжали, выгружались, а как отстрелялись, сразу снимались с позиции.

Ваша батарея теряла минометы?

Нет, при мне за все время ни одного не потеряли. Если я не ошибаюсь, у нас среди огневиков вообще потерь не было. Во всяком случае, погибших не помню. А вот у нас в отделении разведки из первоначального состава, а это семь человек и я, до Берлина дошли человека три. Кого ранило, а кого и убило. Кстати, такой вам эпизод расскажу.

У меня в первом составе отделения среди прочих было два разведчика. Один из них - Попов, на тот момент уже имел семь ранений, правда, легких. И только мы прибыли на передовую, вскоре мне докладывают – «Попова ранило!» Но когда вскоре и второго ранило, вот только тут я и призадумался. Ведь еще в Гороховецких лагерях они шкодили. Вместе все просились охранять продовольственный склад, а когда поехали на фронт, признались, что пока один охранял, другой там лазил… Прятали консервы в песке, потом отпрашивались, сами пожрут.

А когда на фронт ехали, мы, разведчики, дежурили у пулемета на открытой платформе. Так они в свое дежурство посадят на платформу женщин-торговок, а, не доезжая станции, отберут у них продукты и высадят. Сами потом это рассказывали. Поэтому у меня и сложилось впечатление, что они самострелы, но раз ничего не доказано…

С самострелами в войну разговор был короткий. Вам, например, приходилось видеть показательные расстрелы?

Нет, ни разу такого не видел.

Какие бои можете выделить как самые тяжелые?

За Берлин, конечно. Нелегко пришлось и в Варшаве, сколько там бойцов голову сложили, но все-таки в Берлине особенно. От Зееловских высот до самого Берлина мы прошли почти без сопротивления. А вот в самом Берлине нас ждал настоящий ад - кругом стрельба, взрывы… Там пришлось сражаться не только за каждый дом, за каждый этаж. Но тяжелее всего пришлось оттого, что все понимали, война вот-вот кончится, и жить хотелось как никогда раньше… До этого просто относились – жив, так жив, а нет, значит такая судьба… А вот в Берлине уже очень хотелось жить. Но бились, а куда деваться, на войне закон простой - или ты, или тебя.

Рейхстаг остался левее, а нам пришлось брать городскую ратушу. Запомнился такой момент. Когда захватили ее, а она оказалась огромным зданием, с несколькими подземными этажами, полными складов с различными припасами. Мы в них, конечно, набрали всего понемногу: продуктов, спиртного. Были уверены, что нам дадут передышку, и вечером наш комбат предложил: «Ребята, а давайте-ка попробуем!» Стали открывать и понемногу пробовать, но бутылок-то много, поэтому связисты слегка набрались и уснули. А ночью, часа два или три, вдруг слышу, пехотинцы из полка, которому мы были приданы, зашевелились, и стали покидать здание. Кинулся будить комбата: «Все уходят!» Пока собрались, они уже все снялись, но все-таки успели их догнать.

Как вы узнали о Победе?

Мы в Берлине стояли, и когда узнали, мгновенно крик радости, пальба кругом. Никак не могли поверить, что остались живыми…А потом нас, разведчиков, поставили у Бранденбургских ворот принимать оружие у сдавшихся немцев. Они колоннами проходили мимо нас, бросали оружие, и мигом образовывалась гора…

К Рейхстагу ходили?

Нет, не пришлось, потому что в Берлине мы совсем мало стояли, суток трое всего. И потом нас сразу перебросили в Эрфурт, который освобождали американцы. По дороге туда мы, кстати, с ними встретились. Наши колонны остановились, вначале к ним вышел командир нашей бригады, а потом уже и мы. Стали обмениваться подарками, а у нас и дарить нечего. Они нам папиросы, часы, а мы им махорку. Но, кстати, американцы мне показались высокомерными. Наверное, и не считались бы с нами, но пришлось – немцев-то мы победили. Но смотрелись мы совсем по-разному. Они все в новом снаряжении, а мы… Я, например, в обмотках и в задрипанном обмундировании от стыда к ним даже и не подходил и просто отошел в сторонку. А наши весельчаки и нахалы сами к ним лезли и что-то выпрашивали.

Какие у вас боевые награды?

У меня восемь благодарностей от Верховного Главнокомандующего и медали: две - «За Отвагу», «За Боевые Заслуги» и «За Победу над Германией».

За что вам их вручили?

