Иванов Валериан Федорович

Родился я в 1921 году на берегу Днестра, в Бендерах. Вернее даже не в самих Бендерах, а в пригородном селе Копанка. Тогда эта территория входила в состав Румынского Королевства.

Расскажите, пожалуйста, о вашей семье, о том, как жили до войны.

Мой отец - Фёдор Алексеевич родился в Бессарабии в 1888 году, только окончил Лесную Академию в Петербурге, а тут началась I-я Мировая война. Воевал в царской армии, а когда после революции началась вся эта заваруха, он вернулся домой, а тут уже румыны.

Стал работать инженером-лесничим. Кто понимает, лес – это настоящее царство и огромное производство. От и до. Тут и почвоведение, и семеноводство, и борьба с насекомыми, и управлять людьми нужно уметь, так что лесничий это фактически император маленького государства. Вскоре после возвращения отец женился.

Мама у меня родом из Варницы. Там она окончила начальную школу, а потом какой-то богатый человек решил оплатить одной из девушек учёбу в русском лицее в Бендерах. Кинули жребий, и повезло маме. Пока училась, жила у тёти, а та была пианисткой, преподавателем музыки, и от неё мама узнала много разных песен и романсов. Имела хороший голос, исполнение, когда гости собирались, она обязательно пела. Но недолго эта хорошая жизнь продолжалась. Семь лет всего они прожили с папой, нас троих родили. Я старший, через два года родился Толя, а ещё через два - Федя. А потом случилась трагедия.

В 1925 году на 23-е февраля отец возвращался из управления лесничеств в Кишинёве. Сошёл на нашей станции Злоти и видимо споткнулся, упал, и сильно ударился грудью. А у него с фронта были проблемы с сердцем. Во всяком случае, когда утром его нашли железнодорожники, он ещё был жив. Успел сказать им: «Берегите моих детей…» Увы, но отца я почти не помню. Знаю, что он был очень спокойный, всё время занят по работе. Но запомнилось, как его хоронили, хотя мне всего три года было. До сих пор помню, как скрипел снег, когда на повозке везли его хоронить в Михайловку… Смотрю, а у него на зубах запёкшаяся кровь… Мама в это время была на последнем сроке беременности, и когда ей сообщили о смерти папы, она от горя сразу родила. В память об отце его назвали Фёдором…

Когда отец погиб, наша жизнь, конечно, изменилась. Но дедушка, его отец, был состоятельным человеком. Сам он болгарин, но ещё в молодости бежал из Болгарии от турок в Бессарабию. Здесь крепко обосновался, и даже разбогател на овцах. Хозяин он был исключительный, своим трудом добился хорошего достатка. На селе это далеко не каждый может. Хотя абсолютно неграмотный, ни читать, ни писать не умел. Звали его Алексей Иванович, и когда нужно было подписывать документы, ему писали букву А, а он только прикладывал палец. В общем, такие контрасты были. Причём, у деда было шестеро детей, но он решил, что один из сыновей должен получить высшее образование. Вот так отец окончил лицей в Болграде, а потом дед отправил его в Петербург.

Гибель папы стала для дедушки огромным ударом. Он ужасно переживал, и не позволил себе, чтобы семья его сына осталась нищей. Он купил нам в Хомутяновке, это предместье Бендер, хороший дом. С большим садом, под черепицей, двухквартирный. В одной мы жили сами, а вторую сдавали. Мама устроилась на работу в частный банк. Она и машинистка, и счетовод, и бухгалтер, там надо было всё уметь. Мама была очень честный, справедливый и энергичный человек, но замуж больше не вышла. А кто возьмёт с тремя детьми? Так что я не знаю, как бы мы жили, если б не дедушка. До 1940 года он нам постоянно помогал. И он сам, и дядя Петя, который после деда стал управлять хозяйством. Все потихоньку скрипели.

Только благодаря этой помощи, мы все трое могли учиться в лицее. Там же обучение платное, но порядок был такой. Если у тебя нет кого-то из родителей, ты платишь меньшую сумму. И нас троих тоже отнесли к льготной категории.

Пару слов, пожалуйста, про учебу в лицее.

Ну что вам рассказать? В лицее, прежде всего - дисциплина. Я считаю, это важнейший фактор в учёбе. Та же единая форма: костюм, фуражка, пальто, это важный дисциплинирующий фактор, как в армии. Наш лицей назывался «Штефан чел Маре».

В классе лицея (1938 г.)

Как вы учились?

Нормально, хотя я был не очень способным к точным наукам. Зато я был очень старательным.

Какие ребята с вами учились?

Класс у нас был очень многонациональный. Чуть ли не полкласса евреев. Помню, был такой скрипач Мося Каплевацкий. У Гурфинкеля отец держал магазин скобяных изделий. Братья Дегтярь, Бер и Яша, за одной партой сидели. Ну и молдаване, конечно, были, и гагаузы, и болгары, какие хочешь нации, но на это не обращали внимание. Такого, чтобы притесняли по национальности, не было. Главное - хорошо учиться. Но я бы сказал, что даже в классе ученики делились по разным взглядам.

Например, одно время со мной за партой сидел немец – Вальтер Гертер. Я к нему на квартиру приходил, так у него целые стопки немецких журналов с Гитлером… Он меня спрашивал: «Иванов, а ты бы хотел быть немцем?» Тогда в Бессарабии жило много этнических немцев, но где-то в 40-м году все немцы уехали в Германию.

Говорят, при румынах запрещалось разговаривать на русском языке.

Да, повсюду висели таблички «vorbiţi numai romăneşte» (говорить только по-румынски – прим.ред.), но Бендеры ведь был русскоязычный город, так что это строго не соблюдалось. Но в лицее категорически запрещалось разговаривать по-русски. Среди ребят мы ещё могли перекинуться, а вот с преподавателями нет. С этим было очень строго.

Помните, как в 1940 году пришла Красная Армия?

Стояло красивое, тёплое лето, я как раз окончил лицей. У нас на квартире жили румыны-железнодорожники, и один из них пришёл и говорит, так и так, перемена власти… Я тут же выпрыгнул в окно, и побежал в город. Молодёжь ведь не сидит на месте, всё время какие-то слухи, бегом туда, бегом сюда, где, что происходит. Ходил вместе со всеми. Видел тогда маршала Тимошенко. Здоровый такой дядька с бритой головой.

А как вы восприняли это?

Обрадовались, мы же все подсознательно ждали этого. Но я скажу, откуда во мне появилась симпатия к Советскому Союзу. Из воздуха же ничего не берётся.

