Кулешов Павел Павлович

- Перед войной я жил в городе Электросталь, там окончил школу и поступил на завод работать электромонтером. Ещё до начала войны, в 1941 году, я подал рапорт в училище и был зачислен в инженерное автомобильно-техническое училище. Оно располагалось в городе Горький - есть там такие Гороховецкие лагеря, - и вот там оно формировалось. Я прибыл туда и поступил в это училище, когда война ещё не началась, - но там, в этом училище, она меня и застала.

- Что изучали в училище, какую технику?

- Когда училище было автомобильным, то учеба начиналась так: кто не мог ездить на велосипеде, должен был научиться ездить на велосипеде. Кто сдает практическую езду, тех сажают на мотоцикл.

- Какие мотоциклы были?

- Наши мотоциклы. Потом сажают на колеса: ГАЗ-АА, ЗиС-5. На них у нас была практика вождения. Стартером пользоваться не разрешали, заглохла - вылезай, крути ручку. Но когда началась война, потребовались танкисты: командиры, сержанты. Настал такой момент, чтобы на каждую машину сажать офицера, а на тяжелую машину - двух офицеров: механик-водитель - офицер, и командир машины - офицер. И тогда наше училище переделали в танковое.

- Всех, или был отбор?

- Была комиссия. Но строгого отбора не было: руки, ноги, голова есть - годен. Я вот, например, высокого роста. Меня спрашивали: "Как ты в танк-то лез?" - а я говорю: "Есть такая присказка: "Были у деда пчелы, как волы. - Да как же в улей лезли? - Как? Пищали, но лезли". Вот так и я, - пищал, но лез. Ничего не сделаешь, война! Из нашего училища всего человек 7 или 8 перевели в другое автомобильно-техническое училище.

- Когда Вас перевели в танковое, Вы были довольны?

- Все, в том числе и я, сразу стали проситься на фронт. Начальник училища генерал Раевский говорил: "Все вы проситесь на фронт. Ну что? - ну приедешь и, в крайнем случае, будешь заряжающим. А так вы будете командирами. Уже столько проучились, уже почти готовые офицеры, а вы хотите уходить!" Начальник политотдела подполковник Прохоров, другие офицеры, подошли к людям, поговорили, - и так мы остались.

- Практики вождения много давали?

- Мало. И стрельбы мало. Большую часть времени мы отрабатывали тактику взвода, "пешими по танковому". Взвод, рота... Зима, 1942 год, снегу по грудь. Меня пускали впереди, я прокладывал дорогу. Тяжело было! У кого были сапоги - туда снег насыпается, а у кого обмотки - ноги сухие. Тогда мы еще в буденновках были.

- Как в это время кормили?

- Паек курсантский выдерживался. Масло сливочное было.

- И в 1941-1942 годах?

- Выдерживался. Можно было подработать в колхозе. Пару бревен отвезешь, а они дадут картошки. Питание в училище было сносное. Люди не пухли, люди были здоровые, болеть почти никто не болел, несмотря на то, что в таких тяжелых условиях учились.

- По крайней мере, не голодали?

- Нет. Мы не голодали совершенно. Но тяжело было! В училище мы изучали танки Т-26, БТ-5, БТ-7, Т-37, Т-38. Когда немцы близко подходили к Москве, наше училище было переведено в город Ветлугу Горьковской области. Зима, такие морозы там! Когда мы переехали, ничего там не было. Сделали "столовую" - на улице поставили столы, на них замороженный хлеб. Русский человек выносливый, может горы своротить. Там мы и расположились, и это училище я окончил в 1943 году, в начале июня.

