Я родилась 25-го мая 1923 года в Башкирии. Город Стерлитамак, улица Садовая, 24 – наш дом до сих пор там стоит… У нас была большая семья – три сестры и два брата. Самая старшая – Валентина. Она умерла совсем недавно, ей был 91 год. За ней родилась я. После меня брат – Леонид. Потом родились Зоя и младший брат – Евгений. Мама, правда, ещё двух мальчиков родила, но они умерли маленькими.
Папа у нас тоже местный, родом из Стерлитамака. Ещё мальчиком стал работать у купца Усманова. Вначале у него работал старшим продавцом, потом тот ему дал денег, и папа открыл маленький магазинчик. Ездил по деревням, торговал. А потом столько лет проработал… Знаете, где сейчас кинотеатр «Салават»? Там рядом большое здание, внизу был магазин, и промтовары и продукты, всё вместе. Папа очень много лет там проработал. И мама у нас тоже из простой семьи. Всю жизнь была домохозяйкой.
Родители были набожными людьми. Мама у нас всегда молилась, ходила в церковь, соблюдала все праздники. И сейчас мы тоже отмечаем, Зоя до сих пор ходит в церковь. Только раскаиваемся, что жизнь прожили безбожную. Но это же было страшное время, церкви порушили, священников разогнали…
|
|
С родителями (1922 г.) |
Ведь до войны наш дом стоял прямо напротив главного городского собора Казанской Божьей Матери, и я хорошо помню, как в 1937 году его взорвали. У нас тогда все окна вылетели… А закрыли его ещё в 1929 году, и устроили в нём кинотеатр. Но фильмы шли немые.
В разговор вступает сестра Галины Андреевны – Зоя Андреевна: Помню, я ещё девчонкой была, и в первый раз смотрела там «Станционный смотритель». И на всю жизнь запомнила, как там внутри красиво было. Такая лестница винтовая, колокольня, очень красиво, конечно. Ну как такую красоту можно было взорвать? Вот разве могли такое умные люди сделать?! Но нашу семью репрессии никак не затронули. Мы и не слышали, чтобы соседей там или знакомых арестовали, нас это вроде никак не касалось.
Г.А. Я окончила в 14-й школе семь классов. Но потом я серьёзно заболела малярией и не могла, ни учиться, ни работать.
З.А. Тогда в Стерлитамаке малярия была поголовная, это был настоящий бич. Я окончила медицинский техникум в 45-м году, так сколько мы тогда ходили по домам, таблетки разносили. Но потом как-то вообще искоренили эту малярию под корень.
22-е июня помните?
У нас дома стояла чёрная тарелка – репродуктор. Включили и услышали – «…началась война…» Но я была же совсем ещё девчонка и как-то не очень среагировала на это. А вот родители и все люди, конечно, очень переживали. Но потом, конечно, и до нас это всё дошло… Не дай бог никому в этом аду быть, тем более в таком молодом возрасте. Страшное дело… И холод, и голод, всё пережили…
З.А. Вот я в техникуме училась – в нетопленом здании. В нетопленом! А мороз ведь сорок градусов, представляете? Стены в классе инеем покрыты, а мы сидим как синички… Без питания считай, что нам давали там – 300 граммов хлеба… Положишь в фартук, а хочется ведь кушать. По кусочку отламываешь, ешь. А дома-то ведь хлеба нет… Ой, да чего там говорить… И в тылу люди тоже умирали с голоду и холоду, всё было… Ни одеть, ни обуть, ничего не было. Потому что семья большая, а кормить-то нечем. Папа заболел, работать не мог. Я училась, а братишка ещё в школе учился. Да ещё старшая сестра с двумя маленькими детьми эвакуировалась из Ленинграда. Вот как такую семью прокормить? Хлебушка-то иждивенцам давали по триста граммов… Очень трудно пришлось... Старшей сестре как жене военного от женсовета дали под огород участок земли за исковской больницей, там ведь тогда поля были. Так мы туда пешком ходили, на горбу несём семена, картошку, сажали, пололи, господи, сколько тогда пережили… Но и это не спасало. В какой-то момент жить стало совсем нечем, и родители решились на крайнюю меру – продать дом. Ох, какой же у нас был замечательный дом… До сих пор на своём месте стоит, почти такой же.
Г.А. Когда мне мама написала, что дом продали, как же я плакала…
З.А. А иначе бы с голоду умерли… Но после своего прекрасного дома купили этот небольшой домишко на Выселках. Такой холодный, печка там вообще не грела. Как же мы там замерзали… Зато у нас уже и огород, и корова, можно сказать зажили. Сразу поправились. Но дом свой потеряли…
А кому его продали?
