Чудайкин Владимир Иванович

— Я, Чудайкин Владимир Иванович, родился 24 февраля 1925 года в деревне Поповка Темниковского района Республики Мордовия. Семья у нас была крестьянская. Я остался без отца, у матери было трое детей, мы жили в глухой деревне. Мой дед по материнской линии жил в Куйбышевской области, в селе Коноваловка, и в 15 лет я переехал к нему. Война застала меня как раз в селе деда. Могу сказать, что, конечно же, наступление войны было неожиданным событием в жизни всего села. Каждый встречал войну по-своему, лично я помню ощущение, как будто остолбенел от осознания той мысли, что началась война.

Меня отправили в Куйбышев на обучение в школу ФЗО (фабрично-заводского обучения), где я учился до декабря 1941 года. Именно там я слышал и видел своими глазами, как из Москвы и других городов Советского Союза прибывали эшелоны с людьми в эвакуацию. Численность населения увеличилась, в городе произошло оживление. Но школу я, как и все знакомые, не закончил, нас срочно отправили работать на авиационный завод №18 имени К. Е. Ворошилова (ныне АО «Авиакор-авиационный завод») и авиационный завод №1 имени И. В. Сталина.

Фашисты были у ворот Москвы в конце октября, начале ноября. Было очень тяжело. Конечно, переживали это с трудом. Мы были молодыми и не могли полностью понять все переживания советского народа, Красной армии, лишь потом, постепенно, с возрастом пришло это понимание. У нас в общежитии был комендант, который рассказывал о военных действиях на фронте. Каждый день мы, школьники, слушали, как после ожесточенных боев войска нашей доблестной Красной Армии были вынуждены отступать и были сданы наши села и города. Нам в красках рассказывали, чем занимались фашисты на захваченных территориях Советского Союза.

В юном возрасте мы были вынуждены знать, что наших земляков, людей, топчут и уничтожают, сжигают села, издеваются. Мне тогда было 16 лет. Положение на фронте представлялось мне крайне тяжелым. Намного позднее, когда я в 1946 году ехал из Берлина в Москву, видел, во что превратились наши территории: ни одного домика на станции не было, только сожженные дома, выжженные земли и леса.

— Расскажите, пожалуйста, об обучении в ФЗО, работе на заводе.

— Когда мы учились, все было хорошо, нас одевали, кормили, но, когда прибыли на завод, то работали в очень сложной обстановке. Разместились в рабочем городке, в бараке на 100—150 человек. Барак был общий, куча людей, положение тяжелое, воровали друг у друга. Помещение было плохо отапливаемое, нары холодные, из удобств нам выдали только матрасы. Но это все еще терпимо, сложнее всего обстояли дела с питанием. Конечно, выдавали продуктовые карточки, но готовить продукты было негде. Что делать, например, с крупой? Да у нас даже элементарно не было ложек, тарелок. Так что питались мы плохо, таскали хлеб с собой, который даже положить было некуда.

Потом, к счастью, директор завода отменил продуктовые карточки и организовал для тех обучающихся, родителей которых в Куйбышеве не было, талоны на завтрак, обед и ужин. Это нас спасло. Еще помню, что мы ходили оборванные, в старой одежде, а потом нам всем сшили зеленые костюмы, выдали ватные куртки и резиновые калоши. Обули, одели, кормили. Мы, комсомольцы, находились в тылу без паспортов, была только специальная красная карточка — визитка о брони. Постепенно на работу с фронта стали принимать инвалидов, которые рассказывали нам о войне. Мы слушали от них истории о том, что такое война, что такое фашисты.

— Мы все знаем, что вы Герой Советского Союза, прошли войну. Об этом можно прочитать и в интернете, и во многих книгах, но людям хотелось бы узнать ваши личные воспоминания о той страшной войне. Как вы попали на фронт? Какие особенные эпизоды вспоминаются?

— Мы, комсомольцы, конечно, тоже хотели участвовать в войне и бороться с немецко-фашистскими захватчиками, но добровольцами нас не брали. А мы очень хотели. И вот, один из наших старших товарищей говорит: «Идите на базар (сейчас рынок), там каждое воскресенье проверяют документы. Там вас возьмут и отправят под конвоем в Красную армию».

У нас из документов были только комсомольские билеты и красная карточка, мы их спрятали, и при выходе с базара нас отправили под конвоем на вокзал. Вот так я и оказался призван на военную службу. Некоторых, когда те показали документ о брони, отправили на авиационный завод, ведь там всегда нужна рабочая сила. Не только на войне нужны молодые ребята.

