Ария Семен Львович

Те, кто вернулся с войны стали либо фаталистами, либо уверовали в Бога. Много раз мне довелось испытать на собственном примере, как жестко и неотвратимо действовала Судьба на войне
Зимой 1942-43 годов танковая бригада понесла тяжелые потери в боях за Моздок. Я служил в этой бригаде и уцелел. Судьба, предвидя самое вероятное развитие событий, тогда- же решила перевести меня с должности механика-водителя танка в другой, менее опасный род войск. Срочно и любой ценой, но случилось это далеко не сразу.
Сумрачным зимним днем танковая колонна, в которой следовал и наш Т-34, после долгого марша втянулась в станицу Левокумскую. Отступавшие немцы взорвали за собой мост через Куму, вместо чего нас ожидала временная бревенчатая переправа, наведенная саперами из всего, что под руку попало. Недоверчиво осмотрев ее, наш комбат спросил у саперного начальника:

Ария Семен Львович

- А танк пройдет? Двадцать пять тонн?
- Не сомневайся! - ответил тот. - Гвардейская работа! Но - по одному.
Первый танк медленно и осторожно прополз по играющему настилу. Второй - столь же осторожно въехал, слегка отступив от осевой линии, добрался до середины и вдруг начал у всех на глазах двигаться не через реку, а вдоль нее, а затем вместе с мостом боком рухнул в поток, оставив на поверхности лишь ведущую "звездочку" гусеницы. Экипаж был не без труда выловлен из ледяной воды. За водителем пришлось нырять. Наш танк был третьим.
После энергичного мата с саперами и угроз расстрелять, комбат привел откуда-то местного деда, взявшегося указать брод. Усадив деда на свой "виллис" и разъяснив мне всю меру ответственности как головного, комбат велел нам следовать за ним.
- Не особо разгоняйся, но и не отставай, - предупредил он.
- Если что не так, я тебе фонариком посигналю.
И мы двинулись вдоль реки, пока окончательно не стемнело. Фар у нас не осталось, с первого боя, а даже если бы они и были, - светить опасно из-за авиации немцев. Вот так, в темноте, слегка разбавленной рассеянным лунным светом, не видя дороги, я тянулся за прыгающим синим огоньком командирского "козлика". Колонна шла за мной.
Так проехали километров с десять. Как стало известно позже, комбат попросту проскочил мосток через овраг, не остановившись и не просигналив. Мой танк подлетел к нему на изрядной скорости и мосток рухнул, как подкошенный. Танк с ходу ударился лобовой броней в скат оврага, перевернулся и кверху лапами сполз на дно.
Оглушенный ударом, я обнаружил себя погребенным под грудой выпавших из "чемоданов" 76-миллиметровых снарядов, вперемежку с пулеметными дисками, инструментами, консервами, трофейными продуктами, пилой, топором и прочим танковым имуществом. Тонкими струйками сверху лилась кислота из перевернутых аккумуляторов. Все освещалось зеленым зловещим светом сигнальной лампочки.
Сам я был цел, но изрядно помят. Первая мысль - я раздавил экипаж. Дело в том, что на марше экипаж как правило, сидит не в утробе машины, а на трансмиссии - на теплом месте позади башни, укрывшись брезентом. Однако оказалось, что все живы, - их швырнуло при перевороте, как из катапульты, вперед на землю. Теперь командир, лейтенант Куц, кричал откуда-то снаружи:
- Ария! Ты живой?
- Вроде, - отвечал я. - А как ребята?
Затем я выбрался через донный (но ставший потолочным) "десантный" люк и осмотрелся. Зрелище было впечатляющее. Танк стоял на башне, задрав гусеницы. Ствол пушки торчал снизу, от земли. Ни разу за всю войну я не видал танка в более невозможном положении. Мы молча смотрели на машину.
Комбат возник, как черт из табакерки. После подробных объяснений по-русски всего, что он думает обо мне и ситуации, в целом, он приказал:
- Оставляю для буксира одну машину. К утру - чтобы вытащить наверх, привести в порядок и следовать за нами. Не сделаете - расстреляю!
Что мы думаем о нем - объяснять не стали и взялись за дело. За ночь мы вырыли дорогу наверх, буксиром перевернули свой танк сначала набок, а затем и на гусеницы. Затем разгрузили его от железного завала внутри и попытались завести аварийным пуском, сжатым воздухом. И этот, лучший танк второй мировой войны, после таких передряг завелся!
На сон и еду оставался час. С рассветом мы двинулись дальше. Первая попытка Судьбы убрать меня с танковой службы не вполне удалась.
К середине дня, успешно преодолев обозначенный брод, мы догнали колонну, доложились комбату и встали в колонну. Все четверо были изнурены до предела, но больше всего досталось мне. Я неудержимо засыпал на водительском месте. Мне все время снился идущий впереди танк, а это было опасно. Лейтенант, видя мое состояние, остался внутри, подбадривал и то и дело толкал ногой в спину со своего сиденья в башне. Подменить меня было некому. Командир отказался, ссылаясь на малую практику вождения в училище военного времени, башенный Колька Рылин и радист-пулеметчик Верещагин вообще не обучались вождению танка. Взаимозаменяемость экипажа, обязательная на войне, напрочь отсутствовала. Так они полеживали снаружи на теплом кожухе дизеля,а я в одиночку маялся за рычагами управления, принимая на грудь поток леденящего ветра, всасываемого ревущей за спиной турбиной вентилятора.
На первом же привале, поев каши с лендлизовой тушенкой, мы обнаружили в двигателе течь маслопровода. Падение танка в овраг - не прошло даром. Решили, что течь незначительна, и, плотно затянув трещинку несколькими слоями изоленты и проводом сверху, тронулись дальше.
Еще через полста километра случилось нечто: после краткой остановки двигатель не завелся. Позвали технаря. Тот недолго полазил внутри, попытался провернуть турбину ломиком и изрек:
- Только кретин мог рассчитывать, что такой манжет удержит масло! Оно все вытекло. Движок ваш сдох, его заклинило...
- Что будем делать? - спросил лейтенант.
- Что будете делать вы - решит командир бригады. А танк в полевых условиях вернуть в строй невозможно, нужно менять движок, для этого нужен стационар. Сидите пока здесь,а я доложу и завтра пришлю буксир.
Колонна ушла,а мы остались в одиночестве. В голой, припорошенной снегом степи, мела поземка. Ни деревца, ни кустика и лишь вдали, в стороне от дороги пара приземистых сараев. Сидеть в ледяном танке невозможно. Попытались соорудить подобие шалаша, набросив брезент на пушку. Внутри для видимости тепла зажгли ведро с соляркой. Кое-как поели. Через пару часов нас было не узнать от копоти.
- Так, - подвел итог лейтенант, - не подыхать же здесь... Идем ночевать туда, - он махнул рукой на черневшие вдали сараи. - Труба там есть, значит есть печка. Солома тоже наверняка осталась. У машины ставим пост. Тебе нужно отоспаться. Поэтому ты первым и отстоишь полтора часа - и я пришлю смену. Зато потом всю ночь будешь кемарить.

