Я родился 22 мая 1922 года в Круглянском районе Могилевской области Белорусской ССР. Родители были крестьяне-середняки. Когда мне исполнилось два года, отец с матерью для получения земельного надела переехали из деревни Комсеничи в Ленинку. В то время участки земли на души давали. Три сына: старший Семен, затем шел Николай, и я самый младший, отец и мать – всего пять душ. В семье имелась корова, поросенок, овцы, усадьба при доме. Коллективизация в поселке проходила спокойно, раскулаченных у нас не было, хотя в соседних селах кулаков высылали. В восемь лет пошел в школу. Окончил шесть классов. Еще первоклассником начал пасти колхозных телят, которых мать поила и кормила.
Средний брат Николай, 1919 года рождения, поехал на учебу в райцентр, но у него заболела нога, и перед войной ему сделали операцию. Но залечить ее он так и не залечил, всю жизнь с ногой страшно мучился.
Осенью 1941 года меня должны были призвать в Красную Армию. За неделю до войны поехал рубать лес с мужиками, меня взяли как подсобного рабочего. Смотрел ночью за лошадьми. Днем срубленные деревья отвозили куда-то вглубь леса, куда именно, не знаю. В субботу 21 июня 1941 года мы закончили работу, и ближе к вечеру поехали домой. Но быстро стемнело, ни черта не видно, пришлось лошадей распрягать и становиться на ночлег. Утром 22 июня встали, запрягли лошадей и поехали. Приехали в местечко Белыничи на рынок. Недоезжая до него, с удивлением услышали крики местных евреев о том, что война с Германией началась. Больше никто ничего не знал. Немного на рынке побыли, мужики, и быстренько домой приехали. Вскоре мужчин начали мобилизовавыть. Старшего брата Сеньку забрали по повестке на второй или на третий день войны. Николай с больной ногой и я пока дома остались. Председатель колхоза послал нас окопы делать для солдат в район деревни Шупени. Там копали несколько дней под присмотром двух солдат. При приближении врага вернулись по домам.
В начале июля 1941-го немцы вышли к поселку. Красноармейцы отступали через Ленинку по одному, по двое или трое. Прятались у нас, ночевали, и утром двигались дальше на восток. Внезапно немцы на машинах появились в конце поселка, остановились в окраинной хате. Переночевали там день или два, после чего дальше двинулись, в самом поселке так и не появившись. Через месяц или два приехал комендант и приказал выбрать старосту. Им стал Макар Дерымаев. Появились и полицаи из местных ребят. А в Комсеничах встали в сельсовете украинцы-каратели, служившие в СС. Простояли они там месяц, а потом куда-то их передислоцировали. Ввели комендантский час: по вечерам запрещали выходить на улицы, нужно сидеть по домам, будешь шататься – тут же арестуют. Так что мы никуда не выходили.
Ближе к осени из колхозных полей нарезали для каждого двора наделы. Убирали урожай, пахали к посадке озимых. Немцы ввели большой продналог, но в поселке не появлялись, только по приглашению старосты наезжали, забирали продукты и тут же уезжали. В ноябре 1941 года ночью в поселке появилось четверо или пятеро изможденных красноармейцев, которые пробирались из окружения к фронту. Попросились к нам в дом переночевать. И застряли на неделю или даже на две, потому что все болели тифом. Выздоровели или нет, не знаю, но как-то утречком встали и пошли на восток.
Буквально через два или три часа после их ухода я с братом заболел тифом. Пролежал месяц или больше дома, стал уже выздоравливать, как тут пришло распоряжение из райцентра отправить всех больных тифом в районную больницу. Опять там заразился. Как выжил, не знаю, потому что многие из-за вторичного заболевания умирали. Много односельчан тогда ушло из жизни. Лечили наши врачи, но лекарств не хватало, да и редко они нас посещали. Лежал без памяти, в жаре. После выздоровления начались осложнения в организме: оглох на всю жизнь. Вернулся домой весной 1942 года. Из тех, кого отвезли в больницу, в поселок приехали только я, мой брат Николай и дядька Митя. Оказалось, что пока мы болели, всех ребят, моего года рождения, а также старше и младше, угнали в Германию. Из молодежи остались только полицаи и мой одногодок Дмитрий Малахов, которому как-то удалось пересидеть облаву в лесу. Так что в домах жили одни старики и подростки.
