Жусуев Сооронбай Жусуевич

Сооронбай Жусуевич Жусуев (15мая 1925, c. Кызыл-Жар,  Кара-Кульджинский район, Ошская область, Киргизская АССР, РСФСР — 4 февраля 2016, Бишкек, Киргизия) — советский и киргизский поэт, Герой Киргизской Республики (2007), народный поэт Киргизской ССР (1981), лауреат Государственной премии Киргизской ССР им. Токтогула (1998).

Я родился в местечке Вайку (прим. - c. Кызыл-Жар, Кара-Кульджинский район, Ошская область, Киргизская АССР, РСФСР)  на границе с Китаем. Наше село было расположено в горах, в очень труднодоступном месте, до сих пор не налажена дорога туда.

О начале войны мы узнали от пограничников, но этому большого значения не предавали. Что за война? Не так все восприняли эти события, далеко это было.

Начали брать в армию, а затем стали приходить известия о погибших мужчинах, уехавших на фронт. По-киргизски эти сообщения, бумагу такую, называли «каракарас» – это значит чёрная бумага. Так её назвали в народе. Когда начали приходить каракарас, то люди начали понимать, что такое война.

Мне было всего 16 лет в 1941 году. Тогда мы слышали о подвиге 28 героев - панфиловцах под Москвой, и у меня возникла мысль поехать и заменить этих героев, но прошло ещё два года, прежде меня взяли в армию в 1943 году.

Я очень хотел служить в 8-й гвардейской дивизии имени Панфилова (прим.- 8-я гвардейская стрелковая Режицкая ордена Ленина Краснознамённая ордена Суворова дивизия имени Героя Советского Союза генерал-майора И. В. Панфилова).

Меня и моих товарищей послали от военкомата на железнодорожную станцию Карасуму. Сам я родился и вырос в горах, никогда не видел ни городов, ни железной дороги. На этой станции мы ждали где-то два дня, а затем погрузились в вагоны. Вот тогда я первый раз увидел поезд.

Мы поехали на нем через Узбекистан, Таджикистан, Казахстан, но куда везут нас - мы не знали. Приехали в город Алма-Ату, попали в 19-й запасной стрелковый полк. Вот там мы и прошли наше обучение на воина: копали окопы, траншеи, стреляли, нас готовили на пулемётчиков (пулемёт Максим).

После окончания обучения нас оправили на фронт. Хорошо проводили, с оркестром и напутственными словами. Тысячи людей поехали на фронт, и никто не знал, вернётся он живым или нет.

Проезжали Москву, но нам не разрешили вступать на её землю, просто двери открыли и так смотрели на неё из вагонов. Мы ехали на север в сторону Ленинграда. На половине пути, на станции Бологое, повернули назад.

Выгрузили нас в одном месте, посчитали, как овец, всех. Пошли пешком в расположение дивизии – оказывается, мы попали в Панфиловскую дивизию, тогда только об этом и узнали. Фронтовики встретили нас, а у них на груди значок «Гвардия», очень красиво смотрится. Мы все тоже захотели такой иметь, а вот останемся ли живы - об этом мало тогда кто думал.

На сеновале мы все переночевали. Ночью слышно было стрельбу, взрывы снарядов и мин.

Утром нас построили и начали делить, кого и куда. У кого было хоть немножко образование тех распредели так. В дивизии было четыре полка: 19-й пехотный полк, 23-й пехотный полк (это там, где служили 28 панфиловцев) и 30-й пехотный полк. Еще один полк был артиллерийский, вот в него я и попал (прим. - 27-й гвардейский артиллерийский полк).

Там меня и нескольких бойцов переучивали на связиста. В течение недели мы стали связистами, проволочниками нас все называли. Мы держали связь от батареи, где пушки стоят, до наблюдательного пункта. Наблюдательные пункты располагались очень близко на передовой, там сидели наши разведчики и помогали вести точный огонь батареям. Так и служил рядовым связистом до конца войны.

Когда мы попали на фронт, то наша 8-я гвардейская дивизия находилась около города Холм в Псковской области (прим. – город Холм находится в Новгородской области, сильно пострадал в 1942 году - он был местом проведения Торопецко-Холмской операции, и бо́льшая часть исторических зданий города была полностью разрушена). Деревянный город, мы стояли около него, а сам он у немцев был. Наш полк вёл артиллерийский огонь по городу.

Командиром 2-го артиллерийского дивизиона был майор Сорокопуд (прим. - командир 27-го гвардейского артиллерийского полка, гвардии майор В.И. Сорокопуд). Так вот он, находясь на наблюдательном пункте, на дереве, выследил немецкий наблюдательный пункт на церкви в городе. Вызвал огонь батарей на него и уничтожил.