Первую медаль я получил за бои на Висле. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому младший сержант Естехин Петр Трофимович был награжден медалью «За боевые заслуги»: «Во время прорыва обороны противника на плацдарме за рекой Висла тов.Естехин на северо-восточной окраине д.Подогроде обнаружил две пулеметные точка врага, которые были уничтожены нашим минометным огнем» - прим.Н.Ч.)

Петр Трофимович Естехин, 1945 год

А первую медаль «За Отвагу» мне вручили за бои на плацдарме недалеко от Франкфурта. Две недели, что мы там провели я не забуду никогда… Наше отделение переправлялось через Одер сразу после захвата плацдарма. Помню, что переправились относительно спокойно на какой-то баржонке, поднялись по крутому берегу, и оказалось, что плацдарм совсем небольшой - километр в длину и триста в глубину. Немцы постоянно атаковали полк армянской дивизии, которому мы были приданы. Буквально каждый час прямо лавиной шли, и мы уже зная это, наготове стояли в окопах с автоматами. И моментами бывало настолько туго, что казалось, все, сбросят нас сейчас в Одер... А главная беда состояла в том, что мин для наших минометов подвезли очень мало, и командир дивизиона запретил открывать огонь – берег боеприпасы. Но в самые критические моменты наш комбат по рации кричал на взводного: «Открывай огонь, я буду отвечать!» И как дадим, пехоте сразу облегчение. Потом опять лезут…

Причем вначале договорились, что мы там пробудем неделю, а потом нас сменят разведчики 4-й батареи. Но их комбат струсил, просто побоялся переправиться, поэтому мы там провели две недели. И в этих жутких условиях, от всех забот и переживаний, настолько там обовшивелись, такие огромные вши по нам ползали, что когда вышли сами не поверили. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому младший сержант Естехин Петр Трофимович был награжден медалью «За Отвагу»: «При прорыве обороны противника на р.Одер и за г.Берлин тов.Естехин во всех происходивших боях проявил себя храбрым и находчивым разведчиком. Все время, находясь в боевых порядках нашей пехоты, обнаружил 12 пулеметных точек, 5 позиций фаустников и две батареи 81-мм минометов. Во время штурма дома превращенного немцами в опорный пункт тов.Естехин огнем из своего автомата уничтожил 3-х немецких солдат и гранатой уничтожил фаустника, обстреливавшего перекресток улицы»).

А вторую медаль «За Отвагу» я получил за бои на подступах к Берлину. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому младший сержант Естехин Петр Трофимович был награжден медалью «За Отвагу»: «В боях при прорыве обороны противника и взятия г.Штаргард (01.03.45) и г.Альтдам (20.03.45) тов.Естехин все время находился в рядах наступающей пехоты выявляя огневые средства противника, мешающие продвижению наших частей. Младший сержант Естехин лично обнаружил 10 пулеметных точек, 3 дзота и одну батарею 81-мм минометов, которые были уничтожены огнем нашей батареи» - прим.Н.Ч.)

Многие ветераны считают, что в наградном вопросе объективности было маловато.

Я тоже считаю, что тем, кто действительно воевал, даже медаль было тяжело получить, штабисты затирали, зато себе и своим приближенным понавешали наград. Помню, после Победы как-то нас построили на плацу, смотрю, е-мое, а у многих воевавших ни одной награды нет. Мне стало не по себе, обидели людей… Хоть по одной-две, считаю, могли бы всем фронтовикам вручить.

Вы наверняка знаете, что существуют разные мнения по поводу штурма Зееловских высот. Как вы считаете, нужно ли было в лоб их штурмовать?

Так там обходного пути не было. Но у нас на участке все прошло нормально. Заранее подвезли много боеприпасов и как дали… Пожалуй нигде столько не стреляли, как там. Представляете, что такое 4-часовая артподготовка?! А как все укрепления разбомбили, прорвали немецкую оборону, и до самых пригородов Берлина сопротивление было очень слабое.

В таком случае хотелось бы задать один из важнейших вопросов нашего проекта. У вас тогда не было ощущения, что мы воюем с неоправданно высокими потерями?

Было такое ощущение. Людей, конечно, не берегли… Ведь что я еще тогда заметил? Немцы при отступлении всегда занимали позиции на высотах, а мы занимали позиции прямо перед ними, зачастую в низинах. Зачем, спрашивается? Помню, однажды весной я сутки пролежал в окопе в воде. Приходилось постоянно двигаться, а иначе замерзнешь… Так что наши войска всегда были в заведомо худшем положении. Но я думаю, что нашим частям совсем необязательно было занимать позиции так близко к немцам. Вот это я уже тогда замечал, и мне это не нравилось. А людей стали беречь только в самом конце войны, но сколько к тому времени уже положили… Но по этому поводу могу вам рассказать такой случай.

