Я родом из армянского села Чардахлу, которое находится на территории нагорной части исторической армянской губернии Гардмань, сейчас это Шамкирский район Азербайджана. Село Чардахлур существует более 1600 лет, на территории находится множество древних памятников-хачкари, крест-камень. Уникально село не только этими памятниками, но и тем, что в годы Великой Отечественной войны из него на фронт ушло 1250 человек, 460 из которых не вернулось. Уроженцами моего села были Дважды Герой Советского Союза маршал Баграмян и Герой Советского Союза маршал Бабаджанян.
Родился я 28 декабря 1925 года и был вторым ребенком в семье. Всего нас было пятеро детей – старший брат, тоже участник Великой Отечественной войны, 2 мая 1945 года он в Берлине потерял обе ноги, и три младших сестры.
Надо сказать, что я очень любил своего брата, и, когда ему пришло время идти в школу, я хотел пойти вмести с ним. Разумеется, меня не взяли, но на следующий год я все-таки поступил в школу. Учился в своем селе. В один год окончил 5 и 6 класс, тогда это разрешалось, в результате школу я окончил 21 июня 1941 года.
В субботу, 21 июня, нам выдали аттестаты, тогда аттестаты назывались дипломами, а в воскресенье мы, как взрослые, поехали в лес и там нам сообщили, что началась война. В нашем классе было 14 парней, причем четверо старше нас, ветераны Зимней войны, им где-то 20-21 год был, так мы, когда услышали про войну, сразу все записались добровольцами. Тех четверых на второй день направили в части, а я до декабря жил в селе. 2 декабре меня и еще троих парней, имеющих среднее образование, направили в Бакинское пехотное училище, где я попал в минометный взвод. Это училище было трехгодичным, но в июле 1942 года, когда немцы прорвали фронт, захватили Ростов и начали наступление на Грозный, наш курс был выпущен из училища. Мне и еще одному курсанту, Нейману, как отличникам, присвоили звание лейтенантов, а остальным ребятам младших лейтенантов.
Нам выдали новую форму, кобуры для пистолетов и, без оружия, направили в район Малгобека. Там мы дней 20 околачивались – выдали нам винтовки, по 15 патрон, противогазы, и все, больше никакой матчасти не было. Дней 20 мы там побыли, а потом нас снова отправили в Баку, где формировалась 165-я бригада морской пехоты.
Из Баку нас направили под Туапсе, где мы долго держали оборону. Причем, мне такой случай запомнился: вечером, когда мы приближались к фронту, навстречу нам шли раненные. И вот, один раненный, взрослый уже, лет 35-40, увидел нас и говорит: «Идите, идите, живые трупы». Я до сих пор эту реплику 1942 года помню…
После боев под Туапсе, наша бригада была отведена под Новороссийск, а в феврале 1943 года мы участвовали в высадке десанта в районе Новороссийска.
Еще в ноябре 1942 года, когда началось контрнаступление под Сталинградом, командование разработала план операции по освобождению Таманского полуострова, которая называлась «Горы и море». Согласно этому плану основной десант, в который входила и наша 165-я бригада, должен был высадиться под Новороссийском, в районе села Южная Озерейка, а в районе Станички должен высаживался вспомогательный десант под командованием майора Куникова. И так получилось, что отряд Куникова высадился в ночь с 3 на 4 февраля, а наша бригада смогла высадиться только в ночь с 9 на 10. Во время боев на плацдарме я был ранен, а после излечения направлен командиром минометного взвода в армянскую 89-ю Таманскую стрелковую дивизию. Участвовал в освобождении Крыма. В Крым мы вошли со стороны Керчи, причем наша дивизия шла не первым эшелоном, а когда Керчь уже освободили, а вот мой брат как раз Керчь освобождал, правда, я про это не знал, мы потом с ним под Джанкоем встретились.
Надо сказать, что в Крыму я в боях редко участвовал, большую часть времени я занимался подготовкой минометчиков, не знаю почему – никаких родственников или знакомых у меня в дивизии не были, но вот, почему-то, щадили меня. После освобождения Крыма из нашей дивизии в Ереван направили делегацию фронтовиков. Я не был членом делегации, но меня тоже взяли и месяц мы гуляли по Армении. Потом вернулись в дивизию, а в августе 1944 года я подорвался на ровном месте.