Тот выпуск, который был перед нашим, их направили на заводы получать технику. А выпуск, в котором я был, весь направили сразу на фронт. Готовилось сражение на Орловско-Курской дуге, и техника была, но не хватало людей. И вот так, прямо с училища, я попал на фронт - в Уральский добровольческий танковый корпус, который тогда стоял под Москвой. Чем характерно формирование этого корпуса? Когда наши войска разгромили немецкую группировку под Сталинградом, по всей стране был очень большой подъём. И вот рабочие южного Урала, из таких городов, как Челябинск, Свердловск, Молотов (Пермь), обратились в центральные партийные и военные органы с просьбой о создании Уральского добровольческого танкового корпуса. Шёл уже 1943 год... Я хорошо помню первого секретаря челябинского обкома партии Патоличева, первого секретаря свердловского обкома партии Андрианова. В Свердловске находился штаб Уральского округа, а он как секретарь обкома был членом Военного Совета. И вот рабочие проявили такой патриотизм: "Мы хотим создать свой Особый добровольческий уральский танковый корпус, куда направить добровольцев с заводов. Всё, что необходимо будет для этого корпуса, будет приобретено на деньги рабочих: они сами будут вносить деньги". И тогда Андрианов обратился к Катукову, командующему Уральским округом: "Нужно позвонить Сталину, чтобы получить разрешение". Потому что без Ставки Верховного Главнокомандования, без Центрального Комитета создать такую махину было невозможно. Тот говорит: "Я знаю нрав Сталина, я звонить не буду". Андрианов сказал: "Хорошо, сейчас пойду к себе и по прямому проводу позвоню Сталину". Он пришел к себе в кабинет, набрал по "вертушке" Сталина, доложил, кто его беспокоит и по какому вопросу. Сталин внимательно выслушал его и сказал: "Товарищ Андрианов, мы гоним немцев по всему фронту, нам нужно очень много техники, а южный Урал - это кузница техники, специалистов. Поэтому снимать такое количество людей непосредственно с заводов, с фабрик мы не можем: мы не будем выполнять план. Фронт просит технику, он растянулся с севера на юг, до Крыма". Все-таки Андрианов напомнил Сталину, что Урал все время посылал своих сыновей и дочерей на защиту России, и поэтому просьбу рабочих надо удовлетворить. Сталин сказал, что будет доложено в Ставку Верховного Главнокомандования, Центральному Комитету партии, и о принятом решении сообщат дополнительно...

Через несколько дней пришла телеграмма о том, что разрешается создать такой корпус на базе таких трех областей: Челябинской, Свердловской и Молотовской (так тогда называлась Пермская область). Из этих трех областей был создан Уральский добровольческий корпус. Столько заявлений туда подали! Люди шли потоком в военкоматы, горкомы, обкомы партии, в комсомол. Нужно было отобрать не более 10 тысяч - это численность корпуса в военное время, - поэтому отбирали лучших из лучших и направляли на формирование. А офицеры, которые должны были формировать этот корпус, были уже участниками войны, из госпиталей, или выпускниками танковых училищ, направленными командованием для формирования. Была поставлена задача, что к 9 мая (вот какое совпадение было!) этот корпус нужно отправить на фронт. Экипажи готовились, потом шли на завод и помогали собирать для себя танки. Всё это делалось на деньги рабочих этих трех областей. Рабочие на собрании говорили так: "Если у нас не хватит денег, будем работать не по 10 часов, а по 14-15 часов, будем зарабатывать сверхплановые - и все эти деньги отдадим на формирование корпуса".

Корпус был сформирован быстро: формирование началось приблизительно в марте месяце, и уже к началу мая корпус был сформирован. Я в этой формировке не участвовал, но ребята рассказывали, например, Коля Железнов из 63-й Гвардейской Челябинской бригады (тогда она была просто 244-я). Я тоже все время был в этой 63-й бригаде: до конца, до самого до 9 мая. И именно 9 мая 1943 года корпус отправился с Урала в сторону фронта - вот такое было совпадение!

Все были выстроены на центральных площадях, куда прибыли представители партийных, советских, пионерских организаций и комсомола, профсоюзов. Там частям были вручены Красные знамена. Рабочие дали наказ: "Мы вам вручили своих детей, сыновей, мужей, вручаем вам знамя, вручаем вам технику, а вы должны оправдать наше доверие - отомстить за сожженные города и села. Отомстить за смерть всех наших людей, и на святой Урал возвратиться со знаменами победы!" Воины встали на одно колено и дали клятву о том, что они с честью оправдают доверие старшего поколения, оправдают доверие своих родителей и вернутся со знаменами победы...

Вот так, 9 мая 1943 года корпус был отправлен эшелонами под Москву, где начала формироваться 4-я Танковая армия, и куда он и влился под наименованием 30-й Уральский добровольческий танковый корпус. Бригады тогда еще носили номера 241-я, 244-я и 243-я, а потом, когда им присвоили Гвардейские звания, тогда уже их номера поменяли на 61-ю, 63-ю и 65-ю Гвардейские. Но это было уже после Орловско-Курской дуги, где произошло наше первое боевое крещение.

Я окончил училище, и только мы сдали выпускные экзамены, был организован маленький вечер, и нас - 9-ю, 10-ю роты - посадили в вагоны, - и на фронт. Ехали мы через Москву. Мои родители жили в городе Электросталь, и домой я не мог заехать, а к дяде, который жил в Москве, только забежал. Я тогда разбил часы, и дядя снял мои часы с руки и забрал себе. А мне даёт другие: "Возьми, Павел, эти. Я уходил в армию - вернулся, мой брат уходил в армию - вернулся, я ему давал часы! Теперь я их тебе дарю".