З.А. Да я уж и не помню. Но были люди, кто имел большие деньги. В Стерлитамак ведь во время войны эвакуировали сразу несколько больших заводов, и с ними приехало очень много людей. Например, из Одессы сюда перевезли станкостроительный завод. Но про одесситов сразу нехорошие разговоры пошли. Мол, приехали вот с такими мешками денег, и жили себе припеваючи. На рынке всё подряд скупали, и цены из-за них взлетели страшно. У нас на квартире тоже вначале жили эвакуированные с Одессы, а потом комнату выделили начальнику военторга. Татарин какой-то. Он потом купил себе дом и съехал от нас. Ну а что ему не купить дом, когда они так воровали? Мы же видели как он жил. Даже велосипед себе купил, какие продукты приносил. А мы только смотрели и облизывались. Человек такое кушает, а мы сидим на трёхстах граммах хлеба… Ой, да всё в войну было… Недаром в народе говорят, кому война, а кому мать родна. На чужом горе некоторые люди так наживались…
Как вы оказались в армии?
Г.А. Меня призвали в мае 1942 года. Мама пришла и говорит: «Дочка, повестка тебе!» Читаю – «… явиться с вещами 11-го мая…» На вокзале очень много девушек собралось, все комсомолки. Это ведь комсомольский набор.
Доехали до Уфы, там сели на пароход и привезли нас в Сердобск. Туда много народу согнали – полковая школа связистов, но только девушки. Учили без конца. И на радистов, и на телефонистов. Прошли курс молодого бойца. Учили, как стрелять, как ползать, как соединять обрывы линии. И окопы рыли, и строевая подготовка. Меня записали на телефонистку, но я и на телефоне сидела, и азбуку морзе учила.
А как кормили там?
До войны-то мы жили во! Очень хорошо жили, можно сказать прекрасно! Хоть один папа работал, а в семье семь человек, но он нас всех одевал, обувал. Правда, корова всегда своя, куры свои, даже индюшек держали. Всё было: и гусей накупит, и мяса наготовит, мука всегда есть, нет, мы прекрасно, конечно, жили. А как я попала в этот полк – смех! Гонят нас строем в столовую. Поставят бак с супом, а я посмотрю-посмотрю на то, что в тарелку нальют, заплачу да уйду… Сяду на нары и плачу. Что привезла с собой из одежды, всё продавала с себя за кружку молока. Там почему-то местные очень много коз держали. Жакет, платье, всё продала… Кружку молока дадут, выпью. Но очень плохо ела, и была очень худенькая.
Там мы проучились месяцев шесть, наверное. Если в мае нас призвали, а уже где-то в сентябре стали распределять кого куда. И я со своей группой попала в Сталинград…
Доехали до станции …, нет, не помню названия. Там сопровождающий нас лейтенант говорит: «Девчонки, выходите, хоть воздухом подышите!» Только вышли, но даже не услышали, как они налетели и стали бомбить. Лейтенант кричит нам: «Падайте!!! Ложитесь! Ползите!» Те, кто успел спрыгнуть, поползли, а те девчонки, кто остались в вагонах, в них и сгорели… Много девчонок там погибло, я всегда их поминаю. Такие все молодые, хорошие…
А мы проползли, там такой лесок стоял. Когда они пробомбили и улетели, мы пошли к эшелону. Тут выбегает навстречу какой-то солдат и кричит: «Уходите в лес! Они могут вернуться!» Там немного почистились от грязи, кое-как перевязали раны, посчитались, но от нашей группы мало что осталось…
В общем, дорога оказалась вся разбита и нам сказали: «Как хотите, хоть пешком, но добирайтесь сами!» И вот мы несколько человек с сопровождающим пошли в сторону Средней Ахтубы. Шли только по ночам, потому что днём немец постоянно бомбил. Да ещё мороз же какой, а в этой степи ветер просто ледяной, а на нас только тонкие английские шинели, кофта, юбка, кирзовые сапоги с портянками да пилотки… Как мы шли, даже не знаю. Десятки километров не шли, а ползли… Я себе руки обморозила, ничего не могу…
Наконец дошли до какой-то части, там в лесу землянки стояли. Мне сразу начали руки лечить. А потом напала на нас чесотка. Когда вылечили, сопровождающий говорит: «Ну что, пора отправляться, я ведь должен доставить вас в часть». А как переправляться, один Бог знает… Вся переправа бомбилась, Волга горела… Ночь, а светло как днём, так всё горело кругом… Тут нашли одного местного парнишку. У него была огромная лодка, и он мне говорит: «Хочешь, я вас перевезу?» Ночью улеглись на дно лодки и поплыли. Как мы добрались, не знаю… А как Волга кончается, почти у самой воды, там как улей, всё изрыто: сразу начинаются землянки, окопы…
В землянке сопровождающий нас представил капитану Жеребцову. Как сейчас помню, докладывает: «Я пополнение привёз!» А тот смотрит, мы стоим, грязные, худые, все мокрые… Он и говорит: «Да какое же это пополнение? Это же цыплята…» (смеется). – «Ладно, - говорит, - старшина, покормите их и пусть отдыхают». Так началась наша служба в 62-й Армии Чуйкова.
