- Семья у вас была большой?
- Всего у родителей было одиннадцать детей. Трое из них умерли еще до моего рождения, один умер, когда я уже в армии служил, остальным повезло выжить. Изо всех своих братьев и сестер я остался сейчас самым старшим.
В нашем селе была только начальная школа, поэтому мы там получили только четырехклассное образование. А в соседнем селе Золотуха была школа-десятилетка, где можно было учиться с пятого по десятый классы. Чтобы каждый день не добираться домой, для нас в селе был оборудован дом, в котором мы постоянно жили. Этот дом был разделен на две половины: одна для девочек, другая для ребят. Все будние дни мы проводили в Золотухе, а на выходные разъезжались по домам. По воскресеньям колхоз выделял быков и нас из дому снова увозили в Золотуху на учебу.
- Кто же кормил вас там?
- Да сами кормились, у нас столовых никаких не было. Ведь мы на быках приезжали не пустыми, мы с собой везли продуктов на всю неделю.
- Кто-то заведовал этим домом-интернатом?
- Да, от сельского правления был назначен человек, который следил в этом доме за порядком.
В школе, кроме основной учебы мы занимались в различных кружках, сдавали нормативы на звание “Ворошиловский стрелок”.
- Как Вы узнали о начале войны?
- Да вот, за давностью лет я уже, наверное, не смогу этого сказать. Хотя нет… Помню! Когда началась война, мы были в клубе. Именно там нам объявили, что началась война. Спустя некоторое время в клуб прибежал кто-то из моих родственников и сказал: “Отца забрали в армию!” Но оказалось, что его не в армию забрали, а собрали в МТС всех бригадиров тракторных отрядов для срочного ремонта всех гусеничных тракторов. Все исправные и отремонтированные трактора тут же отправлялись на станцию, где грузились на эшелон и отправлялись в Красную армию. Домой всех бригадиров отпустили лишь только после того, как был закончен ремонт всех тракторов, вместе с техникой их не стали мобилизовывать.
- С началом войны изменилось школьное расписание?
- Не знаю, ведь меня это уже не касалось. В сорок первом году я закончил семь классов и дальше учиться не собирался, поэтому устроился работать в колхозе разнорабочим.
В сорок втором году меня отправили на сооружение оборонительных рубежей: в каждый колхоз пришла разнарядка, по сколько человек отправить на работы. Нам были выделены продукты, повозка и мы, человек пятнадцать, отправились к Волге. Там у села Досанг, вдоль реки мы рыли траншеи и блиндажи.
- Кто руководил вами?
- Среди нас ходил военный инженер, который указывал нам, что и где копать. Кроме нас там было очень много народа из других сел. И практически у каждой бригады был свой руководитель из военных.
- Чем кормились?
- Только тем, что сами с собой привезли. Мы выбрали из нашей ватаги себе повара, и он готовил нам каждый день утром, днем и вечером.
- Рабочий инструмент где брали?
- Инструмент мы с собой не привозили, его нам выдали уже на месте. К его сохранности мы относились очень ответственно.
- Налеты вражеской авиации были?
- А через наши головы они просто пролетали, не обращая на нас внимания. В селе Досанг стояло два зенитных пулемета и мы боялись, что они откроют огонь по самолетам и те начнут бомбить и нас. Но, на наше счастье, пулеметы не стреляли и село немцы не бомбили.
- Среди работающих проводились политинформации? Отслеживалась ситуация на фронтах?
- Нет, мы там занимались только работой от зари и до зари.
- Где вы в это время жили?
- Нам выделили какой-то пустой дом в селе. От этого дома до того места, где мы работали, было всего метров семьсот.
- На работы по сооружению оборонительных рубежей отправили только молодых ребят?
- И девчата с нами тоже там были. А вот стариков работать никто не отправлял, исключение составил только один человек, который был назначен старшим среди нас и руководил нами.