Весной 1942 года мы узнали, что в близлежащих лесах появился партизанский отряд, сформированный из окруженцев и красноармейцев, бежавших из немецкого плена. Из местных никто к ним не пошел. Партизаны по ночам приходили за продуктами, в том числе и к нам в дом наведывались. Немцы на них устраивали облавы, и вскоре вынудили отойти на куда-то север. Внезапно в поселок нагрянули каратели, забрали живность по домам, у нас, к примеру, корову увели, а потом бросились в погоню за партизанами, окружили их в лесу, но те с боем прорвались. Каратели вернулись в Ленинку, выгоняли людей из домов, с помощью полицаев допрашивали. Помогло то, что никто не ушел в партизаны. Иначе бы спалили всех.
Весной 1944 года заговорили о том, что скоро Красная Армия освободит Белоруссию. В лес вернулись партизаны, которые незадолго до освобождения поселка убили старосту. Перепуганные полицаи решили удирать на запад, но партизаны их поймали и также расстреляли.
Освободили нас в конце июня 1944 года. Советские войска пришли со стороны Шклова через Шамовку. В окна видел вооруженных солдат, но они у нас не остановились, а двинулись дальше на запад. Через несколько дней из райцентра пришли два или три военных, которые объявили о том, что молодежь 1926 года рождения и старше призывается на военную службу. Так я попал в армию.
Первое время пешком по лесам мы шли, затем через Минск переходили во время дождя. Двинулись в Польшу. Определили в 183-й отдельный запасной стрелковый полк. Начались ежедневные однообразные занятия: тактика, строевая. Кормили, сказать по правде, нехорошо, что попало давали.
В августе 1944 года направили стрелком в 1208-й Краснознаменный стрелковый полк 362-й Краснознаменной Верхнеднепровской стрелковой орденов Суворова и Кутузова дивизии. Воевали мы в Литовской ССР, в районе города Кибартай. К передовой пополнение из запасного полка: сорок новобранцев, двигалось только ночами. Днем отсиживались в сараях, чтобы вражеские самолеты-разведчики не обнаружили. Хорошо помню тот день, когда мы пришли на передовую. Темень стояла такая, что шагу ступить нельзя. Кое-как наощупь добрались до окопов, где нас распределили по взводам. Занял ячейку, вырытую в десяти метрах за сараем, который примыкал к двухэтажному дому. Ночь просидели, наутро пошла стрельба, артналет на вражеские позиции. Я лежу в окопе, впереди асфальтированная дорога идет, и тут сзади подошла «Катюша», дала залп, и быстро двинулась обратно. Через несколько минут пролетел в сторону врага еще один реактивный залп поверх моей головы. Затем нам приказали пойти в атаку. Хотя противник крепко стоял, но не выдержал залпов «Катюш» и начал отступать. Земля на позициях противника была полностью выжжена. Без особого боя зашли во вражеские окопы, нырнули в блиндаж, а там стоит столик, на нем еда. Но командир роты строго-настрого запретил ее трогать, потому что она могла быть отравленной. Ну что же, пошли вперед.