В нашей части было много связистов, но все – девушки. Обычно я дежурила на телефоне прямо при входе. Ну и, конечно, всё там приходилось делать. Однажды случился обрыв на линии. Восстановить линию отправили мою лучшую подругу Зиночку. Такая хорошая девчонка была… Проходит полчаса, час, а связи всё нет. Капитан кричит: «Срочно дайте связь! Отправляй следующую!» На меня тоже маскхалат надели, дали приборы: «Вперёд!»
Иду-иду, вдруг – чик, пуля. Только шаг сделаю, опять – чик, совсем рядом. Всё ясно, снайпер стреляет. Еле-еле ползу, смотрю, Зина лежит у этой воронки… Она нашла этот обрыв, руки на проводе, а сама убитая… Я к ней подползла и легла рядом. Стреляют-то в неё, а я ею, считай, закрылась… Кое-как обрыв соединила, но провод ведь надо ещё замотать и землёй припорошить. Лежу, а даже голову не могу поднять - снайпер на дереве сидит. Мне потом рассказали, что наши девчонки-снайпера его всё же убрали. Но из-за него я там почти всю ночь пролежала рядом с подругой... Ног уже совсем не чувствовала, и думала, всё, конец моей жизни…
В общем, линию я соединила, прикопала немножко и поползла обратно. Но только начинаю ползти, в меня стреляют… В общем, кое-как добралась до траншеи. Солдаты меня как схватили, и скорее в землянку. Капитан им приказывает: «Стаскивайте с неё сапоги!» И сразу начали мне снегом ноги растирать. Натирали-натирали, а я всё маму свою вспоминала: «Мамочка, я без ног, наверное, осталась…» Потом стало колоть, колоть, ну, думаю, всё… Вдруг слышу, капитан командует: «Старшина, налей ей спирту!» А я же спиртного вообще не пробовала, отказываюсь: «Не надо! Лучше чаю мне дайте!» (смеётся). Я же маленькая, худенькая, какой мне спирт? Так мне влили этот спирт, всё обожгло, и больше ничего не помню, как в яму провалилась…
На следующий день капитан меня будит: «Эй, соня, вставай! Начальство прибыло, интересовалось - кто линию восстановил? Пишите список, всех к награде!» Но эта медаль «За боевые заслуги» меня только на Белорусском Фронте догнала. И гвардейский значок там же вручили. А сколько было благодарностей от Сталина. Но я ничего не сохранила, всё выбрасывала… Ох, сколько было случаев…
Однажды даже Жукова видела. Мы ведь служили в штабе, куда приходило очень много разного начальства. Они совещались, а мы своим делом занимались. И в один прекрасный день он появился, и мы увидели его совсем близко. Сами потом смеялись, как только в обморок не упали? Это был такой интересный мужчина, широкоплечий, красивый. А то, что сейчас про него в сериале показывают, это всё ерунда! Даже его дочка в интервью сказала, что там больше половины неправда. Он с нами поздоровался: «Здравствуйте, товарищи!» Но больше я его не видела. Спасибо ему за Россию! Он, конечно, был очень строгий командир, но и очень умный. Даже Сталин о нём только хорошее говорил. У меня есть медаль «Жукова», я её обязательно надеваю.
А когда немцев в Сталинграде окружили, то там я видела пленного Паулюса. Вы бы только видели этих пленных немцев: все вшивые, замотанные-перемотанные, на ногах у многих соломенные валенки… Они ведь были неприспособленны к русской зиме. Он же думал быстро взять. Вот и взял… Сколько там было этих пленных немцев, их собирали в огромные колонны и куда-то уводили. А сколько убитых… Помню, уже в марте всё начало таять, воду таскали с Волги, а там столько убитых…
После Сталинграда мы освобождали Украину. Сколько мы проезжали, везде всё разрушено, сожжено… Помню, где-то везли, и вдруг наша «шевроле» опрокинулась. Никто не погиб, только некоторых задело. Я руку сильно ушибла, даже в госпиталь отправили.
