Сам я родом с Урала. В 1939 году я закончил на Урале десятилетку, и приехал сюда, в Ленинград, поступать в институт. У меня тут и брат был. Приехал, но по конкурсу не прошел, и поступил в техникум. За два года техникум закончил. Это был торфяной техникум. В техникуме у нас была начальная военная подготовка, у нас был интересный преподаватель, старый полковник. Учились мы стрелять из винтовки, на высоком уровне была и физическая подготовка. В 1940 году этот техникум я закончил. Когда началась советско-финская война, был набор добровольцев. Патриотизм был высокий, я как раз в то время еще учился в техникуме, и тоже пошел записываться в добровольцы. Пришел, но набор был уже был закончен. Так я не попал на финскую войну.

В народном ополчении под Ленинградом

Известие о нападении фашистской Германии на нашу Родину всколыхнуло комсомольскую молодежь, я без промедления вступил добровольцем в ряды Ленинградского народного ополчения. Народное ополчение сыграло большую роль, и важно то, что участники были простые люди. Там были и деды, и старики, и рабочие, и ученые - все встали на защиту города. Я тогда работал за городом, подо Мгой. Изо Мги я как раз пришел в народное ополчение. Оттуда нас перебросили в Ленинград. Сформировали из нас первую дивизию народного ополчения. Размещались мы в здании, где сейчас располагается Нахимовское училище. На полях стадионов учили нас ведению рукопашного боя, стрельбе, проедолению минных участков и другим премудростям боя.

Обмундирование у нас было старенькое: гимнастерочки, пилотка, ботинки с обмотками. Шинели старенькие, темно-коричневые, мы их в скатках носили - просвечивали они на свету и продувались на ветру. Зимой, когда морозы были за тридцать, это было уже в Невской Дубровке, допольнительно выдавали старые застиранные от крови ватники, но и это не спасало нас от лютых морозов.

Вот так все простенько. На вооружении были старые, царского времени карабины. По одному подсумку на брезентовом ремне. И, конечно, противогаз - всегда у нас болтался. Касок у нас, минометчиков и артиллеристов, вообще не было. Я тогда уже заряжающим в батарее 120 мм минометов. В батарее три миномета с прицепом на конной тяге.

Ночью нас погрузили и вывезли на место боев. Прибыли мы в Стрельну и там мы приняли боевое крещение. Там мы оказались отрезанными от Ленинграда, как бы во второй блокаде. Там были бои, это мои первые бои. Тяжело было. Немец сильно наступал. Армия народного ополчения - это все-таки не кадровая армия, она была сформирована в очень короткие сроки из жителей города, разных возрастов и профессий, плохо обучена и вооружена. . Может, поэтому не смогли сдержать… Необстрелянные мы были, какая у нас сила была? Командир батареи у нас был чуть ли не профессор. Ну какой из него воин?

Сосредоточив большие силы, применяя массированные налеты артиллерии, авиации, немец прорвал там нашу оборону. В этом бою прорвался через оборонительную полосу немецкий танк и угодил прямо на позиции нашей минометной батареи, раздавил один миномет и два минометных прицепа. После этого случая нам приходилось перевозить минометы на повозках в разобранном виде. Мы с разрозненными пехотными подразделениями, сдерживающими немцев, с короткими боями отходили по берегу Финского залива к Ораниенбауму. Проходя через Петергоф, я с душевной болью смотрел на удручающую картину Нижнего Парка - заброшенные фонтаны, некоторые скульптуры разбиты. К счастью, многое успели спрятать, закопать и вывезти. В Ораниенбауме уже были подготовлены оборонительные рубежи, по берегу небольшой речки. Там опять в оборону, и держали там оборону. Сумели там остановить продвижение немцев. Ораниенбаум оказался отрезанным от Ленинграда и стал плацдармом. Тяжело было. Нам большую помощь оказывал Кронштадт. Мы как раз напротив Кронштадта стояли, его нам видно было хорошо. Как начинает Кронштадт стрелять, немец сразу затихает. Только и слышно: шипение - жжжж, жжжж - снаряды летят через головы.

Уже в Ораниенбауме народное ополчение стали переформировывать в кадровые дивизии. Я попал в 10-ю стрелковую дивизию. В октябре командование решило вывести 10-ю стрелковую дивизию на другое напрвление обороны Ленинграда. Когда нас собирались днем перебрасывать в Ленинград, немец, очевидно, об этом знал. Мы сосредоточились на пирсе, подогнали самоходные баржи, начали грузиться. А он как открыл шквальный огонь по пирсу, перебил там много. Я помню, мы с товарищами успели укрыться под штабелем бревен, сидели там… И только под покровом ночи сумели нас собрать, пехоту дивизии погрузить в самоходные баржи, все были душевно подавлены пережитым днем. Погрузились без происшествий. Я уже в таком состоянии был, что не знаю… будь что будет. Завалился в трюм в этой барже на нары, решил заснуть. Нас повезли в Ленинград. Шли в темноте под носом у немцев, немцы неоднократно открывали артиллерийский огонь, но Кронштадт своей мощной артиллерией заставлял немцев замолчать.

Конечно, мы все обовшивевшие были, потому что не мылись несколько месяцев на плацдарме. Помылись в Ленинграде, сменили белье, и после этого почувствовали облегчение. Подкормили нас чуть-чуть, потому что Ленинград уже тогда был в блокаде, и особо еды не было. После этого дивизию пополнили личным составом, и нас перебросили в Невскую Дубровку и там мне пришлось побывать на Невском пятачке.

Невский пятачок

Когда мы были на Невском пятачке, мы не могли даже корректировать огонь, настолько все хорошо просматривалось и простреливалось немцами. Земля была перемешана со снегом, все было черное. Поэтому для пехоты там были очень тяжелые условия. Голод, холод. Умирали от голода и от мороза пехотинцы. На правом берегу Невы стояли в основном артиллерийские части. В ноябре 1942 года пехота нашей дивизии сменила другие пехотные части на пятачке.

В сентябре 1941 г. остатки нашего минометного подразделения, которое входило в 1-ю гвардейскую дивизию народного ополчения, вошло в регулярное армейское соединение -10-ю стрелковую дивизию. Части этого соединения были очень потрепаны в боях. Из Ленинграда через несколько дней отдельный минометный дивизион, входящий в 10-ю сд вместе с нашим минометным подразделением был переброшен на более тяжелый участок Ленинградского фронта - Невскую Дубровку. По пути на новое место боев, мы проезжали по Всеволожскому району, мимо станций Рахья, Ириновка - торфяное предприятие Ириновское, которое в этот период напряженно работало, давая топливо блокадному городу. При виде этих мест на меня сразу нахлынула масса воспоминаний о времени, проведенном здесь, когда я работал в период практики и учебы в Ленинградском техникуме по специальности электромеханика торфяных машин. воспоминания о товарищах - ребятах и девчатах нашего техникума. В одном из поселков торпредпиятия жили мои хорошие друзья с родителями - это Николай Кононов и его жена Валя, которые поженились, еще учась в техникуме. Я ничего о них не знал; а как хотелось повидаться! После войны я побывал в их семье: какая волнующая была встреча!

Находясь несколько дней в Ленинграде, до прибытия на новое место, пришлось видеть и уже испытать ужас надвигающейся блокадной зимы для населения и войск фронта. В октябре наступил голод, у жителей не было продовольственных запасов, так как никто не ожидал той блокады и суровой зимы. Город находился в полном мраке. С наступлением темноты улицы становились пустынными, да и днем очень мало появлялось людей, так как часто были обстрелы и бомбежки. Многие ленинградцы эвакуировались, и многие разъехались за город, надеясь выжить там.

Привезли наше подразделение рано утром в район поселка Невская Дубровка - редкий лесок, болотная местность. Командир взвода объявил нам, что на этом месте будут наши огневые позиции. Зима уже вступила в свои права, морозец и хороший снег. По звукам пулеметных очередей, разрывам снарядов стало понятно, что передний край рядом. Сразу приступили к оборудованию огневых позиций для двух минометов взвода. Земля на болоте - промерзлый песок с водой, как бетон. Принесли лом, кирки и стали отрывать котлован под блиндаж, ровики для минометов и ходы сообщения. Дни коротки, а нужно работы закончить засветло, так как без укрытия оставаться очень опасно - уже поблизости от нас разорвалось несколько снарядов, а так же где-то рядом, по стволам деревьев шлепались пули.

К вечеру основные работы были закончены .но многое сделать не смогли, так как сами были ослаблены, питание уже было по норме блокадного Ленинграда - 300 г сухарей и один раз горячее в виде крупяного постного супа на сутки. Морозы крепчали, а мы были одеты в потрепанные старые шинели, армейские ботинки с обмотками. Позже нам выдали старые ватники под шинель, но при сильных морозах и истощении это не спасало, солдаты постоянно мерзли.

В первую очередь в открытый и оборудованный ровик установили миномет, приведя его в боевую готовность. Для миномета разместили в нишах мины, все это тщательно замаскировали. Поблизости от боевой позиции построили землянку, котлован для которой отрыли неглубокий, всего около метра, так как глубже выступала вода. За счет двойного наката из тонких бревен мы подняли землянку еще на полметра, пространство внутри получилось не выше одного метра, а чтобы не лежать и не сидеть на голой земле, в землянку натаскали сосновых и еловых веток, получился мягкий ковер, но и высота за счет этого уменьшилась, поэтому залезать приходилось почти ползком, но внутри можно было сидеть. Постепенно жилище свое совершенствовали: установили небольшую печь-буржуйку, выведенную наружу железную трубу замаскировали, чтобы не видно было вылетавших из нее искр, особенно ночью. В углу в песке вырыли небольшую ямку, которая служила нам колодцем, воду из нее пили и иногда готовили чай. Постепенно вода в грунте высохла, чем мы и воспользовались, углубив землянку еще на полметра, что дало нам возможность свободно, не сгибаясь, сидеть в ней и даже вставать на колени. Между бревен наката уложили еловые ветки и песок, этим теплили наше логово. На бревенчатые накаты сверху насыпали сырой песок, он замерз, превратившись по крепости в бетон. Это нас спасало от прямых попаданий снарядов и мин. Были случаи, когда при сильном артобстреле снаряды и мины били по землянке, не- пробивая ее броню - ледяной песок. Сидя в землянке, особенно, неприятно было ощущать звук разрывов, вроде сидишь в пустой бочке, а но ней сверху бьют кувалдой, но и к этому пришлось привыкать. Как только начинался обстрел, так весь расчет залезал в землянку, а но команде старшего по батарее: «К бою!» расчет моментально выползал из-под нее и занимал свои места у миномета.

Наш расчет состоял из командира отделения (орудия-миномета), наводчика, заряжающего и подносчика мин. Я в то время был заряжающим. В тот зимний период наши войска неоднократно пытались прорвать оборону противника на левом берегу Невы- на Невском пятачке, а немцы также атаковали наши части, стремясь сбросить с «пятачка» его защитников. В таких ситуациях каждый день по несколько раз приходилось вести огонь из минометов всему дивизиону. До стрельбы из минометов расчет готовил мины заранее, т. е. извлекал из ящиков, чистил от смазки. навешивал заряды на хвостовик (это мешочки с порохом), вставлял патрон-взрыватель в хвостовик мины и укладывал эти мины в ровик готовыми к стрельбе. При команде: «К бою!» боевой расчет занимает свои места у миномета, а при команде: «Огонь!», когда миномет уже будет наведен на цель согласно готовых данных, я беру мину двумя руками (мина весом 16 кг), поднимаю над стволом {ствол миномета это труба выстой, примерно 1,5 м) и аккуратно, чтобы не задеть хвостовиком ствола, опускаю ее внутрь.

Очень тяжело и опасно приходится, когда ведется беглый огонь из миномета. За считанные минуты вылетает из ствола одна за другой десятки мин. В этот момент стоит сплошной грохот, а также отвратительный едкий запах сгораемого пороха, сильно нагревается ствол. Заряжающий в это время может не услышать звука вылетающей мины и в спешке опустить очередную мину в ствол навстречу еще не вылетевшей. Вот тогда может произойти самое страшное - взрыв мины в стволе. Это прямая угроза погибнуть не только заряжающему, но и всему расчету. Такие случаи, к сожалению, в дивизионе были. Кроме того, противник обычно засекал наши батареи и при стрельбе обрушивал по позициям ответный артогонь. В ноябре морозы все усиливались, а продовольствие неуклонно уменьшалось. Тяжело и опасно стоять часовым на посту, особенно ночью, в ботинках с обмотками, в ватнике, поверх налета старая, продуваемая насквозь шинель, с карабином наготове. Часовой всегда должен быть готовым ко всяким неожиданностям, были случаи, когда немецкая разведка проникала через Неву в наш тыл и делала налеты на арт. и мин. батареи, поэтому часовому нужно было постоянно быть наготове, чтобы вовремя успеть укрыться. С большим трудом мы выстаивали на посту по часу. На солдатский продовольственный паек стали давать по 150 г сухарей и одни раз горячее, обычно овсяный суп без жиров. Постоянный голод толкал нас на поиски чего-нибудь съестного. Иногда мы по очереди, по одному под арт. обстрелом отправлялись в поселок или его окрестности за дровами, так как в расположении батареи вырубать лес на дрова запрещалось, этими могли нарушить маскировку, да и лес был мелкий. Кому-то из нас удалось находить в поле под снегом замершие кочаны капусты (хряпу). В нашем подразделении командиром отделения был сержант из моряков, зимой много моряков с кораблей направляли служить для пополнения сухопутных частей. Наш сержант был справедлив, жил с нами и относился ко мне хорошо, видимо, потому, что я без разговоров выполнял все его поручения, у меня всегда были заготовлены хорошие дрова, я не курил и иногда отдавал махорку и папиросы ему. Однажды я заметил на болоте одиноко стоящее дерево, смолистая сухая сосна горит хорошо в печи, думаю, - вот будет от таких дров тепло. Вечером отправился я с топором по глубокому снегу к этой сосне, и как только ее срубил, так сразу по этому месту немцы открыли артогонь, снаряды рвались вблизи от меня и я очутился в кольце разрывов. Захватив топор, бросился наутек, мотаясь в глубоком снегу из стороны в сторону и даже ползком, с трудом вырвался из этого огненного кольца, успев скрыться в кустах. Оказалось, это одиноко стоящее дерево являлось ориентиром для немецких артиллеристов, они хорошо видели, как я его срубил и лишил их нужного ориентира для ведения артиллерийского огня.

