Абрамцев Пётр Филиппович

Родился я в Тверской области, Конаковский район, деревня Перетрусово. Возможно, что её и нет сейчас.

В детстве я жил у бабушки. Отец работал в Москве, на фабрике «Красный Октябрь», а потом всю нашу семью забрал в город, поэтому в первом классе я начал учиться в деревне, а в Москве снова в первый класс пошел. Закончил 7 классов и поступил в Московское художественное училище имени Калинина, где проучился два курса, а потом война началась.

- Помните тот день, когда узнали о начале войны?

Мы с моей тёткой, Марией Петровной, поехали пальто мне осеннее купить, а потом услышали по радио объявление Молотова…война…

В сентябре 1941 года мне исполнилось 18 лет и 29-го сентября меня призвали в армию. Попал я в Гороховецкие лагеря, куда собирали со всей области. Мы пешком шли на Александров (там мои ботинки развалились, мне дали кирзовые сапоги) до Коврова, потом посадили на поезд, и попали мы в Гороховец. Там был распределительный пункт, землянки и казармы. Кормили нас нормально, ходили в столовую.

Они отобрали тех, кто учился уже, а я был на втором курсе, и отправили в Горький, а там - в эшелон. Привезли в Краснодар в пулеметно-минометное училище. Там мы изучали все виды пулемётов, какие у нас были на вооружении, миномёты – 50-мм. ротный миномёт, 82-мм. и даже 120-мм. миномёты. Нас ведь готовили офицерами, поэтому подготовка была хорошей.

- Как вы учились, нравилось вам?

Я такой человек, что если нужно, то я старался и всегда хорошо учился. У меня по всем предметам были хорошие оценки, особенно по топографии «отлично» было, изучал с интересом. Я ведь до этого учился в художественном училище, поэтому карты, чертежи давались мне нормально.

Тут как раз 1942 год… Видимо, по приказу высшего командования, Сталина, отправили на фронт много военных училищ, чтобы спасти Сталинград. Дело в том, что немцы двигались уже на Кавказ и на Сталинград. И вот тогда бросили все военные училища им навстречу. Я так уверенно говорю потому, что сам очевидец этому. Из Краснодара наш эшелон пришёл в Котельниково. Куда нас везут мы и не знали. Рядом стоял эшелон Винницкого военного училища и Полтавского. И тут все три эшелона начали бомбить. Мы выскочили из вагонов. У нас погиб комиссар и командир батальона. Старший адъютант батальона стал командовать. Постепенно эшелон после бомбежки стали растаскивать, мы даже догоняли свой эшелон на ходу, он тихо шёл, а там и погибшие были, и раненые.

Вот это можно считать нашим первым боевым крещением.

Нас повезли дальше, на 36-м разъезде остановились, выгрузились, и стали формировать стрелковый полк из всех нас – и миномётчики, и пулеметчики, и артиллеристы, и связисты. Наш полк остался курсантским, так и воевали. У меня даже есть книга «Краснодарское пулемётно-миномётное училище».

Поставили нас на реке Чир, станица Нижне-Чирская. На правой стороне Дона весь наш полк занимал оборону на самом опасном направлении, где Чир впадает в Дон. В этой большой излучине немцы как раз и нанесли первый, главный удар.

Потом ночью нас отвели, а переправлялись через Дон кто как мог, и на плотах, и вплавь…Мы переправились через мост в районе Нижнего Чира, железнодорожный мост ещё не был разбомблен.

Потом нас из 62-й Армии перебросили в 64-ю Армию на направление станций Тингута, Тундутово, 74-й разъезд. Переход делали пешком, мы же пехота!

Когда мы отошли за Дон, пришел приказ № 227 «Ни шагу назад!», нам его полностью зачитали.

- Как Вы его восприняли?

Организовали заградотряды и штрафные роты для рядового и сержантского состава, штрафные батальоны – для офицеров. Из нас же и сформировали их.

- Нам в фильмах показывают, что заградотряды по своим стреляют, в спины… У Вас были подобные случаи?