Я остался у танка с ручным пулеметом на плече. Время мучительно тянулось. Взад - вперед. Взад - вперед. Прислоняться нельзя - смыкаются веки. Но ни через полтора, ни через два часа смена не появилась. Сморенные усталостью, экипаж спал непробудно. Дал очередь из пулемета - никакого эффекта. Нужно было что-то делать, иначе я просто замерз бы насмерть. Да и ноги уже не держали.
Я запер танк и, спотыкаясь, побрел по заснеженной стерне в сторону сараев. С трудом разбудив спавшего на соломе лейтенанта, сказал ему, что так не делают... Был поднят плохо соображавший Рылин. Ему вручили пулемет и выпроводили за дверь. Не раздеваясь, я рухнул на его место и тотчас провалился в сон.
Рылин постоял на холодном ветру и нарушил присягу. На рассвете мы вышли из сарая, ругая проспавшего смену Верещагина. Глянули на дорогу, а танка нет. Украли. Рылина - тоже нет. Нашли его в соседнем сарае, где он мирно спал, обняв пулемет. Когда ему обрисовали ситуацию, он, как ужаленный, выскочил наружу, проверить. Позже объяснил, что придя ночью на место и обнаружив пропажу объекта охраны, -он вернулся и лег досыпать. На естественный вопрос, почему всех тут же не поднял по тревоге и почему завалился в другой сарай, - объяснил, что не хотел беспокоить...

Военные рассказа С.Л. Ария опубликованы в книге "Мозаика. Записки адвоката. Речи". Издательство "ДЕ-ЮРЕ", 2000 ISBN 5-85491-050-0

Эта версия, несмотря на полную ее абсурдность, полностью снимала с него немалую вину. Поэтому он стоял на своем твердо и врал нагло, глядя нам троим в глаза. Поскольку опровергнуть эту чушь было, кроме логики, нечем, - крайним для битья оказывался я, бросивший свой пост часовой. И лейтенант Куц как командир, отвечающий за все.
С тем и побрели мы по широкому кубанскому шляху, по мерзлым его колеям, с чувством обреченности и без вещей.
Протопав в полном молчании километров десять, мы добрались до околицы обширной станицы, где и обнаружили следы своего злосчастного танка. Оказалось, что шустрые ремонтники, приехав ночью и найдя танк без охраны, открыли его своим ключом, а затем и уволокли на буксире. Конечно, они видели полевой стан и понимали, где экипаж, но решили немного пошутить...

Эта шутка, в сочетании с упорной ложью нашего боевого товарища и друга Рылина, обошлась нам дорого. Комбриг за все наши дела приказал отдать лейтенанта Куца и меня под трибунал и судить по всей строгости законов военного времени. Что после недолгого следствия и было сделано.
Но это уже совсем другая и совершенно невеселая история, после которой я никогда больше не вернулся в танковые войска, хотя и вынырнул из этой очередной передряги живым.
Как изобретательно может действовать Судьба, если захочет спасти кого-то и перевести из одного рода войск в другой. Кто, кроме Нее, мог использовать для этой цели столь удивительное сочетание происшествий?
Добавлю, что через много лет, после войны, я попытался выяснить дальнейшие судьбы членов моего экипажа. Но Центральный Архив Министерства обороны не располагал такими сведениями. Они бесследно растаяли в прошлом. И еще одно, Рылин сознательно принес меня в жертву и знал, что своими словами губит меня. Но разве не оказался он всего лишь слепым орудием оберегавшей меня Судьбы? Так относительно все в нашем мире.