В следующий раз, разыскивая дрова вблизи поселка, я наткнулся на засыпанную снегом убитую лошадь, правда было уже не лошадь, а только ее замершая шкура, но в то время для нас была спасательная находка. Я быстро нарезал и забрал с собой несколько кусков, а потом стал искать под снегом еще что-нибудь, не обращая, внимания на опасность, так как местность была просматриваемая и простреливаемая немцами. Увлекшись поисками я очутился в овраге, в одном-двух километрах от поселка, где увидел занесенные снегом землянки, из торчащих труб шел дымок, я постучал в ближайшую и услышал детский голос, разрешающий мне войти. Открыв небольшую дверь, я сразу ощутил, как из нее на меня пахнуло вместе с теплом тяжелым затхлым воздухом. В землянке было полутемно, из небольшого окошечка падал тусклый дневной свет, можно было различить пожилых людей: мужчину и женщину, мальчика лет десяти и девушку, все они были закутаны в разную старую одежду, в темноте их лица рассмотреть было трудно. Вместо кровати сделаны нары, на которых сидели и лежали обитатели землянки, небольшой стол, в углу печь буржуйка и еще какой-то домашний скарб. Оказалось, что это семья из Ленинграда. Когда началась война, эти люди приехали к родственникам в Невскую Дубровку и вместе с другими жителями поселка сделали в этом овраге землянки, надеясь на то, что здесь безопаснее, чем в поселке, хотя и землянки часто подвергались обстрелу. Их небольшие запасы продуктов быстро таяли, но они надеялись на скорый исход войны. Я был потрясен увиденным, мне стало так и жаль, что я решил без раздумья отдать им замерзшие куски лошадиной шкур, которые можно было использовать в пищу. Было заметно, как они обрадовались моему подарку. Когда я уходил, меня проводила эта девушка, звали ее Нина. Тут я увидел, что Нина была одета в большие старые валенки, зимнее пальто старого покроя явно взрослого человека, на голове ушанка, в этом виде она выглядела очень смешно и жалко, но главное, что меня поразило - ее худое и бледное лицо, которое показалось мне красивым. Я, конечно, растерялся и не знал, что говорить. Она рассказала, что с ней ее брат, а пожилые люди - дядя и тетя. Они жили в Ленинграде на Моховой улице, там она училась в десятом классе, отец их на фронте, а мать погибла в Ленинграде. Я очень кратко рассказал о себе, Нина еще раз поблагодарила меня и просила, если можно, навестить их. Я был так расстроен и тронут увиденным и этой неожиданной встречей, что даже не заметил, как дошел до своей огневой позиции. Хорошо, что я не забыл по дороге еще отрезать кусок лошадиной шкуры для своих ребят. Командир отделения встречал меня недовольным и отчитал за задержку, так как он всецело отвечал за меня, но увидев, что я принес кусок шкуры, подобрел и прекратил меня ругать.

Отстояв на посту или освободившись после стрельбы из минометов, промерзнув до костей, мы залезали в свою спасительную землянку, где от буржуйки было тепло, а от коптилки светло, это было короткое блаженство. Лежа на мягкой подстилке из хвои, мы часто вели разговор о еде, кто когда и что ели и сможет ли еще раз досыта и вкусно поесть, этими разговорами мы только разжигали аппетит, пользы для голодного от этого было мало. Принесенную мною шкуру разрезали на кусочки, обработали ее в огне, выскоблили, хорошенько вымыли, потом сложили в котелок с водой и сварили на буржуйке, вот только соли у нас почти не было. Не помню, сколько времени варилось наше варево, но помню, какой аромат стоял в землянке при этой процедуре! Содержимое в котелках охлаждали, и получался прекрасный аппетитный студень, только блаженство для нас было кратким.

Наши подразделения по причине экономии мин стали стрелять реже, времени свободного было достаточно и мне удавалось с разрешения сержанта два раза сходить за дровами и остатками замершей шкуры. Используя свои подходы , я ухитрился и сходить в овраг, где расположились беженцы. Я с нетерпением ждал встречи со своей новой знакомой, кроме того, мне хотелось чем-то помочь.

От своего блокадного пайка, конечно я оторвать ничего не мог, к счастью в то время мое некурение спасало мне жизнь, а также избавляло от многих болезней. В наш продовольственный паек курево - махорка или папиросы и даже, для поддержания организма, по сто грамм водки. Иногда нас по одному направляли часовыми охранять землянку командира дивизиона или еще какого-нибудь важного начальника. Были случаи, когда я знакомился с ординарцем, который одновременно был и поваром командира дивизиона. У начальствующего состава был хороший паек, от него многое перепадало и ординарцу, а ему только не хватало курева и водочки, воспользовавшись этим я отдавал долю ординарцу в обмен на остатки обеда начальника, иногда возле их блиндажей удавалось находить выброшенные еще съедобные луковицу или картофелину, вот таким путем я поддерживал свой организм от полного истощения. Готовясь пойти к своим новым знакомым я припасал кое-что из этих продуктов для передачи им. Мне еще раза два удалось навестить беженцев в заброшенных землянках, каждый раз я с радостью нес им свое «угощение» - 2-3 мороженные картофелины, 2-3 луковицы, кусочек хлеба, остаток мерзлой лошадиной шкуры. Они этому были безмерно рады, их положение все ухудшалось, были совсем ослаблены, не могли далеко отходить от землянки даже за дровами. Страшно было смотреть на их изможденные, закопченные лица, но даже в таком виде моя незнакомка казалась мне красивой. Они все еще надеялись на спасение. Встречи наши были весьма коротки, она дала мне свой ленинградский адрес, надеясь на встречу после войны.

Конец декабря, морозы под 30 градусов, из минометов стреляли редко и только по указанию командира дивизиона в случаях отражения атак немцев. Наши войска готовились к наступлению. Стала действовать дорога жизни, проложенная по льду Ладожского озера и питание солдат намного улучшилось на паек стали давать по 250-300 г хлеба, сахар, на обед «баланду» привозили в кухне на лошади. Солдаты подходили с котелком к месту прибытия кухни, солдат-повар черпаком отливал в протянутый котелок положенную порцию, а ложка у каждого солдата всегда была при себе воткнутая в ленту обмотки, солдаты стремились съесть содержимое котелка как можно быстрее, чтобы выпросить еще и добавки, но, к сожалению, не всем это удавалось. Некоторые голодные солдаты, чтобы наполнить чем-то свой желудок, добавляли в котелок с «баландой» воду, от этого весной они начали опухать и умирать, кроме того, выдаваемый на день паек некоторые съедали за один присест или же обменивали его на курево, этим обрекали себя на болезни и голодную смерть. Смешно и грустно вспоминать процедуру дележки дневного пайка между солдатами отделения. Командир получал паек на все отделение, потом раскладывал его на равные порции по числу солдат, одному из нас поручалось, отвернувшись, выкрикивать фамилию любого солдата. Сержант в это время клал тот или иной паек, а названный солдат забирал эту порцию. Все порции делались почти точно равными, но каждому казалось, что какая-то из них обязательно больше другой, поэтому такая процедура всех устраивала, и все были довольны результатами.

Новый 1942 год я встречал часовым на посту по охране миномета и землянки с моими товарищами. Стоял сильный мороз, светила луна, поблескивали звезды. Тишину нарушали только звуки пулеметных очередей, а небо освещали вспышки часто пускаемых воюющими сторонами осветительных и сигнальных ракет. Чтобы выдержать и не замерзнуть в течение моего часа, я все время ходил по траншеям и ходам сообщения и этим согревался, прислушивался, осматривался, думал о доме, родных, товарищах, домашнем уюте, тепле, еде. Я никак не мог забыть мою случайную знакомую, надеялся встретиться с ней. Иногда с «большой земли» приходили от тружеников тыла посылочки с теплыми вещами, одна из таких попала в наше отделение. Содержание посылки мы поделили между собой, мне достались теплые носки, а другим - рукавицы, шарф и другие вещи, все были рады этой дорогой о нас заботе. В подаренных носках я обнаружил небольшое письмецо написанное детской рукой, письмо девочки из города, название которого не помню. Она благодарила и воодушевляла нас, защитников Ленинграда, и обещала лучше учится, я послал в ответ письмо - солдатский треугольник, но ответа не получил.

Шел январь 1942 год, морозы не ослабевали. Однажды командир батареи, старший лейтенант (фамилии не помню) появился в нашем отделении. и почему-то, определил меня к себе на наблюдательный пункт.

На фронте командиры подразделений всегда для себя в разведчики подбирали более надежных солдат. Комбат почти постоянно был на своем наблюдательном пункте и с батареей держал телефонную связь. С ними находился один солдат, который именовался разведчиком, в его обязанности входило обслуживание командира батареи, топка печи в землянке, а главное ведение наблюдения за противником и охрана НП, с этим заданием он не справлялся, правда днем еще приходил солдат; выполнивший обязанности связиста. Так я стал при командире батареи вторым разведчиком.

Наш НП находился в 500 метрах от расположения минометной батареи, на крутом, заросшим кустами мелким лесом, берегу Невы, впереди - ледяное поле, подступы к берегу заминированы. Наблюдательный пункт оборудован небольшой землянкой, на четырех человек, с легким покрытием, ровик с амбразурой, из которой можно было наблюдать за ледяным покровом реки и противоположным левым берегом, на котором укрепился, зарывшись в землю, противник. НП был оборудован в 600 метрах левее Невского плацдарма, т.е. - «Невского пятачкам, напротив нас, за рекой, торчали силуэты полуразрушенных корпусов электростанции 8-й ГЭС с ее черными зловещими трубами. Фактически наш правый берег был передним краем для нас и нашей пехоты со сплошными окопами, небольшими землянками, в которых располагались солдаты, обороняющие позиции. Траншеями были связаны командирские пункты стрелковых подразделений и частей, узлы с пулеметными точками, из которых вели огонь пулеметчики, артиллерийские наблюдательные пункты - вот это был наш оборонительный рубеж - передний край обороны.

Правый наш берег со всеми его обитателями немцы обстреливали из всех видов имеющегося у них оружия, особенно беспокоил нас пулеметный и ружейный огонь, так как расстояние между нами было небольшим и пули достигали наш берег быстрее, чем зу выстрела. В хорошие ясные дни особенно было опасно выходить из укрытия, немцы нас хорошо видели и вели прицельный снайперский огонь, пули свистели над нашими головами, шлепались о деревья и нашим укрытиям. Иногда немцы проявляли наибольшую активность, ведя по нашим позициям арт. и минометный огонь, в это время мы залезали в наши норы-землянки и отсиживались, пока не стихал огонь.

Нам было видно, как хорошо немцы укрепили свои позиции - сплошные глубокие разветвленные траншеи, никакого движения, крепкие бетонные стены 8-й ГЭС скрывали подходы и командные пункты.

В новых условиях службы на НП во много раз увеличивалась опасность и напряжение, особенно изматывало ночное дежурство на посту в мороз. Мы с товарищами делили ночь и день пополам, днем по несколько часов удавалось поспать и отдохнуть в теплой землянке, хорошо, что днем нам помогал приходящий с батареи связист, а главное в наших условиях улучшилось питание. Рано утром я или мой напарник брал термос и бежал метров 500 на батарею за горячей едой, куда входил скудный дневной продовольственный паек. Днем всякое хождение в районе переднего края прекращалось, так как было очень опасно, можно попасть под пулеметный огонь противника, а также демаскировался передний край. Опасно и страшновато было стоять на посту наблюдательного пункта ночью, когда знаешь, что перед тобой никого нет, кроме противника, а он коварен, достаточно было ему незамеченным преодолеть ледяное поле Невы, как мог очутиться перед ним. Особенно тревожны и опасны темные ночи, когда плохая видимость даже при спуске осветительных ракет Немцы использовали это время, стараясь заслать разведку в наш тыл. в отдельные такие ночи неожиданно открывалась беспорядочная стрельба с обеих сторон, взлетали осветительные и сигнальные ракеты, стараясь пробить ночной полумрак над Невой. В этот момент на переднем крае все находятся в повышенной боевой готовности и так всю ночь идет перестрелка, а утром выясняется, что на каком-то участке, группа немцев пыталась провести разведку, и, наоборот, в светлые ночи стоит зловещая тишина, которую нарушают периодические пулеметные очереди и одиночные ружейные выстрелы, С напряжением прислушиваешься и внимательно всматриваешься в снежную пустоту реки, слышно, как иногда от сильного мороза раздается, словно выстрел, треск льда, реже слышны хлопки осветительных ракет, бесшумно падающих в снег Нас с товарищем, как разведчиков, пожалели и выдали старенькие валенки и полушубки, конечно, эта одежда мало нам помогала, так как организм был ослаблен, а морозы - 30 градусов.

Наши войска, находящиеся в направлении Невской Дубровки, по всем признакам в январе 1942 года готовились к прорыву обороны противника, главный удар прорыва планировался через «Невский пятачок». Для этого скрытно от противника, командование заменяло воинские части на плацдарме новыми свежими силами, перебрасывали легкую артиллерию, боеприпасы, технику. Уже в то время стали применять артиллерию, выдвигая ее орудия на прямую наводку, так же было надумано выдвинуть и минометы как можно ближе к обороне противника, считая, что огонь в этом случае будет более эффективным. С этой целью вышестоящее командование приказало нашему командиру батареи переправиться по льду на плацдарм с целью изучения возможности переброски двух минометов и установки их на плацдарме для ведения стрельбы с ближнего расстояния. Мы с товарищем собрались сопровождать нашего комбата, захватив на несколько дней сухой паек, имея при себе по карабину с патронами. К вечеру были у места форсирования реки, но перебраться на «пятачок» было не так-то просто. На берегу, в двух замаскированных землянках, размещался комендант переправы со своим небольшим штагом, они строго проверяли документы при переходе на плацдарм, организовывали охрану, сопровождение переправляющихся и т.д. Пройдя проверку, мы ждали в одной из землянок команды коменданта к переходу по льду, но, к сожалению, погода прояснилась, небо очистилось от туч, и ночь стала светлой, что сделало невозможным наш переход. Нам пришлось ждать почти сутки, только к следующей ночи поднялся ветер, пошел крупный снег, ночь стала темной и видимость для противника сократилась до нуля. Из укрытий на переправе стали появляться группы вооруженных, навьюченных тяжестями солдат. Спешно образовывались группы по несколько человек с сопровождающим (проводником), который вел группу по проложенному по льду коридору (полосе), талью он мог знать маршрут движения и не мог сбиться в темноте или попасть на мину. Наша группа, в десять человек, бесшумно вышла среди ночи на лед. Проводником был молодой солдат, предупредивший нас, чтобы при движении никто не курил, громко не разговаривал, не бряцал котелком, внимательно следил за его командами и подаваемыми им знаками, а при опасности обстрела или осветительной ракете ложиться в снег или следовать дальше. Стена ночной мглы и идущим обильным снегом полностью перекрыла видимость для немцев, но они тоже знали, что в такое ненастное время может быть движение по льду и постоянно открывали артстрельбу по местам переправ, но это было не прицельная, а беспорядочная стрельба. Взлетали осветительные ракеты, которые в темноте тускнели, не освещая ярко местность, падали в снег, в тот момент приходилось приостанавливать движение и ложиться. Шли гуськом, не отставая, так как за десять шагов не было видно идущего впереди человека. Беспорядочный обстрел противником переправ часто достигал цели, от разрывов снарядов и шальных пуль в рядах переправляющихся появлялись убитые и раненые. Вот впереди нашей группы разорвался снаряд, движение приостановилось, все машинально попадали в снег, проводник у образовавшейся воронки-полыньи поставил свои вешки, чтобы никто не провалился в прорубь, наше движение продолжалось по вновь прокладываемому маршруту в глубоком снегу. Ширина реки в этом месте была, примерно, шестьсот метров, а затратили на переход мы около часа, к счастью, у нас не было потерь. По прибытии на плацдарм нас встретил солдат коменданта, проверив документы и отметив наше прибытие, направил вместе с комбатом в штаб-землянку стрелковой части для согласования нужных вопросов. Проводник, прибывший в нашей группой, вновь собирал группу для переправы на правый берег, которая в основном состояла из раненых, обмороженных и санитаров, тащивших на волокушах-корытах убитых и тяжело раненых. До утра в одной из землянок вместе с находившимися там солдатами мы в полулежачем положении смогли подремать, а с рассветом из траншеи увидели удручающую картину.