19 августа 1944 года я отстал от своего взвода, и нагонял ребят через поле. За мной топали еще два солдата, которые несли на передовую патроны. Внезапно начался минометный обстрел, только и слышу, как вокруг свистят мины. Одна из них упала буквально в полуметре от меня. До сих пор удивляюсь, как не погиб. В левую ногу в бедро попал осколок. Легкое ранение. Меня те двое солдат с боепитанием отнесли в медсанбат, а в сентябре дивизию вывели в резерв. Нас, двадцать легкораненых, поселили в домик около железной дороги. По ночам, точнее, с наступлением темноты, приходили составы, и мы разгружали вагоны, переносили грузы на подъезжавшие машины. Несколько недель там пробыли. Оттуда отвели в лес в районе Белостока. Здесь я начал учиться саперному делу. Но к тому времени начались серьезные осложнения со слухом из-за последствий тяжелого тифа. Видимо, контузия от близкого разрыва мины еще больше усугубила глухоту. Врач поставил мне диагноз: не годен к передовой. В октябре 1944-го перевели санитаром в 878-й отдельный медико-санитарный батальон. Дали лошадей, возил раненых на повозке и санинструкторов на передовую. За форсирование реки Одер мне вручили благодарность от Верховного главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина. А в январе 1945 года из-за усиливающейся глухоты определили в запас и направили в 183-й запасной стрелковый полк. Учил пополнение, стоял на посту на дорогах. Встретил день Победы в Берлине. За войну был награжден медалями «За боевые заслуги» и «За взятие Берлина». После 9 мая 1945 года нас по тревоге подняли и выстроили на плацу. Сам Георгий Константинович Жуков решил проинспектировать пополнение. Ну и что же он увидел? Вся молодежь, призванная с ранее оккупированных территорий, выглядела изможденно, ребята от недоедания и больших физических нагрузок во время учебы сильно сутулились. Жуков посмотрел-посмотрел, и как ругнулся: «Ну и с кем я теперь буду воевать?!» Командира полка из полковника разжаловали в подполковники. Наказали за плохую кормежку. Поговаривали, что Жуков собирался наступать дальше и очистить всю Европу от союзников. Но не с кем воевать было.
По Берлину нас таскали туда и сюда, стояли на постах. Внезапно в июле 1945 года всех отправили в район Потсдама. Меня поставили у моста, по которому из Берлина понеслась целая делегация автомашин. После сказали, что в головном автомобиле сам Сталин проезжал. Кстати, перед мостом и за ним по шоссе всюду вооруженные солдаты стояли.
Летом и осенью 1945-го убирал урожай, сено косил, а демобилизовался в начале ноября. Посадили нас в эшелон, домой попал 27 декабря1945 года.
- Как совершались марши в пехоте?
- Только пешком. Я как вышел из дому, так до Германию на свои двоих дотопал.
- Как относились в войсках к Сталину?
- В бой шли «За Родину! За Сталина!»
- Как кормили на фронте?
- Неважно. Вот когда вошли в Германию, стало получше, питались трофеями. Кроме того, в брошенных домах много консервации оставалось. А вот американскую тушенку я ни разу не видел.
- Трофеи собирали?
- Нет, я таким делом не занимался.
- Чем вы были вооружены?
- Винтовкой Мосина. Хорошее оружие, точное.
- В какую форму вас одели на передовой?
- Все было старое, стиранное, с заплатами. Только шинель дали новую.
- К замполитам как относились?
- Нормально, они в тылу не отсиживались, политзанятия проводили регулярно.
- Женщины у вас в части были?
- Да, санитарки. Относились к ним нормально, девушки за ранеными трогательно и заботливо ухаживали.
Вернулся домой в поселок Ленинка. Пошел работать в колхоз, в хозяйстве остались только петух и курица, которых прятали под русской печью, вот и все. Свиней и коровы не было, война их унесла. Первое время перебивались с картошки на огурцы, потом мало-помалу начали лучше жить, завели поросенка. Специально посылали из колхоза людей за лошадьми в Польшу, их в колхозе не было, так что поля старики лопатами вскапывали. Молодежи практически не было. Если в нашей семье беда прошла стороной, брат Сенька вернулся с фронта еще до меня, то из моих одногодок невредимым никто не остался. Захар, Федор и Дима Малахов погибли на фронте, Сергей Хаманеев вернулся инвалидом, у его брата Михаила пальцы на ступнях отрезало осколком. Призванные в первой волне мобилизации в поселок так и не вернулись. Только один дал о себе знать: как мы узнали, он после войны остался жить в Калининграде.
В декабре 1962 года я переехал в крымское село Колоски Сакского района. Сначала один приехал, понравилось, потом вернулся домой, забрал жену и детей, и окончательно обосновались в Крыму. Работал в основном водителем на ферме, поливал виноградники. Вышел на пенсию в 1982 году.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