Во-первых, мама у нас сама русская, она Никифорова по отцу и Сербова по маме. Она всегда только по-доброму отзывалась о России и дома мы говорили по-русски. А, во-вторых, у меня был друг – Коля Калашников. Мы с ним жили через площадь, и крепко дружили. Его отец был грамотный человек, но он не имел румынского гражданства, поэтому не мог рассчитывать на хорошую работу, так что жили они очень скромно. Поэтому Коля закончил только один класс коммерческого лицея, и ему пришлось бросить учёбу. Но зато отец ему очень много рассказывал про Россию, про Советский Союз, всё это я от него узнавал. После учёбы пойдём вместе пасти его корову, вот тут до самой ночи начинаются разговоры о Советской власти. Ходили же разные разговоры, мол, и голод там, и репрессии. Да, но зато там нет богатых! А мы же в Хомутяновке видели, какая бедность вокруг. Я сам видел, что контраст между бедными и богатыми очень большой, и понимал, что бедному человеку вырваться из бедности почти невозможно.

И видимо он же давал мне разные книги читать. Потому что ещё при румынах я прочитал «Как закалялась сталь», «Мать» Горького, «Воскресенье» Толстого, тоже считаю демократическое произведение. «Хижина дяди Тома», казалось бы литература для детей, но это же почти революционная книга.

Даже маленький радиоприёмничек себе собрал, и слушал Тираспольскую радиостанцию, которая передавала московские передачи. Слушал, как судили Тухачевского, но толком ещё, конечно, ничего не соображал. Помню, слушал, как Сталин выступал на каком-то съезде. Он ещё и не начал говорить, а уже такие овации… Так что мы были в курсе дела, но, конечно, всё держали в себе.

Так что это именно благодаря Калашникову, его воспитанию в пролетарском духе, я тоже пропитался этим духом, и уже осознавал, как люди живут за Днестром, что в мире творится. Без него бы я, конечно, ничего этого и не знал. И дело не ограничивалось одними разговорами.

Ещё до прихода Советской власти Коля поручал мне распространить листовки среди учеников лицея. В раздевалке, когда никого нет, я их по карманам рассовывал. Фактически вели подпольную работу. Даже собирали деньги для политзаключенных в румынских тюрьмах. Была такая организация МОПР – международная организация помощи революционерам

Как вы прожили этот год до войны?

Я думал продолжить учиться, даже ездил в Кишинев узнавать, как поступить на географический факультет. Но встал закономерный вопрос – а кто нас будет кормить? Ведь если дедушка до этого нам присылал и муку, и брынзу, то тут вся помощь мигом прекратилось. Его самого новая власть не тронула, потому что ему уже за восемьдесят было, но хозяйство просто разгромили. Хозяйство ведь было богатое. Году к 37-му он уже и трактор немецкий купил, я до сих пор помню, как учился его водить. Поэтому я оставил все мысли об учёбе и устроился на консервный завод учётчиком. Как раз фрукты, ягоды стали привозить. Но интересно было в цеху, а эта работа мне не нравилась.

Но проработал там недолго, с месяц, наверное. Тут началась всеобщая паспортизация, и видимо учли, что я грамотный человек, и меня направили в милицию: «Будешь паспорта выписывать!» Проработал там до самого конца паспортизации, а потом поступил в артель «Красный металлист». Ремонтировали повозки, мотоциклы, машины, что-то вроде нынешних автосервисов, а я там работал учётчиком и помошником бухгалтера.

А можете сказать, оправдал этот год ожидания людей или нет?

В основном люди были довольны, но были и недовольные. Те же богатые, кто хоть что-то имел. Папины братья, например, которые с дедушкой вели хозяйство, сразу разбежались, кто куда. Дядя Гена, например, с семьёй сразу же уехал в Бухарест, так и остались там. Но получается, что они правильно сделали. Потому что с дедушкой остался дядя Петя, но его НКВД арестовало, и всё, как в воду канул… Ни слуху, ни духу… Уж сколько тётя Надя его искала, сколько вина раздала, чтобы хоть что-то узнать, ничего, как сквозь землю провалился… Я думаю, раз нет никаких сведений о том, что его куда-то отправили, значит его расстреляли прямо в Бендерском НКВД… Но ты понимаешь, как я себя чувствовал?! Ведь это человек, который нас кормил… А потом мне довелось увидеть, как людей в товарных вагонах отправляли в Сибирь. Это тоже не всем было понятно. Я, например, себе этого не мог объяснить…

Да и по мелочам набирались разные неприятные моменты. Вот, например, при румынах мы никогда не знали, что такое очередь. А тут в магазины завезли хорошие туфли ленинградской фабрики «Скороход». Они и хорошие, и дешёвые, но какая очередь…

А на том консервном заводе, где я недолго проработал, мы обратили внимание, что опытный столяр Крошкин возится с какой-то тахтой. И дознались, что он её делает директору. А мы же активисты, комсомольцы, ну как так, советская же власть, самая справедливая, и вдруг директор себе лично заказал диван… А рабочие что скажут? И мне тоже диван сделай?! Мы хоть и бобики слепые совсем, но мы же всё улавливали. Помню, это так неприятно поразило, что у меня в голове просто не укладывалось. Казалось бы, я сам внук помещика, и меня вроде бы должны были воспитывать в духе эксплуатации человека человеком, но я бы до такого никогда не опустился.

Когда папа женился в 18-м году, дедушка предложил ему: «Федя, я тебе дам земли, овец, помошников, и ты будешь жить хорошо!» Но отец отказался. Ничего не взял: «Спасибо, папа, что ты мне дал высшее образование!» Мы были так воспитаны – делай сам! Поэтому в нас и не привилось – «бей богатых»!

Ходили какие-то слухи о скором начале войны?

Что-то такое было. Кое-кто спички закупал, керосин, но я был совсем молодой, и ничего в этом не понимал. Поэтому война для меня началась абсолютно неожиданно. Хотя у нас на квартире жил один лётчик, но он тоже никогда об этом не говорил. Зато научил меня пить водку. Как звали его, не вспомню уже, но молодой, и жена молодая. На 7-е ноября он мне говорит: «Валера, иди сюда!» Захожу к ним, а он наливает водки и мне и себе. По полному гранёному стакану… - «Я тебе покажу как надо! Начнёшь пить и не останавливайся. Не думай ни о чём!» Сам выпил и я за ним это дело повторил… Выпил весь стакан, ничего, под стол не упал. Ну, это просто казус такой был.

Как вы узнали о начале войны?

Наша Хомутяновка находится за железной дорогой, а её, прежде всего и бомбили немцы. Рано утром прилетели маленькие немецкие самолеты. Одна бомба упала перед нашим домом, там воронка осталась. А другая бомба упала дальше, и осколком убило женщину. У нас был погреб, все сразу туда…

Меня вызвали в военкомат, и несколько дней подряд до позднего вечера я разносил повестки. А потом меня зачислили в истребительный батальон. Мой начальник в артели «Красный металлист» Саков Яша в Гражданскую воевал в бригаде Котовского. За время совместной работы он уже понял, кто я, что я, и он мне сразу сказал: «Иванов, пойдёшь в истребительный батальон!»