А пешком сколько шли… Помню шли, а грязь просто жуткая, по колено. Технику тракторами вытягивали, невозможно было проехать. А мы шли во всём обмундировании: шинель, и скатка, и вещевой мешок, винтовка и чего только на нас нет… Идём, возле дома стоит женщина-украинка. Нас увидела, спрашивает: «Девочки, вы куда?» - «Пустите нас ночевать?» Ну, зашли к ней, а у них печки-то на улице. Так мы в сарай зашли, и попросили: «Давай, воду нам грей!» Всё-таки женщины есть женщины… И вот мы там искупались, наелись и на сеновал залегли спать. Вот так вот шли-шли… Много чего было, да уж не помню ничего… Когда Польшу проходили, освободили там большой концлагерь. Увидели, что там творилось…
Дважды меня в землянках заваливало, но обходилось лёгкой контузией. А вот в третий раз… Мы в Польше на Висленском плацдарме долго стояли. Это был момент, когда готовилось большое наступление, и туда каждый день войска прибывали и прибывали. Стояли у какого-то пекаря, 3-этажное такое здание. Мои девчонки пришли со смены уставшие: «Мы немножко поспим». Но капитан им говорит: «Не надо спать! Уходите сейчас же в лес, видите, как бомбят?!» А я взяла два котелка: «Я пока за обедом схожу!» Только вышла на улицу, и ничего не помню… Потом, оказалось, что большая бомба упала прямо посередине. Все мои девчонки сразу погибли. Их потом по кусочкам собирали: где нога, где рука… А меня завалило обрушившейся стеной. Как меня откопали, достали, ничего не помню… Сразу отправили в госпиталь, и я в нём долго лежала. Контузия оказалась тяжёлая. Вся побитая, два месяца была глухая и не говорила совсем. Вот с того момента и голова у меня никудыщная, и глухая я…
На фронте дружили с кем-нибудь?
Была у меня одна подружка – Ниночка. Жаль только фамилии её не помню. Такая хорошая девушка, она до войны в Свердловске что ли балетом занималась. Поваром у нас работала, и мы с ней дружили. Но потом ей большой осколок в правый бок попал… Ногу ей отняли, а мы кровь для неё сдавали. Она лежала в медсанбате, а потом её поездом увезли в Союз. Из госпиталя прислала письмо: «Рана не зарастает, режут всё дальше… Что я буду делать?..» А мы тогда уже в Германии были, так собрали ей все вместе посылку и отослали.
З.А. Галя нас своими посылками очень хорошо поддерживала.
Г.А. Я много чего посылала домой. Потому что в Германии в какой дом ни войдёшь, чего там только нет, всё лежит брошенное.
З.А. Мама всё это продавала, какой-то овёс покупала и кашу нам варила. Лишь бы чем-то нас накормить. Нас же семь человек было, попробуй прокормить – ужас…
Г.А. Когда война кончилась, я попросила ребят: «Помогите мне какие-то вещи домой собрать». – «Ладно, Галя, тебе поможем». Так сколько всяких вещей мне собрали. Даже окорок огромный где-то нашли, завернули его в парашютный шёлк, зашили, и я послала домой. И получили ведь!
З.А. А из этого парашютного шёлка я себе юбочку пошила, кофточку, такой красивый костюм получился. С подружкой вдвоём придём на танцы, так я ей свои туфли отдам, она танцует. А сама сижу в чём-нибудь. Потом я в них танцую, одни туфли на двоих… Вот так мы жили в послевоенные годы. А благодаря Гале, я хоть немножко одевалась. Ведь только техникум окончила, ни одеть нечего, ни обуть.
|
|
Сестра Зоя |
У меня же на войну как раз самые лучшие годы выпали – 16-18 лет… В это время нужно учиться, любить, радоваться, а тут тебе ни одеться, ни покушать, ни пойти никуда… Вот и вспоминается это тяжёлое полуголодное время… В этом возрасте хочется и сладкого, и вкусного, а ничего ведь не было. Помню какое-то зелёное конопляное масло. Старшая сестра картофельные оладушки напечёт, этим маслом намажет, боже мой… Уже после войны, я тогда после техникума работала в аптеке, пошёл и рыбий жир, и в Уфе запустили витаминный завод, так мы сразу ожили. Тут и хлебушка добавили.
Помню, брат с войны вернулся, и первый раз пошёл в магазин. А как раз отменили карточки. И вот как сейчас вижу, идёт, несёт пять буханок ржаного хлеба, а на пальто ни одной пуговицы – с таким боем за хлебом продирался. Тот ржаной хлеб был для нас как тортик сейчас… Только тогда хлеба досыта наелись.