- Как долго пробыли вы на рубежах?
- Примерно с месяц, до начала августа. Потом мы уехали домой и никакой замены нам не пришло. Немец уже к Сталинграду подходил и мы, двадцать третьего августа сорок второго года, у себя дома наблюдали зарево сталинградских пожаров от немецкой бомбардировки.
Приближение фронта было заметно повсюду. В нашей сельской школе разместился военный госпиталь, а в округе расположились войска. Только мы вернулись домой, как поступила новая разнарядка и нас отправили работать на железнодорожную станцию Верблюжья, находящуюся километрах в пяти. Там, в пятистах метрах от железнодорожного полотна, мы рыли глубокие котлованы для укладки туда цистерн. Эти цистерны затем заполняли либо керосином, либо топливом для танков.
Станцию очень часто и нещадно бомбили. Как только туда приходил эшелон, немецкие самолеты тут же появлялись. Потом все-таки поймали одного, который немцам как-то сообщал о прибытии железнодорожных составов на станцию. Когда начиналась бомбежка станции в то время, когда мы там копали котлован под цистерны, нам приходилось прятаться от осколков в этой огромной яме. Глубина ямы нас спасала и среди нас не было ни одного погибшего или раненого.
- Станция не прикрывалась зенитками?
- Вот этого я не знаю. Там от постоянных бомбежек от пристанционного поселка практически ничего не осталось. Все его жители, бросив все, ушли в сторону Ахтубы и там разместились для проживания.
- Какие эшелоны проходили через станцию?
- В основном это были вагоны с людьми, призванными на военную службу. Часто проезжали эшелоны, состоящие из цистерн с горючим.
- Были отказники, не желающие идти работать на станцию, подвергающуюся постоянной бомбежке?
- Нет, не было таких, никто не отказывался.
- Комсомольская организация как-то руководила работой молодежи?
- Нет, в то время работа комсомольской организации была вообще нулевой. Всю руководящую работу на себя взяли коммунисты, для нас их приказы и распоряжения были главнее.
После возвращения со станции, я опять вернулся к работе в колхозе. Мы насыпали в мешки зерно, хранящееся в амбаре, грузили на повозки и возили на станцию. Там сдавали привезенное зерно приемщикам, которые его взвешивали, а затем, погрузив в вагоны, куда-то увозили. Куда именно - я не знаю.
- Амбар с зерном в селе охранялся?
- Кстати, в селе у нас под амбар была переоборудована бывшая церковь. Абсолютно никакой охраны у нее не было, потому что никто на колхозное зерно не зарился. Тогда люди уже не голодали. Сильный голод я помню был в тридцать третьем году. Я тогда заболел малярией, это ужас просто. В поле, где работала бригада, были сооружены землянки, так называемый полевой стан. Мы, дети тех, кто работал в составе этих сельскохозяйственных бригад, все время проводили в этих землянках. Когда я заболел, с полевого стана меня никуда не увезли, потому что никакой медицины в селе не было, один только фельдшер. Кстати, наверное, с тех пор ситуация там так и не изменилась. В общем, вылечили меня какими-то народными способами, давая пить травяные отвары.
Десятого января сорок третьего года меня призвали в ряды Красной армии. Исполнилось мне к тому времени семнадцать лет и два месяца. Наше село в то время входило не в Ахтубинский район как сейчас, а в Харабалинский район. Всех призывников, а нас было девятнадцать человек из села, повезли в Харабали, там посадили в “телячьи” вагоны подошедшего эшелона и куда-то повезли. Этот эшелон формировался в Астрахани и на каждой станции в него подсаживали призывников из близлежащих районов Астраханской области. В центре нашего вагона стояла печка-буржуйка, которую мы в течении всего пути должны были топить, чтобы не замерзнуть.