Из траншеи высовываться было очень опасно, что затрудняло сделать хотя бы небольшой обзор местности. Невский плацдарм представлял из себя крошечный кусочек отвоеванной у врага нашей земли (около 2-х км. по фронту и менее км вглубь), он был изрыт траншеями, заполнен землянками, блиндажами, огневыми точками и даже несколькими зарытыми в землю легкими танками. Здесь находились медицинские пункты, узлы связи, командные пункты Территория «пятачка» простреливалась вражеским пулеметным и ружейным огнем. Чтобы добраться до какой-нибудь огневой точки, до штаба части, принести воды из реки или доставить термосы с горячей пищей, приходилось ползти. Плацдарм был настолько «населен», что почти вражеский снаряд вызвал у защитников его потери. Но и это не все, воины, как и жители осажденного города, жили и воевали на голодном пайке. В конце ноября да декабре месяце красноармейцы получали только 250 гр. Хлеба (сухарей). По несколько дней они не видели ни грамма жиров и мяса, совсем не ели овощей. Зима была суровой, а истощенный организм плохо сопротивлялся холодам, случалось, что в траншеях находили замерших. И в этой тяжелеющей обстановке люди совершали сотни, тысячи подвигов, каждый, кто воевал, кто был на Невском «пятачке», мог считаться героем! На плацдарме постоянно шли бои, то за расширение его или прорыв обороны противника, а то за сдерживание атак немцев при попытках уничтожить защитников «пятачка», ликвидировать плацдарм.

Уже сутки, как мы находились на плацдарме, наше возвращеи задерживалось из-за ясной погоды. Командир батареи согласовал все вопросы с командованием стрелковой части. Из-за погоды нам пришлось трое суток быть защитниками плацдарма. Постоянное наше местонахождение была землянка-траншея с огневой пулеметной точкой, неоднократно с бойцами пехоты приходилось вести из своих карабинов огонь по переднему краю в момент опасности. Наш продуктовый паек был на исходе, мы испытывали все трудности, лишения и опасности наравне с защитниками плацдарма. Снега на территории «пятачка» почтя не было, так как он весь был перемешан с землей. В землянке, где мы находились, было грязно, тесно, холодно, печурку разрешали протапливать только ночью, чтобы дымок не демаскировал пулеметную точку. Кроме того, в землянке было темно, правда, солдаты додумались, как устранить эту гнетущую темноту, самым примитивным средством освещения были обрывки телефонного кабеля. От гари и копоти, чада, испускаемых при сгорании этих «светильников», лица людей становились черными, белыми оставались только зубы, да блестели глаза, такими выглядели и мы.

В ночь на четвертые сутки с ухудшением погоды нам удалось выбраться из этого ада, с таким же трудом и опасностью перебрались через ледяное поле на наш правый берег.

Невский плацдарм - это крошечный участок земли, но значение его в истории блокады Ленинграда, в сражениях по прорыву блокады было очень велико. Наличие плацдарма на левом - берегу Невы мешало переброске вражеских войск через Неву, он стал трамплином для прорыва блокады и соединения с войсками Волховского фронта, отвлекал большие силы групп армии «Север» от подготовки штурма Ленинграда с запада.

Возвратившись с задания, мы были не только уставшие, подавленные, но и порядком грязные. К нашему счастью в этот день была баня для личного состава батареи. Баня устраивалась обычно через 10-15 дней. Это была просторная полуземлянка для одновременного мытья десяти человек, с холодным тамбуром для раздевания, печь из бочки давала тепло, пока ее топили, в помещении баян было прохладно. Выдавали чистое белье, а верхнюю одежду помещали в железные бочки, которые на костре сильно нагревали, если и заводились насекомые в одежде, то от такой температуры в бочках они погибали, так нас спасали еще от одной опасности - тифа

Вскоре я заболел, видимо простыл в бане или при нахождении на «пятачке», с высокой температурой несколько дней пролежал в землянке нашего отделения. Спасла молодость, вскоре уже был в строю. Все это время мне не давали покоя мысли о моих знакомых беженцах в землянках. Как обычно, под видом похода за дровами, я решил посетить их. Хотя и был я очень слаб, но благополучно прошел весь путь. Подходя к землянкам, я почувствовал тревогу, заметя, что из труб не шел дымок, подходы занесены снегам, не видно никаких следов, во многих землянках открыты двери и выброшены разные вещи. На душе у меня уже не тревога, а смятение. Не помню, как очутился у знакомой землянки. Здесь тоже двери были открыты настежь и выброшены наружу старое тряпье - ведра, кадушки и прочее. Заглянув внутрь, я пришел в ужас, там все было перевернуто, вероятно, кто-то что-то искал. Присмотревшись, я увидел, что на нарах лежали замершие прикрытые тряпьем тела людей, в лицах которых я узнал своих знакомых, они лежали, прижавшись друг к другу, пытаясь, видимо, как-то согреться. Жестокость времени - голод и холод сыграли свою роль. Увиденная трагическая картина с замерзшими людьми в землянках окончательно вывела меня из равновесия.

На обратном пути мне было так тяжело, что я не мог сдержать слез и думал: «Неужели на их землянки кто-то напал?» Но нет, вероятно, разграбление произошло после их смерти. Долго еще я не мог успокоиться от увиденного и пережитого, но жизнь продолжалась, и каждый житель и защитник блокадного города боролся за свою жизнь!

В феврале месяце стихли морозы, героически действовала Дорога жизни, в войсках прибавили продовольственные пайки. На нашем участке фронта напряжение боев не спадало, продолжались бои местного значения, войска скрыто готовились к прорыву обороны противника, а значит и к прорыву блокады.

Я продолжал быть на НП при командире батарей в качестве разведчика. В один из дней февраля рано утром, я возвращался с обедом с нашей батареи на НП, на дорожке, по которой приходилось ежедневно ходить за обедом кому-то из нас двоих. Были участки, которые противник часто обстреливал. Обычно эти места мы преодолевали бегом, и вот, когда я очутился у опасного участка, немцы открыли огонь, я старался бегом вырваться из зоны обстрела, но не успел этого сделать, так как вблизи меня разорвались два снаряда, взрывной волной меня отбросило на землю. Обстрел прекратился, я лежал в снегу весь обсыпанный землей, не смог подняться, голова болела и гудела, в ушах звон, все тело от удара болело, пробирала дрожь. К моему счастью вскоре появились два солдата-телефониста, которые от взрыва устраняли порыв телефонных кабелей, они помогли мне добраться до расположения нашей батареи. Термос, что я нес, был разбит. Телефонисты говорили, что на этом месте в тот же день были ранены еще два солдата. Из расположения батареи меня, контуженного, увезли в медицинский санитарный батальон № 111, расположенный в лесу за поселком Невская Дубровка.

В медсанбатах поступивших раненых, контуженных и больных долго не держали, и через несколько дней меня перевезли в полевой фронтовой госпиталь, где установили, кроме всего прочего еще и цингу. У меня стояла высокая температура, опухли ноги, и не было аппетита. Госпиталь находился в лесу, это были большие парусиновые палатки, попав сюда, я почувствовал, что словно очутился в раю после ада - чистая постель на раскладушках, тишина и покой, молодые сестры относятся к больным душевно, намного лучше кормят. Правда, мне не нравилось часто пить настой из хвои, он был горький, но это были такие необходимые витамины. Пока я находился на излечении в госпитале, нашу 10-ю стрелковую дивизию и отдельный минометный дивизион перебросили из района Невской Дубровки на Карельский участок фронта. После окончания лечения в госпитале, по моей просьбе меня направили в мою часть и мое подразделение, куда я добирался самостоятельно.

Дивизия моя была уже на Карельском перешейке, на формировании и отдыхе. Мне предложили поехать в минометное училище, и я согласился. Так я попал в минометное училище в Пензу. Через Ладогу перебирались по Дороге Жизни.

Курская битва

Во время Сталинградской битвы нас хотели всех из училища направить на фронт, но очевидно, перелом был достигнут и без нас. Первая битва, в которой я принял участие после училища - сражение на Курской дуге.

После напряженной десяти месячной учебы в Пензенском минометном училище, в мае 1943 г. нам, выпускникам-курсантам присвоили звание лейтенантов с вручением погон, которые только что ввели в Советской Армии, и направили по разным фронтам. Центральный фронт стал моим.

Наш поезд мчался к фронту с редкими остановками, Из товарных вагонов в которых мы ехали, раз довались песни и шутки, на первый взгляд, беззаботных ребят, уже побывавших в жестоких боях с фашистами и не раз смотревшим смерти в лицо. В пути с эшелоном с вновь испеченными офицерами происходили и, приключения, иногда трагические для многих моих сверстников, так и не доехавших до фронта - эшелон при приближении к линии фронта неоднократно подвергался бомбежкам.

В июне месяце отдел кадров Центрального фронта направляет меня в район г. Ливны в распоряжение 21-й отдельной минометной бригады, которая там формировалась, и так я стал командирам взвода управления штаба 131-го минометного полка этой бригады. Наша бригада в момент начала Курской битвы еще формировалась, стояла в Ливнах, и нас пополнили Студебеккерами. Проходимость у Студебеккеров и Шевроле была большая. Мы не таскали минометы на прицепах, а возили прямо в кузове в разобранном состоянии, чтобы не возиться. Поэтому у нас была большая маневренность. Были ящики большие, в них минометы в разобранном виде грузились, и все. Мы были в РГК, и поэтому, где прорыв, нас туда бросали. 140 тяжелых минометов - это же лавина огня. В Курской битве впервые мы поражали танки - когда они шли лавиной, то мы на них обрушивали град мин, и были попадания, танки горели.

Стояли минометы на удалении примерно километр, полтора, место выбирали в ложбинке или низменности какой-нибудь.

Я в то время был командиром взвода управления полка, оандиром взвода разведки я стал уже под конец войны. Командир взвода управления - интересная должность. Во-первых, у меня в подчинении разведка и связь - радио и проводная связь. Мы искали место для НП, за ночь готовили его, вели наблюдение и т. д. Полк придавался какой-то стрелковой части или соединению, и мне нужно было связаться с этим полком. Сложность была в том, что дают на карте точку, где КП этой стрелковой части, и зачастую неточно. Мы должны были ходить и искать. И порой попадали к немцам, причем в тыл.

В первых числах июля 1943 г. наша 21-я отдельная минометная бригада резерва Центрального фронта ночью была поднята по тревоге и в составе 4х полков, в том числе и 131го минометного полка, оснащенная новой техникой на новых американских автомашинах "студебеккерах",совершила марш и прибыла на фронт, сосредоточившись во второй полосе обороны 307й стрелковой дивизии в районе г. Малоархангельска. Еще на марше, далеко до места сосредоточения, была слышна артиллерийская канонада, видны зарева пожарищ, движение войск с боевой техникой. На душе была тревога. На нашем пути часто встречались сплошные траншеи и другие оборонительные сооружения, готовые к использованию нашими войсками в случае вынужденного отступления, это резервные оборонительные эшелоны фронта. 5 - 7 июля 1943 г. - начало боевых действий полка в составе 21-й минометной бригады в самых горячих участках фронта - совхоз "Прогресс", г. Малоархангельск, Поныри, Ольховатка и др. участки. Наша часть, как к другие полки бригады, в период многодневных боев командованием часто перебрасывалась на разные наиболее горячие направления линий фронта Курско-Орловсжой дуги. Вместе со стрелковыми частями и другими родами войск приходилось испытывать и горечь отступлений от первой линии обороны и радость наступлений в это жаркое лето.

Наша отдельная минометная бригада в составе четырех полков вошла в состав войск усиления, в ночь была переброшена из-под г. Малоархангельска в район Понырей и Сновы для усиления обороны войск на Ольховатском направлении. Полки бригады заняли огневые позиции в дер. Сновы, где шли атаки наступающих войск противника.

131-й минполк занял огневые позиции в 1 км. юго-западнее Понырей на скошенном чистом поле. Позиции были оборудованы в одну линию в 4 метрах миномет от миномета. Старший на батарее был один на весь полк. Поле казалось "мертвым", такова была маскировка, Каждый минометчик понимал: от этого зависела жизнь или смерть. Обстановка сложилась тяжелая.

Авиация противника в течение 2 часов бомбила все лощины и даже мелкие кусты, но огневые позиции не пострадали. Утром двинулась лавина танков, их гул и лязг гусениц сотрясал землю. Все минометы полка (их было 36) обрушили огонь на танковую лавину. Огонь настолько был мощным и удачным, что даже мы были восхищены. После 40 минутного огня, и огня других артиллерийских частей, когда дым рассеялся, можно было наблюдать как танки были остановлены, рассеяны и многие горели, не один танк не дошел до нашей обороны. Полком было выпущено примерно 980 мин. Боекомплект мин подходил к концу. Пехоты было очень мало, отсутствовали и другие рода войск. Многие минометы раскалились докрасна и не могли вести огонь. Но противник продолжал продвигаться вперед, несмотря на огромные потери, в живой силе и технике. Бои у Понырей по своему накалу были даже сильнее, чем у Ольховатки. Все полки бригады были сведены вместе и заняли огневые позиции в логу у д. Горелое. Все 144 120-миллиметровые миномета обрушили огонь на врага и положили его пехоту.