Татар-то к тому времени из Крыма убрали, а хлеба стоят не убраны, некому убирать. Но вот армию и отправили на уборку хлеба в районе деревни Азуб, это под Джанкоем. И вот там несколько человек подорвалось на мине. Кого убило, а у меня тяжелое ранение ноги и спины. На этом и закончилась моя фронтовая биография.
 |
|
Мартиросян Г.А. (в центре) со своими солдатами |
- Спасибо, Гюлаб Арамович. Еще несколько вопросов. До войны в Азербайджане какое было отношение к армянам?
- До войны на национальность внимание не обращали. Я дважды в Баку был – первый раз ездил на Новогоднюю елку, а второй на 5-й съезд комсомола Азербайджана. Из нашего района на этот съезд пять человек поехало – одна немка, Нина Уварова, русская, я – армянин, еще один азербайджанец и руководитель делегации, тоже русский. Тогда национальный вопрос так не стоял.
- Вы сказали, что у вас в 10 классе учились ветераны Зимней войны. Как так получилось?
- Когда они учились в 9 классе, их призвали в армию, после окончания войны уволили. Вот они и восстановились в 10 классе. Тогда это обычное дело было. Например, моего брата тоже с 9 класса призвали.
- В 1941 году приближение войны чувствовалось?
- Конечно. Помню, в мае 1941 года у нас в клубе читал лекцию старший лейтенант-танкист Аббасов. Рассказывал нам, что: «Современная война – есть моторная война». И вот, в своей лекции он прямо сказал, что, не смотря на договор – первый наш противник – это Германия. Мы все были уверены, что ни сегодня, завтра Германия начнет войну. Весь народ это знал.
Ну и готовились, конечно. Я, например, получил значки «Ворошиловский стрелок» и «Готов к труду и обороне», тогда они были очень почетными.
- Гюляб Арамович, насколько хорошо вы знали русский язык?
- Знаете, русским я неважно владел.
- В училище с этим проблем не было?
- Конечно, были. Но я старался. Я же в школе был отличником, так что и в училище старался отвечать. Пусть исковерканным языком, но отвечал. Преподаватели чувствовали, что я владею материалом, и уже к лету, как отличников, отметили меня и Неймана.
- Чему обучали в училище?
- Топографии, стрельбе из винтовок, метанию бутылок с зажигательной смесью. Я, как минометчик, изучал 82-мм миномет.
- По вашему мнению, вас в училище хорошо обучали?
- Понимаете, у нас были прекрасные преподаватели, но учились мы по программе мирного времени. Мы же училище должны были за три года закончить, а окончили за полгода. Только в мае 1942 года в училище была введена программа ускоренной подготовки.
- 28 июля 1942 года был издан приказ №227 «Ни шагу назад». Вы о нем знали?
- Конечно. Я тогда еще в училище был, так нас построили, зачитали этот приказ.
- Как вы отнеслись к данному приказу?
- Ну, как отнеслись? Мы же в училище были такими воздушными ребятами. Войну еще не чувствовали. Считали себя патриотами, героями, но что такое война еще не понимали…
Раз приказ – значит надо!
- Гюлаб Арамович, 1941-1942 год, немцы под Москвой, Ленинградом и Сталинградом. Никогда не было ощущения, что страна погибла?
- Нет, не было этого. И ни у кого из нашего села не было!
- На фронте вы все время минометным взводом командовали?
- Да. Правда, во время высадки под Новороссийском мой взвод воевал как простые стрелки, минометов не было. Минометы туда перебросили, когда я уже был в медсанбате.
- Получается, в основном, вы воевали в горах. Для минометчиков какая-нибудь особенная тактика горной войны была?
- Конечно. Огонь только по команде корректировщика. У нас во взводе очень хороший корректировщик был, он командовал – куда и как стрелять, а то мы, зачастую, противника даже не видели.
- В 1944 году, когда ваша дивизия участвовала в освобождении Крыма, вы что-нибудь слышали про Эльтингеннский десант 318-й стрелковой дивизии?
- Нет. Сами подумайте, что может знать лейтенантик о военных операциях?
- Вы сказали, что в Крыму занимались подготовкой пополнения. Какое было пополнение? По национальности, по возрасту?
- Еще под Туапсе мы дважды получили пополнение. Первый раз – из Дагестана. В нашу роту попало 18-20 человек – все в гражданской одежде, без оружия, к тому же, многие не владели русским языком. Позже они получили обмундирование и винтовки. Причем, мне вот что запомнилось, обычно, когда берешь винтовку, трехлинейку – у них деревянная часть коричневая. А тогда нам пришли винтовки черного цвета, причем они так плохо окрашены были, что краска отходила. Оружия не хватало. Мне рассказывали, сам не видел, что в отряде Куникова был пулемет, который взяли из Ростовского музея. А в музее же в пулемете просверлили отверстие, так каким-то образом это отверстие заделали и с этим пулеметом отряд пошел в десант.
 |
|
Сослуживцы Мартиросяна Г.А. |
- Пополнение из Дагестана не владело русским языком, как же их тогда обучали?
