Родился я в 1923 году в Вирумааском уезде Эстонии, в деревне Ванакюла, это совсем недалеко от Нарвы. Сам я по национальности эстонец, но так как крестили и меня, и моего отца в православной Князь-Владимирской церкви в Усть-Нарве (поселок Нарва-Йыэсуу), я ношу русское имя. В 13 лет я потерял отца, поэтому мне пришлось уехал в Нарву. Здесь я работал прядильщиком на комбинате «Кренгольмская мануфактура».
22-го июня 1941-го года началась война. Уже на второй день после нападения, то есть — 24 июня, я пошел в Нарвский горком партии и написал заявление о том, что хочу добровольно идти на фронт. Мне ответили: «Не спеши, придет время, и мы тебя вызовем». И действительно, меньше чем через месяц я получил вызов и был зачислен в 5-й Нарвский истребительный батальон. Что интересно, после этого я стал получать две зарплаты: как прядильщик и как боец батальона. Потом наш батальон под № 1 вошел в состав Нарвского рабочего полка. Я в его составе продолжал воевать: в 1-й роте, 1-м взводе, 1-м отделении. Первый бой состоялся у нас в деревне Васкнарва 28 августа 1941 года. Там мы понесли первые потери. Тогда у нас, помню, погиб один кренгольмский парень (т.е., работник текстильного комбината «Кренгольмская мануфактура», - примечание И.В.) Затем мы начали воевать под Кингисеппом. Там из-за своей молодости и неопытности я получил первое ранение (все-таки был самым, наверное, молодым бойцом— 18-ти лет). Во время одной из контратак немцы ушли за Кингисепп, оставив кое-какие части. Заметив, что кто-то по мне из автомата стреляет, я побежал за дом и решил этого фашиста уничтожить. А он же давно стоял за домом и наполовину меня видел. Пули полетели в угол. Меня ранило, но в строй после этого как-то очень быстро поставили. В этих боях погиб мой близкий друг Олег Петухов, родом из Васкнарвы.
Командовал в период отступления нашим полком полковник Николай Транкман. В его подчинении, помню, находились велосипедисты — так мы называли бойцов из числа бывших милиционеров за то, что они все время ездили на велосипедах. С Транкманом мне запомнился следующий случай. Когда мы стояли километров за 10-20 от Кингисеппа, он поручил мне и моему родственнику Павлу Варкки одно задание. «Иди туда, откуда мы поехали, на расстояние полутора километров, и сообщи ребятам, которые остались, что по железной дороге в их сторону идут немцы!» - сказал он мне. Мы бегом побежали выполнять его приказание. Но когда пришли на место, то обнаружили, что куда-то в сторону (не по нам) стреляет изо всех сил немецкий автоматчик. Оказалось, что какая-то немецкая разведгруппа нам встретилась. Но она ушла обратно. Никого из своих мы там не обнаружили: только всякие брошенные вещи. Потом мы все-таки их нашли. Оказывается, немцы пришли намного раньше и неожиданно. Наши ребята побежали куда-то в сторону и поначалу на наше внезапное появление отреагировали так, что приняли нас за немцев. Но потом все разъяснилось.
Дальше мы пошли в сторону Ораниенбаума, где наш полк должен был собираться. Там, кстати говоря, когда мы туда добрались, меня в атаке тяжело ранило. Некоторые товарищи передали потом ко мне на родину весть о том, что видели меня убитым. Но я на самом деле остался жив. Меня отправили последним поездом, который шел через Кронштадт, в Ленинград (больше поездов в этот город на этом направлении не ходило из-за того, что началось окружение города), и положили в госпиталь.
Мое лечение продолжалось три месяца. Когда оно закончилось, нас всех собрали на площади Карла Маркса, откуда все мы должны были отправиться воевать на фронт. Но в это время как раз вышел приказ о формировании Эстонского стрелкового корпуса. Прямо на площади нам сказали: «Эстонцы, десять шагов вперед!» И нас, таких эстонцев, которые в первый раз в жизни так друг друга видели, набралось что-то около 100 человек. После этого меня, как и моих земляков, на фронт не стали отправлять, а дали путевку через Ладожское озеро в Свердловск, где как раз проходило формирование корпуса. В дороге я заболел тифом, но потом все-таки кое-как поправился и попал снова в корпус. Через пару месяцев, пока мы усиленно готовились к боям, меня отобрали в разведотдел штаба Волховского фронта. Там меня готовили как разведчика и радиста для отправки во вражеский тыл на территорию Эстонии. Я должен был высадиться и сообщить, насколько успешно прошел в тыл, а потом передать первые мною полученные данные. Но прошло после этого сколько-то времени, и приказ внезапно отменили.