Когда мы подошли к одному городку, к Альтдаму что ли, командование приказало взять его только силами артиллерии и разведчиков. Из разных частей нас человек сто пятьдесят набралось, наша батарея провела артналет и мы пошли. Но шли туда совершенно спокойно, потому что знали, что там все разнесло. Только одного немца взяли. Офицер средних лет, немолодой, но и не старый. Стали допрашивать этого вояку, а он молчит. Как ни уговаривали, но он не хотел идти на контакт, очень враждебно оказался настроен. Все что-то кричал по-своему, Гитлера поминал, в общем, настоящий ярый фашист. Но заниматься им было некогда, в штаб вести у нас условия не позволяли, поэтому не стали с ним возиться. Мне дали приказ, и я его из автомата… Сами понимаете, не в бою убивать намного сложнее.

Переживали по этому поводу?

Вообще не переживал, это же война…

А вы сами на фронте думали, что погибнете или верили, что останетесь живым?

Нет, как-то не верилось, что останусь живым. Думал, что погибну. Только когда в Берлин вошли, появилась какая-то надежда. А раньше и надежды такой не было.

Был какой-то самый явный случай, когда могли погибнуть?

Так постоянно, везде мог погибнуть. Даже с одного НП перейти на другой, каждый раз рискуем. Или такой эпизод. Во время бомбежки ведь как. Когда бомба падает, кажется, что она летит именно в тебя. И как-то помню, сидим с одним связистом в окопчике, он закуривает: «Все, хана нам… На, курни, все легче будет…» Но я не умеючи затянулся и задохнулся. И не только на передовой мог погибнуть.

На одерском плацдарме меня легко контузило, и после возвращения оттуда, попал в полевой госпиталь. Неделю там пробыл, и только вернулся в батарею, как передали, что немецкие самолеты начисто разбомбили этот госпиталь. Я потом запрашивал справку о контузии, но там ничего не сохранилось… Начисто…

Но вы можете сказать, что на фронте чью-то гибель тяжелее всего переживали?

Уже весной 45-го мы в какой-то деревне обнаружили картофельный крахмал, а есть же охота. Я же сельский, в кипятке его сварили. И вдруг слышу, снаряды в нашу сторону летят. Ведь когда снаряд в тебя летит, это слышно, звук совсем другой. Сразу крикнул Авласевичу, разведчику из моего отделения, с которым мы были вместе: «Давай быстрее в подвал!» Сам тоже кинулся, а он остановился посмотреть, но снаряд попал в угол подвала. Меня оглушило и сильно швырнуло, а все осколки в него… Хороший такой парень. У него семьи еще не было, только рассказывал про свою мать-старушку, которая жила где-то в Белоруссии. Так и не дождалась его… Вот его было безумно жаль, ведь если бы он мою команду выполнил, то остался жив, а так… (По данным ОБД-Мемориал разведчик-наблюдатель 22-й артдивизии Авласевич Василий Степанович 1917 г.р. погиб 9.03.1945 г. и похоронен в центре д.Баренбург.) Тем более это именно я предложил ему перейти с батареи в мое отделение… Я же себе сам подбирал подходящих ребят из огневиков. Кому предлагал, все соглашались, только один отказался и я сразу его оставил в покое.

Какие люди служили в вашем отделении: по возрасту, национальности?

Всякие. И белорус был, этот самый Авласевич, и армянин. Правда, украинцев я не брал. После того как насмотрелся на тех двоих в запасном полку, то перестал им доверять. И среднеазиатов не брал. Но их даже и в огневики не брали. Потому что одного убьет, сразу группа собирается «Алла! Алла!» и немцы туда сразу мину или снаряд… Поэтому в нашей бригаде они были только при транспорте. Но дружно жили, а сейчас я прямо удивляюсь дедовщине. Ведь за почти восемь лет в армии меня никто даже пальцем не тронул, не оскорбил никогда. Но то была настоящая армия, а сейчас…

Петр Трофимович Естехин, 1948 год

Некоторые ветераны признаются, что порой между солдатами случались серьезные конфликты со стрельбой.

Лично я даже не слышал о таком. Может, в пехоте такое и было, но там же сменяемость большая.