Сорокопуд украинцем был, аккуратным, на войне даже чистил свои сапоги. Он погиб в Латвии (прим. - погиб 7-8 сентября 1944 года). Ночью кто-то из офицеров раскурил сигарету, и немецкий самолет, низко летевший, увидел это и бросил точно на это место бомбу. Погибло несколько человек, в том числе, и майор Сорокопуд.

Затем из-под Холма попали в Михайловское, где А.С. Пушкин был в ссылке.

Там в Святогорском монастыре увидели своими глазами могилу поэта. Немцы хотели взорвать её, заминировали, но не успели. Мы почтили память великого русского поэта.

В марте 1944 года воевали там, и на небольшом плацдарме, после форсирования реки, наши стояли долго.

Потом в мае 1944 года меня первый раз ранило.

Затем пошли в наступление, перешли латвийскую границу. 13 сентября 1944 года наша дивизия вместе с другими нашими частями освободили город Ригу (прим. - Рижская операция проводилась с 14 сентября по 22 октября 1944 года). Всю территорию Латвии я прошёл пешком с боями, по лесам, участвовал в её освобождении.

После освобождения Латвии пошли дальше и застряли в Курляндии в конце октября 1944 года. Там мы стояли до 8 мая 1945 года, гибли также в тех боях и наши, и немцы (прим. - отдельные боевые действия прекратились только после 23 мая 1945 года, позже официальной капитуляции Германии).

Я дважды был ранен, в руку и в ногу. Второй раз - 18 марта 1945 года, и после ранения целый месяц лечился в госпитале, в местечке Мажейкяй, это на севере Литве (прим. – ныне  город в Тельшяйском уездеЛитовской Республики, административный центр Мажейкяйского района).

5 мая 1945 года я вернулся в свой полк после второго ранения.

Боевые действия ещё шли. Мы с немцами до обеда воевали. Затем поступил около полудня приказ - прекратить огонь, война кончилась! Недалеко стояла 76-мм пушка. У артиллеристов осталось 10 снарядов и они, чтобы их не таскать с собой, взяли и поставили прицел повыше в сторону немцев. Я взял и выстрелил из пушки, но куда попал - не видел и не знаю.

Потом нам приказали сняться. Я нес тяжелую катушку, а впереди нас шли разведчики.

Вдруг видим, что идут немцы строем, примерно 500 человек, и их ведет один наш разведчик. Сдались нам они в плен все. Странное чувство было на них смотреть, ведь это люди, которые несли нам смерть. Немцы, когда в плен нам сдавались, то говорили, что войне - капут, Гитлеру - капут. Они в плен шли побритые, подворотнички подшиты, аккуратность свою показывали. Им заранее сказано было о капитуляции.

Пришли мы на место, где бои только шли, там была линия фронта. Место красивое, все зеленое вокруг. Вокруг - лежат убитые. Наши и немцы. На расстоянии 150 метров. Последние жертвы той войны. Ведь проживи ещё 10-15 минут, и они бы остались живы, как и мы! Они бы жили в мирное время! Вот такие были мысли…

Мы всё шли вперед, смеркалось. Около шоссе нас остановили. Мы разожгли костер Победы, как пионерский. Пели, плясали около него. Светло было около костра. Писали бойцы письма домой, что война закончилась! Никто не спал!

В честь Победы в латвийском городе Салдус, на окраине которого мы стояли, все вокруг стреляют, грохот стоит из орудий. Все кричали, салют кругом.

Приказ Сталина о Победе мы слушали по радио. Этот день одновременно и радостный, это ведь Победа, и горестный для всех нас – много убило наших, многих похоронили.

Немцы всё шли колоннами, техника ехала, пленных много было.

Дали нам отдых четыре дня. Свобода! Наконец, нет войны, какое это было ощущение!

Потом через месяц увезли нас в Эстонию. Там строили себе казармы, там же я окончил школу младших командиров, мне присвоили звание младший сержант.

29 декабря 1945 года меня демобилизовали.

Из Таллина поехали в Ленинград. Вагоны были полны солдат, все пьянствуют – Новый год ведь. В Москве солдаты спали прямо на полу в своих шинелях. Очереди вокруг, билетов нет.

Наконец, достал билет и 13 января 1946 года я приехал к себе домой.

- Сколько Вы окончили классов перед войной?

Семь классов, а после войны экстерном закончил 10 классов, потом учительский институт (прим. - в 1949 г. с отличием окончил факультет киргизской литературы и языка Ошского государственного института учителей).

- Вы знали русский язык, когда Вас призвали в армию?

Очень плохо, когда читал газету, то солдаты вокруг смеялись.