Однажды при мне артиллеристы наши на лошадях вовсю от немцев бежали по балке, а заградотряд их остановил. Ругань, мат, они кричат, что там немцы на танках… Пропустили их в конце, без всякой стрельбы. Я не знаю, может где и стреляли. В тылах были еще заградотряды из войск НКВД, они дезертиров вылавливали.

- Политруки работали?

Конечно, работали, заместитель командира роты по политчасти. Приказ нам политрук и зачитывал. В каждой роте они были. Еще и комсорг был в роте. Они ведь тоже живые люди. Ни командира, ни политрука у нас не осталось в первых боях на 74-м разъезде, в первый же день.

- Особист был у вас?

При штабе полка уполномоченный был, в штабе дивизии. Я не сталкивался с ними. Правда, однажды задержали у нас одного гражданского, мне сказали его вести в штаб дивизии. Я и повел. Винтовка у меня была. Привел в штаб. Отвел в траншею его, а там «Катюши» стояли. Как они дали залп, то сразу оттуда смылись. Потом я его сдал в особый отдел, чтобы они разбирались. Возможно, что заблудился он, отпустили его, наверное.

Только я оттуда вернулся, а тут задержали румынского солдата. Меня спрашивают, чтобы отвел его в штаб, а я только пришел оттуда, говорю, почему никого другого нет…

- Как Вы были обмундированы, какое оружие у Вас было?

Когда были курсантами, то носили серо-тёмную форму, ботинки, а потом переодели в кирзовые сапоги, носили гимнастёрку, брюки, шинель, обычную форму, но новую.

Только плохо, что нам дали стеклянные фляги, они были прочные, в чехле, но стеклянные.

Тут в школе № 99 открывали музей, и им следопыты нашли эти стеклянные фляги, так все так удивлялись! Должны быть алюминиевые, а у нас такие были, наверное, не хватало всем.

Оружия было достаточно. У меня и пулемёт был, и миномётчиком я был, и с ПТР приходилось (у меня даже фотография есть). Я стрелял и из Дегтярёва, и из Симонова. По технике стрелял, а подбил или нет – не знаю, пришлось удирать!

Гранаты на поясе у нас были - РГД, Ф-1. Против танков связывали связки по 4-5 штук, а нам давали по одной противотанковой гранате всего. У немцев были с длинными ручками, их удобно было бросать.

- Оружие трофейное в боях брали или что-то другое?

Не знаю, я не брал. Своего хватало.

Когда я был в училище, там был немецкий станковый пулемёт, как наш Максим, а у них на салазках он был для перевозки.

Максим наш хорош в обороне, где под рукой вода. После длинных очередей он всё – кипит! А ведь разобрать его это тоже целое искусство. Для фронта он не особенно удобен, даже сложноват. Ленту набивали помощники, перекосы были частенько.

Щиток мы снимали: наводчик несет само тело, станок – помощник, ещё коробки с боеприпасами, лентами…

А в бою стреляешь, но если немцы идут, уже с танками – куда деваться? Отходишь и волоком его, по всем кочкам.

Самое сложное – вода ему нужна, даже при стрельбе короткими очередями закипал, а в жару - тем более! Выкипает вода – надо идти за ней, а где в степи вода? Искали в балках, колодцы…А немцам тоже вода нужна. Сначала бой был, а потом согласились и наши, и немцы не стрелять, чтобы воду можно было набрать. Так и брали воду.

Однажды я пошёл за водой. Вернулся, а пулемёт перевернут, наводчик лежит сильно раненый… Вода и не нужна больше, пулемет искорёжен. Наводчика оттащил санитарам, я и не знаю, выжил он или нет.

Вот после этого меня и послали связным в штаб полка, потому что вся наша пулемётная рота была почти уничтожена, это был последний пулемёт.

- Кто хоронил погибших?

Вот именно, что не хоронили! Мы бились – бились, потом отошли, они остались, кто их хоронил? Местные жители потом и хоронили. Мы как-то ездили на места наших боев по области, в казачьи хутора. В каждом полку была похоронная команда, но это когда в наступлении, то забирали убитых и раненых, а при отходе все остались! Немцы добивали. В плен брали.

- Как Вы тогда относились к немцам?

Ненавидел их!

- Как Вы перед боями настроены были, надеялись выжить?