В этом истребительном батальоне были и старики прошедшие Гражданскую войну, и воевавшие с Финляндией, и молодёжь. Там и Калашников был, и Миша Ратушный и многие другие ребята. Вручили винтовки, пулемёт, миномёт, и мы изучали их в подвале бывшего коммерческого лицея. Потом стали ходить по округе, искали всяких лазутчиков.

И так длилось до тех пор, пока к Днестру не подошли румыны. А потом дали сигнал, и все ушли с Красной Армией. Тут уже командиров никаких, делай, как знаешь…

А разве вас не должны были призвать?

Конечно бы призвали, но я же был не просто активист, а причастен к подпольному движению. И таких людей, особенно тех, кто свободно знал два языка, решили оставить на оккупированной территории.

Когда уже стало понятно, что Красная Армия уходит за Днестр, нас стали вызывать по одному. Вызвали и меня. Помню, темно, столик стоит, за ним сидят 1-й секретарь Горкома Комсомола Фалькович и начальник НКВД Бендер Серебряков. И они мне сказали примерно так: «Товарищ Иванов, мы отступаем, а вы должны остаться здесь. Как разведчик-партизан. Делайте вид, что ненавидите Советскую власть и рады приходу новой власти». Дали инструкцию, а там отпечатаны примерные задания: «Прочитайте свои обязанности, запомните свой пароль и распишитесь!»

А как румыны пришли (Бендеры были оккупированы немецкими и румынскими войсками уже 23-го июля 1941 года – прим.ред.), сразу приказ на всех стенках повесили – «получившие задание от советских органов должны немедленно явиться и признаться! Явившиеся добровольно будут амнистированы. В противном случае - расстрел!»

Ну, мы как эти приказы увидели, и драпанули из Бендер, кто, куда. До определенного момента, пока всё уляжется и успокоится. Я ушёл к дедушке в Михайловку. С конца июля по ноябрь у него жил. А в декабре мама сообщила, что у нас в Бендерах всё успокоилось: «Можешь приезжать!»

Приехал, а у меня был приятель Ваня Бровкин. При румынах он был сыном полка в полковом оркестре и стал там отличным музыкантом. И вот он организовал ансамбль и договорился с хозяином ресторана «Астория» на вокзале, что можно там играть и зарабатывать.

И когда я вернулся, Ваня взял нас в этот ансамбль. Мы же все трое увлекались музыкой. Я на гитаре играл, Толя на мандолине, а Федя на барабанах. Сам Ваня играл на кларнете и на саксофоне. Ваня Бекир играл на трубе.

В этот ресторан заходили румыны, немцы, итальянцы, мадьяры, которые ехали на фронт (Бендеры – крупнейший железнодорожный узел во всем регионе – прим.ред.) Немцы, конечно, самые дисциплинированные. В основном играли румынские танго, вальсы, фокстроты, какие-то оперетки. Но бывало, подходит немецкий офицер, марки кладёт: «Вольга-Вольга давай!» или «Катюшу». Мы объясняем: «Нихтс! Нам нельзя такие песни играть!» - «Я офицер, я разрешаю!» Ну, раз немецкий офицер разрешает да ещё деньги платит, почему нет? А итальянские солдаты заказывали «Кампаньоллу». Мы начнём, но они же солдафоны, как заорут во все глотки: «О Кампаньолла белла … ля-ля-ля…» Вот так мы пару месяцев как-то жили. Зарабатывали немного, зато бесплатно кормили. А потом из Бухареста привезли музыкантов и нас сразу уволили.

После ансамбля я работал на электростанции, изолировал проволоку для двигателей. Вроде всё спокойно, но ко мне уже и «гости» ходили: «Как ты, что?» Знакомые мои, но я уверен, что они из полиции. Потому что кое в чём я уже участвовал.

В чём, например?

Ну как тебе сказать? Понимаешь, толком инструктажа, что делать, мы так и не получили, и сами придумывали себе работу. Я, например, и провода между сёлами рвал, что-то ещё по мелочи, в общем, каждый из нас где, что мог, всё портил. Или, например, как-то Калашников меня попросил: «Нужно переправить через Днестр одного командира, он из плена бежал». Знакомый рыбак дал нам сетку, и мы под видом того, что ловим рыбу, переправили его через бендерские плавни. В общем, какие-то мелочи. Хотя во время войны мелочей нет.

А какие-то боевые операции проводили? Приходилось стрелять, взрывать?

Понимаешь, такими делами должно было заниматься боевое крыло. Не всем же из нас оставили оружие. Но проведение таких операций очень ограничивало два фактора. Во-первых, места у нас густонаселенные, а лесов мало. Прятаться партизанским отрядам фактически негде. Но главное, проведение диверсий очень сковывала система заложников. Ведь за каждого убитого румына и тем более немца, оккупанты расстреливали определенное количество невинных людей. (На сайте молдавского поискового отряда «Август» опубликована статья «Хроника незримого батальона», в которой подробно освещается деятельность бендерского подполья. Здесь и далее выдержки из него: «Далеко идущие последствия имела встреча Николая Калашникова с Михаилом Чернолуцким, уроженцем села Дундук (ныне Мирное) Бендерского уезда. Оба жаждали немедленных боевых действий и вместе с другими подпольщиками в последние дни августа 1941 года совершили первую операцию: на шоссе между станцией Мерены и селом Тодирешты обстреляли колонну румынских войск, следующую в Бендеры. Но в наказание военным командованием было расстреляно по 5 человек из разных сёл: Броаска, Сынжера, Мерены, Кетрос-Нямц, Кетрос-Бык, Тодирешты, Кирка, Цынцарены, Соколены, Сопрания, Албиница, Новые Анены, Старые Анены, Бульбоака, Рошканы, Галилешты и Калфа, из числа подозреваемых в принадлежности к советским активистам. Одновременно были взяты заложники из этих сёл с угрозой немедленной расправы в случае попытки нападения на военных или румынских служащих» - http://august.md/vtoraya-mirovaya-vojna/hronika-nezrimogo-batalona.html ) Но кое-что всё-таки удавалось сделать.

Например, в Бендерах на станции находилась немецкая нефтебаза. Задумали её взорвать, но очень долго не удавалось это сделать. И так пробовали, и так, и через машинистов искали подходы, и через военнопленных, которые там работали, но всё никак не получалось.