После войны учился в институте (прим. - в 1956 г. окончил Московский литературный институт имени М. Горького) и работал в газете (прим. - в 1949—1951 гг. — заведующий отделом в редакции Ошской областной газеты; в 1957—1959 гг. — главный редактор литературно-художественного журнала «Ала-Тоо», затем — ответственный секретарь сатирического журнала «Чалкан»; с 1960 по 1986 г.г. — литературный консультант в аппарате Союза писателей Киргизской ССР).

До войны писал стихи в стенгазету в школе (прим. - первое стихотворение «Эмгеккүүсү» («Мелодия труда») в 1943 г. было опубликовано на страницах журнала «Советтик Кыргызстан» (позже «Ала-Тог»)).

В 18 лет, будучи бойцом, во время передышки между боями написал стих и послал на имя знаменитого поэта Джомара Токомбаева (неразборчиво). Он его получил и послал мне ответ (прим. - в журнале «Советтик Кыргызстан» вышло стихотворение «Вперед, кыргызские воины!»). Вот с того дня началась моя литературная деятельность.

К сожалению, Джомар Токомбаев погиб в возрасте 34 лет, женщина-водитель опрокинула свою полуторку на ровном месте, и он погиб (фронтовой поэт он был). О нем недавно хороший роман написали.

Его письмо я свято хранил в своем вещмешке, в нем на войне еще были хлеб, полотенце, мыло, письма. У меня даже были в нем 2 гранаты-лимонки.

С этим письмом связана такая история.

В 1944 году около станции Пустошка в Псковской области мы пошли в наступление и застряли там. Станцией это место трудно назвать, ни одного дома, шпалы и всё. Их использовали для строительства блиндажей. Мы легли спать на подстеленных елках, и в это время начальник связи приказывает мне и Токолуеву (нерзборчиво) устранить прорыв. Вместе мы служили, мой односельчанин… Мы взяли в руку проволоку, чтобы не спутать нашу связь с чужой. Там ведь ее много было, и танкистов и летчиков. Идем, а земля мерзлая была в январе… Вдруг слышим свист мины, пригнулись, пошевелились. Смотрим - остались живы, связь восстановили, а у нас ведь аппарат был, мы ведь можем проверить, если связь работает, то можем вернуться.

Пришли, а в то место, где мы отдыхали, было прямое попадание снаряда, и от моего вещмешка ничего не осталось! Письмо Джомара Токомбаева тоже пропало, к сожалению. Если бы не пошли устранять порыв, то все бы погибли! И я бы не находился здесь с вами…

- Что было самое сложное и тяжелое для вас в запасном полку?

Не давали выспаться, это было самое тяжелое. Голодные все ходили. Копали и таскали землю. Носил станок на себе от пулемета, всю спину им натер.

- В запасном полку долго вообще учили?

Два – три месяца.

- Какой язык использовали?

Русский, а между собой киргизский, казахский. Мы ведь близкие народы.

На фронте наша дивизия, в основном, состояла из русских, казахов и киргизов. Были и представители других национальностей, но основных – три.

- Скажите пожалуйста, а какая-нибудь информация была на киргизском? Листовки?

Бывала, мы даже центральные газеты встречали на родном языке. Книги нам попадались тоже.

Знаменитый казахский Герой Момышулы (прим. - 1910—1982г.г. — участник  Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза, панфиловец, участник битвы за Москву, писатель), командир 19-го пехотного полка, однажды даже возглавлял недолго нашу дивизию. Он возмущался, где боец будет читать эти книги в окопах. У него самого после войны выпускались целые тома книг.

- У вас трудное имя. Скажите, как Вас называли в полку?

По фамилии, Жусуев. Нас по нации на войне не делили. Никакой обиды не было, что меня послали, а русского или казаха нет. Не было такого. Одним из факторов нашей Победы был фактор дружбы народов! Сейчас об этом можно много говорить, но это все фальшиво.

- Вы служили связистом. Какие - то проблемы вызывало то, что вы не знали русского языка?

Не очень, мы знали, что нам делать, когда рвалась связь. Вот я попал в связь через неделю после прибытия на передовую.

Там был связист Ковальчук, пошли мы с ним как-то ночью выполнять задание. Идем, вокруг взрывы, стреляют везде. Я засмотрелся, красиво. Ковальчук крикнул мне: «Ложись!», схватил за шиворот, прикрыл и так спас. Осколки мин попали лишь в мой карабин, как мы потом увидели.

Таких случаев много у меня было.