Да мы мальчишки по 18 лет…когда всё летит, рвётся везде – страшно, конечно, ну ничего. Наш Рыпалев, сержант, на летчика учился. Был у нас командиром отделения, потом командиром роты. Вот он нам любил говорить: «Не дрейфь! Всё нормально будет!».

Когда наш полк стоял на реке Чир у ст. Нижне-Чирской, мы там копали оборону – окопы, ходы сообщения, и тут как «рама» появилась (немецкий разведчик), закричали: «Воздух! Прячься!». Мы побежали рядом в балочку с кустарником. Потом отбой, и снова копаем. Там грунт такой с глиной, его вроде сначала копаешь, а потом штыком начинаешь ковырять, лопаты уже наши гнулись все. Да и лопаточки нам дали паршивенькие. Настоящие, хорошие лопаты нам не попали.

Однажды за мной погнался Мессершмитт, когда я связным был. Побежал в траншею, стал стрелять в него, а он низко летит, мне видно, как он даже там смеётся! Вот паразит! Даже кулаком ему помахал! Два раза делал заход, потом ушел.

- Помните кого-нибудь, кто был с Вами во взводе, в отделении?

Уже сейчас и не вспомню… Рындин, Рыпалев – москвичи, живы или нет - не знаю. Рыпалев был сержантом. Краснодарское лётное училище влили к нам в пехоту, потому что техники не было для летчиков, но звания им присвоили сержант и старший сержант.

-На фронте под Сталинградом кормили как?

На фронте – как придется, ночью, в основном. Днём, если кухню старшина привезёт в балку какую-нибудь, то мы с роты посылаем человека три с термосами на первое и на второе, ещё на чай. Котелки были круглые, один на двоих.

- Наркомовские 100 грамм давали?

Только когда уже холодно стало, с сентября 1942 го. До этого жарко было, ни одного дождя! Только в сентябре немного закапало. Мы ведь ходили – на нас и вещмешок, и шинель в скатке, весь загруженный в такую жару, пыль, воды нет…

- Что в вещмешке было, помните?

Вот до сих пор жалко, что альбом у меня в нём остался с фронтовыми зарисовками. Когда меня связным послали в штаб полка, а потом дивизии, я вещмешок и оставил, а там меня ранило. Вот он и пропал.

- Письма писали, получали на фронте?

Почта работала, получал письма, но сам с фронта не писал, т.к. некогда было писать.

- Что Вам запомнилось из боёв на 74-м разъезде?

Конечно, эти бои запомнились! У нас от роты курсантов, 150 человек, после тех боев осталось 15 человек! Командный состав весь выбыл очень быстро – кого ранило, кого убило. Рыпалев стал ротой командовать, а какая тут рота, тут одно отделение осталось - 15 человек. Бои были очень сильные. Ходил я в атаку с нашими танками, а что кричали во время атаки… Да кто что, кто с матами, кто так просто орал…

Хорошо, что бронепоезд нам помогал. Немцы сильно рвались туда, армия Гота. Мы то отходили, то возвращались. Еще танкисты из 13-го танкового корпуса туда были брошены, я помню 26-ю танковую бригаду.

Много было немецких танков. Атаки танковые на нас шли, да и немцы в серо-зелёных мундирах бежали, но с закатанными рукавами, как в фильмах показывают, не видел таких.

У нас КВ были потом, а тут легкие танки Т-60 и Т-70, да на бензине, они горели, как свечки! Мне когда позже, на 2-м Украинском фронте, предложили идти в военное училище в Ташкент – в танковое или в пехотное, я от танкового отказался, потому что насмотрелся, как наши танки горели факелами, это очень неприятно.

И вот немцы поднаперли – стали мы отходить, хотя бои были очень сильные. Дошли мы до Лысой горы (прим. – господствующая над южной частью города Сталинграда стратегическая высота 145,5 м., кровопролитные бои за которую велись непрерывно с сентября 1942 года по январь 1943 года в течение 147 суток, по своей ожесточенности и потерям не уступавшие боям за Мамаев Курган; в настоящее время находится в Советском районе г. Волгограда, на вершине располагается мемориал с братскими могилами), до Бекетовки (прим. – историческое название микрорайона (бывшего села) в Кировском районе г. Волгограда, малая Родина известного советского композитора А.И. Пахмутовой), до Горной Поляны. (прим. – название поселка в Советском районе г. Волгограда, известного своими минеральными водами и одноименным санаторием).