Г.А. Но, несмотря на все испытания мы долгожители. А все потому, что в нас с детства только хорошее заложено. Во-первых, родительское воспитание. Папа был культурным, интеллигентным человеком. Не пил, не курил, и нас хорошо воспитывал. До сих пор помню и живу по его словам, которые он нам часто повторял – «Не бери чужого! Не оскорбляй человека, а если просит - помоги!» Во-вторых, мы росли так, что за нами никто не смотрел. Летом мы целыми днями на Ашкадаре. Постоянно в лес ходили, босиком бегали. Все продукты натуральные, всё со своего огорода. А сейчас дети?.. У грудных детей уже и поджелудочная, и желчный, ужас…
З.А. И климат у нас был прекрасный, никакого газа не знали. Зима, так была настоящая, лето так лето. А сейчас что? Ни зимы, ни лета… Нет, мы прекрасно жили, замечательное детство. Хотя у нас из всех развлечений только кино было. На улице бегали, чем только не занимались, даже свой театр устраивали. Почти всё время на свежем воздухе проводили. Помню, с подружкой зимой почти до одиннадцати часов на Стерле: на лыжах, на коньках, на санках, ой, боже мой… Тогда ведь не было случая, чтобы обидели ребёнка, а сейчас даже страшно выпускать одного… Нет, всё-таки мы в хорошее время росли. Если бы не эта проклятая война, сколько она горя людям принесла… Пол-России было разрушено…
9-е мая помните?
З.А. Я в тот день сдавала госэкзамен. Не помню, правда, какой предмет сдавали. Шла через наш колхозный рынок. Там такая грязь по колено, но что там творилось… И гармошки, и пели, и плясали, и плакали… Ой, это было такое веселье, люди так ликовали. Даже не могу это вспоминать без слёз… Пришли на экзамен, нам, конечно, такое послабление дали, все на пятерки сдали.
Г.А. Мы стояли в какой-то деревне. Вернее, это у них деревней называется, а по-нашему красивый городок. Дома такие хорошие, всё чистенько, красиво. Это сейчас наш Стерлитамак красивый, чистый город, а до войны был такая глухомань, деревня деревней… Машины и то не видели. В основном всё на лошадях. А грязь какая здесь была, это же ужас… В общем, легли уже спать, вдруг такая стрельба поднялась. Вскочили – что такое?! На улицу выскочили, а там ребята стреляют, кричат – «Война кончилась!» Чего тут началось, словами не передать...
Что интересно, немцев никого не было, они все уходили на запад. Боялись, что мы их всех постреляем, за то, что они у нас натворили. Но мы же русские люди, да?! Разве мы будем такое делать? Наши их не трогали, даже наоборот. Сколько кухонь наставили, каши им варили. Со всех щелей выползают дети, кто с тарелками, кто с чашками, и всех кормили. Дети ведь невиноватые!
После победы нас в Берлин свозили, у Рейхстага побывали. Я там даже расписалась, да. «Здесь была Галина Соболева», что-то такое. Хотели посмотреть метро, а оно было затоплено, страшное дело… Гитлер далеко спрятался, думал его не достанут, а всё равно достали…
А в целом вам в Германии понравилось?
Очень понравилось. Знаете, какой это культурный народ! Мы там жили в общежитии, исключительные условия: кровати, бельё. В столовой немцы нас прекрасно обслуживали. Всё-таки, какая у них высокая рабочая культура. Война только закончилась, а все, кто остались живы, сразу выходили на работу. Кто, что делал, но все работали. Нет, очень всё культурно, красиво.
А не боялись в город ходить?
Конечно, нас предупредили, потому что убивали много отдельных солдат. Но потом организовали комендатуру, и всех проверяли, организовывали на работу, в общем, навели порядок.
Вы столько всего пережили на фронте, как сами считаете, что вам помогло остаться живой: везение, судьба, может быть, Бог? Многие ветераны признаются, что на прощание мама или бабушка дарили им крестик.
Несмотря на то, что мама и папа у нас были набожные люди, но я тогда в Бога не верила. Ушла в армию убеждённой комсомолкой, а на фронте меня даже в партию хотели принять. Но я отказалась: «Нет, ещё не достойна…» Но на прощание мама вручила мне молитву «Живые помощи». Я должна была хранить её всю жизнь, но потеряла где-то. И знаю, что многим солдатам матери давали или молитвы или крестик зашивали в одежду. Но об этом не распространялись, тогда ведь это преследовалось.
З.А. В техникуме со мной в группе училась девушка, у которой мать была певчей в церкви. И она, конечно, приучила свою дочку ходить на службы. Так она мне рассказывала: «Иду как-то со службы, а мне навстречу заведующая нашими курсами. Спрашивает: «Раечка, ты откуда идёшь?» А она же не будет врать: «Я с мамой ходила…» – «Так у тебя и крест на шее есть? А ну покажи!» Так она взяла, и сорвала с меня крестик… Я пришла домой, рыдаю. Мама, вот так и так… Какое она имела право?» Но всё равно господь её за это накажет! Ведь крест – животворящий, он охраняет человека! В войну вон, сколько людей верующими стали. Даже Чуйков с Жуковым и те остались верующими людьми. А Сталин, говорят, разрешил в 1941 году облететь Москву с иконой.