При прохождении медкомиссии я не стал врать, показал документы, один человек за меня заступился, сказал: «Давай тебя в танковую школу отправим». Так я и оказался в танковой школе. Ее я закончил с отличием. При выпуске присваивали звания: младший сержант, сержант, старший сержант, старшина, мне было присвоено звание старшины. Всего из полка такое звание было присвоено лишь двоим. Вторым старшиной стал бывший председатель исполкома в возрасте около 50 лет, его оставили рабочим на подсобном хозяйстве при танковой школе. Пожалели, не стали в таком возрасте отправлять на войну.

А меня взяли в маршевую роту. Мы приехали в Нижний Тагил, получили на заводе танки Т-34-85, был сформирован танковый батальон. В конце 1944 года наш батальон оказался в Польше. Некоторые члены экипажа были оставшиеся после фронта, некоторые — вновь прибывшие, включая нас. Обязательным условием при формировании экипажа было наличие в нем опытных фронтовиков. Я служил заряжающим в экипаже. Некоторых офицеров отправили в другие части, мы же остались в 269-м танковом батальоне, в составе 23-й танковой бригады. У нас был отдельный 9-й танковый корпус. В армии был еще гвардейский танковый корпус, тоже девятый. Наш находился в составе фронта. Когда я оказался на фронте, командовал уже Г. К. Жуков, который брал Берлин.

Мы построили в лесу землянки, во время боевой тревоги оказались у реки Висла. У берега оказалось очень много войск, построили понтонный мост, через который переправлялись на другой берег. Переправа шла по графику, целый день, целую ночь, постепенно. Когда поднялась тревога, мы подумали, что сразу нужно будет идти в бой, но нет. Мы пришли на плацдарм на другом берегу, нас заставили вырыть окоп для танка. Выдали танковый брезент, железную печку, которую мы установили под танком. Открыли нижний люк, там и жили. Сколько мы жили в танке, точно не помню, неделю или две. Ждали команду «вперед».

Когда меня спрашивают ученики или взрослые, не участвовавшие в боях, страшно ли в бою, я всегда отвечаю: «Когда человек бежит, двигается, конечно, страшно. Но самое страшное — это сидеть в окопе или танке». Эти 30—40 минут до боя кажутся вечностью. Ты просто ждешь и ничего не можешь сделать. Двигатель работает, экипаж по местам, брезент снят, а ты сидишь, замерев в мучительном ожидании. Вперед пошел, и напряжение сразу проходит, все нормально, ты занят и движешься.

Оказывается, как я узнал уже после, для нашего танкового батальона было задание. Тогда задание и маршрут знали только командир батальона, командир полка, солдаты же не знали. Мы сидели в танке в танкошлемах и делали то, что скажут. Прошла артподготовка 40—45 минут, танки двинулись вперед. Мы прорвали передний немецкий край, прошли с боем и оказались далеко в немецком тылу, все время наступали, шли вперед. Впереди оказались немецкие части, ехавшие из тыла на передовую. Задание нашего 269-го танкового батальона, 23-й танковой бригады заключалось в том, чтобы встретиться с этими немцами, разгромить их и уничтожить.

Мы двигались весь день. Встретили немцев, завязался очень сильный бой примерно с 14 до 17 часов. Бой шел примерно 3—4 часа. В итоге, мы их все-таки разгромили. Немцы разбежались, с наступлением вечера кто-то очухался, смог поставить орудия по опушке леса. Мы это поняли, когда их ракета поднялась от леса и по нам был открыт огонь.

В экипаже было 5 человек. Когда по нашему танку попали, он остановился, свет погас. Кто-то сказал прыгать, я уже собрался прыгнуть, поднял ноги, и тут вдруг по танку ударил второй снаряд. Танк загорелся, начал взрываться наш боекомплект. Остальные четверо ребят остались на местах, я, к счастью, успел убрать ноги с люка между попаданием первого и второго снаряда. Напомню, я был заряжающим. Выпрыгнул, вижу: вокруг немцы. Меня механик-водитель Кузьмин из другого танка затащил через люк, потом вывезли с поля боя.

Я пришел в батальон, командир, майор Ярцев спрашивает: «Ну, что там?». Я рассказал, что был младшим в батальоне, понял только, что по нам открыли огонь, что танки остановились. Мой первый танк полностью сгорел. Остались еще подбитые танки справа, которые не загорелись.