Днем и ночью шли непрерывные и тяжелые бои. Один из многих участков переднего края нашей обороны, куда мы прибыли ночью, был самым горячим и ответственным в одном из направлений Курско-Орловского выступа. Мы в траншеях переднего края. Перед нами поле, стеной стояла готовая к уборке спелая пшеница. В нескольких десятках метров, перед нами, находились замаскированные траншеи переднего края противника, за ними виднелась станция Поныри, особо выделялась полуразрушенная водопроводная башня, остальные постройки закрывала зелень деревьев. Передний край немцев можно было наблюдать через стереотрубу, сквозь колосья стоячей пшеницы, во время минутного окружающего затишья, а в остальное время - грохот орудийных раскатов, взрывов снарядов и мин. Воздух был насыщен пороховой гарью, дымом горящей пшеницы, пылью, трудно было дышать, пекло солнце от его лучей негде было спрятаться, мы молили о дожде. Чистое небо на войне не всегда в радость для солдата, вот и сейчас вереница пикирующих бомбардировщиков с крестами на крыльях: появились над нашими боевыми порядками Расположенные, где-то, в оврагах зенитные батареи открыли: огонь, расстроив их боевой строй. Неожиданно в воздухе, как метеоры, появились наши серебристые ястребки, они врезались в строй вражеских стервятников, загорелся один, потом второй "мессер", сбрасывая в беспорядке свой смертоносный груз. Вражеские самолеты беспорядочно удирали. Но высоко в небе еще продолжался воздушный бой между истребителями, можно было наблюдать, что превосходство нашей авиации было очевидным. Когда шел воздушный бой, казалось, что на земле стихал накал артиллерийской дуэли, видимо, в это время взоры воюющих сторон были обращены в небо, все переживали, наблюдая за этим боем. И опять земля задрожала, от порохового дыма кружилась голова, свист пуль и снарядов не давал нам возможности высунуться из траншеи, часто снаряды врага попадали по траншеям, пехоту и нас спасало фигурное расположение траншей и небольшие укрытия, но и это спасало не всегда и не всех. В траншеях лежали убитые, а раненые постоянно своим стоном напоминали о себе.Раненых и убитых днем из траншей вынести было невозможно, и только с наступлением темноты их отправляли в тыл.

Солнце палит, нещадно хочется пить, но вода из фляжек давно выпита, а из траншей не выйдешь, даже обед надо ждать до прихода ночи, да и есть в такое пекло не хочется. Обстрел переднего края противником усиливается и порой переходит в шквал огня. По траншее проходит команда - приготовиться к отражению атак фашистов, это уже вторая атака с утра. Командир стрелкового батальона дает нам и артиллеристам, поддерживающим на этом участке пехоту, указание, куда обрушить огонь, чтобы сорвать атаку врага. Наш командир дивизиона по телефонной проводной связи которая часто прерывается, но нашими отважными: связистами в круговороте разрывов снарядов в смертельной опасности для них, восстанавливается, дает на минометные батареи дивизиона команду: "дивизион, по цели №1 беглый огонь." И через считанные секунды десятки 120 мм. мин обрушиваются по скоплению фашистов.

Наблюдаю через стереотрубу, видимость плохая, все в дыму. Противника не видно. С левого фланга усилился пулеметный и автоматный огонь, бойцы в траншеях заняли свои места и спешно готовили каждый свое оружие: гранаты, пулеметы, противотанковые ружья. Артиллерийский и пулеметный огонь противника не дает возможности наблюдать за ним, увеличилось число раненых и убитых. Слева от нас слышен приглушенный шум танков и несколько их силуэтов появляются из лощины, но из-за дыма они просматривались с трудом. За танками бежали люди - это фашисты, они стреляли на ходу и прятались за броней танков - фашистская атака началась. Открыла массированный огонь наша артиллерия и минометы. Замаскированные маскировочными сетками разных калибров пушки вели прямой наводкой огонь по танкам. Ракетные залпы, выпущенные эрэсы по врагу содрогали землю, она дрожала от взрывов их снарядов. Артиллерийская дуэль заставила нас укрыться в траншеях, так как снаряды летели с двух сторон, опасность угрожала со своей стороны и со стороны противника.

В какие-то минуты удавалось наблюдать за полем боя. Массированным и точным огнем артиллерии атака немцев была сорвана. Перед нами горели два танка, остальные спешно отошли назад, пехота врага была частично уничтожена, а частично укрылась в своих траншеях.
Артиллерийская канонада не смолкала до позднего вечера, до позднего вечера передний край находился под большим нервным напряжением. Только когда начало смеркаться огда спала жара, и повеяло ночной прохладой - зашевелилась траншея переднего края. Люди как бы вновь ожили после кошмарного дня. С наступлением темноты стали в термосах подносить горячую пищу, чувствовалось, что пехота повеселела, послышалось бряцание котелков, приглушенная перекличка растерявшихся в траншеях солдат. Наступила небольшая передышка. Ночь коротка, а надо до рассвета пополнить боеприпасами защитников переднего края, вывести раненых и убитых, всех накормить горячей пищей и выдать сухой паек, заменить некоторые воинские части свежими силами, переместить боевые порядки артиллерийских минометных батарей, сосредоточив больше сил там, где предполагалось новое наступление врага.

Часто световыми ракетами противник освещал передний край, тогда оживление на переднем крае прекращалось и с наступлением темноты опять начиналось. Пулеметными огненными трассами, орудийными вспышками, снопами светящихся брызг от разрывов снарядов озарялась ночная мгла.

Вот рядом у соседа, на правом фланге, слышна усиленная пулеметная и артиллерийская перестрелка, в воздух беспрерывно взлетают осветительные ракеты, вероятно, противник обнаружил нашу разведку и обрушил на нее огонь. Ночь проходит быстро и напряженно, но и она была небольшой передышкой, для солдат переднего края. За ночь была сделана перегруппировка войск, пришли из резерва свежие, хорошо оснащенные части, ближе к переднему краю подтягивалась артиллерия. Чувствовалось, что что-то затевается, с утра надо ожидать наступления наших войск.

После ожесточенных боев на участке пос. Поныри, где немцы понесли большие потери: и вынуждены были, занять оборону, а где-то и отступить. Все полки минометной бригады, в том числе и 131-й мин полк, до рассвета снялся с огневых позиций и срочно был переброшен на другое угрожающее для нашей обороны направление - Ольховатское.

Обстановка на некоторых фронтовых направлениях была очень напряженной, быстро меняющейся, а иногда и неясной. Отдельные стратегически выгодные для наступающих участки, неоднократно переходили яз рук в руки противоборствующих сторон. Непредсказуемая, быстро меняющаяся обстановка, в которой иногда штабы частей не успевали разобраться и своевременно доводить до мин. дивизионов приказы, приводила к ненужным потерям и жертвам, как случилось с одним из дивизионов, получившим приказ, срочно, к такому-то времени, занять огневые позиции на окраине одной из деревень. Дивизион на автомашинах "студеббекер" побатарейно, рано утром въехал в назначенную деревню и неожиданно попал под пулеметно-ружейный огонь немцев, а одна из машин была подбита из орудия прямом наводкой и загорелась, минометный расчет полностью был выведен из строя, имелись убитые и раненые. Оказалось, что буквально, до прибытия дивизиона к указанному месту, немцы выбили, наши обороняющие части, которые отошли на фланги, и противник занял эту деревню. Дивизиону с трудом удалось избежать дальнейших потерь, в этом помогло резко пересеченная оврагами местность, благодаря которым, автомашины скрылись от обстрела противника. Или еще один из многих трагических случаев, когда в одном из переездов на НОВОЕ место боев автомашины рассредоточено двигались ночью по проселочной дороге. Дороги эти вблизи боевых действий ранее минировались, как нашими войсками, так и немецкими в период наступления и отступления их. Перед наступательной операцией саперы разминировали местность, но кой-где остались еще необнаруженные мины и одна из машин наехала на замаскированную мину. В ночной мгле и тишине вдруг над этой машиной раздался взрыв, так было неожиданно, что все посчитали, что попали под обстрел немцев, из-за неясности причины взрыва создалось у водителей машин растерянность и замешательство, автомашины стали спешно разворачиваться, в это время и вторая машина тоже налетела на мину, опять над машиной раздался взрыв. Решено было до рассвета автомашинам с этого места не трогаться, и только с рассветом все машины без потерь покинули проклятое место. Разобравшись, установили, что мины немецкие “прыгающей” конструкции, при наезде на мину она срабатывает, взрывающее устройство взлетает вверх в воздухе взрывается, поражая сверху, в основном живую силу. В этом трагическом случае пострадали два минометных расчета, не обошлось и без погибших.
131-й мин. полк в определенное приказом ему время, ночью, прибыл на новое место и с рассветом развернул свои огневые позиции, скрытой от противника лощине. В Орловской обл. много оврагов и: лощин.

Наша группа, во главе с командиром 131 мин. полка подполковником Ромзиным, в составе начальника разведки полка (фамилию забыл), меня - ком. взвода управления штаба полка, двух разведчиков с помкомвзвода (старшим сержантом Веретновым Георгием), двух радистов с радиостанцией, двух связистов с катушками воздушного кабеля, до утреннего рассвета направились на КП стрелковой части, которую 131 и минполк должен поддерживать минометным огнем. НП стрелкового полка размещался в конце деревни, которая фактически полностью сгорела. КП стрелкового полка размещался в подвалах сгоревших домов, подходы к нему были тщательно замаскированы, поблизости и мы подобрали для нашего командира полка КП и НП, наш подвал или погреб размещался в таком месте, откуда обзор местности был очень ограничен. На КП нам стало известно, что выбитый с этих стратегических рубежей противник сосредотачивает большие силы, в том числе и танковые, намереваясь отбить оставленные им важные позиции. Полностью разбитая, сожженная деревня была пуста, все замерло, никаких движений, но это только казалось, на самом деле, на этом небольшом участке заняла оборону почти целая дивизия. Обороняющиеся, используя естественные особенности местности, сумели искусно упрятать в земляных рвах свою боевую технику и все тщательно замаскировать, что с трудом можно было распознать готовую к бою орудие или самоходную установку, готовую вести огонь прямой наводкой, а пулеметные и противотанковые расчеты замаскировались в русских печах, погребах, ровиках. Местность, где мы заняли КП, незадолго до нашего прихода была с боями освобождена от противника, еще дымились остатки деревянных домов, торчали кирпичные трубы от русских печей, разбросана масса разбитой как нашей, так к немецкой техники - танки, орудия ,и даже, кой где неубраны воюющих сторон трупы. Здесь были тяжелые бои. Противник налетами и методически вел арт. обстрел местности, постоянно в воздухе крутился немецкий самолет разведчик "фокке-вульф" ("рама" так ее называли солдаты). После ее полетов обязательно начинался противником арт. обстрел или бомбежкой самолетами мест скопления, передвижения войск и оборонительных узлов. Когда прилетала "рама" и начинала "крутиться" над нашем обороной, то с КП раздавалась команда:- "воздух", по этой команде прекращалось всякое движение, усиливалась маскировка, по самолету разведчику немедленно открывали огонь зенитные батареи или прилетали наши ястребки и "раме" приходилось поспешно удирать.

Оборудование КП для нашего командира полка заняло немного времени, используя для этого остатки сгоревших домов, доски и. другом подсобный материал, нашей работой командир полка остался доволен. Иногда приходилось делать для него землянку из бревен в 3-4 наката, к утру, к его приходу, с установленной связью, КП было готово. В настоящее время подполковник Рамзин большее время находился на КП стрелковой части, с которой связаны были ходами сообщения. Установив стереотрубу в замаскированном ровике, мы приступили к наблюдению, налаженная связь работала бесперебойно.

В середине дня на КП появились старшина полка и ординарец командира полка, они притащили на себе обед в двух термосах и особо приготовленный обед для комполка, преодолев 2 км под постоянным артобстрелом. Выглядели они грязными, мокрыми от пота, усталые и испуганные, нам было их состояние понятно. Наш комполка подполковник Рамзин часто был выпившим, и в таком состоянии у него проявлялось самодурство, необдуманные решения, опасные для жизни других. По его решению приходилось неоднократно участвовать в разведке боем, проводимой подразделениями стрелковой части, или требовал достать для него немецкие трофеи, готовить особый обед с выпивкой и т. д. Впоследствии, после освобождения г. Речиц его отстранили от командования полком. Впееи нашего КП заняли оборону передовые стрелковые подразделения, противник находился в 1,5-2х км. В 2х км. позади нас в оборонительных полосах тоже разместились войска. С нашего КП обзор местности был плохой, тем более, расположение противника. Чтобы дополнительно о нем узнать, комполка дает нам команду выдвинуться как можно ближе к позициям немцев и наблюдением разведать его расположение и огневые точки. Идем - я, сержант Веретнов и один разведчик (фамилию не помню). Вооружившись двумя автоматами, взяв по паре гранат, мы двинулись по намеченному направлению, предстояло преодолеть 500-800 метров, опасных метров.

Перед нами в основном ровная местность, изрытая воронками, с редкими кустами и перелесками, на нашем пути окопы, замаскированные огневые точки с пулеметами и противотанковыми ружьями, врытые в землю отдельные противотанковые орудия. Все это было готово к бою, а пока молчало.

Преодолевали свой маршрут перебежками, пережидая обстрел и опять перебежки, пробежав метров 100, попали под сильный обстрел, на пути нас спасли небольшие замаскированные окопы с ячейками, не разбираясь, мы плюхнулись в эти спасательные для нас окопы. Как оказалось, здесь разместился пулеметный расчет пехоты. Нашему визиту хозяева этой огневой точки не проявили радости и потребовали, чтобы мы как можно быстрей их покинули, т. к. это было боевое охранение, а мы могли их демаскировать. Как только закончился арт.налет, так мы ползком покинули это спасительное место, в стороне ложбины подобрали в кустах место, откуда приступили к наблюдению за противником. Впереди нас была нейтральная полоса, до немцев один километр. Наблюдение затруднялось, мешали кусты и перелески. Б бинокль можно было видеть на опушке леса а кустов земляные прерывистые насыпи, это его окопы, из-за зелени просматривались две передвигающиеся самоходные установки, видимо,"фердинанды". Большего нам не пришлось увидеть, т.к. противник в основном был скрыт лесной зарослью. Неожиданно, в нескольких метрах перед нами, разорвался снаряд, блеснула вспышка с опушки леса, звук выстрела долетал до нас на несколько секунд позже, чем сам снаряд. Не успели опомниться, как через несколько секунд раздался уже позади нас второй взрыв снаряда, мы поняли, что попали в вилку и третий снаряд будет наш. Моментально бросились в сторону, не успели скрыться в небольшой ложбине, как третий снаряд разорвался вблизи нас, в том месте, откуда мы успели отбежать.