Привезли нас в Пензу, вернее на станцию Селикса, в двенадцати километрах от нее. Выгрузились из эшелона и повели нас в поселок Чемодановка. Пришли, смотрим: никаких зданий вокруг, одни только землянки. Землянки были огромными, рассчитанными на размещение в них двух рот. Каждая из землянок была оборудована двумя входами с противоположных сторон и посередине имела перегородку.
Как выяснилось, в Селиксе находилась учебная бригада, которая принимала призванных с “гражданки”, они там в течение месяца проходили первоначальное обучение военному делу, а затем их отправляли на фронт.
- Во время движения эшелона вы знали, куда вас везут и в какой род войск вас зачислили?
- Нееет, никто ничего не знал. Да мы об этом и не задумывались даже.
Сразу по приезду нас отвели в баню, где мы и помылись, и переоделись из гражданской своей одежды в красноармейскую форму, а затем всех новобранцев повели в землянку.
- Что вам еще выдали кроме обмундирования?
- Более ничего. Котелок с ложкой нам не выдали, потому что там имелась кухня, в которой для нас готовили пищу, а в землянках у нас имелось все необходимое - и тарелки, и ложки.
- Как кормили?
- Терпимо. Ну, во всяком случае мы не голодали. В день каждому выдавалось по шестьсот грамм хлеба и пищу мы получали, как положено, три раза в день. Мяса, конечно, в нашей пище не было, зато было много овощей. Картошка хранилась в буртах прямо на улице неподалеку от нашей части. Мы, когда были в наряде по столовой, приезжали за ней, рубили кирками эту смерзшуюся картофельную кучу и затем везли мерзлые глыбы в столовую. Там привезенный картофель ссыпали в большие бочки и заливали все это холодной водой. Всю ночь картофель стоял в бочках с водой, к утру он оттаивал и был готов к дальнейшей обработке.
- Как принимали присягу?
- Да как обычно: торжественное построение, вызывали по одному, зачитывали текст присяги.
- Чему вас там обучали? Чем занимались на занятиях?
- Я сразу попал в учебный батальон, в котором готовили сержантский состав. Мы проходили стандартную подготовку командира стрелкового отделения. Три месяца проходило обучение, затем сдавался экзамен, курсантам присваивалось сержантское звание и их направляли в формируемые здесь же батальоны, которые готовили к отправке на фронт.
После окончания этого трехмесячного обучения меня и еще несколько новоиспеченных сержантов, как отличников, ввели в штат того самого батальона, в котором мы проходили обучение. Теперь уже мы сами стали обучать тех, кого призывали с “гражданки”. Их обучение длилось месяца полтора, не больше, а затем всех грузили в эшелон и отправляли на фронт в составе маршевых рот. Куда именно их везли, мы не знали: может быть под Сталинград, а может и на другие фронты.
А спустя некоторое время был создан инструкторский саперный взвод. В этот взвод потребовалось двадцать пять сержантов и их отбирали среди младших командиров учебных стрелковых подразделений. Я тоже попал в это число. Сначала нас месяца полтора обучали азам саперного дела, а затем уже мы и сами стали обучать новобранцев. За мной была закреплена саперная рота и я с этой ротой, сначала с одним взводом, а затем с другими, проводил занятия в поле по минно-взрывным заграждениям.
- Какое оружие было закреплено за Вами?
- У нас у всех были винтовки, которые хранились в пирамиде.
- Какое обучение Вы проходили во время полуторамесячной подготовки саперов-инструкторов?
- У всех было обучение по различной направленности. Мне досталась минно-взрывная подготовка и я обучался только по этому направлению. Никаких инженерных заграждений, только подрывные работы. Мы подробно изучали различные типы мин и способы их установки, при этом внимание уделялось не только минам советского производства, но и иностранным моделям. Но иностранных мин, в качестве учебного пособия, у нас было очень мало.
- Во время собственного обучения Вы проходили практику с боевыми минами?
- Нет, боевых у нас не было. Мы обучались и впоследствии обучали только на учебных минах.