- А.Д. Семен Львович, как для Вас началась война?

- Я учился в Новосибирском институте военных инженеров транспорта. Когда началась война, весь курс был мобилизован, и нас повезли под Москву, но до фронта я не доехал, поскольку наш эшелон разбомбили, я был контужен и попал в госпиталь.

После госпиталя меня направили в 19-ый учебный танковый полк, располагавшийся в Нижнем Тагиле. Полк состоял из батальонов, каждый из которых готовил танкистов определенной специальности: в одном готовили командиров танка, в другом - башнеров (заряжающих - прим. Артем Драбкин) и т.д. Я попал в батальон, готовивший механиков-водителей.

Обучение производилось на натуре: стояли танки, нас обучали вождению, связи с командиром, устройству, обслуживанию двигателя. Надо сказать, что в зимних условиях завести двигатель танка было очень тяжело. Для этого нужно было часа за два до выезда его прогреть, то есть подсунуть под танк противень величиной чуть меньше танка, в этот противень налить дизельное топливо и поджечь. Часа через полтора танк, который, как и мы, был весь в копоти, начинали заводить.

От экипажа требовалась взаимозаменяемость. На самом деле никакой взаимозаменяемости не было - очень уж краткое обучение было, но несколько раз я выстрелил из орудия. Также нас отводили на полигон, сажали в танк, заставляли преодолевать препятствия, менять трак (это была очень тяжелая операция - ремонт гусеницы). В эти два или три месяца, что длилось обучение, мы участвовали и в сборке танков на главном конвейере завода.

- А.Д. Вас учили покидать танк?

- Ну, как учили? Открываешь люки и выпрыгиваешь. Кроме того, там был десантный люк в днище, через который можно было покинуть танк скрыто от противника. В общем, тут обучение не требовалось.

- А.Д. Я читал, что спарывали карманы с бушлатов, чтобы не зацепиться за выступающие детали танка.

- Ничего не спарывали. У меня был хороший бушлат. А за что там цепляться? Люк был гладкий, с закругленными краями, и влезть и вылезть из него не составляло никакого труда. Более того, когда ты вставал с места водителя, то уже высовывался наружу практически по пояс.

После учебы всех погрузили в эшелон вместе с Т-34 и отправили на фронт. На фронт нас отправили через Среднюю Азию. Перевезли на пароме из Красноводска на Кавказ, через Каспийское море. По дороге с нашего танка ветром сдуло брезент. А, надо сказать, что без брезента в танке было туго. Брезент был крайне необходим: им накрывались, когда ложились спать, на нем садились покушать, если грузились в эшелон, им нужно было танк сверху накрыть, иначе внутри было бы полно воды. Это были танки военного времени. На верхнем люке вообще не было никаких прокладок, а на люке механика-водителя были какие-то прокладки, но они не держали воду. Так что без брезента было худо. Так вот мне пришлось украсть на складе парус, но об этом особенно рассказывать нечего, это же эпизод не боевой, а скорее из области военно-хозяйственной.

Мы вышли на Северный Кавказ и участвовали в боях за Моздок, в составе 2-ой танковой бригады. Потом нас перебросили в 225-й танковый полк, который участвовал в боях в районе Минеральных Вод и далее на Кубани.

- А.Д. Трансмиссия у танка была надежная?

- Трансмиссия на танке Т-34 была своеобразная. Там не было карданной передачи. Ведущие звездочки шестерен крепились непосредственно на продолжении вторичного валика коробки передач. По этой причине центровка коробки передач, относительно коленчатого вала, должна была быть идеальная. Её настраивали специальным приборам. Крепление делалось наглухо, потому что даже микронное отклонение вело к разрушению всей передачи. В принципе, танк был очень удачный. Мой танк, например, перевернулся через башню и завелся.

- А.Д. Радиостанции были на танках?

- Да, связь с командиром подразделения была по рации, расположенной с правой стороны корпуса. Внутренняя связь была по телефону, но работала она безобразно. Связь внутри осуществлялась ногами, т.е. у меня на плечах стояли сапоги командира танка, он мне давил на левое или на правое плечо, соответственно я поворачивал танк налево или направо. Когда я работал адвокатом, то в нашей консультации заведующим был Крапивин, Герой Советского Союза, командир танкового полка. Когда я рассказал, как сапогами сражались с противником, он сказал: "О! Теперь я признаю, что ты действительно танкист". Кроме того, на люке механика-водителя стояли совершенно безобразные триплексы, сделаны из желтого или зеленого оргстекла. Разобрать что-либо через такой триплекс, в прыгающем на рытвинах танке, было совершенно невозможно. Поэтому войну вели с приоткрытыми на ладонь люком.

- А.Д. Какие на ваш взгляд наиболее уязвимые места в Т-34 для артилерийского огня противника?

- Боковая броня.

- А.Д. Если в бою подбивали гусеницу, что нужно было сделать: покинуть танк или пытаться отремонтировать гусеницу?

- Пытаться отремонтировать гусеницу. Это несложное повреждение. Запасные траки были в наличии всегда. Они лежали на бортах и являлись, по-существу, дополнительной броней. Замена трака - это несложная операция.

- А.Д. А какие недостатки Т-34 можете выделить?