Небольшим осколком попало мне в скулу, образовалась кровоточащая царапина и кроме того, меня и сержанта легко оглушило. Вероятно, заметили и открыли огонь из САУ прямой наводкой по нашему расположению. Возвращались мы до своего места расположения с такой же опасностью и трудностями, как и добирались вперед. О своих разведрезультатах я доложил ком, полка, подполковник ожидал от нашей разведки большего, а большего нам сделать не удалось. День проходил относительно спокойно без наступления и атак противника, по-видимому, он накапливал силы, делал разведку, прощупывал слабые места в нашей обороне. Наша оборона кроме арт.обработки немцами, усиленно подвергалась обработке и с воздуха, вот со стороны солнца, высоко в небе, появилась армада бомбардировщиков. Они шли в нашу сторону, при подлете к линии оборонны по самолетам из глубины обороны открыли огонь зенитные батареи,

С появлением бомбардировщиков над расположением наших войск, обороняющиеся с тревогой ожидали бомбового удара, но самолеты прошли над первой линией обороны и обрушили бомбовый удар на вторую оборонительную полосу по боевым порядкам артиллерии, скоплениям войск, резервам фронта. В этот период активно действовала наша истребительная авиация. Высоко в воздухе завязался бой с истребителями сопровождения. Строгий строй бомбардировщиков был нарушен, бомбы падали бесприцельно, но и не обошлось без потери наших войск. Два самолета противника падая, горели, остальные уходили восвояси в рассыпную. Но успокаиваться было рано. В небе появилась "рама" - самолет разведчик-"фокке-вульф". "Рама" летала с целью разведки местности и корректировки артогня немцев. Самолет-разведчик улетал, и вскоре появлялась пикирующие бомбардировщики "юнкерс", они цепочкой, один за одним, пикировали на выбранную ими цель. При таких налетах авиации, в основном страдал на оборонительных рубежах тот, кто себя демаскировал. Наши ястребки прилетали с опозданием, когда самолеты противника отбомбив и, обстреляв, улетали.

Такое напряжение продолжалось до вечера, когда начало смеркаться, все ожидали передышку, но ее не было, противник всю ночь вел арт. огонь. постоянно освещая передний край обороны световыми ракетами. Наша артиллерия тоже не молчала, активно вела огонь из глубины обороны, подавляя действующую артиллерию противника.

В ночном небе послышался еле уловимый звук моторов легких ночных бомбардировщиков, как мы называли их "кукурузниками", а немцы называли "русс фанера",действительно, эти самолеты конструкции Поликарпова. За название конструкции не ручаюсь, были сделаны они из фанеры и ткани, для их взлета и посадки требовалась небольшая площадка как кукурузное поле или огород. Летчиками на этих самолетах были женщины. Ночью в небе их невидно и они летали на небольшой высоте. При полетах над противником они сбрасывали бомбы по видимым им целям. Этим они очень беспокоили немцев и наносили ощутимые потерн, иногда от "кукурузников" доставалось и нашим обороняющимся. По всей вероятности, ночной бомбардировщик терял ориентировку в темноте, и вместо территории противника сбрасывал бомбы на свою оборонительную полосу. Поэтому мы тоже старались в это время соблюдать маскировку, и были в готовности спрятаться в укрытии.

Летняя ночь очень коротка и все ждали с рассветом наступления противника. Командованию стало известно приблизительное время наступления немцев, и было решено упредить врага. С утренним рассветом, на час раньше запланированного немецкого наступления, наши войска открыли массированный артогонь. Все артиллерийские и реактивные системы второй линии обороны, размещенные на ней, начали артподготовку. Трудно передать словами, что происходило в это время на земле и в воздухе, казалось, что таким артогнем можно уничтожить все живое, но несмотря на такой массированный артогонь, немцы продолжали с меньшей эффективностью вести контрартиллерийский огонь. По силе его артогня можно было судить, что он еще силен.

30-40 минут стоял невообразимый гул, воздух наполнился пылью и пороховой гарью. Нас и наших обороняющихся спасала земля, в которую своевременно зарылась пехота и вся техника. Артиллерийский и минометный огонь, а так же огонь эрэсов с большой интенсивностью велся с обеих воюющих сторон. Войска, занявшие оборону в первой его полосе, в это время активности не проявляли, чтобы заранее не раскрыть всю систему обороны.

В небе, на бреющем полете, появилось несколько звеньев наших штурмовиков, Ил-2 были грозой для немецких танков, они подлетая к немецким позициям, открывали огонь из своих пушек и крупнокалиберных пулеметов, кружась над противником, поливали их свинцовым дождем. Небо над полем боя патрулировала наша истребительная авиация, не давая возможности действовать немецким пикирующим бомбардировщикам. Задачей нашего высшего командования была - измотать, обескровить врага. Но несмотря на массированные действия наших войск с применением массы техники, полностью парализовать фашистскую армию не удалось, крупная группировка войск противника двинулась в наступление. Мы из своих укрытий могли видеть картину боя очень ограничено, урывками, т.к. разрывы снарядов, свист пуль, поднятая пыль застилала видимость. Урывками через стереотрубу было видно, как несколько танков приближалось к нашей обороне, скрываясь за их броней, бежали группы немцев, ведя огонь из автоматов. Танки, двигаясь, с хода вели огонь по видимым им целям. С приближением танков и пехоты, наша оборона, словно после спячки, ожила. Открыла огонь артиллерия прямой наводки, маневрируя из укрытий ведет огонь по движущим танкам самоходные установки. Не смолкали залпы "катюш", эрэсы своей огневой мощью приводили в ужас немецкую пехоту. Страшное орже для пехоты были и наши 120 мм минометы. Все четыре минометные полка бригады поддерживали своим огнем обороняющиеся части на этом ответственном рубеже. Противник был очень силен, своей мощью он сумел нанести значительный урон нашим обороняющимся частям, но прорвать оборону не смог Несколько танков дошли до первых траншей обороны, но были остановлены артиллерией прямой наводки, один танк подорвался на мине, второй горел от прямого попадания снаряда, остальные отстреливаясь пятились назад, уцелевшая пехота немцев, скрываясь за танками, отходила к своим траншеям. ОЧЕНЬ мало нам пришлось увидеть из своих укрытий. Целый день шли ожесточенные бои на нашем участке фронта. Упреждающим артогнем, артподготовкой, действиями авиации наши войска смогли ослабить силу наступления противника, сорвать его планы, нанеся большие потери, он был вынужден отойти, занять оборону и отказаться от повторной атаки.

От нашего командования я узнал, как сложилась обстановка на другом участке обороны нашего рубежа, противнику ценой больших потерь удалось на узком участке потеснить наши обороняющиеся части, но полностью прорвать оборону он не смог, введя резервы наши войска после ожесточенных боев смогли восстановить положение. Немецкие войска отошли на свои прежние позиции и заняли оборону, понеся большие потери. Вскоре минометные полки нашей 21й минометной. бригады перебросили на другие горячие участки Курской дуги для поддержки минометным огнем обороняющиеся стрелковые соединения фронта.

5 августа 1943 г. приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Сов. Союза тов. Сталина объявлена благодарность 21й отдельной минометной бригаде РГК за участие в освобождении г. Орла. 10 августа 1943г. Приказом НКО № 261 21 отдельная минометная бригада была переименована в 35-ю гвардейскую отдельную минометную бригаду РГК 1- го Белорусского фронта.

Бои в Белоруссии

В нашу теплую, уютную избу, где мы отдыхали с отделением разведка взвода управления полка, которым я командовал, в средине дня прибыл посыльный и сообщал, что ст. лейтенанта Мужикова вызывают в штаб полка, я понял, что надо готовиться опять к выполнению какого-то задания. В штабе, который находился в фургоне автомашины, начальник штаба майор Орлов ознакомил меня с приказом командира полка полковника Рамзина, где говорилось, что ст. л-ту Мужикову осуществить связь с командиром стрелкового полка, уточнить местоположения подразделений этой воинской части и выяснить обстановку на рубеже боевых действий стрелковых подразделений. Приказ для меня был ясен, осталось его выполнять, жаль было покидать теплое помещение, где мы отдыхам после тяжелых переходов и боев, опять надо идти навстречу смертельной опасности. Вместе с разведчиками ст. сержантом Смоляниновым и мл. серж Кобзевым, радистом серж. Мурзиным, за плечами которого висела переносная радиостанция. Мы вышли из своей деревни на исходе дня, предстояло пройти около пяти километров до предполагаемого места расположения пехоты. Шли ускоренным шагом, надеясь до темноты найти «царицу полей». Дорога проселочная идет по лесу, иногда встречаются, когда-то и кем-то, вырубленные участки этого леса, прошли полпути. Решили сориентироваться по карте я местности, идем правильно, но что-то не то, вдоль дороги видим несколько фундаментов от домов и печи с кирпичными трубами сожженной деревни. По карте есть такая деревня, по всей вероятности эта деревня была сожжена еще в 1911 году немцами. л так, на нашем пути уже невстречэлось никакого жилья. День на исходе, смеркается, в метрах ста еще можно различать деревья, кусты, падает снежок, под ногами легкий хруст льда. От снега отражался уходящей дневной свет, чувствовалась усталость, мы уже должны были, по нашим расчетам, подойти к месту расположения пехоты, но странно, что нет выстрелов, нет осветительных ракет, а без этого передняя край не живет. Мы насторожились, лес кончился, одни кусты. Укрылись маскировочной плащ-палаткой и еще раз при освещении ручного фонарика по топографической карте проверили свое местонахождение, все правильно, должен быть передней край, но где он? После небольшого совета между собой, решили двигаться по дороге вперед искать нашу пехоту. Пройдя метров триста, вышли на открытое от зарослей поле, перед нами на небольшом расстоянии вырисовывались небольшие холмики, и на них стали периодически то появляться, и тут же исчезать редкие силуэты людей, которые никаких действий против нас не проявляли, но нас явно заметили и за нами вели наблюдение,

Странное поведение этих людей, неясная обстановка, фронтовая тишина насторожили нас до предела, на душе было тревожно, оружие свое держали в готовности, могли быть любые неожиданности. Посчитав, что возможно это наша пехота, т. к., уж очень спокойно они себя ведут по отношению к нам, мы решили подойти ближе к ним и выяснить обстановку. Как только наша группа очутилась в нескольких шагах от траншей, перед бруствером, который нам показался холмами, люди, что выходили на бруствер, исчезли в траншее, и в этот же момент темноту прошили в нашу сторону трассы ружейных и автоматных очередей. Мы тоже не растерялись, бросили в них несколько гранат. К счастью, наступила вечерняя темнота, видимость была очень плохая, а так же сбоку были отдельные кусты, куда мы и бросились бежать. В голове стучала одна мысль - как можно быстрее отбежать от противника, так как не исключено, что нас могут преследовать. Видимо, стрелявшие по нам из траншей потеряли нас из виду, продолжали бесприцельно стрелять вдоль проселочной дороги. Мы бежали в сторону от дороги, прикрываясь кустами, не открывая ответного огня. В небе появилась осветительные ракеты, освещая путь нашего бегства, уже слышны разрывы мин и снарядов, заработал пулемет, мы продолжали бежать все дальше от дороги. Я был одет в светлый полушубок, это тоже нас спасло от смертельной опасности, т.к. когда мы подошли близко к траншеям, то немцы, увидев мой белый полушубок, и нашу группу, поняли, что это неожиданно появилась советская разведка, и своей стрельбой не дали нам возможности зайти к ним в траншею, попасть в их объятия. Светлый мой полушубок одновременно служил в темноте ориентиром для моих солдат, которые не отставая от меня бежала в темноту все дальше от пуль и разрывов снарядов. Сколько и куда мы бежали некогда было за этим следить, нам важно было как можно быстрей оторваться от противника, вдобавок к этому, казалось, что нас немцы преследуют. И вот через какое-то время почувствовали, что находимся вне опасности, стрельба осталась позади нас. Замедлив бег, от усталости нервного напряжения мы попадали, как подкошенные, решили сориентироваться и определить свое местонахождение, в темноте при бегстве потеряли ориентировку, сбились с маршрута. После некоторого изучения по карте местности и поведения противника, поняла, что попали за линию переднего края немцев. Оказывается в этом месте сплошных траншей переднего края не было, а были отдельные участки траншей сохранившихся еще с 1941 года и в настоящее время .т.е.в 1943 году эти отдельные участки немцы использовали, заняв их для обороны. Местность заросла кустами, многие траншей засыпалась землей и поэтому в темноте при бегстве мы, не заметив, пересекли их и оказались за траншеями, т.е. за линией переднего края, в тылу врага. При подходе к переднему краю немцев наших войск здесь мы не встретили, видимо, они еще не подошли или сосредоточились где-то в другом месте. Немцы реже, но продолжали обстреливать территорию, но уже противоположную нашему маршруту, мы отходили скрытно подальше от переднего края, т.к. световые ракеты своим освещением могли наше присутствие выдать. Отойдя километра полтора-два в темноте заметили, в поле, среди кустов, развалившееся небольшое сооружение, замерли в кустах, направили к этому сооружению серж-та Смолянинова, который был одним из смелых и опытных разведчиков, хорошо владевший оружием, он, ловко пробираясь среди кустов, исчез в темноте, с большой тревогой мы ожидали его возвращения, минут через двадцать из темноты раздался легкий свист, яз нас кто-то ответил тем же, это вернулся СМОЛЯНЙНОБ, он доложил, что перед нами, в метрах ста, находится груда развалин почти сгнившего сарая (ранее было гумно) вблизи него опасностям не наблюдается и оно может послужить для нас временным укрытием, не раздумывая, мы двинулись к нему. Когда приблизились к этому казавшемуся для нас сооружением, увидели, что это действительно груда сгнивших бревен, кусок еще сохранившейся в одном углу соломенной упавшей крыши. При внимательном осмотре нашли, что можно под этот кусок крыши ползком залезть, спрятаться на время от дождя и передохнуть. В нашем убежище пахло затхлой, сгнишй соломой. Несмотря ни на что, это казалось для нас настоящей находкой. Мы уточнили, что в километрах двух от нас обозначилась линия фронта, в наступившей темноте особенно были видны изредка взлетавшие осветительные ракеты, трассы пулеметных очередей, обстановка для нас создалась чрезвычайно сложной. Где-то в стороне от нас, слышался шум моторов движущихся, по-видимому, по дороге автомашин, в минуты затишья доносился и лай собак, вероятно, недалеко был населенный пункт. Надо ждать рассвета, чтобы лучше изучить окружающую обстановку. После всего случившегося с нами, все были так физически и психически утомлены, что не могли стоять на ногах, сразу в разных позах уткнулись в гнилую солому и крепко заснули, мне пришлось дежурить и вести наблюдение из нашей берлоги, хотя и я не меньше других испытывал переутомление, ночью через каждые два. часа наше дежурство менялось, так что я смог передохнуть, правда, этот отдых для меня был относительным. Постоянно просыпался, прислушивался, проверял дежурного часового, ночью мы не только отсыпались, но к смогли засечь несколько действующих огневых точек, т.к. в темноте особенно хорошо