А вы, кстати, как относитесь к Сталину?
З.А. Когда шла война, мы были за Сталина горой. Думали, что это такой человек, отец наш родной. Когда он умирал, мы со свекровью ходили на площадь, там на столбе висел репродуктор, и все собирались послушать свежий бюллетень о здоровье Сталина… Мы его считали каким-то идеалом. Только потом раскрылось, что он творил, какие дела… Конечно, он выиграл такую войну, это прежде всего его заслуга, но и ошибок, конечно, много совершил. Сколько невинных людей погубил в лагерях… Да и приближённые какие у него были. Тот же самый Берия сколько людей погубил… Это тоже хороший зверюга был.
Г.А. Но главное, удивляюсь, как же быстро страну восстановили после такой войны. Как быстро развернули строительство, всё восстановили, и хлебом накормили, и снижение цен постоянно. Всё-таки это Сталина заслуга. Есть и плохое, но есть и хорошее. А сейчас цены только растут-растут, и конца этому не видно… Да, сейчас очередей нет, но и не всё купишь. А лекарства какие дорогие? Ладно у нас, участников войны, хорошая пенсия. А остальные как?
Ваш младший брат воевал?
Конечно. Мы с Лёней на фронте переписывались, переписывались и чуть не встретились на Висленском плацдарме. Он хотел приехать, выехал с кем-то там, но машина сломалась, и так и не доехали. Лёня вначале был пулемётчиком, воевал в Крыму. А потом стал разведчиком. Он был очень боевой парень.
|
|
Наградной лист на брата |
З.А. У меня муж был с 1925 года. Он тоже местный, родился и вырос в Стерлитамаке. Так он рассказывал, что воевал на полуострове Рыбачьем. Шифровальщиком. Всё песню пел про этот Рыбачий… В 1985 году я ходила в военкомат его орден «Отечественной войны» получать, потому что он уже лежал парализованный. Он ведь был такой убеждённый коммунист, вот сейчас бы поднялся и посмотрел, что с этими коммунистами случилось и что вообще в стране творится… Три с половиной года лежал парализованный, а я ходила за него партвзносы платить, так секретарь мне говорит: «Чего ж вы ходите платить, если он не может на партсобрания ходить?» Я пришла, передала ему эти слова: «Может, действительно, не нужно?» Ох, как он на меня: «Не ты меня в партию принимала, не тебе и исключать! Не жадничай, ходи, плати!» Но, правда, когда он умер, они, молодцы, отнеслись очень хорошо. И деньгами помогли, и машиной, и душевно отнеслись.
У старшей сестры Валентины муж всю войну прошёл артиллеристом. Он, между прочим, всю блокаду Ленинграда пережил. Стал ужасно худой, страшный… Заслужил несколько орденов. (На сайте http://podvignaroda.ru есть наградные листы, по которым командир 234-го Отдельного истребительного противотанкового артиллерийского дивизиона майор Анатолий Иванович Акатов 1912 г.р. был награжден орденами: «Красного Знамени», «Александра Невского», «Отечественной войны» II-й степени, медалями: «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга» - прим.ред.)
|
|
Комсостав 234-го Отдельного ИПТАП 142-й сд. |
|
|
Наградной лист на Акатова А.И. |
Г.А. Их, кстати, в семье было четыре брата, и все четверо воевали артиллеристами. (На сайте http://podvignaroda.ru есть наградные листы, по которым командир огневого взвода 5-й батареи 2-го дивизиона 13-й Гв.мин.Бригады гв.лейтенант Акатов Николай Иванович 1915 г.р. был награжден орденом «Красной Звезды» и медалью «За отвагу».
Командир взвода связи взвода управления КАД 133-й стрелковой дивизии ст.лейтенант Акатов Борис Иванович 1918 г.р. был награжден орденом «Красной Звезды»
Командир 1-го дивизиона 262-го Легкого АртПолка 2 ОЛАБр 2-й Отд.АКД гв.капитан Акатов Евгений Иванович 1920 г.р. был награжден орденом «Красной Звезды» - прим.ред.)
А в 1944 году их единственная младшая сестра Люба, когда ей только-только исполнилось 18 лет, пошла в военкомат, и попросилась добровольцем в армию. И когда ей пришла повестка, её мать бросилась в военкомат, и упала перед начальником на колени: «Люди добрые, не губите дочку! У меня четыре сына на фронте, только недавно на младшего похоронку получили…» (По данным https://www.obd-memorial.ru командир 1-го дивизиона 262-го Легкого АртПолка 2 ОЛАБр 2-й Отд.АКД гв.капитан Акатов Евгений Иванович 1920 г.р. погиб в бою 16.09.1944 года при освобождении Эстонии и похоронен западнее 1 000 м д.Кобо. Извещение выслано матери – Нине Степановне по адресу: Стерлитамак, ул.Советская д.60 – прим.ред. )
|
|
Евгений и Борис Акатовы |
К просьбе матери прислушались, и Любу оставили служить при военкомате.