- Какие типы мин были у вас в качестве учебных пособий?
- Противопехотные и противотанковые.
- Почему упор в обучении делался на отечественные мины?
- Это был уже конец сорок третьего года, когда наши войска пошли в наступление двигаясь в сторону границы, и возникала необходимость в разминировании обширных минных полей, которые были установлены нашими же войсками еще в тот период, когда они отходили, обороняясь. Из немецких мин мы, в основном, изучали мины типа S, которые подпрыгивали на семьдесят сантиметров, а затем взрывались, разбрасывая вокруг металлические шарики. Эти мины у нас имелись и тоже были только учебными.
- Взрыватели на учебных минах какие стояли?
- Тоже учебные. Там все было учебным, поэтому никаких несчастных случаев во время обучения от неосторожного обращения с минами у нас не было.
- Вы можете сравнить немецкие и отечественные мины? В чем плюсы и минусы?
- Минус был в том, что наши противопехотные мины были деревянными. И противотанковые тоже были деревянными. А иностранные мины были металлическими.
- Выходит, что наши деревянные мины было трудно обнаружить миноискателем?
- Нет, поскольку взрыватели на них ставились металлические. Вот, кстати, миноискатели мы тоже изучали и часто использовали их на практических занятиях. Допустим, на занятиях с одним взводом мы учебные мины устанавливаем, а когда приходит заниматься следующий взвод, с ним мы занимаемся учебным разминированием, используя миноискатели.
- Что, помимо миноискателей, использовали для обнаружения мин?
- Как обычно - металлический щуп, погружаемый в грунт под небольшим углом. Погружали осторожненько так, чтобы ничего ненароком там не нажать.
- Что входило в экипировку сапера, чем он должен был пользоваться при разминировании?
- А ничего не входило. Только щуп, ножницы для резки проволоки, да малая саперная лопата на поясе.
- Ножи использовались?
- Нет.
- Как долго проходило обучение очередной партии будущих саперов?
- Они же не только минно-взрывному делу обучались. Они и стрелковую подготовку обязаны были пройти и матчасть оружия должны были изучить.
- Как именовалась Ваша часть?
- Тридцать седьмая стрелковая бригада резерва Главного командования. Вся эта бригада делилась на полки. Хоть она и именовалась “стрелковой”, но в ней еще готовили зенитчиков и артиллеристов. Там во всей округе было столько много вырыто землянок!
- Кого еще из пехоты готовили в бригаде?
- Был батальон, в котором готовили пулеметчиков. Они изучали ручной пулемет Дегтярева.
- Сколько взводов Вам удалось подготовить для отправки на фронт?
- Да кто его знает… Да нам-то самим было на тот момент семнадцать лет, и мы тогда не задавались целью считать их. Но то, что их было больше десятка - это точно. Мы же как конвейер работали: месяц-полтора - отправляем, принимаем новых, обучаем еще месяц - снова отправляем.
- После присвоения звания “сержант”, Вы носили погоны или еще треугольники в петлицах?
- Когда мы только прибыли в часть, у наших сержантов еще были треугольнички, но, пока проходила наша подготовка, уже ввели погоны и все носили только их.
- Как народ воспринял введение погон?
- Да нормально приняли, никто их носить не отказывался.
- Офицерский состав в части был с боевым опытом?
- Да, все офицеры у нас были фронтовиками: и командир роты, и командиры взводов. Даже старшины рот - и те имели боевой опыт.
- Фамилию командира своего полка помните?
- Нет, его фамилию уже не помню. А начальником инженерной службы полка был лейтенант Сапожников, фронтовик, у него было ранение в глаз: попал осколок и глаз вытек. Начальником инженерной службы бригады был капитан, а вот фамилию уже тоже запамятовал. Офицерского состава тогда в бригаде не хватало, вот и назначали капитанов на должности, которые полагалось занимать подполковникам.