- Полное отсутствие заботы о комфорте экипажа. Я лазил в американские и английские танки. Там экипаж находился в человеческих условиях: танки изнутри были окрашены светлой краской, сиденья были полумягкие с подлокотниками. На Т-34 ничего этого не было. Забота об экипаже ограничивалась только самым примитивным. Об остальном мне трудно судить, я не инженер.

- А.Д. Вам приходилось наверно сталкиваться и с ремонтом танка? Какие-то были ненадежные детали: трансмиссия, тяги, коробка передач?

- Я с крупными дефектами конструкции или технологии не сталкивался. Танки были хорошие, безотказные.

- А.Д. Существует мнение, что английские "Матильды" с бензиновым двигателем поджечь было значительно легче, чем наши с дизельным.

- И американские были с бензиновым двигателем. Горели они, как факелы. То есть с одной стороны забота об экипаже, а с другой - пренебрежение защитой. Чем это объяснить? Мне трудно сказать. Кроме того, у них была узенькая база, и поэтому на скатах они валились на бок. Странные дефекты у них были, непонятные.

- А.Д. Электрооборудование Т-34 было надежное?

- Надежное. Вооружение было недостаточное конечно. Два пулемета, стоявшие на Т-34, не обеспечивали круговой сектор обстрела. Правда, можно было поворачивать назад башню, но это уже была целая морока.

- А.Д. Танковый пулемет - эффективное оружие? Использовался часто?

- Достаточно часто. Один пулемет был в башне, им управлял башнёр, а второй - на турели в корпусе у радиста-пулеметчика. Башенный тоже на турели был, но там турель была с очень небольшим углом горизонтальной наводки, а нижний пулемет был на очень хорошей турели - поворачивался на 45, а может, даже на 60 градусов, к тому же он и снимался легко.

- А.Д. У Вас личное оружие было?

- Нет, нам не выдавали. Я ведь снимал пулемет с турели, а другого оружия, видимо, не было. Иначе я бы это помнил.

- А.Д. Какие были рекомендации на случай встречи с танками противника? Принять бой, уклониться от боя?

- Я не могу сейчас сказать.

- А.Д. Но Вы сами ни с танками, ни с самоходками противника не встречались?

- Нет, не встречался. Мы встречались с противотанковой артиллерией, с пулеметами, даже с зенитными орудиями встречались. В нашем полку за то время, пока я в нем был, штук 12 танков сожгли.

- А.Д. Удавалось ли выбираться экипажу из танка, когда его подбивали?

- Шансы 50 на 50. Если снаряд попадал внутрь танка, то там уже разносило всех в клочья, а если это была касательная пробоина, или снаряд попадал в моторное отделение, и танк загорался, тогда начинали выскакивать. Потери были огромные, это очень редкое явление, чтобы кто-то из танкистов прошел всю войну и остался жив. Там были потери почти такие же, как в истребительной авиации. В истребительной авиации век летчиков на передовой был максимум 40-60 дней. Близко к этому было и в танковых частях, но там все-таки были люди, которые воевали и по году, и по два.

- А.Д. В Вашей части были какие-то асы?

- Были. Запомнил фамилию - Суставнёв. Он был механик-водитель - весь в орденах. Считался толковым и везучим танкистом.

- А.Д. В условиях боя какие характеристики танка кажутся наиболее важными?

- Ну, все тут важны: маневренность важна, скорость важна, тут трудно что-то выделить. В первую очередь, конечно, жизнеобеспечение, непробиваемость, защита.

- А.Д. А немецкая пехота была хорошо защищена от танков?

- Так же, как и российская. Какая защита у пехоты? У него окоп. В землю зарылся и сидит. Если он бежит, он против танков ничего сделать не может. У них оснащение было, обмундирование, снаряжение значительно более богатое, они были хорошо подготовлены к войне. А у нас все это было в безобразном состоянии, армия к войне готова не была, ни количественно, ни технически. Все это делалось на ходу, на костях. Я своими глазами видел, как совершенно бездарно просрали всю первую половину войны. Население у нас огромное - пушечное мясо было в избытке. Если бы страна не была такая большая, то война была бы немцами выиграна в два счета.

- А.Д. Говорят, есть такое высказывание, что танки воюют вдоль дорог. Это верно?

- Я не вдумывался, но в принципе, конечно, танки опасаются непроходимых местностей. Все эти разговоры о том, что танки проходят через стены, валят деревья - все это чепуха. По-видимому, это соответствует действительности. Танки воюют вдоль дорог. Потому, что танк может перевернуться в овраге и увязнуть в болоте. В лесах он вообще не пройдет. Подлесок, конечно, давить может, но чтобы танк пер через кирпичные стены, как это у нас показывают в фильмах, такого я не видал.

- А.Д. Рельеф местности старались учитывать при ведении танка?

- Я сказал, в овраги лезть не следует! Я могу рассказать эпизод, который произошел со мной на Северном Кавказе. Ехал я по горной дороге и ехал. Потом она сузилась и у меня одна гусеница пошла чуть правее проезжей части. Весь мой танк поехал вниз, хорошо, там пропасти не было, а скальный откос под углом 45 градусов. Я по этому скальному откосу до самого низа ущелья так и доехал. Потом меня оттуда чудом добыли. А если б там была бы пропасть?!

- А.Д. Немцы минировали дороги?

- Минировали. Я на них не наезжал никогда, но видел мины. Они примерно такие же, как сейчас, вот такие тарелки.

