Оганян Сарибек Еремович

- Меня зовут Оганян Сарибек Еремович. Родился я 1 мая 1922-го года. Жили мы в сельской местности. Детей было одиннадцать. Не имели ни скота, ни овец. В общем, жили очень бедно.

Мою сестру, старше меня была, в 1940-м году выдали замуж. У нее был сын. Мужа забрали в армию, он погиб на фронте. Младший брат при освобождении города Львова на Украине потерял руку, и его отправили в тыл сюда. Ну и что ж, что без руки, зато живой!

Когда началась Великая Отечественная война, я пришел к военкому и его просил: «Отправьте меня добровольно на фронт!». И вот меня вызвали и отправили в город Ленинакан, где был военный полигон. И там сразу в военную школу младшего начальствующего состава. Здесь я изучал минометы. Их у нас был три: маленький 50-миллиметровый, 82-миллиметровый, батальонный миномет, и 120-миллиметровый, полковой. Здесь же учил русский язык. Один старший лейтенант говорил: «Дорогие товарищи, вы обязаны изучать русский язык, даже знать точно ударение в словах. Должны писать и мягкий знак, и твердый».

После успешного окончания школы мне присвоили звание младшего сержанта и отправили прямо на фронт. Попал я в 675-й стрелковый полк 409-й стрелковой дивизии. Назначили командиром минометного расчета, где были смесь - русские и армяне, всего шесть человек.

Этот самый 120-миллиметровый полковой миномет и спас мне жизнь. Почему? Потому что, если бы я был прямо на передовой, я живой бы не остался. За два километра от передовой всегда стояли, самое меньшее – за километр. Там мы уже копали себе укрытия. И для минометов тоже.

Минометы наши лошади таскали. А позже их убрали, потому что команда такая была. Коней надо кормить, коней надо беречь от вражеских пуль и так далее. Дали нам вместо них полуторку, автомашину. Мы, значит, свои мины грузим и миномет грузим. Я с водителем, с шофером, а остальные потихоньку двигались вперед. Потом вдруг дают команду остановиться, выкопать себе блиндаж и миномет установить. Так и делали.

В 1942-м году, 17-го декабря я получил сквозное пулевое ранение в бедро. Эти документы у меня есть. Откуда пуля попала в меня, я сам не могу сказать. Если бы близко были, мне в башку попали бы.

Месяц и несколько дней в госпитале лечили. И обратно на фронт, в свою дивизию.

- Как вы воевали?

- Знаете, по команде надо было, нельзя было самостоятельно стрелять. Если есть приказ, с передовой должны передавать координаты для стрельбы. Я отлично понимал по ориентировке: точка наводки, буссоль. Пристреливались – были и перелет и недолет мин, потом попадали в цель.

Под моим командованием миномётный расчет смог подавить огневые точки противника. За это меня наградили орденом Отечественной войны 2-й степени. А гораздо позже мне дали орден Отечественной войны 1-й степени. Вот они все, я вам покажу, я в костюмчике. А после того, значит, мне присвоили звание старший сержант и назначили заместителем командира минометного взвода.

Когда у командира взвода было сквозное ранение и его отправили в тыл, подошел капитан и мне говорит: «Товарищ Оганян, кроме тебя никто по минометам ничего не знает. Командуйте этим взводом». Я стал командовать и командовал до конца войны, до самой Познани, города.

Имею медаль «За отвагу», медаль «За боевые заслуги». После войны, несколько лет тому назад, меня приглашали казаки и присвоили мне звание почетного гражданина станицы Медведовской и станицы Сергиевской Краснодарского края, где я воевал. Вот они документы у меня все дома.

На фронте много бомбили, очень много. Вот я вам расскажу одну историю. Во время боев за освобождение города Луцка мы занимали позиции в бывших немецких артиллерийских казармах, от которых после ухода немцев стенки кирпичные остались. И там была яма.

Приехал к нам один генерал-майор. Я ему громким голосом докладывал. Он сказал: «Вижу, ты очень грамотный человек. Тебя надо отправить в город Ташкент, в военное училище имени Фрунзе». Я поблагодарил его за это предложение.

В это время, немецкие самолеты появились в воздухе. Наверное, немцы от своих шпионов знали о приезде генерала. По группам они бомбили, бомбили, бомбили. Помню, что когда все кончилось, я вышел из укрытия – генерала нет. Два офицера с ним были – тоже нет. Все погибли.

Ну, я никому ничего не говорил об учебе в военном училище. Одному только говорил. Сказали: “Нам нужно иметь хорошего, грамотного человека, который может стрелять из миномета. Такого, как ты. А тебя, если нужно, после войны в училище отправим”. А после войны я не захотел.