- Обучением личного состава занимался только сержантский состав или офицеры их тоже чему-нибудь обучали?
- Нет, с ними в основном сержанты занимались. Командир взвода только приводил взвод на занятия и передавал его сержанту-инструктору.
- Инструкторы жили отдельно от всех?
- Да, мы, сержанты-инструкторы, жили отдельно от стрелковых подразделений в небольшой землянке, разделенной пополам: в одной половине жили мы, а другую занимал музыкальный взвод. Так что мы всегда были с музыкой. Рядом с нами еще несколько земляночек располагалось, и вся эта наша территория была огорожена колючей проволокой. А вот в стрелковых взводах сержанты, командиры отделений, жили в землянках вместе со своими подчиненными.
Принимали мы много новобранцев из Средней Азии, присылали и с Западной Украины. Ох, плохие люди эти “западники”! Их с освобожденной территории полевыми военкоматами собирали и отправляли в армию. А куда им деться? Приходилось подчиняться.
- Были какие-нибудь эксцессы с вновь прибывшим пополнением?
- Практически не было. Но вот один случай все-таки вспомнился. Нам как раз в качестве пополнения привезли бывших заключенных. Это было практически единственное такое из поступивших пополнений, как раз заканчивался сорок четвертый год. Объявили подъем, а один из прибывших продолжает лежать на койке, не встает. Старшина к нему подошел, тот его послал подальше. Тут в землянку вошел командир роты лейтенант Коротких, родом с Дальнего Востока. Несмотря на свою фамилию, ростом лейтенант был под два метра. Старшина тут же докладывает командиру роты, что один из бойцов не встает и посылает всех. В землянке были оборудованы двухъярусные нары и этот бывший уголовник расположился на верхнем этаже. Командира роты он тоже разозлил, тот взял уголовника за грудки со словами: “Я тебе, сволочь, сейчас покажу!” И в какое-то мгновение оба они оказались внизу, на полу. Бывший заключенный схватил малую саперную лопату и замахнулся на командира роты. Как там что произошло - мы не видели, мы увидели только, что эта лопата, кувыркаясь, полетела в угол землянки. И тут же послышался голос ротного: “Ну, теперь ты понял, с кем имеешь дело?” И тот уголовник сразу сник и больше не позволял себе подобных выходок против командиров.
- Как преодолевался языковой барьер при обучении призывников из Средней Азии?
- Должен признать, тяжеловато этот вопрос решался. Было это для нас проблемой, поэтому решали как могли. Кстати, когда привезли народ из Средней Азии, у нас в меню появился чай. Каждое утро в обязательном порядке нам его давали, хотя до этого это было редко. Иногда в меню стал даже появляться и плов. Но эти азиаты, конечно, иногда выдавали! Стоял как-то один из них в карауле, видимо ноги у него замерзли, так он снял с голову шапку, сунул в нее ноги, обутые в ботинки с обмотками, и лег с винтовкой в обнимку. Разводящий пришел менять часовых, видит - тот лежит. Ох и крику было тогда! А что поделать, морозы там крепкие были, а валенок тогда не выдавали.
- Столовая была одна на всю бригаду или на каждый полк свои столовые?
- В бригаде была одна кухня, в которой готовили. А потом туда из каждого подразделения отправлялись бойцы, которые в бачках привозили еду и в землянке разливали всем по тарелкам. Такого, чтобы пришел в столовую, сел, покушал, встал и ушел - не было. Ели мы, сидя на своих лежанках.
- Случаи дезертирства были?
- Нет, никто у нас не убегал.
- Особый отдел работал в части?
- Когда я сам был в учебном батальоне, там особист работал. СМЕРШевец приглашал по одному каждого из бойцов к себе в землянку на беседу. А когда я стал сержантом-инструктором, тут уже я работы особиста не наблюдал.
- Вы рассказали о случае применения физической силы командиром. А при обучении пополнения меры физического воздействия применялись?