В ноябре 1944 году в Латвии стояли мы на хуторах, хозяйство там у всех. 7 ноября старшина расщедрился и раздал нам по 200 грамм водки, а положено было по 100 грамм. Наши бойцы выпили ее и расхрабрились, как давай вдруг орать: «Ура!!!». Немцы испугались этого и с первой линии обороны отступили на вторую! Наши батареи прямой наводкой стреляли туда. А утром немцам дали нагоняй, и они решили отбить все обратно.

Был у нас продуктовый склад, там размещались разведчики, связисты. Мой товарищ сидел в углу, у стола с коммутатором, я с ним разговаривал. Вдруг снаряд - прямо у входа как бахнет! Все, кто у входа стоял, все погибли, а их кровь на меня попала. Меня подсчитали погибшим, и пришли за мной. Но всё обошлось. Если бы я на несколько сантиметров ближе стоял, меня бы тоже всего вышибли.

А потом 23 февраля 1945 года в Латвии захватили мы у немцев блиндаж на сопке, заняли его. Обед был по времени, а нам никто его не везет. Мне дали два огромных солдатских котелка и попросили сходить за ним. Я взял палку, как коромысло, и решил на костре накипятить чаю. Положил заварку и понес в немецкий блиндаж. Он выходил на немецкую сторону, там опушка леса, а за ней - немцы. Лес мешал им наблюдать за нами. Я зашёл, все меня поблагодарили за то, что принес обед. Народу полно было! Все стали доставать из вещмешков хлеб, махорку, сахар, разливать чай в кружки.

И тут в блиндаж ударила танковая болванка. Немцы ее пустили, даже не видя нас! Болванка попала в затылок сидящему рядом со мной сержанту Косте. Одни мозги разлетелись! Мне попало в оружие часть, так больно было, ничего не соображал. Сержанту лицо разворотило полностью. Если бы это был настоящий снаряд, то от нас бы ничего не осталось. Это болванка двух прошила, рикошетом.

Я сидел у входа, вышел и пошел в другой блиндаж, там сидел майор. Зашел туда, а майор - в шоке от моего вида, испугался. Они же отмечали День Советской Армии. Кружкой воды меня отмывали вместе с медсестрой, спросили, есть ли у меня бинт? Мы носили по два бинта, а на груди пластмассовый смертный медальон, где были адреса наших родных и близких.

Меня повезли на бричке, а двух погибших сержантов, оба без головы, тоже положили в нее. Врач, старый человек, дал мне два дня освобождения от службы. Налил грамм 50 спирта, говорит, что положено мне. Через два дня уже пошел на переднюю линию, а через неделю вообще все прошло.

- Вообще думали, что вернетесь домой?

Я уверен был и чувствовал, что вернусь. Маме во время проводов в армию запретил плакать, сказал ей: «Если ты заплачешь, то я погибну там!». Бедная мать! Она сдерживала слезы, и без них проводила меня.

А вот когда вернулся домой, то сказал, чтобы она плакала от радости обо мне.

- Письма писали домой? Что писали?

Писали. Что писали? Воюем, живём… Никаких военных секретов там, конечно, не было, всё строго было. Письма писал домой по-киргизски. - Вши были?

Вши, конечно, были. Когда на отдыхе мы были, то устраивали прожарку обмундирования, а сами мы шли в баню. На фронте я первый раз узнал, что такое русская баня. У себя мы еле-еле мылись. Во фронтовой бане я чуть не умер первый раз, а потом уже привыкли. Шли туда, чтобы освободиться от вшей.

- Заварка чайная была на фронте?

Была заварка. Сахар-песок всегда у нас был. Я не курил, табак свой менял на сахар. Нам давали водку, пробовал ее. Товарищи русские обучали этому нас. Зимой давали 100 грамм, когда холодно было.

- Проводом немецким не пользовались? Трофеи брали?

Нет, не пользовались. Разведчики все отбирали у немцев трофеи.

Потом, после войны, мы стояли на отдыхе около одной речки. Вдруг видим - немец появился с той стороны, он бежал в лес, но голод заставил его выйти к нам. Смотрю, что у него хорошие сапоги, а у меня обмотки и ботинки. Заставили его поменяться со мной сапогами, но подъем у них был низкий. Это единственный был мой трофей за войну!

- Какое у вас было личное оружие? Приходилось его применять?

Карабин был у меня. Лицом к лицу не приходилось встречаться. Видел только пленных немцев.

- За что вы воевали? За Родину? За Сталина? За Киргизию?

Приказ был. Надо было подыматься. Воевал, за что и другие воевали.

- К немцам какое было отношение?

Мы их считали своими врагами. Никакого другого.

- У Вас медаль «За отвагу» есть, за что её дали?

Не за эпизод, просто так. Ее дали мне 14 ноября 1944 года.

Это единственная моя боевая награда!