- А.Д. Вас тралами не снабжали?

- Нет, тогда тралов не было в танковых частях.

- А.Д. А противотанковые гранаты у немцев были?

- Противотанковые мины - с этим я встречался; противотанковые гранаты я не видел, чтобы пехоты применяла. А наши советские противотанковые гранаты - это просто-напросто связки гранат.

- А.Д. Попадали по Вам?

- Попадали, но броню не пробивали. При ударе снаряда внутри звон, как в колоколе и от этого глохнешь.

- А.Д. При таком попадании броня не крошилась?

- Нет, броня была вязкая.

- А.Д. Как определялось, пройдет танк по мосту или нет? Кто этим занимался?

- Ну, кто это определяет? В инженерных войсках это специалист, кто определяет. Ккой вес транспортного средства, допустим ли для прохождения, но ведь во фронтовых условиях все это было примитивно, на глаз все делалось.

- А.Д. Можно считать, что Вам просто повезло, что Вы воевали на Т-34?

- Да, можно считать.

- А.Д. Что Вы можете сказать о КВ?

- Танк КВ был в очень малых количествах. Он был тяжелый, и под ним рушились все мосты. Это был весьма неудачный танк.

- А.Д. В 1942-м году 76-мм пушка Т-34 справлялась со всеми существовавшими целями?

- В тот период времени, да.

- А.Д. Вы пишете, что фар у вас после первого боя уже не было. Их просто разбивало пулями?

- Ну конечно, их сметало осколками.

- А.Д. У Вас было достаточно высокое образование: вы же в институте учились, когда началась война. Почему вы стали механиком-водителем, а не командиром танка сразу?

- Я не имел офицерского звания.

- А.Д. Как вы стреляли: с ходу или с коротких остановок?

- С коротких остановок.

- А.Д. Кто следил за боекомплектом танков? Какова процедура пополнения? Существовала ли какая-то норма расхода боекомплекта?

- Ну, какая там норма? Нет, стреляют по мере необходимости. А кто следит, я не знаю, командир танка, наверно. А что там следить? По мере убыли их пополняли. Вот и все. Норм расхода никаких не было.

- А.Д. Какая задача ставилась перед Вами наиболее часто: поддержка пехоты, борьба с танками или подавление артиллерии противника?

- Судя по тому, что с нами постоянно следовал десант, видимо, поддержка пехоты, которая сидела на танках. На Северном Кавказе не было сплошного фронта, и бои велись рейдами. Но это вообще вопросы к офицерскому составу. Солдат не очень посвящали во все эти тактические идеи. У солдат была чисто техническая функция.

- А.Д. И Вас не подбивали, слава Богу?

- Меня нет.

- А.Д. Какую скорость держали при ведении боя?

- При ведении боя была приличная скорость, километров 45-50 в час.

- А.Д. Стреляли ли Вы с закрытых позиций?

- Нет.

- А.Д. А окоп для танка отрывали?

- Отрывали. Это называется аппарель.

- А.Д. Вам для этого давали солдат?

- Сами копали. Управлялись часа за три, наверно. Аппарель, как правило, не рыли на ровном месте, а старались выбирать какой-то вал, который облегчал бы частично труд. "Катюши" тоже загонялись в аппарели на исходных позициях, не на огневых.

- А.Д. У "Катюш" была исходная позиция, потом они выезжали на огневую. Так?

- Да. Залп - и назад.

- А.Д. Вы подвергались налетам авиации противника?

- Мы не подвергались налетам авиации, пока мы были на Северном Кавказе. Потом я с авиацией дело имел, когда воевал в "Катюшах". Там я получил полное "удовольствие" от встреч с их авиацией. А здесь, на Северном Кавказе, у немцев не было серьезных авиационных сил.

- А.Д. А что вы имеете в виду под "полным удовольствием"?

- Ну, там я попал под массированные бомбежки и штурмовые налеты авиации. Я видел атаки немецких самолетов, это, наверно, не "Мессеры", а скорее, "Хенкели", которые чуть ли не задевая печные трубы, летали над порядками войск у населенных пунктов.

- А.Д. По ним стреляли, как вот в фильмах показывают?

- Ну, если он низко летит, не успеешь выстрелить. Самолет на огромной скорости проносится, но стреляли. В танковых войсках я служил недолго - с октября 42-го по февраль 43-го. После этого меня отдали под трибунал за аварию танка, и больше я в этот род войск не вернулся. После штрафной роты я оказался в "Катюшах", где и прослужил всю оставшуюся войну разведчиком артдивизиона.

- А.Д. После того, как Вы попали в гвардейские минометы, Вы сразу стали разведчиком?

- Некоторые время я был мотоциклистом, связным при штабе полка. Они, собственно, потому и отнеслись снисходительно к моему самовольному появлению, что у них был мотоцикл, а мотоциклиста не было. Поэтому меня сделали мотоциклистом, но мотоцикл месяца через два-три сломался, его расстреляли на ходу. После этого меня перебросили разведчиком в дивизион.

- А.Д. А в чем заключалась функция разведчика артдивизиона?

- Выбирались на высотки, оборудовали пункты наблюдения, ставили стереотрубу, наблюдали за противником, готовили данные для стрельбы офицерам. В тыл противника мы не ходили.