- Нет, физическое воздействие ни к кому не применялось.
- Караульную службу сержанты-инструкторы несли?
- Нет, нас к этому не привлекали.
- Денежное довольствие выплачивалось?
- По-моему, тогда нам ничего не платили. Это уже после войны денежное довольствие стали выплачивать всем и я, как сержант, получал на руки семь рублей пятьдесят копеек.
- Алкоголь и табак полагались вам по нормам довольствия?
- Алкоголя и табака для нас не было - все уходило для нужд действующей армии.
- Выдавали вам ленд-лизовское обмундирование?
- Было такое, да. Уже ближе к концу войны нам стали поступать английские шинели, зеленоватого цвета. А в общей массе были все-таки наши, отечественные, серые шинели.
- Было ли у вас, сержантов, в питании более привилегированное положение?
- Нет, мы питались абсолютно тем же, что было приготовлено для всех рядовых солдат. Даже будучи в инструкторском взводе мы сами, по очереди, ходили на кухню за едой.
- А где питались офицеры? Для них была отдельная столовая?
- А вот этого с уверенностью я сказать не могу, но мне кажется, что офицерская столовая все-таки была.
- Те, кто отправлялся на фронт в составе маршевых рот, уезжали из бригады без оружия?
- Без оружия, им его выдавали уже на местах. Здесь они в дорогу получали только сухой паек.
- Эшелон под загрузку подавался в Пензе?
- Нет, они приходили прямо к нам, на станцию Селикса. Пришел эшелон, мы построили личный состав, пересчитали по головам, передали сопровождающим, и они поехали. Большинство сержантов из стрелковых подразделений уезжали на фронт вместе со своими взводами.
- Сопровождающими были посторонние офицеры?
- Нет-нет, это тоже были наши офицеры, из бригады. Вся команда сопровождающих, включая сержантов, в обязательном порядке затем возвращалась обратно. Правда, были случаи, когда кто-нибудь из сержантов, по собственной воле, оставался на фронте вместе со своим отделением. Мы с другом тоже как-то решили поехать сопровождать эшелон и затем остаться там, не возвращаясь. Но за три дня до отправки нас вызвал командир роты и сказал: “Я знаю, что вы хотите остаться на фронте, поэтому вы не поедете сопровождать эшелон. Я вас не отпущу!” Откуда он прознал о нашем решении - не знаю. Видимо, мы неосторожно с кем-то поделились своими желаниями. В общем, не поехали мы никуда.
- Из числа постоянного состава бригады кого-нибудь за провинности отправляли на фронт?
- Нет, таких случаев я не припомню.
- Вы рассказали о прибытии партии бывших заключенных. Их, минуя штрафные роты, сразу зачисляли в стрелковые части?
- Да. Их тогда нам целый эшелон привезли. Но это был уже конец сорок четвертого года и потом уже никаких заключенных к нам не прибывало. Всех прибывших заключенных сотрудники конвойных войск НКВД выгрузили на станции, произвели поверку и лишь потом пригласили нас. Передача происходила там же, на станции: мы получали личное дело на каждого, в обязательном порядке сверяли его, затем отводили в сторону, строили и уводили в часть. Подходим к землянкам, заключенные начинают озираться и спрашивать: “А где-же охрана?” Мы отвечаем, что никакой охраны здесь нет, что они обычные граждане СССР, будущие бойцы, а не заключенные. Для них это, конечно, было непривычным в первое время.
- Их, как и простых новобранцев, тоже сразу в баню?
- С ними обращались точно так же, как и с остальными новобранцами. Правда позаниматься с ними пришлось чуть подольше, прежде чем их под присягу привести.
- Перед присягой проводились стрельбы?
- Да, каждому, прежде чем он принесет присягу, давали выстрелить по три патрона из винтовки.