заметны орудийные вспышки, на карту были занесены расположения минометных и орудийных батарей, которые, вероятно размещались на противоположных окраинах деревни.
Под утро, чуть забрезжил свет, мл. серж. Кобзев будучи часовым, срочно разбудил меня я сообщил, что по направлению к нашему расположению движется какой-то предмет, похожий на повозку, мы были все на ногах готовые ко всем неожиданностям. При внимательном наблюдений поняли, что из темноты вырисовывается повозка на колесах, т.к. слышно было в утренней тишине постукивание колес, фырканье лошади и даже доносились отдельные фразы двух человек. Надо было принимать срочное решение, если занять оборону и принять бой, то можем выдать себя завязавшейся перестрелкой, поблизости передний край немцев да и населенный пункт, откуда немедленно могут прибыть фрицы, и нам конец. Быстро созрело решение, мы скрытно отошли от нашего укрытия и в метрах пятидесяти залегли в кустах, ведем наблюдение, автоматы и гранаты готовы к бою. Повозка приближается все ближе и ближе, ее уже отчетливо видно, а так же лошадь, двух фрицев, которые громко разговаривали, но к нашему счастью немцы проехали мимо сарая по мало проезжей заброшенной дороге идущей в сторону переднего края. Вероятно, они везли завтрак солдатам, надо было ожидать их в обратном направлении, так что мы не спешили к своему логову.
Рассветало, но видимость была плохая, туман, моросил дождь, наша одежда порядком вымокла, пробирала дрожь. Минут через сорок заметили возвращение повозки, но с одним солдатом, вот он остановился поблизости от нашей развалины-сарая, что делал, нам не видно, и через несколько минут тронулся на повозке в направлении к деревне и вскоре скрылся в тумане. Еще одна опасность, считаем, миновала. Скрытно возвращаемся к сараю там под обвалившимся кусками соломы можно скрыться от скрой погоды. Местами туман рассеялся, погода стала проясняться и мы могли лучше наблюдать за окружающей местностью, ясно уже вырисовывалась в трех-четырех километрах деревня, перед деревней дорога, по которой продолжали двигаться в направлении на запад машины, повозки как одиночные, так и иногда небольшими колоннами, и подтвердилось место расположения арт. и мин. батарей засеченных нами ночью. По карте мы сориентировали наше местонахождение, разобрались и в расположении переду него края противника, Так же подтвердилось, что линия обороны не сплошная, в отдельных болотистых местах, по-видимому, размещены отдельные точки-посты, что для нас было очень важно при выходе из западни. Вся обстановка, выявленная нами, была нанесена на карту. Я беспокоился, что до сих пор мы не смогли связаться по радиостанции с нашим штабом, т. к. не было хорошей антенны, радист постоянно пытался наладить связь. С трудом установив антенну, наконец, услышали но радио нужные нам позывные. Мы кодом сообщили ту обстановку, в которой очутились, а также расположение обнаруженных нами в тылу целей. Нас поняли и дали указание выбираться любыми путями из места нашего нахождения. Для нас стояла очень сложная задача. Как выбраться из тыла переднего края немцев. Наши продукты, состоящие из скудного сухого пайка, были на исходе. Изрядно промокли и продрогли, подсушиться не было возможности, но несмотря ни на что, отчаяния у ребят не было, все надеялись на лучший исход выхода из тупика.

Наблюдение за окружающей местностью беспрерывно и внимательно продолжалось, пока большой опасности для нас не наблюдалось, противник на передней крае вел себя спокойно, периодически делал арт. и мин. налеты по территории расположения наших войск, слышалась стрельба из стрелкового оружия.

В это время года дни короткие, но нам казался наш день вечным, и мы были роды, когда стало смеркаться. Я решил приступить к осуществлению нашего плана выхода из западни. Посылаю разведчиков ст. сержанта Смолянинова, мл. сержанта Кобзева к участку переднего края, где велась редкая ружейная стрельба. Вероятно, это болотистое место, необходимо было еще раз проверить и найти более безопасное место, где можно было бы проскочить линию обороны врага. Разведчики проверили исправность автоматов, взяли по две гранаты, и еще раз получив указания, растворились в уже наступавшей темноте. Прошло какое-то мучительное время, время напряженного ожидания, мы внимательно всматривались в тьму, прислушивались к стрельбе немцев, боясь, как бы не обнаружили наших ребят.

Разведчики вынулись без приключений и доложили, что они нашли болотистый участок, где траншей и охранения не обнаружили, смогли даже углубиться по болоту на сто метров, но этот проход немцами простреливается и освещается периодически световыми ракетам, а днем, видимо, и простреливается. Болото было с кочками, вода между ними подмерзла, но ненадежно. Они сориентировались в направлении, куда лучше в темноте уходить если попадем под обстрел или нас обнаружат. и так, мы решили до рассвета, утром начать переход. Оставалось четыре часа на отдых, не считая по часу дежурства часовыми. Наш отдых был, конечно, не отдых, все были в думах как невредимыми проскочить опасный участок. В четыре часа все были на ногах, еще раз проверили свою готовность к броску. До рассвета было еще далеко, в это время светало часов в семь утра, темного времени для нас было достаточно, чтобы преодолеть эту опасную зону. Сориентировавшись в направлении движения, мы снялись с места укрытия и скрытно, в ночной мгле, направились в сторону противника, только с его тыльной стороны. Нашей группе пришлось затратить около часа на преодоление примерно двух километров трудного пути. Мы шли, не теряя друг друга из вида, преодолевая и глубокие канавы, кустарники. Иногда останавливаясь, прислушивались, ориентируясь по огненным вспышкам и световым ракетам немцев. Все чаще стал попадаться кустарник, под ногами мох, хлюпает вода, мы поняли, что входим в болото, а это значит и вход в опасную зону. Огненные пулеметные трассы, трассирующие ружейные светлячки пролетают над нами, периодически световые ракеты дают нам возможность не терять направление движения и друг друга, к нашему счастью мы не встречаем на пути огневые точки и засады, т.к. в болоте фрицы сидеть не любили. Стараемся двигаться по болоту почти бегом, под ногами кочки, вода, кусты это все снижает темп движения. Неожиданно мы очутились на почти чистом от кустов месте, взлетает осветительная ракета, которая нас освещает как днем, падаем, между кочек вода со льдом, в нашу сторону усилилась стрельба, вероятно, нас заметили, все чаще и чаще свист пуль рядом с нами, время отсчитываем секундами. Как только осветительная ракета скрывается за лесом, и поляна погружается во тьму до нового ее взлета, нам удается подняться и преодолеть какой-то небольшой участок и опять падать при следующем освещении поляны ракетой. Так сделано несколько бросков, конец поляны и мы скрываемся в кустах, ракеты продолжают освещать нам путь, немцы не успокоились, обстреливают уже из минометов наш путь, слышны разрывы сзади нас, усиленно обстреливали поляну, которую мы успели проскочить. Одной из мин, разорвавшейся в воздухе от соприкосновения с ветками дерева, повредило радиостанцию и легко ранило радиста в руку. Так рация спасла ему жизнь. Рассветало, шел небольшой снежок, после почти часового изнеможенного мотания по болоту под пулями и снарядами нам, наконец, удалось выскочить из болота и попасть на проселочную, заросшую кустами в мелком лесу, дорогу. Стрельба осталась позади, мы ушли из опасной зоны. Отдышавшись и оправившись от пережитого, перевязали раненую руку радиста, определили свое местонахождение по карте, после чего, тронулись по этой дорожке в нужном нам направлении. Ноги с трудом передвигались, одежда намокла, но в движении было не так холодно. Прошли с километр, как вдруг нам наперерез из укрытия выскочили три вооруженных человека,нправив на нас автоматы, скомандовали "стой, руки вверх" Нам не оставалось ничего, как подчиниться этой команде. Один из вооруженных людей подошел ближе к нам, держа на изготовке направленный на нас автомат, а двое других стояли в метрах десяти тоже с автоматами на изготовку, сразу распознать этих людей было трудно, т. к. они были; в масхалатах, но я понял, что это наши. Они забрали у нас наше оружие, три автомата, мой пистолет и гранаты. Один из них, видимо старший, стал спрашивать кто мы и откуда, я показал свое удостоверение личности, которое, к счастью, оказалось со мной и объяснил, кто мы. В сопровождении этих лиц направились по дороге вглубь нашей территории. Пройдя полтора-два килом, так же неожиданно окриком остановил нашу группу вооруженный солдат, видимо, часовой, старший из сопровождавших нас отозвался, назвав свой пароль. После этой задержки нас подвели, к землянке, из которой вышел майор-командир батальона стрелковой части и попросил меня зайти в землянку. Это был командный пункт батальона. Командиру батальона я доложил о действиях нашей группы, подробно показал по карте обстановку и расположение немцев, а также разведанную нами обстановку в тылу противника. Командир батальона поблагодарил нас за очень нужные и ценные для стрелкового полка разведданные о противнике занимающего оборону перед стрелковым полком. Нам дали часа два отдохнуть в землянке и привести себя в порядок, по радиостанции батальона нам разрешали связаться с нашим штабом 131мин. полка, я доложил, где мы находимся, и какие будут нам указания. Начштаба по рации выразил нам недовольство уа то, что мы долго молчали и не извещали, об обстановке, в которой находились, нам приказали явиться в штаб минометного полка и, что нашу часть перебрасывают на другой участок фронта.

Только к вечеру мы смогли добраться своим ходом до штаба нашего полка. По прибытии я доложил все подробности о том, в какую сложную обстановку мы попал я, наши действия и разведданные добытые нами. Командир 131 мин. полка, в то время был полковник Рамзин, очень неуравновешенный, грубый, часто был под градусом. Так вот он, основательно не разобравшись, по чьей вине мы попали в эту историю, сделал мне хороший разнос. Полк отдельными колоннами на, автомашинах начал движение по проселочным дорогам к новому месту расположения, где ожидалось наступление наших войск, а нас ожидали новые фронтовые смертельно опасные приключения.

Через несколько дней меня вызвал к себе уполномоченный по полку от "смерш" (военная контр разведка) капитан Колесников, он интересовался: каким путем мы оказались в тылу у противника? Не было ли это сделано нами умышленно, т. е. чтобы перейти на сторону к немцам. Из моего доклада он сделал вывод, что переход переднего края был неумышленным, а если бы я попал один без свидетелей в тыл врага, то мог бы ожидать меня трибунал, который мог квалифицировать это как бегство и сдача немцам. А такой поучительный случай был, одно время ко мне во взвод прибыл рядовой (фамилию забыл), который будучи старшим лейтенантом, трибуналом был разжалован в рядовые, за то, что случайно, по нелепости, попал в тыл противника и не мог выйти обратно несколько дней, но с трудом выбрался и вот попал под трибунал и это ему еще повезло получив такое " легкое" наказание, могло быть намного хуже.

После прошедших многих лет, в 1978 году, на встрече с ветеранами мин. бригады в городе Новозыбкова, я спросил у бывшего начальника "смерша" капитана Колесникова о том далеком по времени случае, и он ответил, что мы тогда легко отделалась, могло быть намного хуже. На этой встрече был и бывший наш командир полка полковник Рамзин, он был уже в годах и из армии в годы войны уволен за пьянку, так при беседе с ним он отвечал, что ничего не помнит.

В конце марта 1944 года в Белоруссии после страшного снегопада (описанного мною в воспоминаниях "На безымянной высоте") наши части перебросили южнее на сто километров па другой участок прорыва. Снег быстро таял, и дороги автомашинами размесили в сплошную грязь. Наша машина, как я писал раньше, сгорела при обстреле немецким самолетом, и нам пришлось воспользоваться автомашиной из 210-го минометного полка, чтобы добраться до назначенного места. В автомашине находились: лейтенант Буштедт, капитан С. Лебедев - начальник арт. снабжения, старшина Всеволод Столяров, ст., лейтенант Ежик, мой разведчик Сапун Б. С., сержант Мясников и я.

Проселочная дорога проходила по лесу. Наша автомашина "Студебеккер" легко преодолевала дорожные ухабы и грязь, мы приближались к месту прорыва обороны немцев, все ближе слышалась стрельба и разрывы снарядов.

Наша группа неожиданно наткнулась на лесной поляне на позицию тяжелых реактивных снарядов, в спешке покинутых отступающими немецкими частями и готовых к пуску по нашим войскам. Осмотрев поляну со снарядами и оценив обстановку, мы решили отправить нашу находку обратно немцам и этим оказать помощь пехоте.

Это были снаряды реактивного действия, весом около 30 кг, имеющие "голову" и метровый трубчатый хвост. Снаряд запускается без всяких направляющих приспособлений от электрозажигания, т.е. к хвостовому взрывателю подведен провод от электробатарейки (карманного фонарика). Достаточно замкнуть электроцепь, как сработает взрыватель, и ракета - снаряд взлетит. Дальность полета его 1-1,5 км.

10 снарядов уже находились в готовности к пуску в сторону наших войск. Каждый из них размещался в деревянном реечном ящике в вырытом под 45° и глубиной 0,5м ровике, остальные 10 снарядов были в штабелях. До арт подготовки оставалось около часа, а нам предстояла большая работа: каждый ровик перекопать, развернуть снаряд с ящиком по направлению расположения противника каждый ящик привязать проволокой к кольям, чтобы он не улетел вместе со нарядом, подвести проволочки к хвосту снаряда - все это так нас заняло, что мы забыли о себе и не приготовили место для укрытия, Поляна была небольшая, с редкими соснами, к нашему счастью, до нас был подготовлен неглубокий, по грудь, ров, к которому нами были подтянуты от снарядов топкие проводя.

Время подготовки артиллерии к нанесению артиллерийского удара истекло, закончилась пристрелка по целям, в то же время противник начал обстрел отдельных участков расположения позиций артиллеристов, Мы только успели подготовить к пуску десять снарядов - "скрипух", так их называли наши солдаты из-за скрипа, издаваемого при пуске. Вблизи от нас на поляне, все чаще стали разрываться снаряды немцев, и особенно было опасно, когда взрывались при соприкосновении его взрывателя с ветками деревьев, при взрыве осколки разлетались сверху и с большой силой поражали цели на земле, в особенности страдала живая сила. При очередном артналете приходилось падать и укрываться от разрывов за стволами ближних деревьев.