С особистами приходилось общаться?

Было два момента. Во время войны нам полагались винтовки, но они большие, неудобные, поэтому я свою оставил огневикам, а сам ходил с немецким автоматом. Он мне намного больше нравился, чем наш ППШ - легкий, удобный. А как война кончилась, с меня стали требовать винтовку, хорошо свидетели нашлись, что я ее сдал.

А уже потом случился и такой эпизод. Как-то приглашает меня к себе особист и предлагает сотрудничать. Но я хоть и молодой был, но понимал, что это за «сотрудничество». Отказал. Тут он на меня поднимает голос: «Ааа, так вы забыли, чей вы сынок? Так я напомню!» Но я ему так ответил: «Ничего я не забыл, но я честно прошел войну! А станете меня так оскорблять, пойду с жалобой в политотдел!» Через неделю опять вызывает и начинает давить: «Ты нам нужен. Пиши заявление!» Но я прикинулся безграмотной овечкой, и твердо ответил – «Нет!» На этом все и закончилось.

Но для себя я сделал вывод, что на эту службу специально таких противных людей подбирали. Вот наш бригадный особист, например. Это был низкорослый, толстый и очень некрасивый майор, но зато держался он очень надменно. Всегда голову кверху. На службу приходил часов в десять утра, с командиром бригады встречается, но даже не здоровается. Это я лично видел. И как-то был случай.

Начальник политотдела, где я служил, полковник Смирнов, относился ко мне как сыну. Очень доверял мне, и я, например, сам оформлял простые документы, подделывал его подпись. Доходило до того, что офицеры-политработники приходили ко мне с какими-то просьбами: «Ты уж походатайствуй», потому что он ко мне относился прекрасно, а к офицерам несколько замкнуто. Не знаю, поверите ли, но у них с женой не было детей, так он даже хотел усыновить меня. Все уговаривал меня, хотя я ему всякий раз говорил: «Так у меня же есть родители».

В общем, он частенько меня приглашал к себе. А он любил пиво, но сразу после войны пиво было плохонькое, и когда он меня хотел угостить, я ему прямо говорил: «Я бы чего-нибудь покрепче!» Тут он жене кричит: «Аннушка, неси бутылочку!»

И вот как-то раз во время такого визита я подпил излишне. А этот майор-особист каждый день, проходя по коридору, засовывал к нам в окошечко свою мерзкую физиономию и так ехидно-противно спрашивал: «А где ваш начальник политотдела?!» И в тот день мне попался его помошник – лейтенант, и я в таком состоянии высказал ему свое недовольство. Утром, конечно, взвесил свои ошибки, сижу, тут лейтенант в окошечко: «Зайдите!» Захожу: «Ты знаешь, что вчера наговорил?» - «Помню…» Но этот лейтенант оказался добрый человек и дал мне хороший урок: «Я, конечно, не доложу, но и ты брось шутить с этим делом!»

ГСС Пономарев Сергей Дмитриевич

А политработники какие вам попадались?

К моему счастью мне на офицеров везло. Попадались честные и порядочные люди. Капитан Банников, например. А про начальника политотдела я вам уже рассказал. Именно из-за таких людей я в партию вступил вполне осознанно.

Вы несколько раз упоминали про своего комбата, но не назвали его фамилии.

Капитан Михаил Сердюк – это был добрый человек и очень смелый и грамотный офицер. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградные листы, по которым командир 1-й батареи 4-го дивизиона 6-й Тяжелой Минометной Бригады капитан Сердюк Михаил Терентьевич 1923 г.р. был награжден орденами «Александра Невского», «Отечественной войны» и двумя «Красной Звезды»). У него была ППЖ – фельдшер, он вроде бы на ней женился после войны. Мне, кстати, уже в мирное время как-то пришлось тереть ей спину. Он где-то задержался, а она мылась у бочки с разогретой водой, тут как раз я проходил, и она мне кричит: «Сержант, потри мне спину!» И только я отошел, капитан идет. «Чего ж вы опаздываете?»

Кого-то из известных военноначальников на фронте видеть приходилось?

Дважды Жукова видел. Перед наступлением на Бобруйском направлении я его видел прямо на передовой. И на плацдарме видел, когда он приезжал на рекогносцировку с группой генералов. Они прошли недалеко от нас. Тут бы я, что хотел отметить.