- Из характера бывшего заключенного сразу не исчезнут старые “зоновские” привычки. Трудно, наверное, с ними приходилось?
- Вы знаете, на удивление, с ними было довольно легко работать. По крайней мере, гораздо легче, чем с “западниками”. Заключенные четко выполняли все распоряжении команды, безоговорочно. Не знаю, возможно этому способствовала их воровская иерархия и те, кто у них был главными, просто не хотели конфликта с командованием. Ну, иногда, конечно, прорывалась наружу их воровская сущность, бывало, что ночами они тайком уходили в Чемодановку. Дневальными в этот момент стояли такие же, как и они сами, хотя дежурными всегда были только сержанты. Пока дежурный пошел по землянкам посмотреть, как дела обстоят, кто-нибудь выскакивал тайком на улицу и отправлялся шарить по погребам местных жителей. До Чемодановки было километра четыре, так что они успевали за ночь обернуться туда - сюда.
- Местное население приходило после таких случаев с жалобами?
- Может и приходило, но это не к нам, а к командованию бригады. Видимо все решалось спокойно, раз мы о таких случаях даже не узнавали. Главное, что это были только кражи и больше никаких более серьезных преступлений не было.
- Почему было трудно с “западниками”? В чем была проблема?
- Они сами по себе были тяжелыми людьми. Даже заставить их подчиняться командам было проблематично.
- С ними языкового барьера не было?
- Нет, они прекрасно нас понимали.
- Основную часть присылаемого вам пополнения составляла молодежь или были люди и старшего возраста?
- В основном это были уже пожилые люди, молодежи среди поступающих было не так уж и много. К нам отправляли всех тех, кого забирали военкоматы при освобождении оккупированных земель. Даже среди бывших заключенных были люди совершенно разных возрастов.
- Вы не в курсе, этих заключенных отправляли в армию в принудительном порядке или только по их собственному желанию?
- Не знаю, ни от кого из них я такой информации не слышал.
- С момента передачи их вам, они переставали быть заключенными, но, пока они не приняли присягу, они не являлись военнослужащими. Неужели в этот промежуточный период за ними не было никакого особого контроля?
- Нет, у нас было все на доверии. Даже не было ни одного случая, чтобы кто-то из них воспользовался этим и подался в бега.
- Как Вы встретили День Победы?
- За пару дней до этого мы приехали из Селиксы в Татищево, где располагался войсковой полигон и где проводились стрельбы и тактические занятия. Часов в пять утра как началась беспорядочная стрельба! Мы выскочили из казармы все в растерянности, не знаем, что случилось. Затем кто-то из дежурных нам сообщил, что закончилась война. Ну, тут, конечно, и мы добавили своей стрельбы к общему ликованию.
- Праздничный обед по этому поводу вам устроили?
- Нет, ничего начальство для нас не устраивало. Да мы, сержанты, и сами как-то не проявляли к этому желания, ведь находились в это время в командировке. Хотя, думаю, наши офицеры тайком все-таки отметили это праздничное событие.
- Это был единственный выезд на полигон?
- Нет. У нас ежедневные занятия проводились в Селиксе, но каждый год мы, всем составом, выезжали на татищевский полигон, где устраивались стрельбы. Видимо, поближе не нашлось подходящего места, раз уж нас поездом туда увозили.
- При этом личный состав грузился в эшелон с оружием?
- Нет, вот оружие как раз везли отдельно. Для этого выделялся вагон, который охранялся часовыми. Караульную службу по охране вагона с оружием несли сами же бойцы, поочередно меняясь.
- Из чего проводились стрельбы на полигоне?
- Наша бригада была стрелковой, поэтому мы стреляли там только из различного стрелкового оружия: из винтовок, из пулеметов.
- Сержанты-инструкторы тоже в обязательном порядке выезжали на полигон?
- Мы всегда выезжали, потому что в промежутках между стрельбами мы там, на полигоне, проводили с бойцами различные занятия по минно-подрывной подготовке.