Отход был пешим, но организованным. У меня вышел из строя пулемёт, и комбат сказал идти связным в полк. Батальон не имел даже рации! В полку и в дивизии только они были, а остальная связь проводная, она постоянно рвалась. Меня в штаб полка отправили посыльным. Я пришел, доложил о себе. Нас, связных, в небольшой балочке разместили вместе со штабом полка. Много блиндажей там было вырыто.

Однажды пошли немцы, нас всех вывели на позиции в траншеи, так командир нас выгнал из окопов вперёд на чисто место, а сам занял окоп, где от обстрела укрыться лучше.

Я точно не помню, молодой ведь был, мальчишка… Кажется, что наш полк входил в 29-ю стрелковую дивизию Однако в справке о ранении у меня указано – 26-я танковая бригада, куда я попал просто в медсанбат. Меня ранило на Лысой горе в сентябре 1942 года, когда самые тяжелые бои были.

Надо мной ребята подшучивали, что я - танкист, у меня даже справка есть!

Потом я действительно служил (после войны) в танковой дивизии, механизированный полк, форму танкистов носил.

- При каких обстоятельствах Вас ранило?

Меня отправили в штаб дивизии из полка. На обратном пути, на Лысой горе, начался миномётный обстрел, меня тяжело ранило осколками. Еще и пулевое ранение получил в ногу. В бою не понятно, откуда и что прилетит. Но привыкаешь, куда деваться. У меня до сих пор остались мелкие осколки.

Медсестра мимо шла, увидела меня и столкнула в траншею. Сказала, что сообщит обо мне и за мной придут. Ночью, когда уже такого сильного обстрела не было, хотя немцы все время осветительные ракеты вешали, ребята пришли за мной и вытащили. Положили на повозку, а ездовой заблудился и привез меня в 26-ю танковую бригаду. Они, конечно, меня приняли. Там мне оказали первую помощь и отправили в Бекетовку, где мне делали рассечение, чистили раны (прим. – в период Сталинградской битвы в Бекетовке располагались несколько госпиталей, т.к. она не была оккупирована, однако подвергалась обстрелам и бомбардировкам).

Потом ночью на пароходе переправляли за Волгу. Меня, как тяжелораненого, погрузили на носилках на палубу. Немцы постоянно стреляли и освещали реку, но на переправе не попали. Бомбежка была, снаряды рядом взрываются, некоторые не выдерживали, особенно легкораненые, и прыгали в воду, а мы лежачие, куда нам…

Переправились, выгрузили нас на сено и солому. Потом пришла грузовая машина. Кто ходячие – сами пошли, а тяжелораненых погрузили в машину. Привезли в бывшее овощехранилище, там был теперь госпиталь. Меня перевязали, обработали и сказали, что надо дальше отправлять.

Снова погрузили на машину и отправили в Ленинск (прим. – в период Сталинградской битвы там располагалось 24 эвакогоспиталя, тыловые базы и резервы; в настоящее время административный центр Ленинского района Волгоградской области). Привезли, выгрузили нас и уехали. Только потом санитары пришли и снова, кто ходячий – сами пошли, а мы ждали, когда нас заберут и в операционную сразу.

Потом нас погрузили в эшелон с обычными «телячьими» вагонами на сено и солому и повезли в Энгельс. (прим. – город в Саратовской области). Когда нас грузили в эшелон, Ленинск стали бомбить. Те, кто на ногах, попрыгали из вагонов, а мы – лежим. Если будет прямое попадание, то всё…а куда деваться? Не побежишь ведь.

Уже осень была, сентябрь или октябрь 1942 года, прохладно. Нас одеялами укутали. Потом привезли в госпиталь, стали сортировать. Меня подержали неделю, а потом у меня начался столбняк. Ноги не шевелились, рот открыть не мог, мышцы свело. Меня быстро погрузили в специальный медицинский поезд. Там койки были висячие в сеточку. В пути мне было плохо, приступы были, чуть ни сняли меня с эшелона. Привезли нас в Семипалатинск. Пролежал я почти полгода в госпитале.