Приехали мы, приняли экипажи, и нас направили в Морилово. Я стал командиром танка: сразу на взвод меня не поставили, потому что я только с училища был. Возраст молодой, никакого опыта, ничего!

- Помните свой первый экипаж?

- Вася Лежнев - заряжающий, Витя Кожевников - механик-водитель, радиста не помню… Представить себе битву на Орловско-Курской дуге, описать ее - это невозможно! Если бы пехота, но такие особенности у танкистов. Мы же закрыты, мы почти оторваны от мира, привязаны к танкам. Бои там были очень сильные, у противника были подготовленные, укреплённые позиции, но, несмотря на это, уральцы-добровольцы сломали оборону.

- Вы свой первый бой помните?

- Тогда было какое-то непонятное состояние. Знал, что будут вражеские танки, что надо их подбивать, двигаться вперед, что нужно делать все, чтобы победить. Помню, как подбил самоходку: попал с близкого расстояния... Мы освободили Волохов, Карачев и Брянск. Когда Брянск освободили, нас вывели на переформирование в брянские леса, где мы очень долго стояли.

Там, в Брянских лесах, мы хулиганили. Нашли немецкие снаряды, а там в гильзе порох такой длинный, как макаронины. Его с одной стороны зажжешь, с другой зажмешь, а потом как отпустишь - и летит, свистит. Ребята говорят: "Давай "Катюши" делать!" - "Как?" - "Выроем яму, опустим туда эту гильзу, снаряд выбросим, а здесь наложим пороховые дорожки". Сделали мы четыре ямы, положили гильзы. Командир бригады подходит: "Что вы делаете?" А мы только подожгли дорожки. Как полыхнули они! Огонь, пламя выше деревьев. Они как все четыре: "у-у-у", - по четырем углам… Он на меня: "Это ты сделал!.".

- Как еще развлекались?

- В Брянских лесах когда стояли, ходили на танцы. Но служба есть служба, развлекаться старались так, чтобы поменьше было разговоров. В те дни все бригады доложили в свои города о том, что они с честью выполняют свой долг, выполняют свою клятву, выполняют наказ. И к нам в брянские леса приехали делегации. В Челябинскую бригаду прибыла делегация из Челябинска, в Свердловскую бригаду - свердловская, в Молотовскую бригаду - молотовская делегация. Три основные бригады и еще одна мотострелковая бригада - всего четыре бригады, а потом отдельные полки, тяжелый танковый полк, артиллерийские полки, отделение связи, - и всё это входит в корпус. И вот приехали к нам делегации, привезли нам подарки. Каждому вручили маленький подарочек: небольшой ящичек, а там махорка, варежки, носки, носовые платочки. И в каждом ящичке была маленькая бутылочка. В моем ящичке была записочка: "Пишет ученица 3-го класса. Дядя воин, я посылаю вам эту посылку. Связала носки, варежки, взяла у мамы 100 рублей, купила махорки, высылаю вам эту посылочку". Это говорит о том, что забота о воинах - это не только забота старших, но и забота детей. Дальше она пишет: "Быстрее уничтожайте немцев, нам надоела такая жизнь"...

Потом нас переправили под Киев, там есть аэродром Борисполь. Там мы недолго стояли, после чего пошли на Каменец-Подольскую операцию. Мы стали гвардейцами, нам вручили гвардейские знамена, и всем нам вручили гвардейские значки. Нам почти что в два раза повысили оклады! Много ребят было награждено орденами и медалями. Я за эту операцию награжден не был, но для меня был дорог гвардейский значок - то, что мы стали Гвардия! И наш корпус стал не 30-й, а 10-й Гвардейский Уральский добровольческий танковый корпус, а бригады 61-я, 62-я, 63-я Гвардейские, и мотострелковая бригада тоже стала Гвардейской.

В брянских лесах мы готовили личный состав в боевых условиях: жили в землянках, шалаши сделали. На пополнение люди к нам приходили истощенные. Было очень тяжело. Когда идешь, то вешаешь на себя два автомата, чтобы они могли идти! Много пришло из сёл. Они привыкли хлеб и картошку есть, а у нас был рацион. Сначала им было трудно, они ходили на кухню, собирали очистки и варили их, но потом привыкли к этому рациону. Личный состав мы подготовили, и они заменили погибших товарищей.