- Учебные материалы и пособия вы привозили с собой?
- Нет, там все имелось в наличии. По-видимому, не одни мы такие приезжали туда на стрельбы, ведь таких учебных подразделений, готовящих пополнение для фронта, в тех краях было много. Дивизии выходили из боев, имея огромные потери, и от нас постоянно шли эшелоны, везущие маршевые роты на замену погибшим.
- После окончания войны с Германией, бригада стала готовить бойцов для войны с Японией?
- Было дело, да. Уже сразу после Победы к нам прислали призывников, мы их подготовили и в июле месяце один эшелон отправили на Дальний Восток.
- Какова дальнейшая судьба бригады?
- Ее сразу после окончания активных боевых действий расформировали. С фронта стали прибывать части, участвовавшие ранее в боевых действиях, и личный состав бригады стали вливать в состав этих частей. Я оказался в полку, который дислоцировался в городе Сердобске Пензенской области.
- Номер его не помните?
- Уже не помню. Тогда же нумерацию подразделения не афишировали, для обозначения части использовался только номер полевой почты.
- На какую должность Вас зачислили в новом подразделении?
- Я стал старшим писарем полка и пробыл, наверное, с полгода на этой должности. А потом при дивизии стали формировать отдельный саперный батальон и нас, бывших сержантов-инструкторов, вместе с саперами, вернувшимися с фронта, собрали всех в этом батальоне. Спустя некоторое время нас погрузили в эшелон и увезли в город Ташкент, служить в Туркестанском военном округе. В тридцати семи километрах от Ташкента есть город Чирчик - туда нас в конечном итоге и привезли, он стал местом нашей постоянной дислокации. Там наш отдельный инженерно-саперный батальон развернулся в полную силу: в нем появились саперная рота, десантно-переправочная рота, техническая рота, учебно-водолазный взвод.
- Где разместился батальон?
- Тоже в землянках. Там были так называемые “Сталинские лагеря”, ранее принадлежавшие стоявшей там авиационной дивизии. В Чирчике, кроме нас и авиадивизии, располагались еще танковое училище и части пехотной дивизии.
В Чирчике я сначала был на должности старшины роты, но в пятидесятом году мне присвоили звание “младший лейтенант”. После присвоения офицерского звания я был отправлен в Подмосковье, на станцию Нахабино, где прошел шестимесячные курсы подготовки младших офицеров, а затем возвратился в свой батальон, где принял под командование взвод.
Прослужил я в отдельном саперном батальоне примерно года три, потом было большое сокращение армии, батальон расформировали, а нас отправили в Киргизию в город Ош, где формировалась другая часть - 375-я горно-стрелковая дивизия. В отдельный инженерно-саперный батальон этой дивизии я и попал служить. Поскольку дивизия создавалась, как говорится, “с нуля и на ровном месте”, казармы нам пришлось строить для себя самим. В нашу задачу входило сопровождение танков, артиллерии и бронетехники на испытательный полигон, расположенный на Памире, где проходили испытания техники в условиях высокогорья. Мы усиливали имеющиеся мосты, чтобы по ним могла проходить техника, обрывали взрывчатым веществом скальные карнизы, расширяли горные и дорожные проходы. Под Хорогом собрали разборно-металлический мост и перебросили его через реку. Он, наверное, и сейчас там стоит.
Когда мы стояли в Оше, я смог там получить среднее образование, закончив десять классов вечерней школы. Эта школа находилась при гарнизонном Доме офицеров и на учебу в приказном порядке отправили всех, кто не имел среднего образования, поэтому после занятий со своим взводом я спешил на учебу в школу. Не последнюю роль в этом сыграла и моя жена, сказав, что выйдет за меня замуж только в том случае, если я буду учиться.
| Интервью: | С. Ковалев |
| Лит. обработка: | Н.Ковалев, С.Ковалев |