Вот недавно по телевидению прошел сериал о нем. Попытался его смотреть, но такая пошлятина, что просто слов нет. Показали его в очень неприглядном свете, мол, пьяница, дурачок, бабник, но это же просто возмутительно. Когда ему на фронте было заниматься этими глупостями? Ведь Сталин его постоянно гонял с одного места на другое, и везде он давал результат. Да, он был очень суровый, но сейчас я понимаю, а иначе нельзя! А в войну я о нем плохого не слыхал.

Хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.

Противоречивое. Ведь когда нашу семью обескровили, фактически на гибель нас обрекли… Землю и дом отобрали, ничего же не оставили… А мама больная, старенькая бабушка, пятеро детей, только благодаря неимоверным стараниям отца и выкарабкались… Поэтому в этом плане у меня к нему плохое отношение.

Но многие ветераны из числа тех, чьи семьи тоже пострадали от репрессий, не обвиняют в этом персонально Сталина.

А разве местная власть все это могла бы творить без Сталина?! А за что отца на три месяца в тюрьму посадили? В одно лето Уфимка сильно обмелела, а он как опытный человек докладывал об этом, предлагал принять меры, но к нему вовремя не прислушались, и когда хватились, нужно кого-то наказать. А кого? Вот и нашли козла отпущения – кулака. А ведь он был всего лишь бригадиром, да, руководил сплавом леса, но не имел особых полномочий.

Почти все ветераны мне говорят, что без Сталина бы мы в войне не победили.

Согласен. Он ведь и сам не спал и с других требовал. Я его одобряю за то, что он порядок в стране навел, дисциплина какая была, действительно, сделал много полезного. Но ведь и много вреда принес, поэтому оценивать его мне очень сложно. А сколько людей зря погубил… Это же подумать только, сколько людей перемололи сталинские репрессии. Невинных людей… Так что здесь я согласен с Солженицыным, правильно он оценивает сталинские репрессии.

И я согласен с той точкой зрения, что война здорово подкосила наш народ. Ведь все старшее поколение, самые лучшие люди: честные, добросовестные, умные тогда погибли… Не только на фронте, но и в сталинских лагерях. Какое-то время еще по инерции шли, а потом все покатилось… А какой урон нанес Горбачев! Мое мнение, это человек нерусской души…

Немцев как солдат можете оценить?

Это были хорошо подготовленные солдаты и бой вели они очень здорово. И про финнов мне рассказывали, что они очень воинственные и прекрасно подготовленные.

С власовцами не приходилось сталкиваться?

Власовцев я не видел, но слышал, что они воевали еще жестче, чем немцы.

Позвольте задать несколько «бытовых» вопросов. Как кормили на фронте?

Жаловаться не приходится, полный котелок всегда наливали. Правда, если случалось, что кухня отстанет, то сидели на сухом пайке. Разведчики особенно. Я, кстати, на фронте много сахара ел. Полкружки сахару кипятком разведу, и после этого целые сутки мог не есть. А другие на мясо нажмут, но после него вскоре опять есть хочется.

И сразу после войны кормили отлично. Насколько я понял, кормили по норме, да еще получали репарации от немцев, поэтому выходило отлично. По праздникам и по стопочке наливали. А когда Жукова из Германии перевели, перешли только на норму. Но терпимо было.

Как часто на фронте водку выдавали?

Помню, что редко. Вот перед наступлением да, выдавали по сто граммов спирта. У нас этим делом никто не увлекался, но если на пути попадался спиртзавод, то огневики заполняли спиртом все возможные емкости.

Почти все ветераны вспоминают про случаи отравления техническим спиртом.

У нас в бригаде дисциплина была железная, и таких случаев не было.

Были у вас какие-то трофеи?

Лично я был совсем далек от этого и удерживал свое отделение. Ведь у нас за плечами и стереотруба и всякое снаряжение и куда нам еще эти трофеи? На себе что ли нести, ведь машина у огневиков. А некоторые огневики, да, за трофеями охотились. Но случалось, что пойдут за трофеями и не возвращались… На остановке вовремя не вернулись, и все, мы уезжали, колонна ведь ждать не будет.

А я сам всего раз сходил. Как-то до Берлина остановились в каком-то городке и объявили, что стоянка будет час. Пошли с одним парнем, зашли в дом, он в одну комнату, я в другую. Вместо дверей висели одеяла, я отогнул полог, а там по периметру гражданские немцы сидят. Подняли руки, я их оглядел, махнул им и все, больше за трофеями ни разу не ходил.

А посылки домой посылали?