- А.Д. Расчет вели Вы?

- Нет, разведчик занимался наведением, засекал углы, готовил данные и кричал офицеру, а тот сидел с планшетом и по шаблону, тригонометрическим расчетам (были довольно сложные тригонометрические расчеты) готовил данные для стрельбы. Но я умел это делать, и при необходимости мог его заменить.

- А.Д. В основном наблюдательные пункты выбирались на своей территории или все-таки на нейтральной?

- На своей, в пределах линии наших войск. Редко, когда залезали на трубы, мельницы - это было рискованно, потому что эти же точки, как правило, были объектами пристального внимания противника. По ним старались лупить на всякий случай. И не случайно.

- А.Д. Снайперы не беспокоили?

- Снайперы, конечно, были. Снайперами и артиллерийским огнем лупили, сбивая эти ориентиры. Так что большей частью зарывались в землю на высотках.

- А.Д. Какие установки у вас были?

- У нас были М-8 и М-16, стоявшие на "Студебеккерах".

- А.Д. Сталкивались ли Вы с немецкой реактивной артиллерией?

- У немцев она появилось только под самый конец войны. Мы впервые встретились с немецкими реактивными минометами только на территории Венгрии. Причем у них были ствольные установки, так называемые "Ванюши", которые издавали жуткий вой. А установки такого типа, как у нас, мы увидели впервые только в Австрии. Они скопировали наши "Катюши", но сделали это с немецкой основательностью. Направляющие у них были смонтированы на легком танке. В нем сидел всего один человек, который выводил эту машину на прямую наводку, никаких данных для стрельбы там не было и наводка осуществлялась с помощью оптического прицела. Сам артилерист ставил, стрелял, поворачивался и уезжал. А наши "Катюши" стреляли издалека, наводка осуществлялась, как для артиллерийских орудий. Данные для стрельбы готовились по сложной тригонометрической таблице, с привязкой к местности. Так что немцы сильно с этим делом отстали.

- А.Д. Рассеяние снарядов было велико?

- Рассеивание было довольно значительное, но с этим научились бороться. У мины было оперение, сделанное так, что в полете она начинала раскручиваться. Но рассеяние все равно было значительно больше, чем у артиллеристов, и поэтому стреляли по площадям, а не по конкретным целям. Либо исходили из того, что при большом количестве мин какая-то из них накроет точечную цель.

- А.Д. Вы видели, чтобы "Катюши" стреляли прямой наводкой?

- Видел, но очень редко, поскольку это было рискованно, а "Катюши" ценили. Ведь "Катюша" при стрельбе себя полностью демаскирует, поднимая большой столб дыма. Поэтому старались стрелять в темное время суток. Если же стреляли днем, то возрастала вероятность того, что противник накроет огневую позицию. Поэтому у "Катюш" не было стационарных огневых позиций. У них были укрытия, где они стояли, и откуда выезжали для стрельбы на огневую. После стрельбы немедленно уезжали, чтобы не успели накрыть. Да, и, как правило, стреляли просто с колес, не используя штатных опор.

- А.Д. А когда вы уже были в гвардейских минометах, у вас было зенитное прикрытие?

- Нет.

- А.Д. А наша истребительная авиация?

- Ну, истребительная авиация, она ж не прикрывает действия какой-то отдельной батареи или даже полка "Катюш". Она прикрывает участок фронта, прикрывает важные тактические объекты, а у нас был отдельный полк. Его бросали то туда, то сюда. Иногда бросали просто отдельные дивизионы. "Катюша" обладала большой огневой мощью, поэтому бросали даже отдельные батареи дать залп.

- А.Д. Между залпами сколько требуется времени для перезарядки "Катюш"?

- Очень немного. Ну, минут 15-20. Экипаж "Катюши" состоял из пяти человек. Они быстро управлялись: заряжали и потом, непосредственно перед стрельбой, закладывали в снаряды пиропатроны.

КОМАНДИРОВОЧНОЕ ПРЕДПИСАНИЕ 51 ГВАРДЕЙСКИЙ МИНОМЕТНЫЙ ПОЛК 15 декабря 1943г. Гв. ст. с-ту Ария С.Л. С получением сего предлагаю Вам отправиться в М. Белозубку, Брянск, Веселое, Мелитополь для выполнения служебного задания. основание: приказ командира части Срок исполнения 15 дней, с 15 декабря 1943 по 30 декабря 1943. Об убытии доложить Действительно по предъявлению удостоверения личности /красноармейской книжки/. Командир 51-го ГКМП Гвардии майор Грибовский.

- А.Д. Второй залп с того же места делали?

- Бывало, но редко. Обычно старались стрельнуть и уехать. Предпочитали лучше уехать и зарядиться где-нибудь за бугром, чем стрелять повторно с того же места.

- А.Д. Потери у вас были большие?

- У нас в полку? Смотря, с чем сравнить. С танковыми частями или с истребительной авиацией - у нас потери были совсем небольшие. А в принципе у нас убыль личного состава была постоянная. За два года, которые я провел в полку, его состав обновился процентов на 50. Убитые, раненые были все время. В основном несли потери от налетов авиации.

- А.Д. На марше соблюдались правила маскировки?

- Да, обязательно. Ну, например, в темное время суток машины шли только с синим светом. Потом установки обязательно маскировались ветками или маскировочными сетями. Предпочитали останавливаться в посадках, если не было лесов. В общем, маскировка соблюдалась, за этим следили строго.