Опушка леса стояла дугой, мы наступали (левый танк), направились в лес, а там немцы. А экипаж правого танка остался под ним, спрятались и лежали там до утра. Из пяти человек нашего экипажа я один прибыл к командиру Ярцеву, доложил. Остальные четверо сгорели заживо. Утром я, наш парторг и еще три человека копали могилы нашим погибшим товарищам. Мы пришли на место боя, стали вытаскивать останки, там были одни лишь кости. Вчера был живой человек — сегодня от него только кости остались. Мы их собрали, похоронили на опушке леса. Таким был мой первый бой. Выжил чудом, главное, меня не задело, не ранило.

Потом меня посадили на второй танк Т-34-85, на нем я был командиром орудия, наводчиком. Третьего марта мой танк подбили. Механик-водитель получил ранение, меня тоже ранило в колено маленьким осколком. Я поехал в медсанчасть, там меня за пару недель вылечили, и я снова вернулся в свой танковый батальон. После лечения я остался командиром орудия, а в Берлине уже исполнял обязанности командира танка. Механик-водитель погиб, командир танка погиб в Берлине, экипаж был только из нас троих.

Вот еще важная история. Многие говорят: «фаустпатрон», это слово на слуху, а действия его никто не видел. Так вот, я видел его действие. Эти фаустпатроны предназначены специально для борьбы с танками. Нужно всего 30—40 метров для выстрела из подвала, окна, окопа, — путь очень короткий. Когда фаустпатрон попадает в танк, то прожигает броню и огненная струя, огненные искры моментально прожигают любой живой организм. Я видел один танк, мы подошли ближе, посмотрели, это был наш подбитый танк Т-34-85. Заглянули через люк, там сидит механик-водитель, совсем как живой. Оказалось, несколько огненных струй прошли через него, он так и остался сидеть. Вот что такое действие фаустпатрона.

Еще расскажу, за что мне, собственно, присвоили почетное звание Героя Советского Союза. Это у меня был уже третий по счету танк. Мы были в нем втроем в Берлине. Город был сильно разрушен, 1 мая 1945 года наш танк двигался впереди наступающих подразделений, уничтожая огневые точки противника вблизи здания Рейхстага. Во время боя другой прорвавшийся вперед танк был подбит, мешая продвижению нашей машины. Тогда я молниеносно покинул свой танк, помог экипажу горевшего танка выбраться из машины и потушить пожар, а затем эвакуировал поврежденную машину с поля боя. Во время этих действий я был ранен и контужен, но продолжил бой, обеспечивая огнем своего танка продвижение пехоты. В бою наш танк прикрывал огнем и броней наступающую пехоту, подавлял огневые точки противника, уничтожил много вражеских солдат. 1 мая 1945-го над Рейхстагом уже висело Знамя Победы. Было всего несколько попыток его повесить, как я читал в газете после войны.

Я не видел, конечно, во время войны, что там было в Рейхстаге. Наш третий танк опять подбили, я вновь был ранен и направлен в госпиталь. Когда вернулся, командир танкового батальона Павел Дмитриевич Ярцев говорит: «Вот, мы тебя представили к званию Героя Советского Союза». Из моего батальона представили к званиям всего 5 человек. Звания Героя Советского Союза был удостоен я и старший сержант Петр Лавров (посмертно). Троим дали по ордену Красного знамени. После войны я еще 5 лет отслужил в армии командиром танка.

— Что бы вы хотели пожелать нашей молодежи?

— Я награжден медалью «За освобождение Варшавы», и мне очень обидно, что там сейчас уничтожают памятники нашим солдатам, которые погибли на Польской земле, освобождая Польшу. Освободили и Украину, в итоге памятники погибшим солдатам сняли, могилы уничтожают, это просто какая-то дикость. Я, когда выступаю, всем школьникам говорю: «Учитесь, занимайтесь спортом, развивайтесь физически. Мы живем на планете, где каждое государство имеет свою армию, нет гарантий, особенно сейчас, что на нас не будут нападать».

Поэтому пожелания мои такие: готовьтесь, вступайте, идите в армию, разносторонне развивайтесь. Любите свою Родину, она нам как мать, деваться некуда. Если войны не будет – хорошо, а если будет, то защищать Родину придется вам. Усердно работайте, учитесь, трудитесь на благо населения, уважайте своих родителей, которые дали вам жизнь. Радуйтесь жизни, цените ее, это важно. Я желаю вам здоровья, я верю в Российскую Федерацию. Вот Самарская земля во главе с нашим губернатором будут жить, будем жить с каждым днем все лучше и лучше. Всем желаю здоровья, счастья, благополучия, а, если нужно будет, молодежь, вступайте в борьбу, защищайте свою мать, свою землю, свою Родину. Вот такое пожелание всем жителям нашей страны.

— Владимир Иванович, благодарим вас за интересную беседу.