Не посылал, потому что у меня нечего было посылать. Только некоторые огневики посылали, но не все. Единственное, что позволил себе - снял с мертвого офицера хромовую тужурку. Она меня потом здорово спасала от холода и сырости. И вернувшись домой долго ее еще носил.

А не боялись приметы, что нехорошо брать вещи с мертвых?

Я в эти глупости до сих пор не верю.

Многие ветераны признаются, что им приходилось видеть, как некоторые офицеры и генералы злоупотребляют в «трофейном вопросе».

Сразу после войны во многих частях были созданы специальные трофейные команды для централизованного вывоза материальных ценностей. Прежде всего, оборудования с различных заводов. У нас в бригаде тоже создали такую роту, причем меня назначили старшиной в ней. И вот там я видел, что большие командиры даже самолетами старались вывозить различное добро: ванны, мебель, прочее. Но вскоре, фактически через месяц, вышел приказ – прекратить вывоз и нашу роту расформировали.

Случаи мародерства приходилось видеть?

Нет, в нашей части подобного не было. Например, когда из Берлина нас перебросили в Эрфурт, то оказалось, что город совершенно не тронут войной. Все в садах, они как раз цвели. А потом, когда черешня поспела, конечно, нам ее хотелось, но мы не мародёрничали, обычно обменивали на курево. Но мы там пробыли недолго, и вскоре нас перевели в городок Ратенов под Брандербургом.

Сейчас принято считать, что в Германии бойцы Красной Армии чуть ли не поголовно занимались насилием.

Еще раз повторю, дисциплина в нашей бригаде была железная, и ничего «такого» у нас не было. Но знаю, что в других частях разное случалось. Лично видел, как немке туда засунули бутылку… Но по большому счету это были единичные случаи, да и их очень быстро пресекли, поэтому после войны немцы относились к нам, если не сказать очень хорошо, то во всяком случае лояльно. Казалось бы, мы победители, а они побежденные, должны ненависть испытывать, но нет. Признаться, я был очень удивлен, насколько же немцы быстро перестраиваются. Еще вчера у них был Гитлер, а тут уже мы. Как-то я был в делегации от нашей части на торжествах городка по поводу его тысячелетия что ли. И оказалось, что молодые немки очень хорошо шпарили по-русски, пели русские песни, «Катюшу», например, и после мероприятий с радостью пошли нас провожать. Знаю, что некоторые солдаты бегали к ним в самоволки, а кое-кто даже жениться хотел.

ГСС Михляев Степан Андреевич

Говорят, что сразу после войны было много случаев, когда солдаты сбегали в зону союзников.

У нас служил некто по фамилии Жук. К нам он попал после освобождения из плена и стал служить дезинфектором что ли в санитарной части бригады. Каждый месяц его по службе направляли в Берлин, так он раза два съездил, а на третий сбежал в американскую зону. Помню, я еще подумал тогда – надо же, Жук есть жук… Но на самом деле таких случаев были единицы, а всех нас тянуло домой.

Вообще, какое впечатление у вас осталось от заграницы?

Пока мы в войну немного стояли в Белостоке, успел немного посмотреть на их жизнь. Насколько я понял, жили поляки получше нашего. Но мне показалось, что народ в Польше относился к нам враждебно. Одному там лучше было не ходить - убьют. Много было таких случаев, я же по роду службы читал сводки. И знал, что они заманивают наших солдат с помощью красивых девушек. На мой взгляд, полячки очень красивые, тут ничего не скажешь.

И когда мне дали отпуск, то в вагоне поезда Берлин – Брест рядом со мной оказалась очень красивая полячка. И она мне предложила: «Можешь сойти со мной, посмотришь, как мы живем». Но я-то обстановку в Польше знал, поэтому отказался. Был уверен, что меня убьют.

Немцы же более цивилизованные, образованные, мы против них люди отсталые, особенно в технике. А какая у них пунктуальность в работе. Как часы! Хоть на минутку опоздаешь: «Камрад найн» - у них обед. Как-то понес отрез портному, спрашиваю его: «Камрад, почему у тебя пальца нет?» Оказывается, у них в первый раз когда ловят на воровстве, отрубали палец… Поэтому и дисциплина была отличная.

Поэтому неудивительно, насколько быстро они восстановили страну. Как быстро все появилось в магазинах. Вообще, многое у них подсмотрел интересного и полезного для нас, да что я мог сделать? Разве механизм плановой системы развернешь?..