З.А. Кстати, с двумя из этих братьев Акатовых произошёл просто удивительный случай. Кто-то из них, не помню, уже точно кто, но, кажется Николай, однажды получил задание – выдвинуться на нейтральную территорию и корректировать оттуда огонь своих «катюш» по вражеским позициям. Но когда начался бой, немцы окружили его позицию и тогда он, чтобы не попасть в плен, вызвал огонь на себя. А в это время Анатолий уже командовал дивизионом, и в этом же бою вёл огонь по его данным. Потом слышит по рации, как тот докладывает – «Я в окружении! Вызываю огонь на себя! Не поминайте лихом! Лейтенант Акатов». Он как услышал Акатов, кинулся к рации: «А ты откуда родом?» В общем, быстро выяснилось, что это его родной брат Николай, и тогда он приложил все силы, организовал такой огонь своих батарей, чтобы его брат выбрался оттуда живым. Вы себе представляете, какой была их встреча после боя?!
|
|
Любовь, Николай и Борис Акатовы |
Вот какая молодёжь раньше была! Все патриоты, рвались на фронт. Буквально сбегали на фронт. А сейчас не дай бог что случится, в кусты побегут. Почему такая молодежь стала – не знаю…
Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
После Победы мы ещё прослужили какое-то время, уже готовились к демобилизации, и вдруг в один из дней приходит командир: «Кто здесь из Башкирии?» И нас, несколько девушек попросили ещё немного поработать. В итоге я ещё четыре года проработала машинисткой в советской военной администрации в Веймаре. А почему спросили про Башкирию? Просто уже начали организовывать вывоз репараций в Советский Союз. Очень много всего вывозили. В том числе вывозили и оборудование для нашего содового комбината. Но это же была секретная операция, поэтому запросили у родителей сведения. Нет ли у нас в семье репрессированных, «врагов народа»? Но у нас была очень честная семья. Там же в Германии вышла замуж за военного.
Вы с ним на фронте познакомились?
Что вы! Это сейчас в кино показывают, что на фронте девушки ладно одетые, такие сапожки хорошие, что любовь там крутят… Какая любовь?! Чепуха, сказки всё это. Ну, какая может быть на передовой любовь?! Эти солдаты молодые, здоровые, знаете, как лезли, приставали? Порой такие маты загнут, что никакой любви и не надо… Мы их так боялись, что даже в туалет скопом ходили, чтобы кто-нибудь не схватил… А потом уже и сами научились ругаться, хороший отпор давали.
З.А. Чего там говорить, на фронте люди грубеют. А сколько девчонок с фронта беременными приехали? Специально беременели, чтобы их домой отправили.
Г.А. А я как раз этого очень боялась. Думала, как же я приеду к маме с ребенком? У-у, для меня это было невозможно.
З.А. А кто-то и приезжал. Вот у нас одна медсестра работала, так она на фронте жила с офицером из старшего комсостава. Разбила семью, он ради неё бросил жену с двумя детьми, и таких случаев было сколько угодно… Особенно старший комсостав этим грешил. Они ведь были хорошо обеспечены, считай, привилегированные люди. Для них и питание хорошее, и прочее, чего уж там говорить. Но в основном девушки вели себя достойно.
Вот я, например, в медицинском техникуме три года училась. Одно время ходили разговоры, что нас хотят отправить на фронт. Но потом одумались, ну куда таких сопливых девчонок отправлять? А на практике мы всё время в госпиталях. Здесь же в Стерлитамаке знаете, сколько госпиталей было развернуто? У-у, во всех школах, в горисполкоме на Карла Маркса тоже госпиталь работал, так что практику мы хорошую получили. Сколько на операциях присутствовали, сколько носилочек таскали с ранеными, и дежурили, всё делали. И знаете, как-то не страшно было. Не знаю, может, потому что молодые совсем были. Ну, раненые и раненые. И ухаживали, и помогали. Где и поговорим, письма писали, но чтобы с кем-то поближе познакомиться это ни-ни. Они ведь все старше нас, а мы совсем молодые.
