Я родился 10 октября 1925 г. в д. Крапусково Даниловского района Ярославской области. Родители мои были крестьянами, относились к середнякам, у нас была лошадь, корова и овцы. Отец вступил в колхоз в 1929 г., мы все хозяйство сдали в колхоз, мать и отец стали простыми колхозниками. В 7 лет я пошел в школу, окончил 5 классов, начал в шестой ходить, но тут началась Финская война, и нас взяли в ремесленное училище. Там мы должны были проучиться 2 года, но мы не успели полностью окончить все предметы, уже в 1941 г. мы проходили практику на Ярославской судовой верфи и на морском военном заводе. И вот 22 июня я был как раз в родной деревне, где наши мужики строили овощехранилище, было как раз воскресенье, рабочие захотели выпить и искали подростка, чтоб он в магазин сбегал. Вот я и согласился, рюкзак надел и пошел к магазину, который находился в 8 км от нашей деревни, недалеко от него был сельсовет. Как пришел туда, смотрю, вроде так рано, а людей на улице так много, не пойму, в чем дело, тем более что и магазин закрыт. И тут как раз в рупор объявляют, что началась война. Я продавщицу с помощью собравшихся разыскал, она спрашивает: "В чем дело?" Я объяснил, что меня послали за водкой, она отпустила мне. И дальше в деревню я прямо бежал, причем босиком для удобства, все ноги посбивал, ведь новость такая, а мужики там ждут меня. Только я прибежал, а на стройку к ним уже нарочный пришел и даже некоторым принес уже повестки в армию.
В деревне вскоре началась полная мобилизация, отца не забрали только потому, что он был инвалидом, я же отправился назад в ремесленное училище, где продолжал учиться, но очень скоро нас послали на завод и мы начали строить катера-охотники и разведывательные катера, к нам приходили специальные установки для снарядов. На заводе усилился пропускной режим, мы ходили группой, обязательно пропуска, хотя на проходной нас знали, но все равно проверяли, мы в ворота проходили строем. Тем временем война приближалась к городу, рядом с нашим рабочим общежитием находился аэродром, который немцы начали бомбить, ну так, не сильно, "кукурузники" какие-то летали и бомбили. Видимо, у этих самолетов было больше каких-то разведывательных, а не боевых задач. Но при этом в городе сохранялось обычное положение, не было паники или чего-то такого. Мы же вообще не сомневались в Победе, потому что к нам за катерами приезжали моряки, здоровые и крепкие ребята, их помещали на первый этаж нашего двухэтажного общежития, как только катер готов, они забирали его, или своим ходом сразу отправляли по реке, или грузили в вагоны и по железной дороге. Кроме того, рядом с нашим общежитием постоянно летчики проходили, тоже крепкие ребята, из старослужащих, так что мы видели воочию мощь нашей Армии.
В октябре 1942 г. меня, когда уже начинались холода, мобилизовали в армию. К нам в общежитие пришли повестки, мы сразу прошли медкомиссию, но никакого вызова с места жительства в военкомате нам не дали, но только мы пришли оттуда, у нас уже на тумбочках лежат повестки для отправки в армию. В них написано было, мол, взять с собой на десять суток продовольствия, ложку, кружку, и т.д. Завод нам сухпаек выдал четко, там консервы отечественные были, сухари, причем выделили нам вплоть до платочков носовых. Возле военкомата в Ярославле было построение, колонна получилась очень большая, а погрузка на эшелон должна была проходить на вокзале в поле. Головная часть колонны была уже на железнодорожном вокзале, а замыкающие еще от военкомата не тронулись. Много так людей собралось потому, что наш год был непризывной, а там направлялись и 1922-го и 1923-го гг. рождения. На вокзале же нас сформировали по эшелонам и все, мы отправились на обучение.
В итоге я попал в г. Арзамас в 42-й отдельный саперный полк, где нас начали учить на саперов. Обучение было напряженным и быстрым, сначала давали занятия в классе, а затем практика: и подрывным делом занимались, и как разминировать противотанковые и противопехотные мины учились, и запалы разные показывали, и как бикфордовы шнуры применять. Форму выдали сразу, хорошую, но ношеную, правда, вскоре по этой форме сразу как посмотришь, то можно понять, что это наша часть. Ведь мы часто ползали под проволочным заграждением, оно очень низкое, а снег уже был, к земле не сильно прижмешься, и вот на спине на ватниках у всех клочки вырваны и вата торчит. Так что сразу понятно было, что перед тобой сапер. Кроме специальных предметов, нас учили штыковой атаке, помню, все командовали: "Длинным коли! Коротким коли!" В любом случае на фронте надо ведь в рукопашную идти, так что ближний бой был нужным делом, а вот такого предмета как тактика у нас не было, вообще же мы все проходили очень кратко, но интенсивно, свободного времени совсем не было. С самого утра не расслабишься: недалеко от части у нас такая лесенка была у р. Ока, каждый день зарядку на этой лесенке делали, вечерами в наряд ходили. Вот инструктора у нас были хорошие, мне особенно запомнился один из них, он был ранен на фронте, горло прострелено, он, когда говорил, нажимал на горле специальную кнопочку. Но был очень хороший и опытный инструктор, всегда доступно и понятно объяснял, какая нужна хитрость на фронте, все рассказывал, причем по-простому, без формальностей, подготавливал нас хорошо. И вообще он сам был очень представительный, еще погон не было, у него были такие галочки на руке, но такой, самый настоящий командир, и осанка у него была соответствующая. Чувствовалось, что кадровый военный. Экзамены мы не сдавали, нам присвоили звание "рядовой" и сразу на фронт.