- А.Д. Был специальный человек, который следил за соблюдением правил, или сами?

- Да нет, отвечали строевые командиры, специального человека не было. Командиры сами за этим наблюдали, потому что, если обнаруживали отсутствие маскировки, то за это строго наказывали.

- А.Д. Вы, как разведчик, кодировали передаваемую информацию?

- Примитивно, как и везде. Командиры назывались номерами, а не фамилиями, боеприпасы - овощами какими-нибудь. А радиосвязь, конечно, была шифрованная. Ты от меня большего количества информации не получишь, потому что я был солдатом, все это до меня доходило весьма относительно. Я тебе могу рассказать смешную историю уже из мирного времени. Я после войны работал адвокатом в Краснополянском районе, и мне, как демобилизованному, дали участок дом себе выстроить. Основную часть земли отдали под строительство генералам, а оставшиеся маленькие куски отдавали простым людям. Поэтому я был окружен генеральскими участками, и у меня в результате появились знакомства среди генералов-соседей. Однажды я был зван на какое-то застолье к генералу. Сидели мы за столом, а моим соседом справа был один очень видный человек, красивый такой, осанистый. И я, значит, ему водочки наливаю, он мне винегрет кладет, обычные застольные разговоры, тары-бары. И, как это часто бывает, добрались до фронтовых тем, и оказалось, что мы оба были на войне и, более того, все время шли с ним примерно одним и тем же маршрутом. Он мне говорит: "А Вы в какой армии воевали?" Я говорю: "Я в 44й воевал". Он говорит: "И я в 44й. А Вы кем там были?" Я говорю: "Да кем я там был - солдатом. А Вы кем?" "А я командующим". Это был генерал-лейтенант Мельник, командующий 44-й Армией. Я ему говорю: "Кондрат Семеныч, как жаль, что мы тогда с Вами не выпивали!"

- А.Д. Вы у него про Балатон не спрашивали?

- Нет, тогда он уже не был командующим. У него там пошли какие-то неудачи, во время боев на Украине, по-моему, его сняли с должности. Хотя он остался на 3м Украинском фронте, но командующим армией он уже не был.

- А.Д. Какое было взаимоотношение с мирным населением в освобожденных странах?

- Очень по-разному. Начиная от почти братского отношения, допустим, в Болгарии, и кончая жестко враждебным в Венгрии. Венгры отнеслись к нам с глубокой ненавистью и просто стреляли в спину. Ну, конечно, за дело, потому что, хотя такого разгула бандитизма, какой мы наблюдаем сейчас, в то время в Красной армии не было, однако задатки вполне просматривались. Были и грабеж, и насилие - все достаточно нам известные черты характера.

- А.Д. А у Вас в полку?

- Ну, у нас полк был более или менее культурный, и то часто подобные эксцессы происходили.

- А.Д. Это славяне или азиаты?

- Славяне, славяне! Особенно свирепствовали казаки.

- А.Д. А чего на фронте опасались больше всего?

- Смерти опасались. Там смерть витала ежедневно, ежечасно и со всех сторон. Можно было спокойно сидеть, чай пить, и на тебя сваливался шальной снаряд. Привыкнуть к этому было совершенно невозможно. Это не значит, что был безостановочный мандраж, что все сидели, ходили и оглядывались. Просто смерть прилетала или не прилетала. Страшно было, когда были массированные авиационные налеты. Там люди сходили с ума от страха. Ощущение было такое, что каждая бомба летит тебе прямо в голову. Это было ужасно! По небу плывет эта армада, сотни две или три самолетов, и сыплют градом бомбы, и все они воют. Ужас! Помню, Некрасов такой был - он почти рехнулся. Когда кончился авиационный налет, его никак не могли отыскать. Потом нашли в каком-то окопе. Так он отказывался выходить! А какой ужас был в его глазах!..

- А.Д. А какие-то были приметы, обереги, в которые верили, что они защитят от смерти?

- Какие-то талисманы носили, крестики носили. Были люди, которые предчувствовали смертельную опасность. Например, в нашем подразделении был такой Кондрат Хугулава, грузин, мордастый такой. Вот я с ним все ходил, он раза два меня от смерти спасал, ну и себя, соответственно. Первый раз нас посылали куда-то установить связь со стрелковым полком. Вот мы с ним идем по ходам сообщения, а он мне говорит: "Дальше не пойдем". Я говорю: "Почему?" "Не пойдем, постоим здесь!" Мы остановились, и через несколько секунд прямо в траншею за поворотом упал снаряд! То есть нас там должно было убить! Второй раз мы стояли с ним во время бомбежки в разрушенном доме. Он мне сказал: "Выйдем отсюда и перейдем в другой угол". Мы перешли - в тот угол, где мы были, ухнула бомба. Вот такие вот странные вещи происходили. Предчувствие… Я этим не обладал.

- А.Д. А наших убитых как хоронили?

- Во второй половине войны хоронили довольно старательно. Были похоронные команды.

- А.Д. У Вас личное оружие какое было?