Войну заканчивал в Польше. У меня есть даже грамота за ее освобождение. Я могу и по-польски говорить. После войны мы ездили туда по приглашению с моим сыном, ему было пятнадцать лет. Паспорта у сына еще не было. Говорили, чтобы вместе фотографировались, пропустим туда.

Было приглашение для меня от командующего польского, генерал-лейтенанта Ежи Демковского. Его дочка выходила замуж. Даже фотография у меня есть.

- Сарибек Еремович, вот когда попали на фронт, настроение, вообще, какое было у вас?

- Отличное было. Я не боялся ничего. Почему? Потому что привык и не думал, что меня сейчас убьют или не убьют. А черт с ним, пусть убьют! Не боялись ничего. А люди были, которые боялись.

- А к вам приходило пополнение?

- Обязательно. Пополнение было почему? Потому что при бомбежке кого-то убили, кто-то заболел и так далее. Я сообщаю: в этом расчете такой-то номер мне нужен. Даже мне привели одного человека, лейтенанта. Я был тогда зам. командира взвода.

Азербайджанец, Абдуллаев. Пришел, по-азербайджански: «Товарищи, мы любим Родину, будем вместе воевать». Один чудак вопрос задавал: «Товарищ лейтенант, вы кем работали?» - «Я учитель». А он говорит, этот солдат: «Здесь не школа, учитель, а здесь фронт. Вы по миномету знаете?» «Не знаю, изучу». Ну ладно.

В то время, когда мне приказали стрелять, он уже был командиром. После успешных выстрелов, когда мне награду дали, он подошел ко мне и говорит: «Я командир, а почему тебя наградили?» Только пришел, уже награду просит, понимаешь?

Через два дня командир дивизиона капитан Михеев подошел ко мне и говорит: «Оганян, ты здесь побудешь, мы с товарищем Абдуллаевым пойдем кое-куда». И больше не возвратили его. Ушёл и ушёл.

- Спали где в основном?

- В окопах были. А разве там можно было спать? Каждую минуту бомбили, бомбили. Один раз бомба взорвалась. Борис Репкин, мой наводчик, рядом со мной был, сантиметров в пятидесяти. Бомба взорвалась, засыпало нас землей. Но живые остались.

- А вши были?

- Вши, гниды да. Блох не было тогда.

- А одеты во что были? В ботинки с обмотками?

- Сначала в ботинки с обмотками. А потом, уже после, на территории Польши кирзовые сапоги давали.

- Кормили на фронте как?

- Иногда до трех – четырех дней не могли принести еду, потому что немцы специально бомбили в тылу, где готовили пищу или продовольствие хранилось, уничтожали. Тогда много людей в тылу от бомбежек гибло.

Был такой случай в 1943-м году, летом. Собака на передовой оказалась. Наши ее застрелили. Один мне молдаванин говорит: «Товарищ командир, разрешите, я пойду эту собаку притащу». «Не надо!- говорил я ему,- может быть, немецкие снайперы взяли под наблюдение. Убьют тебя». Он меня не послушал, пошел. Немцы его обнаружили. Трассирующими зажигательными пулями его застрелили.

А зачем пошел туда? Приказ командира, вот говорят, закон для подчиненного. Дурак! Я сказал: «Не ходи туда. Зачем эта собака?»

В общем, когда эту собаку притащили, солдаты шкуру сняли, без ножей, без ничего. Штыком или чем-то. Мне вот тоже сырое собачье мясо принесли. Я его ел. Такое вкусное, такое вкусное, такое хорошее. Думаю: «Что это такое?! Даже без соли». Это вкусно, не забуду до сих пор.

- А сто грамм давали?

- Да. Ребята мои, солдаты, всегда говорили: «Давайте выпьем сталинские сто граммов, спирт. Идем в бой - или покойник или полковник».

- У вас личное оружие было?

- На фронте – да. Револьвер Наган семизарядный у меня был. Пули вот были хорошие. Полковник сказал: «Товарищ Оганян, этот револьвер Наган будете держать до дня окончания войны. Когда закончится война, его надо сдать на военный склад». Я так и сделал, сдал.

- Приходилось им пользоваться, Наганом?

- Надо честно говорить. Лицом к лицу надо стрелять. А мы за полтора километра до передовой стояли. А там наши на 700 или 800 метров стреляют.

- К немцам как относились?

- К немцам мы относились как к врагам. Был приказ Калинина – бить врага. Не убьешь – он тебя убьет.

Когда мы освободили наши территории, советские: Белоруссию, Украину, мы пошли в наступление в Польше. Со стороны Англии, Америки был подписан договор совместно воевать.

В общем, я участвовал в освобождении концентрационного лагеря Майданек. Там одного человека я застрелил лицом к лицу. Мы были на территории Майданека. Назначили меня начальником караула по охране этой территории.