Когда я вернулся в корпус, он уже находился под Великими Луками. Там уже вовсю продолжались бои. И когда командир разведроты 249-й Эстонской стрелковой дивизии капитан Александр Кельберг узнал о том, что в часть прибыл радист, которого специально готовили для выброски в немецкий тыл (а я хорошо знал и иностранные, и наши советские радиостанции), то взял меня к себе. Ему как раз нужен был хороший радист. С тех пор я служил в его роте до самой своей демобилизации в 1947 году (последняя моя должность в армии — начальник радиостанции).
В боях за Нарву и Таллин нам не пришлось участвовать. Эстонский корпус вообще, за исключением артиллеристов, не брал Нарву, так как его готовили для освобождения столицы Эстонии. Но затем я прошел достаточно жестокие бои в Курляндии. Помню, когда в ноябре 1944 года готовился десант на остров Муху, меня зачислили в отдельную группу разведчиков. На маленькой рыбачной лодке нас плыло, наверное, пятнадцать или двадцать человек. Мы зашли в одну деревню и вдруг попали под вражеский обстрел. Многие мои товарищи испугались. Но я не растерялся и решил обойти с другой стороны деревню, чтобы узнать, кто так внезапно по нам ударил. Тем более, что мы должны были немцев атаковать. Дело происходило ночью. Со мной находился Леонид Маркелов, мой земляк из Нарва-Йыэсуу, которому я сказал: «Ты иди обратно, а я пойду в тыл узнать, откуда стреляют и атакую их гранатами». А у меня как у разведчика имелась хорошая граната Ф-1, которая насмерть поражала людей буквально в радиусе 25 метров. Как разведчик я умел ею пользоваться. Немцы ничего не заметили. Добравшись до немецкого пулемета, я бросил гранату, подавил огневую точку и это послужило сигналом к началу нашей атаки. Помню, нам тогда достались ещё лошади, много немцев сдалось к нам в плен. Честно говоря, сами немцы от нас убежали. Нам же достались чехи, не говорившие ни по-эстонски, ни по-немецки. За эту мною проявленную инициативу меня наградили орденом Славы 3-й степени. Представляли меня, правда, на орден повыше, но когда дошло дело до утверждения начальником связи дивизии майором Пийрсалу, он сказал: «Никак нельзя такой высокий орден давать радисту! Никто в это не поверит...» В результате я получил только «Славу». А потом мы форсировали пролив, расположенный между островами Муху и Сааремаа. Вообще-то говоря, дорога на Сааремаа шла через специальный мост, по которому ходили немцы. Сначала решили было пройти по нему пешком. Но командование распорядилось иначе: стали высаживать несколько десантов. В этих жестоких боях наши части понесли очень большие потери.
Освобождая Эстонию от фашистов, я редко когда встречал среди пленных немцев. В основном против нас действовали эстонцы, которые находились на службе в Вермахте. В связи с этим происходило много разных случаев. Приведу один характерный пример. Когда мы форсировали реку Эмайыги, против нас держали оборону эстонцы в немецкой форме. На них же наступали мы, тоже эстонцы, но в форме Красной Армии. И получилось такое дело, что один из эстонцев стрелял по нам и ранил одного нашего солдата. Мы хотели уже было его убить, как вдруг он взмолился: «Не убивайте меня! У меня дома жена и двое детей». На это ему мы ответили: «А ведь того, в кого ты стрелял и убил, тоже жена ждет». Но его расстреливать не стали, а просто взяли в плен. Тот самый раненый остался жив. По сути дела, в то трагическое время воевали эстонцы с эстонцами. Между прочим, я не помню таких случаев, чтобы эстонцы во время боев добровольно переходили в плен. Наоборот, в боях под Великими Луками немало эстонцев перебежало на сторону немцев. Особенно много этих случаев происходило в 921-м стрелковом полку. Мои товарищи, которые служили в этом полку, об этом рассказывали (сам я не принимал участия в боях под Великими Луками). Даже, по их словам, велись у них такие разговоры: «Русские все равно проиграют войну!»
В последнее время я воевал в Курляндии: помогал там латышам освобождать от немцев их землю. Там же меня и застало окончание войны. Помню, не то 8-го, не то 9-го мая 1945-го года мы в составе разведроты должны были идти вечером в атаку. Как лучшим разведчикам нам даже выделили специальную машину. И вдруг, когда мы уже приближались прямо к передовой, поступило сообщение: «Война закончилась! Воевать больше не нужно». После этого мы двинулись с переднего края обратно в штаб дивизии. Когда приехали на место, наши товарищи вовсю жгли костры и праздновали День Победы.
| Интервью и лит. обработка: | И. Вершинин |