И наконец, в феврале 42-го всё-таки подожгли нефтебазу. Боже мой, какой там ужас творился… Я ведь жил недалеко, и прекрасно видел и слышал, как там всё взрывалось. Эти цистерны нагревались, потом замок на люке не выдерживал, бах, и взлетал столб пламени больше чем на 50 метров… Но до сих пор точно неизвестно, кому это удалось сделать. Кто-то за всех нас сработал. («Ещё до своего ареста Николай Калашников нацелил подпольщиков на громадный склад горючего на грузовом дворе станции Бендеры. По его поручению Михаил Ратушный сумел разведать расположение склада и систему его охраны. Войдя в доверие к машинисту Левковичу, он несколько раз прокатился на его маневровом паровозе по грузовому двору, высмотрев всё, что требовалось.

Поначалу разработали проект поджога склада с помощью круглого фитиля, начинённого с одного конца порохом, но опробовав его, решили отказаться: полуметровый толстый фитиль легко могли обнаружить ещё на дальних подступах к складу при неизбежном обыске.

Подобраться к грузовому двору снаружи, и забросать склад гранатами было тоже делом безнадёжным. Вдоль забора грузового двора валами лежала колючая проволока, перевитая бурьяном, позади напротив – двор жандармерии.

Остановились на 3-м варианте. Несмотря на строгую охрану и поголовные обыски, военнопленные, работавшие в грузовом дворе, стали проносить миниатюрные капсюля с марганцево-кислородной начинкой и, пользуясь малейшей возможностью, заталкивали их в бочки с горюче-смазочными материалами. Эту же операцию проделывали и городские подпольщики, проникая на грузовой двор по пропускам, добытым Г.Карнауховым на почте.

Взрыв должен был последовать через несколько дней, как только содержимое той или иной бочки разъест тонкую резиновую оболочку капсюля. Но бочки долго не залёживались на складе, немцы ежедневно и в большом количестве отгружали их на фронт, где они, вероятно, и взрывались. Взрыва всё не было. Но вопреки указаниям губернатора Бессарабии Войкулеску усилить слежку за рабочими, особенно на узловых станциях Бендеры и Бессарабская, «дабы предупредить возможные случаи терроризма и саботажа», один за другим в конце февраля 1942 г. вспыхнули два пожара на станции Бендеры.

В донесении бендерской полиции областному инспектору полиции сообщалось: «27-го февраля вспыхнул пожар в одном вагоне, нагруженном маслом для пулемётов 21-го пехотного полка 4-й дивизии. Всё сгорело полностью. Ущерб нанесён примерно на один миллион лей. 28-го февраля в 14.50 вспыхнул пожар на складе немецкой армии около железнодорожной линии на расстоянии 300 метров к югу от железнодорожной станции. Сгорели 400 бочек бензина вместимостью по 200 литров каждая, 6000 литров масла для самолётов, 13 вагонов-цистерн. Также сгорели крыши 7 домов около хранилища; нанесён ущерб на сумму около 500 000 лей. Точные причины пожара не удалось установить, остаётся только предположить, что здесь замешана преступная рука». В этой операции особенно проявили себя Г.С.Карнаухов, Н.П.Марандич, И.Д.Цуркан, С.Т.Калашников - http://august.md/vtoraya-mirovaya-vojna/hronika-nezrimogo-batalona.html )

Понимаешь, по боевой части у нас главным был Калашников. Миша Ратушный вроде как комиссар при нём, а я ответственный за административное направление. Должен был узнавать настроения людей, кто профашистски, кто за наших. Но один бы я с этим не справился, поэтому Калашников поручил мне найти себе помошника. Я поговорил со своим знакомым Георгием Савченко, вроде как завербовал его. А уже он привлёк Люду Горину, которая служила у румын в какой-то организации. И вот через них что-то стал узнавать. (Вспоминает бывшая подпольщица Людмила Тимофеевна Горина: «Для того чтобы вести работу среди населения, мне было поручено поступить на работу секретарём в учреждение – так называемую «administraţia bunurilor». Здесь я оставалась после работы, приходил подпольщик Георгий Савченко, и мы печатали листовки и размножали их на ротаторе. Пользуясь своим положением, я могла иметь связь с примэрией, префектурой и трибуналом в городе, и получать оттуда необходимые нам сведения».

Работавший по заданию подпольного горкома на почте, Григорий Карнаухов вкладывал листовки в солдатские посылки, распространял их в военных эшелонах, идущих к фронту. Он же изымал из почтового вагона батареи радиопитания, а однажды снял с немецкой машины аккумулятор. Он же обеспечивал подполье бумагой и краской для печати» - http://august.md/vtoraya-mirovaya-vojna/hronika-nezrimogo-batalona.html ).

Страницы из сборника документов «Молдавская ССР в годы ВО в 1941-45»

Но оказалось, что полиция не дремала. Через какое-то время, меня вызывают в полицию: «Господин Иванов, на вас донесение есть, что при Советской власти вы носили винтовку, пели советские песни, и заявили на работе, что Бессарабия больше никогда не будет румынской». Что-то ещё, в общем семь обвинений я насчитал. Но я всё отрицал. Мол, винтовка учебная, так это я учился в «Осовиахиме». А сказать такого я просто не мог – пойти против собственного государства? Везде надо было врать... - «Ладно, завтра поедем в Кишинев в «curte marțială» (военный трибунал - рум.яз.) Я хочу особо отметить, что это немцы расстреливали без суда и следствия, а румыны только через суд.

Дома переночевал, а утром на поезде поехали с ним вдвоем. Приехали, он меня там сдал полицейским, и вдруг встречаю двух приятелей моего младшего брата. Они с Федей в лицее в одном классе учились. Совсем пацаны ещё, а уже кем-то там работали. Они меня увидели: «О, Иванов, а ты чего здесь? Сейчас разберёмся!» Пошли, пошныряли, и принесли папку с моим делом. Читаю, оказывается, на меня написал донос Романюк Петр из артели «Красный металлист» и кузнец Веналий Тимофей. Мол, Иванов то-то и то-то. И среди прочего - получил задание от советских органов, а это уже смертельно опасное обвинение… Думаю, как же сбрехать? И целый месяц до суда я пробыл в тюрьме. В кандалах.

Ну, и подсылали ко мне всяких, чтобы на слове поймать. Но там сидел один рабочий, так он мне сразу показал - палец к губам, мол, держи язык за зубами. И я почти ни с кем не разговаривал.

Наконец, настал день суда. Повели меня двое полицейских, и по дороге спрашивают: «У тебя деньги есть?» - «180 лей». – «А если тебя отпустят, ты их нам отдашь?» - «Ну, если отпустят…»

На суде защищал меня дядя Федя - муж маминой сестры, который тогда работал главным бухгалтером примэрии Тигины (румынское название города Бендеры – прим.ред.) Мама его умоляла: «Скажи, что это неправда! Что он честный мальчик, что как внук помещика он не мог быть на стороне Советов». Ещё уговорила выступить свидетелями людей с разных мест, где я работал.