В общем, был там ров выкопан метров двадцать шириной, около полтора километра длиной. Самосвалы полные высыпали человеческие тела прямо туда.

Я вижу, что там вроде человек шевелится. Маленький ребенок. А со мной стояли в карауле два человека. Я по-польски говорю одному: «Иди, ребенка забери». А он мне ответил: «На что мне чужое дитя?» Я револьвер достал: «На тебе». Застрелил на месте его. А второй говорит: «Не надо, не стреляй». Я в него не стрелял. Потом он пошел. Не знаю, принес или что, но пошел. А у этого, которого убил я, посмотрел карманы. У него были документы. Смотрю: по национальности немец. Он служил в 1-й польской дивизии имени Костюшко, от своих сбежал.

- Трофеи были?

- А как же. Трофеи были. Но я ни одного грамма ничего себе не брал, потому что считал, что это грабеж. Это мне не нужно было. Однажды, на территории Польши, мы охраняли двадцать килограммов золота. Меня назначили начальником караула. Постов было много, семь. Оказывается, один караульный украл, пятнадцать килограммов золота украл. Его арестовали, золото отобрали, судили.

- А женщины у вас были в минометном дивизионе?

- Да. У меня была харьковская Женя, санинструктор. Она погибла. По-пластунски поползла за часами, хотела их взять. Не знала, что эти часы были заминированы. И погибла она. Родителям написали: «Ваша дочь погибла при выполнении боевого задания на фронте».

- А вы сами писали домой своим родителям?

- Много писал, хвалил себя, что воюю за освобождение нашей Родины и так далее.

- А в минуты отдыха на фронте что делали? Отдых был?

- А как же. Без отдыха не бывало. Несколько раз в тыл выводили нашу часть. Если летнее время, в реке стирали свои рубашки, купались. И обмундирование, которое оборванное все, меняли.

Я вам расскажу, что один раз получилось. Освободили Ростов-на-Дону, Тамань. Нам дали отдых возле Азовского моря. Кто-то написал оттуда, что я погиб. А кто это сделал?! Кто там начудил?! Не знаю. Это письмо – «ваш сын погиб за Советскую Родину» председатель сельсовета военному комиссару районному нашему занес. После, через несколько дней, получают мое письмо, что я жив-здоров.

- Что вы думаете о пленных?

- Вот я вам расскажу. Мой взвод взял в плен трех человек. Итальянцы по восемнадцать лет. Молодые, красивые парни. У меня Борис Репкин говорит: «Товарищ Оганян, первого я застрелю». Я говорю: «Нет. Без моей команды никто не имеет права оружие в руки брать». Почему? Я говорю: «Помните слова великого Калинина Михаила Ивановича: когда враг сдается, его нельзя уничтожать». Приказал: «Снимите обувь, сорочки, все. Какая у нас грязная, рваная одежда есть, пусть оденут, и отправьте в тыл. Пускай идут туда на работу. Зачем убивать? Какая польза от этого? Итальянцы они были. Если бы были немцы, я бы застрелил.

- Сарибек Еремович, как узнали, что война закончилась?

- Я был тогда в Польше, в Познани. Наш полк был погружен в товарный эшелон. Мы должны были двигаться прямо на Берлин. Это было 8 мая 1945-го года. Вижу, идет капитан, начальник связи. В руках литровая кружка спирта или водки. Он говорит: «Товарищи, слушайте меня. Война закончилась!». Мы все очень обрадовались и стали стрелять в воздух. А утром командир полка, Мазанашвили, сказал: «Целый полковой боеприпас месячный вы расстреляли». Черт с ним! Полно у нас тогда боеприпасов было.

- Как вас дома после войны встретили?

- Когда я демобилизовался, домой приехал, честно говоря, все село, в котором я жил, до единого человека приходили меня встречать

Ну, вот в это время очень плохо жили наши, потому что хлеба не было, рабочих мало было в колхозе, трудодней не было, хлеб получать было не от кого. В общем, приходят два человека ко мне. Председатель колхоза, еще председатель сельского совета. Мне приказали: «Пойдемте с нами в канцелярию». Тогда говорили канцелярия – это сельский совет.

Там принесли мне три документа, требования. Мне выписали 80 килограммов пшеницы, 4 килограмма сыра, два килограмма топленого масла, 20 килограмм муки и 20 килограммов мяса. Мне мама говорила: «Приехал мой сын, принес богатство!».

- Чем занимались в мирное время?

- Мне дали 1-ю группу инвалидности. Работал в ЖЭКе. У нас было учреждение, золотодобывающее, и там был комендантом. Потом ушел на пенсию. Пенсию мне назначили маленькую. Ну что сказать?! Такое уж у нас маленькое государство, бедное, не имеет ничего, чтобы побольше пенсию дать.

- Спасибо за рассказ.