- У меня был карабин, автомат, немецкий автомат, я его до самого конца войны носил, но я никого не убил из своего личного оружия, приходилось, конечно, использовать, куда-то стрелял…

Ты сейчас в руках держишь парашют от немецкой осветительной ракеты. Вот из таких шелковых тряпочек девушки на Украине шили себе кофточки. Тогда ведь не было никакого снабжения материалом. Если ящик таких ракет попадал им в руки, они отрезали этот шелк, сшивали его, и получалась кофточка.

- А.Д. А женщины у Вас были в части?

- У нас не было. Появились только какие-то связистки, на которых все офицеры переженились. Когда потом в Москве был съезд ветеранов полка, я увидел этих старых связисток, которые приехали уже в качестве многолетних жен офицеров нашего полка. Я тогда думал, они просто блядюшки были, а оказалось, что на всю жизнь.

Здесь я закончил войну. Австрия.

- А.Д. А медаль Вам за что дали?

- Медаль за участие в боях за Вену. Эти бои не сопровождалось большими разрушениями города, но были потери большие.

- А.Д. А конкретно за что? За какой-то эпизод?

- Ты знаешь, награждение за конкретные эпизоды достаточно редко практиковалась на фронте. Особенно в артиллерийских частях. Невозможно ведь привязать данное конкретное лицо к особенно удачному попаданию снаряда. Значит, если человек участвовал в боевых действиях, проявил там достаточную настойчивость, смелость, то надо начинать сочинять в наградном листке. То, что там писалось конкретно, на самом деле это все фантазии. Я вот был на хорошем счету в полку, поэтому на какой-то стадии меня внесли в наградной список. Потом начали сочинять: "В боях за такой-то квартал проявил мужество, пренебрегая смертельной опасностью…" Вот такое народное творчество.

- А.Д. Вы попали в штрафбат? Какая у него была структура? Каким образом можно было "искупить вину"?

- Я попал в штрафроту, где было примерно 150 человек. Вооружены мы были только винтовками. Ни автоматов, ни пулеметов у нас не было. Все офицеры были строевыми, не штрафниками, а рядовой и младший командный состав - штрафники. Живыми из штрафбата выходили либо по ранению, или в том случае, если в ходе боя ты заслужил одобрение командира, и он сделал представление о снятии судимости.

- А.Д. А как вам удалось выбраться? Снятие судимости произошло по представлению?

- Да. Это было под Таганрогом на Южном фронте. Я участвовал в разведке боем. Поскольку ситуация была такая, что либо пан, либо пропал, то я старательно выполнял боевую задачу. Сработало. Сразу после этого меня представили к снятию судимости и в течении нескольких дней позвали в штаб дивизии в трибунал и сняли судимость. После этого меня направили в строевую часть.

- А.Д. А долго вы были в штрафроте?

- Три недели.

- А.Д. Вы очень скупо говорите об этом времени. Почему?

- Я много рассказывал об этом Юрию Ивановичу Корякину. О много раз настаивал на том, чтобы я это описал. Но каждый раз, когда я пытался взяться за это -понимал, что мне это не по зубам, потому что не обладаю литературным талантом. Писать об этом поверхностно - это несерьезно. Когда-то, много лет тому назад, один очень известный профессиональный писатель, прослушав мои рассказы, настоял на том, чтобы я начал писать.

Дело в том, что появлению моему в штрафной роте предшествовало длительное блуждание по Кубани. Получилось так, что я остался совершенно без документов и без приговора. У нас были одни документы на троих, и двое подались без меня в бега,а я остался один и без всяких документов. Все последующее было похоже на дикую авантюру с очень плохой перспективой. Да и период, предшествующий заседанию военного трибунала, когда я сидел в камере смертников, тоже требует описания, обойтись без этого нельзя, а это описать очень трудно в литературном плане.

- А.Д. Что было самое страшное?

- Атака - это тяжелейшее испытание. Ты знаешь, что в тебя могут попасть, а ты вынужден идти навстречу - это ужасно! Подняться было трудно, и сознание того, что, скорее всего, не вернешься, тоже тяжело. Минометный обстрел ужасен был и пулеметы. Там всего хватало. Трассирующий огонь, когда начинает сверху, и видишь, только светящаяся полоса все ниже, ниже к тебе опускается, вот сейчас она до твоего уровня дойдет и тебя разрежет пополам. Ну, короче говоря, война есть война, что тут толковать.

- А.Д. И потом уже Вы попали в гвардейские минометы?

- Нет, не сразу. Из штрафроты меня направили в пехотную часть. Там меня откомандировали во 2й запасной армейский полк, располагавшийся в городе Азов, куда я пришел пешком с передовой. Там меня присоединили к команде кандидатов в офицерское училище, где должны были учить на командира танка. Но я уже знал, с чем это едят, поэтому я оттуда просто удрал.

- А.Д. А что значит быть командиром танка?

- Это отвратительно. Это все равно, что быть солдатом, но ко всему прочему еще и отвечать за всех. Я вообще не хотел быть офицером. Поэтому когда туда приехали набирать в какую-то артиллерийскую часть, то я просто взял и уехал с ними. Закинул вещмешок в грузовик и уехал. За это дело в то время меня, конечно, к стенке могли бы поставить, но обошлось. И там я остался, в этом полку. Потом, когда приехали уже на передовую, оказалось, что это полк "Катюш". Это была удача! Там хорошо кормили, прекрасно одевали, потери там были значительно меньше. Я был рад-радешенек, что попал в такую прекрасную часть.