В общем, идёт суд, и там все свидетели подтверждают, что я хороший мальчик. В судебном зале я один, и два штыка охраняют меня. А за столом одни погоны сидят. Дядя выступил, что я сын инженера-лесничего, окончившего царскую Академию, что я внук помещика.

Когда все выступили, слово взял прокурор: «Я требую год тюремного заключения!» Я как это услышал, у меня аж слёзы потекли… И все, наверное, подумали, что я испугался тюрьмы. А я заплакал от радости, что всего один год дадут, что я спасён от смерти… Но судья вынес решение – «Оправдан! Освободить в зале суда!» Ты представляешь, что это такое?! Тут эти солдаты сразу нарисовались: «Ты же нам обещал 180 лей!» Нате вам, свобода дороже…

Справка об освобождении (арестован 27-го сентября, освобожден 27-го октября 1942 года)

Приехал домой радостный, а там меня уже бумажка ждёт - повестка в румынскую армию. Мама даже где-то обрадовалась. Она считала, что полиция не посмеет тронуть румынского солдата. Вот так меня призвали в румынскую армию…

На призывном пункте посмотрели, что я окончил лицей, и меня отправляют в офицерскую школу в Яссах. Приезжаем туда, но письменную работу я написал нормально, а вот во время бега сильно отстал. Я же пока месяц там сидел в цепях, физически очень ослаб. Ни поесть нормально, а из физической нагрузки только говно таскал из уборной…

И несдавших экзамены, отправляют нас в интендантскую школу в Бухаресте. Приезжаем туда – мест нет! Тогда нас отправили в воинскую часть в Синаю. Слышал про такой город? Там находится замок Пелеш – летняя резиденция румынских королей. Вот там меня зачислили в 1-й горнострелковый батальон (batalionul 1-i vînător de munte Sinaia), а это считалось как гвардия. В этом батальоне я прослужил около года.

Расскажите, пожалуйста, про службу. Как кормили, одевали, чему учили?

Я хорошо этот год вспоминаю. Боевая подготовка, строевая, строгая дисциплина, всё, как в любой армии. Кормили тоже как обычно: борщ, капуста, картошка, фасоль, ничего особенного.

Принято считать, что в Королевской Румынии и в румынской армии отношение к бессарабцам и представителям нацменьшинств, было пренебрежительным. Как к людям 2-го сорта.

Таких бессарабцев как я, там было немало, но я не скажу, что нас за 2-й сорт считали. Понимаешь, мы же не люди с улицы, не простые крестьяне, а все с каким-то образованием, всё-таки нас готовили на младших командиров. Чтобы мы потом как инструкторы сами обучали новичков. Так что доверие было, но приходилось быть осторожным. А если говорить про остальных… Вот тех же буковинцев взять, так разве это румыны? У нас они тоже были, и немало. Так некоторые молодые новобранцы из Буковины даже не знали румынского языка, настоящие западенцы. На винтовку говорили – геверта.

Принято считать, что в Румынской армии офицер запросто мог ударить солдата.

Я всего раз получил по морде. Когда уже сами стали инструкторами, хотя я так и остался простым солдатом. Даже ефрейтора не получил. Но на фотографии, видишь, я в форме ефрейтора, видимо чью-то надел. В общем, готовились к какому-то празднику, а в моём отделении служил один цыган с падучей болезнью - эпилепсией. Ну, такой недотёпа… Он и в строю падал, и на марше, ничего я не мог с ним поделать. И в тот раз он тоже что-то там не так сделал. Не погладил воротничок что ли. А наш командир взвода лейтенант Штефанеску что ли, заметил это и мне: «Шаг вперёд! Почему так?», и раз в челюсть. Вот так я заработал за этого цыгана… Но вот я не помню, может это случилось после того как я винтовку бросил и он мне врезал в отместку за тот случай.

Что за случай такой?

Понимаешь, я всю жизнь человек спокойный, молчаливый, но вспыльчивый. Могу нагрубить. И в армии из-за своего характера тоже проявлял такую отчаянность. Как-то зимой 43-го на полигоне проводили занятия – солдат в наступлении. Занимаемся, всё хорошо, но в какой-то момент получаем приказ – «Отбой! Прекратить стрельбу!» Но мы же молодые, стрелять нам интересно. И вот командир взвода, всех построил: «Так, кто выстрелил после команды – шаг вперёд!» Никто не признаётся… Тогда он решил всех наказать: «Вперёд – марш! А назад ко мне - ползком!» А снег же глубокий, и все рукава полные снега… В общем, тормошит нас, тормошит, ну я и разозлился. Ну, подумаешь, выстрелили, так это же наша работа. В общем, психанул, что-то заорал «эй», швырнул винтовку в снег и сам в него нырнул… Лейтенант сразу экзекуцию прекратил, ничего не сказал, повёл нас в часть.

Взвод на полевых занятиях

На ужин пошли, а мы же горные стрелки, и у нас на ботинках шипы, вроде как зубы. А там асфальта не было, всё булыжное, и когда мы маршировали – раз, раз, раз, прямо искры летят… Тут он задаёт вопрос: «И кто это бросил винтовку?» - «Я!» - «Тебя ждёт трибунал!» В общем, посадили меня на гауптвахту, но дня через три выпустили. И вот только после этого случая, нас могли так обругать – «Вшивые бессарабцы! Большевики!» - «Большевичь!» А так чаще всего в ходу было ругательство мырлан – это вроде как быдло.

Во время службы вам как-то объясняли неудачи на фронте? Тот же разгром под Сталинградом?

Нет, абсолютно. Но разве солдафон должен всё знать? Лично я считаю, что такого и не должно быть. Это за кулисами глубокими должно всё оставаться. Единственное, помню, что когда в нашу часть вернулись солдаты с фронта, как же они ругали власть… Боже мой, как они ругались, как матерились: «Немцы так вооружены, а нас зачем послали?!», примерно в таком смысле. И вот я думал, что же мне делать, если нас пошлют на фронт? Много думал, тут, конечно, самые разные мысли в голову приходили.

Но мы все удивлялись и задавали себе один и тот же вопрос - почему нас на фронт не посылают? Ведь мы уже обучены, вроде всё знаем. А узнал это только в начале 2000-х годов. Будучи уже на пенсии я 15 лет проработал сторожем в «Зале Дружбы». А через забор от него – гостиница «Кодру», и там охранником работал такой же, как и я. И как-то мы разговорились, и я его спрашиваю: «А вас на фронт посылали?» - «Нет. А знаешь почему?» Вот тут он мне и объяснил: «Так мы же ровесники короля!» Видимо, чтобы король не попал на фронт, выпустили какой-то приказ, что 1921-й год на фронт не отправлять. Ведь Михай (король Румынии Михай I-й - прим.ред.) старше меня аж на шесть дней. Он родился 25-го октября, а я 1-го ноября. Он в 40-м году окончил лицей в Бухаресте, а я в Бендерах. Так что в этой жизни нужно иметь ещё и немножко счастья…

Вы с кем-то больше всего там сдружились?