Увлекшись своей работой, мы не заметили, как время истекло, и началась артподготовка. Справа от нас заработали "катюши", их звук и дым, поднявшийся над лесом, окончательно известил нас о начале прорыва обороны немцев.

Противник, не ожидавший артподготовки, в первые минуты затих, но, опомнившись и придя в себя, начал "огрызаться", стараясь подавить нашу артиллерию, чаще и чаще стали падать снаряды возле нас.

Из нашей группы капитан Лебедев и лейтенант Буштедт при сильном обстреле успели заскочить в ровик, который был единственным укрытием для всех нас. Кто-то кричал им: "Давай, пускай!", и они, подключив проводочки к электробатарейке, сделали пуск первого снаряда. Мы попадали на землю, как только с нашей площадки раздался оглушительный шум, поднялся столб порохового дыма, и послышался пронзительный скрипучий звук - это полетела в сторону немцев выпущенная нами первая ракета-снаряд. Мы услышали раздавшийся из-за леса глухой взрыв - это в районе переднего края немцев разорвался наш тридцатикилограммовый "гостинец".

Передний край от нас был в одном километре, так что мы слышали из-за леса разрывы снарядов, треск пулеметов, бой на переднем крае. Не успел рассеяться дым от первого пуска, как полетели второй и третий снаряды. За сплошным шумом, пороховым дымом, который поднимался выше леса, невозможно было вести счет пускаемых снарядов. Буштедт и лейтенант, находясь в ровике, четко работали, успевал подключать батарейку к проводкам очередных ракет. Мы бегали по площадке, несмотря на град осколков от разрывов немецких снарядов, то поправляя реактивные снаряды, то подсоединяя провода к ним. Немцы, заметив дым, поднявшийся над лесом, почувствовав силу взрывов «своих» снарядов на переднем крае и хорошо зная расположение этой батареи, открыли сильный артиллерийский огонь по нашей поляне, отдельные снаряды и мины противника, цепляясь за ветки деревьев, взрывались и обрушивали сверху на нас град осколков; снаряды взрывались на земле, срезая стволы деревьев, разнося в щепки ящики, разбрасывая по сторонам оставшиеся в штабелях реактивные снаряды.

В очередном массированном артиллерийском налете, я успел упасть под дерево, стараясь укрыться за его стволом, все было в пороховом дыму, голова кружилась, в ушах стоял звон, от запаха гари и сгорвего пороха тошнило. Вот я с трудом сбросил с себя часть сосны, которая была срублена взрывом снаряда и упала на меня. Неподалеку лежал без движения мой разведчик солдат Сапун, его спину изрешетило осколками, мой полушубок на спине также был в нескольких местах разорван осколками, он, по-видимому, спас меня.

Старшину Столярова контузило. Капитан был тяжело ранен осколками в спину. Лейтенанту Буштедту срезало у правой руки большой палец, когда он подсоединял электробатарейку к проводам, сбило шапку, и на лбу образовалась здоровая шишка от небольшого осколка, который попал ему под кожу и застрял там, к счастью не повредив череп. Мы втроем вытащили капитана из ровика и оттащили в сторону от площадки в заброшенное небольшое укрытие, туда же отнесли тяжело раненого солдата. Кто-то из нас сбегал за автомашиной, которая стояла в укрытии, и, погрузив раненых, отправили их в санчасть. Нам слышно было, как артиллерия перенесла свой огонь вглубь обороны противника. Мы узнали, что наша пехота прорвала укрепленную оборону немцев!

При встрече с заместителем командира 131 минометного полка, мы узнали, что командир стрелкового полка, которого поддерживали минометным огнем два минометных полка 35-й гвардейской минометной бригады при прорыве обороны, поблагодарил нашу группу за находчивость и оказание помощи в прорыве обороны нашим частям путем пуска немецких реактивных снарядов.

Десять реактивных немецких снарядов, запущенных нами, поразили несколько целей в обороне немцев, нанесли значительный урон живой силе фашистов. После прорыва обороны немцев наши войска двинулись на запад, впереди предстояли новые тяжелые бои.

В лесах Белоруссии. Разгром группировки немцев в районе Бобруйска.

Летом 1944 года войска 1-го Белорусского фронта стремительно продвигались по Белорусской земле. Вводя крупные армейские соединения в прорванные участки обороны противника, создавая угрозу окружения немцев на отдельных участках наступления, как это случилось под городом Бобруйском, где в кольце окружения оказалось до 40 тысяч немецких вояк.

Немцы, не смотря ни на, что, стремились группами и крупными частями вырваться из окружения. В районе Бобруйского направления 131 минометный полк колоннами двигался к месту нового сосредоточения, преодолевая проселочными дорогами, белорусскую лесистую и болотистую местность.

Впереди движения колонн обстановка была неясная, часто угрожая непредвиденными встречами с прорывающимся из кольца группировками немцев. 28 июня 1944 года полк сделал кратковременную остановку. Подивизионно рассредоточившись по опушке леса, замаскировав автомашины и расположившись на отдых.

Замкомандира полка вызвал меня и поставил боевую задачу. Раскрыв топографические карты, мы внимательно изучили по ним местность. Перед нашей группой, состоящей из командира взвода управления Мужикова А. Н., разведчиков - Сапуна В. С. и Кобзева В. А. и двух разведчиков-радистов Мурзина Е.М, и второго, фамилию которого не помню, стояла задача: по проселочной дороге среди леса пройти 5-6 км и выйти на шоссе, связывающее Бобруйск с Минском. В районе выхода на шоссе предполагалось местонахождение командного пункта 115 стрелкового полка 23 сд, нам необходимо было отыскать командный пункт этого полка, уточнить его координаты и установить с ним связь по рации со штабом 131 минометного полка.
Вооружившись всем необходимым, мы на исходе дня вышли всей группой к назначенному пункту. Наш путь проходил по мало используемой для проезда дороге, проходившей среди леса и кустарников, которая была путанной и очень сложной. Нам часто приходилось останавливаться и сверять маршрут с картой. У всех было чувство настороженности, опасность могла появиться в любую минуту: лесная тишина скрывала неожиданные ситуации, и наше оружие было наготове.

Нужное нам шоссе появилось перед нами неожиданно - это автомагистраль Бобруйск-Минск. Уже смеркалось - темнота и лесу наступала быстро. Шоссе проходит среди густого соснового леса, стоит тишина, не слышно выстрелов и нет никакого движения по магистрали, эта обстановка нас еще больше насторожила. Вышла луна и осветила асфальт дороги.
Где искать пехоту ночью, кого спросить? Не будем же мы ходить до лесу и кричать: "Ау, где ты, пехота?" Обычно фронт боевых действий и передний край определяешь по звукам выстрелов, разрывам снарядов, осветительным ракетам, а здесь тишина и темнота. Сориентировавшись, мы направились по шоссе в сторону Минска, часто останавливались, вглядывались в темноту леса, прислушивались к звукам, ожидали, а может я брякнет где-то солдатский котелок, так как знали, что пехоту на переднем крае обычно кормят в темное время суток.

Продолжая двигаться, заметили в стороне в 150 метрах от дороги на фоне темного леса при лунном освещении какое-то деревянное сооружение, перед ним весь лес был вырублен, и сосны беспорядочно повалены. Мы определили, что это бревенчатое укрепление, немцы его сделали для охраны дороги при налетах партизан. От дороги к деревянному укреплению шла глубокая канава, и мне показалось, что в канаве, метрах в 100, замерли силуэты людей, которые на мой окрик оставались неподвижными. Так как было темно, то я решил, что мне все это показалось. Всеми овладело предчувствие близости немцев. Прошли с полкилометра, и перед нами на дороге появилось очертание автомашины: чья она, почему здесь стоит? Сразу усилилась тревога. Скрытно, с большой осторожностью вдоль дороги по канаве мы приблизились к автомашине; это была немецкая крытая специальная машина, оборудованная под связь, вполне исправная и загруженная имуществом связистов, как будто только что покинутая немцами.

В нескольких метрах от машины были три ямы, вырытые в рост человека. Такие ямы немцы делали часто по краю дорог. Они служили им укрытием от бомбежек и налетов партизан. Я приказал двум радистам сидеть в одной из ям с готовностью открыть огонь из автоматов, если приблизятся к машине немцы, а мы втроем направились по дороге искать нашу пехоту.

Через 10-20 минут мы встретили повозку, это старшина из одной стрелковой части вез в термосах для солдат еду. Такой встрече мы очень обрадовались, так как надеялись, что можем узнать, где размещается КП стрелкового полка, так как старшина сам искал пехоту, чтобы ее накормить.

Мы со старшиной направились к той канаве, где мне показались силуэты людей, в надежде встретиться с нашей пехотой, но как только подошли к краю дороги, так столкнулись с какими-то людьми. В темноте трудно было определить, кто это - а была это большая группа немцев, подошедших по канаве к дороге. Старшина узнал немцев, закричал: "Фрицы!" - и сразу же был сражен автоматной очередью. Я успел упасть и скатиться в придорожную канаву, мои разведчики были в это время в стороне и при выстрелах сразу скрылись тоже в канаве.

Лошади помчались по дороге, увозя убитого повозочного. С этого момента нарушилась окружающая лес тишина, поднялась автоматная и пулеметная стрельба, стреляли и со стороны немцев и с противоположной стороны дороги - мы очутились между двух огней на нейтральной полосе. Добежав по канаве до автомашины, где сидели в яме радисты, мы тоже заняли оборону в других ямах.

Всю ночь шел бой вдоль шоссе, при свете осветительных ракет можно было видеть, как немцы неоднократно бросались в контратаку, пытаясь прорваться через шоссе в лес и вырваться из кольца окружения, но встречали яростный огонь нашей пехоты, окопавшейся в лесу недалеко от дороги. Были попытки немцев овладеть и автомашиной, у которой мы спрятались. Вот одна из групп приблизилась к машине, но была встречена автоматным огнем, который мы открыли.

К утру на шоссе появились два танка Т-34, которые вступили в бой и своим огнем помогли отбросить группировку немцев, прорывающуюся из окружения. Немцы отступили, и в беспорядке рассеялись но лесу.

С рассветом мы увидели, что вдоль шоссе и в лесу лежит много убитых немцев, в нескольких метрах от нашей автомашины тоже было несколько мертвых фашистов - это уже наша работа. Ночью, пробегая по канаве, я оступился и подвернул ногу. К утру она распухла, я не мог на нее встать и идти без посторонней помощи.

С трудом мы нашли командира батальона той части, которую искали. Он нам указал на карте местонахождение КП полка. Мы по рации сообщили в наш штаб координаты КП стрелковой части, которую 131 минометный полк должен поддерживать огнем минометов.

Осмотрев автомашину, мы без труда ее завели, она была на ходу и исправна, только была прошита несколькими автоматными очередями. Так на трофейной автомашине мы вернулись в расположение нашего 131 минометного полка. Я доложил о случившемся с нами, командир полка поблагодарил нас за выполнение задания. Трофейная автомашина до конца войны была на службе взвода управления полка, перевозила разное имущество связистов.

До отправки меня в санчасть с моей распухшей ногой, и ночь провел в полку, расположенном в лесу и готовом к отражению атак прерывавшихся группировок немцев. Ночь прошла тревожно, но спокойно. На рассвете неожиданно раздалась команда: "Полк, к бою!!" Была вовремя замечена большая группа немцев, подошедшая близко к расположению нашей части пытавшаяся из леса внезапно напасть на полк. По тревоге все подразделения заняли подготовленные заранее боевые порядки, установили минометные батареи, часть солдат из боевых расчетов окопались и заняли круговую оборону со своим стрелковым оружием. Фашисты появились из леса внезапно, они бежали пьяные, орали, на ходу стреляя из автоматов. Этой пьяной психической атакой они хотели смять на пути прорыва нашу часть, но встретили дружный, организованный отпор, засевших в засаде наших солдат.

В лесу, в рядах прорывавшихся рвались мины, выпущенные из полковых минометов, в упор по фашистам вели огонь наши солдаты, с трудом сдерживающие одну волну наступающих рядов за другой. Но не смог бы сдержать эту обезумевшую пьяную атаку наш полк, если бы вовремя не подошла на выручку несколько 76 мм орудий и "катюш", которые прямой наводкой в упор расстреливали рвущихся вперед фашистов. Минут 30-40 продолжался этот бой. Немцы не выдержали, в одиночку и группами рассеялись по лесу. Сотни фашистских трупов усеяли полосу прорыва.

В этом бою отличился мой разведчик Исхаков. казах по национальности. Во время боя он углубился в лес для естественных надобностей, но не успел расположиться, как к нему из леса устремились 3 фрица. Он не растерялся и, держа одной рукой расстегнутые брюки, другой выхватил из подсумка гранату и закричал:"Руки вверх!"-по-немецки. Фашисты не ожидали такого неожиданного оборота, бросили оружие и подняли руки. И так разведчик Исхаков, держа одной рукой брюки, а другой гранату, привел в часть трех пленных, за что был удостоен медалью "За Отвагу".

Так закончился разгром еще одной многотысячной группировки немцев на одном из участков Бобруйского "котла".

Ненависть и жестокость

1945 год. Победоносное движение наших войск по земле врага продолжалось с большой стремительностью. Западная Польша, но фактически это уже немецкая территория, так как до войны ее оккупировали немцы. Вступив на эту землю, мы видели большую противоположность в сравнении к российской и белорусской земле. Дороги благоустроенные, леса ухоженные, дома в деревнях кирпичные покрыты черепицей, много фруктовых садов. При движении по Западной Польше мы встречали в основном поляков, а немецкое население продолжало бежать с отступающей немецкой армией на запад в Германию.

Наша 35-я минометная бригада, состоящая из 4 минометных полков, как бригада резерва главного командования 1-го Белорусского фронта, была придана для поддержки одной из стрелковых дивизий в ходе ее наступления. Я в это время являлся командиром взвода разведки штаба 35-й гвардейской бригады, переведенный на эту должность по просьбе начальника разведки бригады гв. майора Федорова из 131-го гв. минометного полка, где я был командиром взвода управления.

Войска 1-го Белорусского фронта продвигались с боями и встречали на своем пути неослабевающее сопротивление фашистов. Немцы в отчаянии дрались за свою землю, используя малейшие естественные преграды, населенные пункты, делали дерзкие налеты авиацией, наши потери не уменьшались. Отступая, враг за собой разрушал мосты, минировал дороги, дома, устраивал и другие смертоносные сюрпризы. На отдельных рубежах, особенно на водных, на заранее хорошо подготовленных местах, они сдерживали наши части, завязывались упорные, но недолговременные бои, в новых прорывах наши части устремлялись лавиной вперед, не давая врагу опомниться и закрепиться. Немцы большие надежды возлагали на последний водный рубеж обороны, Одер.