Нас направили на Ленинградский фронт в стрелковую дивизию, саперами нам не пришлось ничего делать, почему-то послали простыми пехотинцами. Нас ночью везли на поезде, потом мы шли на лыжах по снегу, и знаете, хоть привычки и не было, но пах не болел, там помогла солдатская выручка, мы друг за другом смотрели четко, сразу на помощь приходили, если надо. Тем более что нас всех перед переходом предупредили, мол, если у кого обнаружат стертость или обморожение, тому за халатное отношение к службе будет грозить военный трибунал. Строго было, дисциплина была сильная. Как пришли на место дислокации, сразу заняли окопы ночью, а утро надо идти в первое наступление, оно для меня оказалось и последним, так как я получил ранение. Перед атакой мне выдали винтовку со штыком, которую я в учебке изучал, автоматы-то позже уже пошли. И скомандовали: "Вперед, короткими перебежками в атаку". Я бегу, и тут получаю осколочное в правую ногу, упал и все, встать не могу, в итоге меня вытащили санитары, посадили на самоходную пулеметную лодку, причем даже не положили, а привязали, потому что нога прямо вся перебита была, и в первую санчасть, где оказали помощь. Потом где на лошадях, где на санитарной машине, довезли до поезда, и я по госпиталям пошел. Операцию сделали в последнем госпитале, в Монголии в г. Улан-Удэ, к тому времени нога гноилась сильно. Но еще не стали ампутировать, только в 1947 г. отрезали ногу, а тут делали чистку, гипс был у меня наложен, но в ране остались костные осколки, и все продолжало гноиться. Пролежал я долго, по-моему, в г. Лижевске, после комиссовали и отправили домой. Помню, что добрался удачно, вокзал был далеко от города, я все думал, как бы туда добраться, но меня подобрала военная машина, на вокзал привезли, там комендант спрашивает: "Кто желает ехать на запад?" Оказалось, что там поезд шел с Дальнего Востока пустой, мы, раненные, конечно, вызвались, тогда литера у нас отобрали и объяснили, что мы в поезде будем питаться, и на продпункте нам выдавать пайки будут. Так что мы спокойно ехали до Москвы, только перед Челябинском, правда, нас в тупик загнали, и мы простояли там трое суток, но кормили нас четко. Видать, дорога была занята сильно. А потом в Челябинске нас погрузили уже в пассажирский поезд и направили в Москву. Прибыли мы на Казанский вокзал, оттуда нас перевезли на Ярославский. Там мы, пока наши документы оформляли, почивали в вагончиках, там и баня была, и кормили нас. Потом как все оформили, нас посадили в эшелон и домой. Дома сперва ничем не занимался, потом сапожничал.
- Как встретили 9 мая 1945 г.?
- О-о-о, столько радости было, невидимо. Люди как будто ожили, такой восторг был.
- Как кормили?
- В учебке прямо скажу, плохо, галушка за галушкой в супе бегала, но не догоняла. Только ремешки на ремне подтягивали. Хотя чем сильнее его подтянешь, тем легче заниматься.
- Какое было отношение к партии, Сталину?
- У всех самое хорошее, но там нельзя было распространяться о своем отношении к войне, за этим политработники четко следили. Да там никто и не задумывался над этим, мы же такие еще молодые были, мне 17 лет, представь себе. Конечно, в войну была дисциплина хорошая, хотя и доставалось нам сильно от командиров. Вот что вызывало недовольство, так это тот факт, что наше обмундирование нельзя было не сравнить с немецким, тут мы явно проигрывали.
- Что для Вас было самым страшным на фронте?
- Ты знаешь, ничего такого ужасного не было. Вот когда выстрелы услышал первые в атаке, как будто внутри был какой-то зажим, но в то же время состояние пришло, вроде как не по тебе стреляют. А дальше никакого страха не было, ведь смотрим друг на друга, бежим, нельзя поддаваться страху.
- Как мылись, стирались?
- Вот вшей у нас никогда не было, и в баню водили, и за воротничками четко следили, помкомвзвода всегда наблюдал, ну мы и старались держать их чистыми, хотя и трудно приходилось.
- Женщины в учебке были?
- Нет, ни одной не было, ни санитарок, никого.
- Ваше отношение к комиссарам?
- Был у нас такой человек в учебке, он так, частенько пробежит, пояснит, мол: "Будьте стойкими". И на том все, близко мы с ним не сталкивались.
После сапожничества я работал часовым мастером, женился, и тут сестра моей жены вышла замуж за украинца, и они переехали в Симферополь. Моя жена съездила, ей понравилось в Крыму, после второго визита к сестре предложила мне переехать. В итоге мы дом продаем и переезжаем в Крым, поискали дом, в Симферополе один подходил, но у нас денег не хватало, почти все были, даже хозяева предложили часть отдать. И место жене нашли в Симферополе буфетчицей, она в торговле работала, но в итоге ее сестра отговорила, мол, мы в долг влезем, еще и дом недостроенный. Так что, в конце концов, нашли в Зуе дом, я начал опять работать часовым мастером, стал давать большой план, и как-то встретился с инженером совхоза, он поинтересовался, смогу ли я без ноги работать, но я к тому времени уже наловчился на протезе. Тогда он меня к себе кочегаром взял, работал, но потом начали проверять допуск, я-то сдал экзамены, но курсов не было, а они меня почему-то в регистрационный журнал не записали, тогда допуск у меня забрали и сказали троим кочегарам, в том числе и мне, явиться такого-то числа, меня на курсы отправили, после снова работал кочегаром, потом работал сторожем в Симферополе, потом пошел сторожем в "Гурзуф" и оттуда ушел на пенсию.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