Я дружил с одним румынчиком по фамилии Преда. Как-то мы ходили в увольнение в город, и один пекарь нам предложил: «Напилите мне дров, а я вас хлебом накормлю!» Помню, я тогда пять хлебцев слопал. С того раза мы с ним и подружились. И встретились с ним случайно в Бухаресте осенью 1944 года. Меня освободили из тюрьмы, а он ещё служил. Обнялись: «Идём по пиву!» И он мне тогда рассказал: «А ты знаешь, тебя ведь у нас считают дезертиром!» Ребятам, оказывается, даже не сказали, что меня арестовали.

Тогда в румынской армии дважды в год давали месячный отпуск. В июне и на Рождество. И когда в декабре 43-го приехал домой (в Румынии православное рождество празднуется с 25-го на 26-е декабря – прим.ред.), а тут как раз пошли аресты. Арестовали Калашникова, Мишу Ратушного, и его сестра пришла ко мне: «Валя, сходи, разузнай, за что Мишу арестовали?» А через несколько дней и меня подняли…

Рано утром 3-го января мама встала: «Валя, наверное, за тобой идут..» Заходят двое в гражданском, и куда деваться? Устроили обыск, все книги на русском языке собрали в чемодан, и я сам нёс его в участок. Потом, правда, маме всё вернули.

Били?

Нет, в Бендерах меня не били. Потому что я знал язык и мог с ними нормально разговаривать. И вёл себя нормально. Вот когда сидел в Кишиневе, там били. Но не так сильно как некоторых.

А знаете, почему пошли аресты? Кто предал?

Это Калашников ошибся. Каким-то образом он познакомился с девушкой, которая работала санитаркой в румынском санитарном поезде. Возможно, он бы с ней осторожно общался, но она ему представилась еврейкой, и это внушило ему доверие. Он обратился к ней, может, ли она что-то достать из оружия? Может, как-то через раненых? И когда мы с ним в парке встретились, он показывает мне на ладони патроны разных калибров. Якобы она принесла. И когда я это увидел, сразу ему сказал: «Ну всё, Коля, считай, что мы арестованы! Ты себе представляешь, чтобы какая-то молодица догадалась, что нужно принести патроны разного калибра? Это что, она сама такая мозговая и развитая? Это полиция ей подобрала!» В общем, потом выяснилось, что эта девушка специально подосланный агент «Сигуранцы» (тайная политическая полиция в Королевской Румынии – прим.ред.) За ним стали следить, засекли с кем он общается, но хуже всего, что при аресте, у него в доме нашли целый список подпольщиков. Так, во всяком случае, рассказывали. Но ты пойми, нас же никто не инструктировал.

Николай Калашников

Коля, конечно, очень переживал, что из-за него арестовали ребят. Про свою ошибку он до самого конца жизни помнил и не мог себе простить этого. И некоторые ребята так и не простили его. Как же на него потом нападали… В тюрьме, по дороге в тюрьму, постоянно долбали: «И зачем мы только с тобой связались? Ты же сам предал нас!» Думаю именно из-за этого он тяжело заболел на нервной почве и рано умер… Но я Коле был очень предан, никогда не обвинял его, и на похоронах сказал так - «Легендарный герой-партизан!» Хотя тут он, конечно, дал маху.

Что было дальше?

После ареста нас какое-то время продержали в Бендерах, а потом отправили в Кишинев. Там разбросали по разным местам и предупредили, что 26-го февраля состоится суд. Помню, снег таял, а мы идём по нему в кандалах, закованные попарно. С обеих сторон – стрелки стоят… Загнали всех в зал суда, но нас же 37 человек, так что все сразу не поместились, пришлось в два прихода.

Там очень большой состав судей, все в погонах. Гражданских не было. Выступил прокурор, обвинил всех – «Это целая советская диверсионная организация!» Мол, Калашников руководитель, а Иванов один из лидеров и вдохновителей, потому что я по образованию самый грамотный… В общем, это длилось не так быстро, потому что всех спрашивали, каждый отвечал. Но приговор не огласили, решили в тюрьме зачитать. Построили, увели в тюрьму, загнали всех в одну камеру. Через некоторое время пришёл секретарь суда и стал зачитывать приговор. Оказалось, что из 37 человек по нашему процессу, 26 были приговорены к смертной казни через расстрел, а остальные к разным срокам. Причём мне помимо смертной казни ещё и срок присудили – 25 лет. За то, что я принимал участие в подрыве устоев румынского государства. В общем, прочитал он это всё и ушёл. А мы вместо того, чтобы плакать, стали кричать «Ура!» Мол, плевали мы на ваш приговор…

Справки о приговорах

А пока вы там сидели, был какой-то момент отчаяния?

Ни у кого! Все понимали, что нас расстреляют, но держались спокойно. Больше переживали наши родители. Как-то раз мама приехала, уже после приговора, и увидела меня в цепях. Ну, конечно, женщина, мать, расплакалась… А я никогда не плакал. Я плачу только от радости. Радуюсь, что несмотря ни на что, никого не предал, ничего никому не нашептал, что чистым остался. И я в цепях ей говорю: «Мамочка, не переживай, расстрел это же раз и всё…» Представляешь себе?! Маме досталось, боже мой… Мама туда ко мне не раз и приезжала, и пешком приходила вместе с другими матерями. И передачи высылала. Кстати, такой момент расскажу.

С нами сидел Георгий Савченко, который, как и Люда Горина был непосредственно в моём подчинении. Так он себя повёл, скажем так, не очень красиво. Когда приносили передачи, все садились, и делали по-братски общий стол. Он же нет! Сам по себе. И в вагоне по пути в Румынию то же самое.

В румынскую тюрьму нас отправили в только 15-го апреля. Сразу выдали на всё время пути сухой паёк – мамалыгу, но мы её с голодухи мигом съели. А ехать пришлось пять суток, так нам потом уже сами конвоиры что-то бросали. А Жора умудрился конвоиру шарфик на еду сменять, ещё что-то. Вот такой человек… А когда нас арестовали, его мать моей маме заявила: «И зачем он только с вашим сыном связался?!»

И вот когда уже после войны он устраивался на какую-то ответственную работу, ко мне пришли спросить о нём: «Какое у вас мнение о Савченко?» И я рассказал, как было. Он никого не предал, тоже был награждён, но вот таким он был… После войны я с ним даже не общался - да пошёл он в баню…

В сборнике документов «Молдавская ССР в годы Великой Отечественной войны 1941-45» упомянуто, что в тюремной камере вы на стене сделали надпись.