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

После Победы пять лет в Германии отслужил. Дослужился до старшины батареи, а последние два года служил в политотделе на офицерской должности по учету партийно-комсомольских документов.

Когда демобилизовался, мог остаться жить в Ленинграде, родственники помогли бы там закрепиться. Но ведь дома не был восемь лет, а там отец один с детьми, поэтому вернулся в свой родной поселок и пошел работать в Аскинский леспромхоз.

П. Т. Естехин в городском парке у стелы с именами погибших стерлитамакцев

Какие-то льготы вам как ветерану войны полагались?

О чем вы говорите, никаких льгот и в помине не было. Скажу больше. Когда я начал работать мастером, на моем участке в столовой для лесорубов продавцом работала одна женщина. У нее на иждивении была престарелая мать, отец, вернувшийся с фронта без ноги, и десятимесячный ребенок. Конечно, я ей давал какие-то поблажки, но однажды у нее обнаружили недостачу – 800 рублей. Она объяснила, что носила по булке хлеба родителям и обещала все возместить. Но ревизор оказался вредный, и суд ей присудил 10 лет… Представляете?! И освободилась она только после смерти Сталина… А ведь у нее на попечении был инвалид войны и маленький ребенок, а с ней так бесчеловечно поступили. Так что никаких льгот не было, их понемногу стали вводить только с 60-х годов.

Когда я демобилизовался, у нас еще карточная система действовала, но ничего же не было. Отец, понимая, что мне ходить будет не в чем, выпросил купить мне пальто из верблюжьей шерсти, и все берег его для меня. Но я, например, в своей форме ходил еще очень долго. Фуражку чуть ли не до дыр износил. Так и жили…

Потом меня отправили учиться в Москву на курсы повышения квалификации. Они хоть и были трехмесячные, но дали мне очень много, ведь за это короткое время прекрасные преподаватели дали нам образование фактически в объеме техникума. После курсов работал старшим мастером, но когда начали активно развивать профсоюзное движение, меня избрали председателем Рабочкома, и на этой должности я лет двенадцать проработал. А председателем Обкома Профсоюзов работников лесной, бумажной и деревообрабатывающей промышленности Башкирии тогда работал Пономарев Сергей Дмитриевич. Герой Советского Союза. Видимо он увидел во мне какие-то способности, потому что начал меня убеждать и уговаривать: «Обязательно надо учиться и расти!» Поступил на заочный в техникум, хотя к тому времени у меня уже было трое маленьких детей, а в рабочкоме у нас был ненормированный рабочий день, и бывало, что и до двух часов ночи работали. Но фактически это он наставил меня на правильный путь, и я ему до сих пор благодарен. Очень хороший и скромный был человек. Как-то мы разговорились, и я у него спросил: «А за что вы получили звание Героя?» - «Да, ничего особенного. Высоту удержали». (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградной лист, по которому командир батареи 1325-го Легкого Артиллерийского полка 71-й Легкой Артиллерийской Бригады 5-й Гвардейской Артиллерийской дивизии прорыва РГК старший лейтенант Пономарев Сергей Дмитриевич 1906 г.р. был представлен к званию Героя Советского Союза: «4.10.44 при обороне населенного пункта Санникулаул-Маре (Румыния) батарея под командованием ст.лейтенанта Пономарева отбила атаку немецких танков и автоматчиков, при этом было подбито одно самоходное орудие, один средний танк и было уничтожено до 150 немецких автоматчиков. Тов.Пономарев лично задержал и возвратил на прежние позиции стрелковый взвод 5-й роты 124-го СП и 45-мм пушку того же полка, отходившие под давлением превышающих сил противника, и тем самым восстановил нарушенную противником оборону на сев-зап. окраине Санникулаул-Герман.

В том же бою ст.лейтенант Пономарев двумя орудиями прикрывал отход наших войск, сдерживая натиск превосходящих сил противника. При этом была разбита автоматическая пушка на транспортере, сожжен один танк и огнем орудий и личного оружия расчетов было уничтожено до ста автоматчиков.