Только в феврале, примерно на день Советской Армии, выписали в батальон выздоравливающих долечиваться. У меня свищ был открытый. Там нас не только лечили, но и учили. А что меня учить, я же в военном училище был, всё знал. После окончания только мне одному присвоили звание сержанта, остальные – младшие сержанты, потому что я их тоже обучал, как пользоваться и миномётом, и пулемётом.

Направили меня в Первый казацкий запасной полк. Тогда национальные полки формировали. В маленьком городишке Аягуз (прим. – в настоящее время город Аягоз в Казахстане) готовили для фронта маршевые роты за один месяц. Там и учебные поля были, и материальную часть изучали (сборка – разборка), как стрелять учили. Дальше командир взвода принимает как усвоил всё, а командир роты – стрельбу проверяет.

С маршевой роты я уехал на 2-й Украинский фронт. Там меня ещё раз ранило осколочным, легко, при переправе через Днепр. Капитан, который нас сопровождал в медсанбате, сказал, что сейчас на фронте формируют эшелон, собирают ребят дальше учиться на офицеров, а я ведь уже учился в военном училище. Предложил поехать. Я согласился, если меня врачи отпустят. Они сделали мне перевязку и отпустили.

Увезли нас в Ташкент. Там сформировали в танковое и в пехотное училища. Я пошел в пехоту, помня, как хорошо горели наши танки. Там хорошее военное училище имени Ленина, тогда так называлось. Оно еще до революции было.

Наш эшелон встречали под конвоем, оцепили и так вели. Мы же с фронта, а тут люди, рынок…карантин потом проходили две недели на плацу. Один свою гимнастерку с медалями поменял на рубашку и к ней прицепил ордена…На одной из станции танкистов задержала комендатура, а в эшелоне ведь танки со снарядами стояли на платформах. Так они заявили, что если сейчас наших не отпустите, то мы вашу комендатуру из этих танков…Они, видимо, оттуда сообщили, поэтому нас встретили под конвоем. Досталось, наверное, и начальнику эшелона, и всем…

Училище я закончил.

- Разговоры про союзников, второй фронт были?

В Сталинграде не было такого, не помню, потом уже было, когда я был на 2-м Украинском фронте.

- К Сталину, к партии тогда какое было отношение, сейчас поменялось?

Если откровенно, то лично я был против Сталина, т.к. у меня отца арестовали в Москве по 58 статье УК, как врага народа, отправили в ГУЛАГ на Печору. Нас с матерью, младшим братом (он 1925 г.р., погиб в войну) и сестрой (она и сейчас жива) выслали из Москвы. Нашу квартиру заняло НКВД. Я после войны приезжал к другу – соседу и узнал, что там старший лейтенант живет.

Отец пришёл оттуда больной. В Москве ему не разрешили быть, не ближе, чем за 100 км. Мы поселились в г. Кимры, станция Савёлово. Отец умер как раз когда началась финская война. Его могли даже на фронт взять, но он заболел и умер.

Такое было время. В то время я был мальчишкой, 15 лет, многое не понимал.

Много было репрессированных, а сколько расстреляли?

А сейчас говорят, что надо нам Сталина для порядка… Вот нашли, Сталина им надо…

- Верили в Победу?

Мы же мальчишки были. Конечно, верили! А как же не верить?

- Как Вы узнали о Победе?

Узнал в Ташкенте. Я участвовал там с училищем в параде Победы, в первых рядах, шли с винтовками.

Потом служил в Средней Азии, на Дальнем Востоке, на Курильских островах. Прослужил 28 лет. После работал в школе учителем – военруком и учителем рисования и черчения. Закончил заочно Московский пединститут.

- Как вы оказались в Волгограде?

По службе меня сюда направили через военкомат. Я там был начальником третьего отделения.

- Какие у Вас награды за бои под Сталинградом?

Медаль «За отвагу» дали, а медаль «За оборону Сталинграда» - обязательно.