Это вроде не в тюрьме было, а куда меня временно загнали в какой-то подвал. Их называли «подвалы Луки Попеску», видимо по имени начальника. А блох там было боже мой… И пока я там был, всё время молчал, потому что боялся провокаторов. Помню, сидел один хорошо одетый, так я на него думал, что он «подсадная утка». Вот там я нацарапал гвоздём - «Здесь сидел Валерьян Иванов». Там же все стены были исписаны. Многие писали на всякий случай…

А много лет после войны, когда я уже работал прорабом в Бендерах, ко мне из Тирасполя вдруг приехал человек из органов: «Вы такой-то такой-то? Это вы написали в том подвале?», и даёт мне текст. – «Я, но вроде текст не совсем такой». Понимаешь, надо же, чтобы это звучало политически, вот они и расписали для публики. Добавили «советский политзаключенный» и т.д. и т.п.

Вот так мы сидели в Кишиневе после суда, но почему-то никого не расстреливают. Просто шёл уже 44-й год, и я думаю, уже сами румыны прекрасно понимали, куда всё клонится. А 15-го апреля, в солнечную погоду, нас выводят строем и пешком, закованными в цепи, ведут на вокзал. Посадили всех в один вагон, и привезли в Трансильванию (историческая область на севере Румынии – прим.ред.) Там в городке Аюд есть знаменитая тюрьма. Одна из самых больших в Румынии. Высокая, 4-этажная, настоящая. Только там нас всех расцепили, накормили, распределили по камерам. И в этой тюрьме мы просидели до самого освобождения в августе.

Тюрьма в городе Аюд

Какие условия были в этой тюрьме?

Можно сказать, что хорошие. Всего три человека в камере. Вначале я сидел с болгарином Степаном Грековым, практиковался с ним в болгарском языке. Потом сидел по очереди с двумя гагаузами, василием и Николаем Кара. Они тоже проходили по нашему процессу. А потом попались мне два украинских рыбака. Ох как от них воняло рыбой… Но зато такие чудаки, юморные ребята. Кормили хорошо. Насколько я помню, там поварами работали венгры, и они хорошо готовили. Фасоль в основном. Хуже всего, что сидели в камерах целыми днями, даже на прогулку не выводили. Смертникам прогулки не положены.

Новости с воли как-то узнавали?

Я сидел на последнем этаже, а на первых этажах сидели «железногвардейцы». («Железная гвардия» - ультраправая политическая партия, действовавшая в Королевской Румынии в период с 1927 по 1941 годы. Партия представляла идеологию румынского ультранационализма, антикоммунизма, антикапитализма и антисемитизма, а также поддерживала Румынскую православную церковь. В сентябре 1940 года фактический руководитель Румынии маршал Ион Антонеску пошел на сближение с партией, и назначил ее руководителя Хорию Сима вице-премьером Румынии. В результате в стране стала проводиться политика террора, начались аресты представителей интеллигенции и антисемитские погромы. Но уже к январю 1941 года противоречия между «Железной гвардией» и Антонеску стали настолько непримиримыми, что «легионеры» решились на вооруженный мятеж. Они рассчитывали, что немецкие войска поддержат их, но Гитлер сделал ставку на маршала Антонеску, в результате румынская армия сравнительно легко подавила мятеж. После этих событий Антонеску немедленно распустил правительство и стал единоличным правителем страны. Сама «Железная гвардия» была запрещена, а её лидеры арестованы. Часть «легионеров» бежала за границу, но более девяти тысяч оказались в тюрьмах – прим.ред.) Их тоже на прогулки не выводили, зато у них была организованная читка последних новостей. Вот от них мы и узнавали, что фронт подходит всё ближе и ближе.

А в ночь на 24-е августа (В конце августа 1944 года, когда советские войска в ходе Ясско-Кишиневской операции разгромили немецкие силы и вступили на территорию Румынии, король Михай I-й, объединившись с антифашистской оппозицией, приказал арестовать маршала Антонеску и профашистски настроенных генералов, и объявил войну Германии. После этого румынская армия воевала на стороне антигитлеровской коалиции, за что король Румынии Михай I-й был награжден орденом «Победы» - прим.ред.) вдруг слышим музыку венгерской тональности. Видимо в парке неподалёку играли. И так целую ночь… А наутро, когда разносили чай, открывается дверь: «Мы с американцами! Мы с американцами!»

Все камеры открыли, все повылазили, начали обниматься, петь… Несколько дней там ещё проболтались. Потом всех выстроили, посадили в вагоны и тут кто-то запел «Вставай проклятьем заклеймённый…» И пошло-поехало, каждый пел, как мог…

Приехали в Бухарест, и там нас решили немного приодеть. Привезли в еврейскую общину, там большой склад с вещами. Но всех потихоньку предупредили: «Называйте еврейскую фамилию и говорите, что вы из Тирасполя». Так и сделали.

Когда приоделись, нам сказали: «Пойдёте в центральный комитет румынской Компартии». Там выдали по немецкой винтовке, каске – «Будете охранять пленных немцев!» Короче говоря, ещё сколько-то побыл там, охранял редакцию газеты «Luptătorul» («Воин» – рум.яз.)

Потом выдали по 100 тысяч лей, я себе успел купить на толкучке какое-то старое пальтишко, фуражку и костюм. А потом посадили в поезд и домой.

Вас призвали в армию?

Нет. Получилось так. Когда мы вернулись, нам дали время восстановиться. Всё-таки почти восемь месяцев в тюрьме, это не шутки. Чтобы не сидеть без дела, я пошёл в Гороно и меня взяли работать учителем. В принципе учителей не брали на фронт, но могли и призвать. Но тут, я уж не помню, каким образом, за меня замолвил словечко один старичок из Гороно. Он узнал, что мы с Толей музыканты, и что с нами можно организовать школьный оркестр, и он меня отстоял. И два года я проработал в своей родной школе, вёл 3-й класс. Готовился хорошо, и мной были довольны.

А Толю не призвали, потому что на железной дороге работал. Он ещё во время оккупации окончил у румын курсы на железной дороге, и работал диспетчером на какой-то станции. Толя был очень талантливый музыкант. Чуть ли на всех инструментах мог играть. Когда он потом устраивался массовиком в Дом Культуры в Бендерах, его спросили: «Лучше скажите, а на чём вы не играете?»

Зато младший брат Федя прибавил себе год, чтобы его призвали в Красную Армию. В конце войны мы получили на него похоронку. Но потом выяснилось, что он попал в плен. (На сайте https://www.obd-memorial.ru/ есть данные, что стрелок 1266-го полка 385-й стрелковой дивизии красноармеец Иванов Федор Федорович 1925 г.р. числится погибшим в бою на территории Польши 15.03.1945). Но после освобождения, он попал на Дальний Восток и участвовал в боевых действиях против Японии. Так что нашей маме очень повезло. Из нас троих никто не погиб.