Настроение у нас было приподнятое, мы чувствовали, что победа близка. Питались мы хорошо, готовили еду, в основном, из хороших немецких продуктов, да и так в наступлении всегда под рукой было сало, консервы, курятина, поросятина и так далее. Немецкое население, уходя из городов и деревень, оставляли свои дома с вещами и живностью. Было плохо для нашей армии тем, что свободно можно было достать любому выпивку - спирт, вино, самогон, не все могли устоять от этого соблазна. Много было случаев отравления спиртом-сырцом, а это разлагало армию. Были и у меня во взводе неприятные для меня случаи, когда отдельные солдаты (недисциплинированные) набирались этого зелья, как случай с рядовым (фамилию забыл). По национальности узбек или казах, ухитрился напиться и стал «хорохорить», а дело было на марше, мы ехали в грузовой автомашине под тентом. Пришлось силой самих солдат, моих разведчиков, утихомиривать этого разбушевавшегося вояку.

При вступлении на землю фашистской Германии командованием Советской армии в то время была развязана кампания пропаганды, агитации и настрой войск на враждебность и жестокость к немецкому солдату, как фашисту, так и мирному населению. Были такие призывы, как «отомсти немцу за наш народ», «убей немца», «нет пощады немцу», «выжги немецкую землю» и так далее. И действительно, наши солдаты и офицеры были настроены так жестоко и враждебно, что творили порой ничем не оправданные злодеяния ко всем невинным людям. Конечно, может быть, они действительно расквитывались с немцами за те деяния, которые они творили на нашей земле.

На подступах к Берлину были спущены директивы и приказы вышестоящего командования войскам. В них было требование лояльно относиться к мирному немецкому населению, строго пресекались грабежи и изнасилования. Эти требования, указанные в приказах, в войсках выполнялись.

К вечеру наш штаб бригады разместился вблизи одного селения, по всей вероятности, это было богатое поместье. Добротные кирпичные строения, скотные дворы, заводик по производству спирта (винокурня) и прочее. Март месяц, снег еще не весь стаял, и мы одеты по-зимнему. Разместились в уютных домиках, брошенных хозяевами-немцами на окраине поместья, и могли какое-то небольшое время отдохнуть. Мы с командиром взвода связи ст. лейтенантом Сергеем Виноградовым и двумя разведчиками с ведома начальника разведки майора Федорова направились в имение для уточнения обстановки, которая сложилась в районе размещения штаба бригады. Навгалась вечерняя темнота, легкий мороз, настроение было приподнятое после хорошего обеда с выпивкой. На подходе к поместью слышались русские песни, где-то играли на баяне, часто встречалась шатающиеся офицеры, была, слышна и частая беспорядочная стрельба из личного оружия, чувствовалось, что дорвалась до спирта, разгулялась офицерская братья. Бесконтрольность, благоприятная обстановка, когда фронт продвинулся далеко вперед - все это настраивало расхлябанность солдат и офицеров. Мы выяснили, что в имении расположились передовые части одной из дивизий, большого начальства еще поблизости нет, и некому было утихомирить разгулявшихся офицеров. Зайдя в одно из кирпичных жилых зданий, мы очутилась в полуподвальном помещении, подобно большому залу, где стояли пять-шесть небрежно заправленных коек к большой стол, рядом просторная кутая. Нам представилась такая картина - за столом сидела небольшая компания из мужчин и женщин, поглощающих стоящее на столе в бутылках спиртное и горланящие песни, на отдельных кокках завалившись пьяные парочки, Стоял галдеж, песни, лилась из радиоприемника музыка, некоторые молодые женщины перепились так, что не могли с собой владеть, это были работницы поместья из русского и польского населения, согнанные для работы на помещика.

Во дворе мы увидели группу подвыпивших офицеров возбужденно, с ненавистью обсуждавших какой то вопрос, офицеры кричали в сторону стоявших перед ними трех человек. Как мы узнали, это был хозяин поместья с женой и дочерью, он был без ноги, на костылях , ногу потерял на войне, девочка, десяти лет, прижалась к матери. Пьяная группа офицеров требовала возмездия за злодеяния, которые фашисты творили на нашей земле. После недолгих возбужденных споров, офицеры решила расстрелять всех троих стоящих перед ними, отведя их в сторону, несколько офицеров добровольцев из личного своего оружия на глазах у всех расстреляли их. Было очень тяжело на душе после такой увиденной нами бессмысленной и жестокой сцены.
Так день за днем и ночами мы двигалась с колоннами пехоты, танков, артиллерии и другой техникой по малым и большим дорогам на запад, от такой лавины войск трудно было устоять фашистам. К вечеру наша колонна подошла к реке Друть отделявшей нас от польского городка Калиш. Немцы, пользуясь водной преградой, подходы к городу за рекой укрепили разветвленной сетью траншей. Река Друть, шириной пятьдесят метров, была покрыта тонким льдом. Стрелковая дивизия, которую поддерживала минометным огнем при наступлении наша минометная бригада, готовилась к форсированию этой реки. Понтоннный батальон готовил свои понтоны к развертыванию. Часто низко над нами пролетали наши штурмовики, обстреливая из своих пушек вражеские колонны, нанося фашистам большие потери. Большие затруднения в переправе наши войска испытывали из-за частых налетов пикирующих бомбардировщиков, а так же от интенсивных артналетов противника с противоположного берега. Превосходство в численности и интенсивном ведении огня нашей артиллерии над немцами сыграло решающую роль в переброске частей через реку. К концу дня чувствовалось, что противник стал слабо реагировать на скопление войск и форсирование реки. Причиной этому являлось то, что наши войска на других направлениях прорвала оборону, угрожали немцам их окружением, поэтому сравнительно легко была прорвана на нашем участке оборона немцев с преодолением водной преграды. Переехав на своей грузовой автомашине по понтонному мосту реку, я, ком. взвода связи ст. лейтенант Сергей Виноградов, техник по ремонту радиостанций лейтенант Ежик с группой разведчиков и связистов разместилась в одном из пустых домов на краю города. На берегу реки были видны траншеи немцев, из которых уже стрельбы не слышалось. К вечеру колонны советских войск, прогрохотав по улицам города, ушли вперед, а мне начальник штаба приказал ожидать одну отставшую от колонны автомашину штаба. Дожидаясь ее, мы решили воспользоваться передышкой, пообедать у, привести себя в порядок. Мы со старшим лейтенантом Виноградовым и лейтенантом Ежиком устроились па обед в одной из комнат, а сержант с солдатами в другой, им я разрешил перед обедом принять по сто грамм спиртного, так, чтобы быть в хорошем настроении. Стояла непривычная для нас тишина, не слышно ни стрельбы, ни разрывов. Но вот, в разгар нашего обеда мы с улицы услышали выстрелы и крики часового, бросив свой обед, все выбежали из дома, захватив свое оружие, и гранаты. Часовой, возбужденный от происшедшего, доложил, что со стороны траншей его обстреляли из автомата или винтовки, но к счастью в него не попали. Мы поняли, что в траншеях остатки отрезанной группировки немцев, которые хотят прорваться к своим частям, но для осуществления их цели мы для них являемся препятствием. Мы принимаем решение: выбить из траншей немцев, не дать им вырваться из западни, в которую они попали.

Определив, как действовать в данной сложной ситуации, чтобы вытеснить огнем своего оружия фашистов из траншей к реке, мы разделились на группы. Сержант Логинов со своей группой в три человека, я с другой, и старший лейтенант с третьей разбежались по ходам и переходам траншей и стали выбивать при помощи имеющегося у нас оружия из траншей немцев. Скрываясь в траншеях, они отстреливались из стрелкового оружия, оказывая сопротивление, завязался настоящий бой. Мы не предполагали, что имеем дело со значительной группой немцев. Свист пуль, автоматная трескотня, ружейная стрельба и взрывы гранат продолжались минут пятнадцать. Мы действовали с двух сторон и немцы могли отходить по траншеям, как мы и предполагали, только к реке. Расположение траншей было запутанное и ориентироваться по ним было сложно. Наш ориентир был река. Трудно описывать ход боя, каждая группа действовала самостоятельно, поддерживая друг друга. В одной из траншей, которая выходила в главную траншею переднего края, я потерял ориентировку и бдительность, решил приподняться из траншеи, чтобы осмотреть сверху расположение траншей и определить обстановку, как сразу чем-то меня ожгло. Я увидел, что в метрах двадцати из траншеи по мне в упор стрелял немец из автомата. Ив тот же момент, когда я еще не успел сообразить о случившемся, по этому немцу из-за моей спины кем-то была выпущена автоматная очередь и немец свалился в траншею. Это спас мне жизнь разведчик младший сержант Расказенко, который по траншее следовал за мной и вовремя увидел стрелявшего немца, тут же автоматная очередь сразила фашиста. Мне опять повезло, так как у немца затвор автомата был поставлен на одиночную стрельбу, а не на очередь. Только после боя я определил, что пуля из автомата прошла у меня под мышкой левой руки, не задев тело, прошила на мне одежду, сделав в ней дырку. Бой продолжался минут тридцать. Отдельные немцы, прижатые к реке, видя свое безвыходной положение, стали выскакивать из траншей, на берег реки, бросая свое оружие, поднимали руки, а один из них попытался бежать по льду реки, но провалился под лед и с трудом выбрался на берег, дрожа от холода или от страха. Стрельба из траншей продолжалась уже реже, но угроза прорыва немцев еще оставалась. Человек пять фрицев, что смогли выгнать из траншей, согнали в группу подальше от места боя и окружили. Мы все так были возбуждены под влиянием этого боя, а еще подогретые спиртным, стали осматривать фашистов, обнаружив у них спрятанные за спиной под поясом «парабэллы» (немецкие пистолеты) и посчитали, что немцы этим спрятанным оружием, могли в какой-то момент нас обстрелять. Наш лейтенант (мастер по ремонту радиостанции) в бою был ранен в плечо, все это усилило нашу ненависть к фашистам, и мы решили их расстрелять.
Был уже вечер, надо было что-то предпринимать, я дал своим разведчикам команду отойти от окруженной группы и открыть по ним огонь. Автоматные очереди огласили надвигавшуюся темноту, немцы, сраженные автоматными очередями, падали, слышны были крики и стоны, но у нас в то время не было к фашистам никакой жалости, мы видели в каждом немце ненавистного врага, которого надо уничтожать, неотразимое возмездие, таков был приказ.

Убедившись, что вся группа расстрелянных нами немцев лежит мертвой, мы не задерживаясь, покинули наше временное прибежище и на автомашине устремились догонять наши передовые часта, так и не дождавшись отставшую штабную машину. Со стороны реки из траншей все были слышны автоматные очереди и ружейная стрельба оставшейся еще там какой-то части немецкой группировки.

Вспоминая об этом эпизоде, я постоянно виню себя в бессмысленном, безжалостном расстреле этой группы немцев.

Двигаясь по еще замерзшим дорогам западной Польши, можно было видеть такие страшные картины, когда на дорогах валялась размятые танками и машинами тела людей, коней, коров, разбитые повозки, машины и. другой скарб. Нетрудно было догадаться, что это поспешно уходили колонны немецких беженцев в глубь своей территории от наступающих наших войск, но бронированные советские части, особенно танковые колонны, настигали беженцев и врезались в их массу, больше всего это происходило в ночное врем,когда колонны беженцев двигались, прикрываясь темнотой от налета советской авиации.

В одном из населенных пунктов, в хорошем двух этажном доме кратковременно остановился передохнуть после продолжительного передвижения в наступлении войск командир нашей минометной бригады, находясь в непосредственном контакте с командиром того стрелкового соединения, которому бригада придана для огневой поддержки в наступлении. В командный пункт командира бригады входили отдельные работники служб и штаба бригады: адъютант ст. лейтенант Пушкин (ранее, до назначения меня ком, взвода разведки, эту должность занимал начальник разведки бригады майор Федоров), помощник начальника штаба майор Дьяконов, начальник связи с двумя радистами, ординарец, я - командир взвода разведки ст. лейтенант Мужиков с шестью разведчиками, вооруженными автоматами, карабинами, гранатами и даже ручным пулеметом. Этот командный пункт непосредственно постоянно поддерживал связь по радио или кабельно-проводному телефону с штабом и полками.

Командир бригады полковник Ушаков, впоследствии генерал, Герой Советского Союза, был без левой руки, которую потерял в первые дни войны. Командир бригады подчинялся только командующему артиллерией 1-го Белорусского фронта маршалу Казакову, так как 35-я гвардейская отдельная минометная бригада была резервом командования Фронта. У генерала Ушакова особенно была большая ненависть к немцам за потерянную руку, это можно было заключить из того, что, покидая после кратковременной остановки немецкий дом, он лично поджег в доме вещи, а от них загорелся весь дом.
Фашистские войска терпели большие потери и отходили за р. Одер, последний оборонительный рубеж Берлина. Шли в бой его последние резервы, а они пополнялись после тотальной мобилизации пожилыми людьми и даже детьми и подростками.

Несмотря на свое явное поражение, фашисты отчаянно сопротивлялись, мы часто попадали под их бомбежки и обстрелы. Вот, двигаясь через небольшой лесочек, неожиданно попали под бомбежку и обстрел "мессеров" (пикирующие немецкие самолеты). Остановив машины и рассредоточив их, мы разбежались по лесочку, подальше от машин. Каждый искал себе какое-нибудь укрытие, чтобы спастись от обстрела с самолетов, но поблизости укрытий не было. Я упал под дерево и крутился по земле вокруг него, заслоняясь стволом дерева от пулеметных трасс. Пули впивались в сосну и землю, от дерева летели щепки, но к счастью меня не задели. Я не помню, кто-то из нашей группы был ранен. Таким налетам авиации наша группа подвергалась на всем пути.

На одной из дорог, у населенного пункта, нам встретилась группа ребят лет по пятнадцать, одетых не по размеру для них в немецкую солдатскую форму, они испуганно смотрели на проходившие сов. войска с грозной техникой, многие из них держали свои винтовки вниз стволами и плакали. Ребята-солдаты не решались расходиться, были растеряны и подавлены. Подойдя к ним (один из нас говорил по-немецки) мы узнали, что они жители ближайших населенных пунктов, призваны в армию в этом месяце, некоторые из них бормотали, что Гитлеру капут. Взяв у этих вояк винтовки, мы приказали им разойтись по своим домам. Они с такой радостью на лице поплелись к своим населенным пунктам, смотреть на них в это время было очень жалко. И еще, у своего полуразрушенного дома стоял старик, не скрывая своих слез плакал и что-то кричал, из его слов можно было понять, что «Гитлеру капут». Он, видно, в душе проклинал Гитлера, который принес им вместо обещанного процветания горе и страдания.