- Знаете, процентов 90-95 из этого пополнения, хоть по минимуму, но русский язык знали, слов 100. До войны существовала страшная тяга к русскому языку, и в любой школе русский преподавали. Были, конечно, азербайджанские, грузинские и дагестанские села, где русским почти не владели, но, большинство, хоть немного, но говорили по-русски.
А так – пальцами показывали на части миномета, так же, знаками показывали, как из него производится стрельба.
- Учебные стрельбы проводились?
- Учебными минами мы стреляли, а вот боевыми нет. Мы же боевых мин, особенно в 1942 году, очень мало получали. Если в неделю получали 10-20 мин – это было очень хорошо.
- Трофейным вооружением пользовались?
- У меня был бельгийский пистолет. А, в основном, использовали трофейную форму. Правда, не на передовой, а во второй линии.
- На трофейную форму наши знаки различия пришивали?
- Нет, просто орлов и погоны спарывали. Ее же мы не официально использовали, в строю. А так – накинуть на себя во время марша, или укрыться, когда спишь.
- С власовцами или с национальными коллаборационистскими формированиями сталкиваться не приходилось?
- Нет. А в 50-м году я встретился с нашими военнопленными, которые бежали из плена и во Франции организовали партизанский полк под командованием летчика Казаряна. После освобождения Франции они выполняли задачи по охране железных дорог на юге Франции, Де Голь их наградил, а когда они вернулись в СССР, их арестовали.
- Как на фронте относились к политработникам?
- Нормально относились. У меня с политработниками очень хорошие отношения были, я даже в газету какие-то стихи писал.
Сейчас любят говорить, что они все в тылу старались обитать – так вот – это неправда! Это были храбрые ребята! На фронте я плохих политработников не видел!
- А как относились к сотрудникам СМЕРШа?
- Был у нас один такой, по фамилии Абгорян, солдат моих хотел вербовать, но в целом, у меня с особым отделом отношения нормальные были. Это уже потом, после 1945 года…
Я же мальчишкой на фронт ушел, мальчишкой и вернулся. Не знаю почему, но меня местные, шамхорские, милиционеры убрать хотели и написали донос. Меня арестовали. Сам материал не показывали, но зачитывали. Там такое было, что в 1938 году окончил Софийский университет, и по приказу армянских националистов перешел границу Советского союза и организовал контрреволюционную группу. Когда началась война, добровольно расформировал группу и выехал на фронт.
Меня 18 месяцев терзали… Это было страшно… Бывает, я и сейчас кричу…
Я сперва подписывал все что говорили, а потом, где-то в конце апреля 1945 года, меня поместили в камеру, где сидел один грузин лет 50. До сих пор его фамилию помню – Качиашвили.
9 мая сидим с ним в подвале, и вдруг гудки заводов, паровозов. Я говорю: «Кацо, наверное война кончилась». Он: «Нет. Наверное, Сталин себе объявил императором». Вот после этой фразы я стал ему доверять. Все ему рассказал, в чем обвиняют, что подписал. Он говорит: «Слушай, тебе, конечно, будет худо, по этим статьям расстрел, но и твоей семье будет худо. Ты, лучше, откажись от всего». Я отказался, и вот тогда началось самое страшное… Меня не просто били… Но я выдержал и в 1946 году меня выпустили, с волчьим билетом. Правда, там был один подполковник-азербайджанец, он мне сказал: «Угул, – это сынок означает, – ты лучше оставь Кавказ. Если ты хочешь учиться или работать – езжай в Россию». Я домой приехал, а меня на воинский учет не берут. Военком, Алиев, бельмо на глазу, говорит: «Мы националистов на учет не ставим!»
Но в военкомате был начальник третьего отделения Захаров. Мой отец пошел к нему, и Захаров написал: «Не поставлен на учет, в связи с отъездом в город Ереван». Я приехал в Ереван, встал на учет, поступил в институт. Обо всем происшедшем помалкивал, конечно, я просто-напросто боялся. Окончил институт экстерном.
Об аресте вспомнил только, когда в аспирантуре МГПИ учился, просто-напросто боялся. А тут, перед защитой диссертации, мне сказали, что надо вступить в партию. Я пошел к секретарю райкома Афанасенко, рассказал ему об этом факте. Сперва, меня хотели из аспирантуры исключить, но замкафедры оказался очень хорошим человеком – он быстро заставил меня написать заявление, что я учусь по логике, а не по философии, а потом послали запрос. Так для меня эта история и закончилась.