А из ваших товарищей по подполью?

А ты думаешь, я знал, кто ещё в подполье состоит? Я знал Калашникова, обоих братьев Ратушных, Савченко, Люду Горину. Артимона Неутова знал, но не знал, что он тоже входил в организацию. Я, например, знал, что Калашников у нас главный, но мы с ним встречались лишь изредка. Вместе не ходили. В таком деле нельзя гурьбой ходить. И я не знал, чем он занимается, а он не знал, чем я. Так что многие подробности я узнал лишь на суде и после войны.

Почему в румынской справке об освобождении вы записаны как Валентин?

Это румыны ошиблись. По рождению я Валериан. Мама и папа так назвали, но даже не знаю почему. Но паспорт на меня выписали на Валерия, и все документы по жизни у меня были на Валерия. И дочки записаны как Валерьевны. И только когда мне выписывали молдавский паспорт, я переделал его на Валериан.

А из ваших одноклассников, допустим, много погибло? Вы, кстати, сказали, что у вас чуть ли не полкласса были евреи. Что с ними?

А вот представь себе, ничего не знаю. Слышал только про одного своего соученика. Был такой парень Ицкович - исключительный художник. И как-то мне сказали, что он погиб в Одессе. Потому что вроде бы наших бендерских евреев загнали в Одессу, а уж там… (Всех бендерских евреев, которые не успели эвакуироваться из города, подвергли регистрации и выселению. Часть расстреляли на месте – в 1944 году во рву Бендерской крепости было обнаружено несколько захоронений расстрелянных евреев, в том числе детей и подростков. Сейчас на этом месте установлен памятный знак. Остальных евреев вывезли в Дубоссарское гетто, где погибло более 20 000 человек - http://august.md/vtoraya-mirovaya-vojna/voenoplennye-v-benderah.html )

День Победы помните?

Вот не помню. Видимо для меня как-то спокойно всё прошло.

За участие в работе бендерского подполья вас как-то наградили?

Наградили, но только в 1965 году. После войны как-то не принято было о ней вспоминать. И только при Брежневе стали широко праздновать день победы, активно стало развиваться ветеранское движение. В Бендерском краеведческом музее директором тогда работал Зайцев Алексей Васильевич, вот он стал собирать сведения о деятельности подполья в годы оккупации.

Слева-направо: Михаил Ратушный, Алексей Зайцев, Николай Калашников

Попросил бывших подпольщиков, в том числе и меня, написать, кто, что знает, помнит. И насколько я знаю, это именно с его подачи к юбилею 20-летия Победы вспомнили и о нас. (Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 мая 1965 года за мужество и отвагу, проявленные в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в период Великой Отечественной Войны 1941-1945 гг. были награждены 12 бендерских подпольщиков: Н.Ф.Калашников, В.Н.Лунгу, М.М. Чернолуцкий – орденом «Отечественной Войны» I-й степени; М.П.Вдовиченко, Ф.М.Добрица, В.Ф.Иванов, А.И.Неутов, Г.Ф.Савченко – орденом «Славы» III-й степени; Л.Т.Горина, В.И.Неутова, М.В.Ратушный, Л.Н.Чехунова – медалью «За Отвагу». Награды погибших на фронте в конце войны Михаила Чернолуцкого и Артимона Неутова были вручены их родителям - http://august.md/vtoraya-mirovaya-vojna/hronika-nezrimogo-batalona.html ) Вручали торжественно. Посадили в машины по три человека, и провезли по стадиону, а люди на трибунах нас приветствовали.

Участники Бендерского подполья в день награждения. (10-е мая 1965 года)

Лучше поздно, чем никогда.

Я себя героем не считал и не считаю. Главное – мы остались патриотами и не предали Родину. Хотя по большому счету, какие мы были советские?! Всего-то год и прожили при советской власти. Но я защищал Родину как мог. Что делал – неважно. Главное - не работал в пользу врага. И не важно, что не стрелял и никого не убил. Штабисты ведь тоже не стреляют, а у них наград ещё побольше, чем у солдат. Зорге ведь тоже не стрелял, и Сталин не стрелял.

Как раз хотел спросить о вашем отношении к Сталину.

Я отношусь к нему как к величайшей исторической личности. Он совершил великие дела. Ведь какая бедность была после революции в России?! Так ещё эта война, разруха, понятно, что Россия скрипела как несмазанная телега. Да ещё богачи со всего мира мешали! Ну, а как ты построишь новый дом, если стоит старая развалина? Всё снести нужно! Даже фундамент. Ведь как ты построишь новый дом на старом фундаменте? Он же развалится! Поэтому Сталин и не верил никому и стал свирепее Ленина. Он был такой, какой есть.

Но я согласен с одним немецким учёным, который сказал: «Слово если бы надо исключить из нашего лексикона», поэтому Сталина я оцениваю со знаком плюс. И это несмотря на то, что у меня дядя пропал. Просто я понимаю, что он попал под мясорубку истории… Я и дядю уважаю, и дедушку, и Сталина, и счастлив, что жил в такое великое время. Всё-таки, что бы кто ни говорил, но в Советском Союзе построили совершенно новое общество. Сам я больших дел в жизни не совершил, но тоже внёс свой вклад.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Я всю жизнь проработал строителем. После окончания строительного техникума работал мастером и прорабом в разных организациях. Где бы я ни работал, меня везде уважали. Потому что люди видели, что я безотказный человек и как я работаю. Как отношусь к работе, как отношусь к рабочим и как они ко мне. И никогда не задавался, но радовался, что многое могу. Вносил много новшеств, рацпредложений. За свою работу награждён орденом «Октябрьской революции». Причём никогда не был членом партии. Я не против, но зачем я буду по партийной книжке жить?

Советский Союз как вспоминаете?

Двояко. С одной стороны жили неплохо. А с другой, в экономическом плане сильно отстали от Запада. Люди сами чувствовали, что мы совсем неконкурентоспособны в экономике. Но как строитель я тебе скажу – на старом фундаменте будущее не построить. Надо новый построить. Ну как можно обнять историю и плакать – вот было хорошо… Да, в СССР было неплохо, но я не сожалею, что он развалился. Но и не рад. Просто пришло время и повозку надо починить или купить новую.

Как вы считаете, может, Молдавии лучше объединиться с Румынией?

Нет, я против. Думаю, нам нужно жить своим умом.

Большая у вас семья?

У нас с женой две дочки и трое внуков. Дочки у меня замечательные, жалею только, что Бог не дал им музыкального таланта.

При слове война, что сразу вспоминается.

Сразу думаю, чтобы её не было. Кому нужна война? Кому нужно стрелять друг в друга?

За помощь в организации интервью автор сердечно благодарит Елену Александровну Федорову.