4.10.44 при обороне населенного пункта Чендул-Маре ст.лейтенант Пономарев получил приказ отбить захваченное противником орудие 4-й батареи, расчет которого был полностью выведен из строя. С небольшой группой бойцов тов.Пономарев пробрался в расположение врага, решительной атакой захватил орудие и сразу же открыл из него огонь, причем ст.лейтенант Пономарев сам встал к прицелу орудия, двумя выстрелами подбил танк, рассеял и частично уничтожил более 200 автоматчиков и тем самым помог восстановить оборону западной окраины Чендул-маре. В течение суток сдерживал натиск превосходящих сил противника, и за это время подбил еще один немецкий танк»). И, кстати, в Дуване у нас директором школы тоже был Герой Советского Союза – Михляев Степан Андреевич. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградные листы, по которым командир дивизиона 917-го артиллерийского полка майор Михляев Степан Андреевич 1919 г.р. был награжден орденами: «Красного Знамени», «Александра Невского», «Отечественной войны» 2-й степени, «Красной Звезды», медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». Вот краткие выдержки из них: «В ночь с 7-го на 8-е августа в районе села Кольтичеевка Курской области тов.Михляев по личной инициативе вместе с ефрейтором Толстых выдвинулись на нейтральную полосу и из-под носа противника (30 метров до окопов) достали документы убитого немецкого ефрейтора, вещевую сумку и пулемет МГ-34. Документы доставленные тов.Михляевым дали возможность нашему командованию установить нумерацию частей в данной полосе обороны».

«В период боев в междуречье и при форсировании Днепра непрерывно находился в боевых порядках дивизиона и под артобстрелом и бомбежкой противника лично руководил переправой. На правом берегу своевременно устанавливал орудия на огневые позиции, благодаря чему своевременно открывался огонь при отражении контратак противника. При прорыве обороны противника и взятии опорных пунктов Ясногородка, Глебовка и Казаричи, тов.Михляев находился на огневых позициях и лично руководил ведением артогня и выполнением плана артнаступления. … Достоин присвоения звания «Герой Советского Союза».

«За время наступательных боев с 12.01.45 по 23.02.45 дивизион под командованием майора Михляева уничтожил: 3 танка, 4 самоходных орудия, 12 бронетранспортеров, 15 станковых пулеметов, разбил 2 ДЗОТа, 3 НП и уничтожил до 300 солдат и офицеров противника. 27.01.45 при форсировании реки Одер дивизион майора Михляева первым переправил свои орудия на западный берег у дер.Койц и отразил до 10 контратак противника, уничтожив при этом до роты гитлеровцев.

8.02.45 при штурме г.Любен дивизион майора Михляева отразил до 15 контратак противника. При этом НП оказался окружен автоматчиками противника, но тов.Михляев продолжал корректировать огонь своего дивизиона по рации, в результате чего все контратаки были отбиты».

А вот что говорится в представлении на звание Героя Советского Союза: «... В наступлении наших войск и преследовании немецких захватчиков товарищ Михляев первым из артиллеристов форсировал реки Западный Буг, Сан и 29.07.44 г. на плечах противника прорвался вплотную к восточному берегу реки Висла, прямой наводкой расстрелял в упор и уничтожил переправляющегося противника и обеспечил своей пехоте захват у противника переправочных средств.

Лично сам с небольшой группой разведчиков захватил паром и в этот же день 29.07.44 г. под артиллерийским и миномётным огнём на небольшом пароме переправил две пушечные батареи на западный берег реки Вислы.

Продвигаясь в боевых порядках пехоты, прямой наводкой отбил восемь контратак противника, подбив при этом 4 средних танка, 2 бронетранспортёра, и уничтожив 6 пулемётных точек и до 200 солдат и офицеров противника...»)

В общем, работал, учился, потом меня избрали секретарем парткома, и лет тринадцать проработал. Избирался депутатом районного Совета, а до выхода на пенсию работал председателем исполкома Заимкинского сельсовета. Работал честно, везде только поощрения получал. Сколько благодарностей, грамот, а за работу в леспромхозе награжден двумя медалями и орденом «Знак почета».

Много-много лет сотрудничал с районной газетой Дуванского района, побеждал в конкурсах рабкоров, писал и в «Советскую Башкирию», и в московскую отраслевую газету «Лесная промышленность»: рассказывал о друзьях-товарищах – о ветеранах войны, о людях труда.

Большая у вас семья?

Мы с Анной Васильевной поженились в 1950 году и воспитали троих детей. Есть шесть внуков и шесть правнуков.

Войну часто вспоминаете?

До сих пор снятся всякие ужасы. И то что было, и то чего не было… Как приснится, что немец душит, сразу просыпаешься…

После такой страшной войны я думал, что войн больше не будет, а посмотрите, что сейчас в мире творится… Поэтому я всем желаю только мира. Не дай бог войны, ни большой, ни малой…