- Как кормили в училище и на фронте?
- В училище нас кормили как в ресторане! Восемь человек за один стол, гражданские официантки подавали обеды. Только после приказа №227 мы стали из котелков питаться.
Под Туапсе тоже питание нормальное было, а под Новороссийском – тут, конечно, похуже. Выдавали гороховые консервы, иногда горячее питание было. Под Новороссийском труднее всего в первые дни было – когда пошедшие за хлебом не возвращались.
- А как водой обеспечивали? Ее подвозили, или в источниках набирали?
- Смотря где. Вот если в горах – набирали в источниках. Причем, у нас сперва фляги стеклянные были, и они часто бились. Если полную флягу воды набрал, пробкой заткнул, она набухла и фляга лопнула. Позже стеклянные фляги заменили на металлические.
- Как была построена медицинская подготовка? Обучали приемам первой медицинской помощи?
- каждый солдат при себе имел индивидуальный перевязочный пакет и, разумеется, нас обучали им пользоваться. Приемы первой медицинской помощи я еще у училище изучал, там специальный курс был, на котором рассказывали, какие ранения могут быть, как их перевязывать, при каком ранении надо пить, а при каком нельзя. Как сделать костыли и так дальше. А на фронте я этим приема обучал бойцов.
- Как осуществлялась эвакуация раненных с передовой?
- В минометной роте, как правило, сами оттаскивали раненных, а так – санитары из санроты. Когда меня легко ранило, я попал с санроту, а там санитаром мой служил мой односельчанин. Пока он меня перевязывал, разговорились. Он мне рассказал, что раз в неделю сдает кровь. И в санроте он не один такой был. Там несколько мужчин покрепче служило, так они тоже регулярно сдавали кровь.
- Вши были?
- Были. Я вот, недавно, в одном мединституте выступал. У меня спросили: «Что самое страшное на фронте?» Я говорю: «Знаете, есть одно обстоятельство, которое я боюсь до сегодняшнего дня – я очень боюсь вшей!» Нас сантиметровые вши грызли, страшное дело.
- Как с ними боролись?
- Разжигали костре, потом снимали с себя одежду и держали ее над костром.
- А специальной прожарки формы не было?
- На Северном Кавказе один раз прожаривали.
- А как вообще было организовано санитарное обслуживание солдат? Баня была?
- Когда отводили в тыл, там, обязательно, устраивали баню. А так – в речке мылись, там же белье стирали и форму.
- В 1942 году на Кавказе и в Сталинграде у немцев возникали различные эпидемические заболевания. Вы с этим не сталкивались?
- Нет. У нас очень хорошо была поставлена служба дезинфекции. Если из одной части в другую переводят – обязательно через дезинфекцию. И в городах тоже эта служба очень хорошо работала. Это большая заслуга Сталину, что он организовал такую систему. В результате в нашей армии не знали что такое холера и тому подобные заболевания.
- Гуляб Арамович, когда вы находились в обороне, оборудовали отхожие места?
- Нет. Мы же в горах были, а там любой кустик тебе туалет. Конечно, не рядом с окопом.
- Противогазы были?
- Мы, почему-то, были уверены, что немцы не применят газы, так что, при первой же возможности выбрасывали противогазы. А в сумки еду клали, хлеб, консервы. У меня еще книги там лежали.
- Как командиры относились к тому, что солдаты выбрасывали противогазы?
- Ругались, конечно.
- Как награждали на фронте?
- В 1942 году – очень редко награждали, а в 1944 году – уже массово. Причем, зачастую, сперва вручали награду, а потом уже оформляли документы.
- Чем вы награждены?
- Орденом Красной звезды меня наградили, когда мы отступали. Мы не знали, как нам отойти, но мне попались местные армяне, которые помогли вывести нашу роту без потерь. За это меня наградили орденом Красной звезды. После Крыма, по совокупности, меня наградили орденом Отечественной войны. Еще, за то, что мы, втроем, я, сержант и рядовой, поймали немца, меня наградили медалью «За Отвагу». Немец то ли заблудился, то ли еще что, мы его поймали, привели в часть и нас наградили.
| Интервью: | А. Степанов |
| Расшифровка | А. Ардемасова |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
 |
|
Справка о реабилитации Мартиросяна Г.А. |
 |
|
Документ с запросом о закрытии дела на Мартиросяна Г.А. |