Г.А. Разные попадались девчонки, но у меня ни с кем, ничего. Я дикарка была. До 18 лет ни с одним парнем не встречалась. Так и прожила одна всю жизнь… С мужем не повезло. Он служил в аэродромно-строительном полку, и я за ним ездила по всему Дальнему Востоку. Где мы только ни были… И в Приморье строили, и во Владивостоке, в Хабаровске, и потом нас отправляют на Чукотку. Но я уже была беременная вторым сыном, и врачи запретили мужу брать меня с собой: «Ты её не довезёшь!» Так Иван отправил меня к своим родителям в Сумскую область. А сам на Чукотке спился… Там же все беспробудно пили спирт, и мужики, и женщины… Закончилось всё тем, что его выгнали из армии и мы вернулись в Стерлитамак.
Муж устроился прорабом на стройку и нам дали комнату в подвальном сыром помещении. Я ещё верила, что всё наладится. Но когда родила третьего сына, он меня бросил… Пока я лежала в больнице, муж просто уехал, бросив меня одну с тремя детьми на руках, без работы, без денег и фактически без жилья… Кто-то ему нашептал, что это не его ребенок.
Но есть хорошие люди на этом свете. Над нами жила старая большевичка - Варвара Яковлевна. Фамилии не помню, а может и не знала. Она меня можно сказать спасла. Приходит однажды ко мне: «В чём дело? Почему дети плачут?» Суёт мне деньги: «На, купи детям продукты, вещи!» Я отказываюсь: «Я же не работаю!» - «Так бери детей и иди в горком прямо к 1-му секретарю. Возможно, он чем-нибудь сможет помочь».
И действительно, 1-й секретарь помог. Старших детей устроил в детский сад, а младшего в круглосуточные ясли. Даже пообещал комнату в благоустроенной квартире. И дал направление на «Соду». Когда в садике детей оставляла, они плачут, за меня цепляются: «Мамочка, не бросай нас!» А у меня у самой слёзы в два ручья…
Прихожу на завод, а в отделе кадров начальником, оказывается, работает … муж моей сестры Зои. Он говорит: «Галь, ну куда я тебя устрою? Ты посмотри, работы только земляные, кругом ведь стройка». В итоге направил меня в новый цех по фасовке кальцинированной соды. Но цех это только название. Фасовку организовали в небольшом здании, без отопления и даже без света… Грузчики сваливали соду с телег в деревянное корыто, а мы её фасовали в бумажные кулёчки. Но ТЭЦ ведь ещё не построили, и два года без отопления проработали. Зимой такая холодина кругом, мороз же лютый. Мы в телогрейках, на ноги какие-то чуни нам пошили, на голове платочек. Понятно, что никаких душевых и в помине не было. Приходишь с работы грязная, усталая…
З.А. А муж ей совсем не помогал. Пяти рублей детям не давал. Скрывался, чтобы алименты не платить. Это был страшный человек. Своих детей не признавал. Дети играют, он проходит мимо как ни в чём ни бывало… Ушёл к другой женщине, она ему родила, так и ту не стал воспитывать…
Г.А. А если в ночную смену уйду, то сыночков оставляю одних в подвале с печным отоплением… Однажды мне позвонили из яслей, сказали, что младшенький Игорёк заболел. Полтора месяца я пролежала с ним в больнице, но врачи не справились с двусторонним воспалением лёгких, и сыночек умер у меня на руках… Нет, сейчас молодые даже не поймут, как мы жили и работали. Такая жизнь прожита, ад прошла…
Но из этого цеха я не ушла, почти двадцать лет в нём отработала. Когда уже на пенсию вышла, дома стало скучно. Устроилась лифтёром в дом, где был магазин «Океан». Одиннадцать лет отработала, меня там все знали. Когда пришла увольняться, начальник отдела кадров заявил: «Я таких людей не увольняю! Поработайте, пожалуйста, ещё!» Но опять дома заскучала, и устроилась на «Каустик» (большой химзавод в Стерлитамаке – прим.ред.), семь лет там проработала. Я привыкла работать, я рабочий человек. А сейчас молодёжь совсем работать не хочет, говорят, нет места. А я считаю, захочешь, так всегда работу найдёшь. Не хотят люди работать…
Войну потом часто вспоминали?
Когда война закончилась, мы все обменялись адресами, обещали письма слать. Но потом жизнь так затянула, закрутила, что постепенно всё забылось. Но здесь в Стерлитамаке было у меня три подруги, они на «Каустике» работали. Всегда вместе на парады ходили, праздники отмечали. Но их уже никого нет, я одна осталась…
При слове война что, прежде всего, вспоминается?
Самая первая бомбёжка. Потом уже легче стало, но в первый раз, думала, всё – конец… Когда ползли, это даже не страх был, а настоящий ужас… Хочется в землю закопаться и кричу: «Мамочка! Мамочка, спаси меня!» Ужас, до чего мне было страшно, в жизни никогда не забуду… Я эту бомбёжку после войны часто во сне видела. Соскакивала с кровати и просыпалась, до чего боялась…
| Интервью и лит. обработка: | Н.Чобану |