Дальше пошли бои в Каменецк-Подольске, Гусятине, Капитынцах. И здесь вспоминается такой случай, когда я в прямом бою сразился с танком "Тигр", Т-VI. Вышел я один на один. Там был населенный пункт, а на его окраине был укрыт этот немецкий танк "Тигр". И получилось так, что я иду против него... Т-VI намного отличался от нашей машины. Наша машина превосходная, но у них был сделан электрический пуск пушки и пулеметов, поворот башни электрический.

- У нас же тоже был электрический двигатель!

- Это потом. Командир машины был, как работник цирка. Правой рукой он поворачивал башню, левой рукой - пушку, и ножной спуск был механический, и на этом одном ножном спуске стояла правая нога. Идешь, тебя вот так трясет: видно кусочек неба, кусочек земли. Стоишь, фактически, на одной левой ноге и так работаешь. А механический спуск - это же система рычагов. Пока эти рычаги сработают, цель уже ушла. А у них всё было электрическое! Я шел, маневрируя туда-сюда, этаким зигзагом: мы с механиком-водителем эту систему еще раньше отрабатывали. Одна нога должна была работать на рычаг да еще на механика-водителя, давать ему толчки в голову, вправо, влево. А "Тигр" мог добиться попадания с дистанции до полутора километров и пробить нашу "тридцатьчетверку". У него прямой выстрел - 2 километра! У нас же стояла 76-мм пушка, мы могли поражать немецкие танки типа "Тигр" на расстоянии 400-500 метров. И вот, маневрируя на поле боя, нужно было такой момент рассчитать, что мой снаряд будет точным. Когда я выбрал такое положение, когда подошел на близкое расстояние, то дал короткую остановку. "Тигр" начал разворачиваться - хотел уходить - и подставил нам борт! Я произвел выстрел, вижу, что мой снаряд попал, немецкий танк загорелся. Тогда я прекратил стрельбу: думаю, пойду дальше. Но оказывается, мой снаряд попал в трансмиссионное отделение, где находится коробка скоростей, бортовые фрикционы, - и вот это в танке и горело. Но немцы этим моментом воспользовались, развернули пушку и произвели выстрел по моей машине. Снаряд попал нам в правую сторону под башню, пробил башню: заряжающего разорвало на куски, радисту снесло голову... Когда снаряд попал, у механика-водителя люк на защелках был приоткрыт - он крышку открыл и выскочил. Я тоже попытался выскочить, но мой люк был закрыт. А когда я открыл его, тут же возникла тяга, и пламя потянулось ко мне. От танкошлемов идет четырехжильный провод к радиостанции, к танковому переговорному устройству, и фишка, которая вставляется в гнездо. Я выскакивал, а выдернуть фишку забыл, и меня сдёрнуло обратно в горящий танк... Потом я не помню, как выскочил, что, где… Каким-то образом мне удалось отбежать метров на 30 - и только тут я услышал большой взрыв: танк разорвало, боеукладка взорвалась. Я начал махать головой: ничего не слышу, выговорить ничего не могу! Меня даже не царапнуло, только контузило, и потом я пришел в себя; в медсанбате пролечился дней 10 и начал немножко говорить и слышать. Вернувшись, я вступил в дальнейшие бои, и как раз в то время мы подошли к городу Каменецк-Подольску. Когда мы подходили к городу Каменецк-Подольску, когда вели бои на подходах к нему, нас застала ночь. И немецкие танки стояли, и наши танки стояли, у нас горючее было уже на исходе. Немцы сбрасывали горючее своим частям, немножко не рассчитали и попали к нам.

- У вас дизельное топливо, а у них...

- У них тоже уже дизель был, так что они солярку сбрасывали. Вот такие мешки на парашютах, с торцевыми подушками. Нам тоже должны были подвезти горючее, а выходит, что это они его нам сбросили. Сперва мы думали, что нам набросали какие-то болванки: мол, сейчас дотронешься - и взорвешься. Но мы же молодые, пацанята ещё - мы выбежали, нам интересно. Привязали троса к одной, подвели к танку, дернули - не взрывается! А когда разнюхали, что это горючее, солярка, - давай, кто больше натаскает. Мы заправили танки и уже тогда пошли на Каменецк-Подольск. Немцы оставляли там целые колонны машин. Весна, грязища непролазная, танки еле шли - не только колесные машины. Немцы все оставляли и отходили. Очень много там было хороших вещей. Уже подошли к Каменецк-Подольску, и в селе Оринен находился штаб армии. Немцы пошли вот здесь, а мы пошли немножко другой дорогой, с другой стороны. Там был мост, а через мост танки могли не пройти. На такую махину, 20-30 тонн, этот мост не был рассчитан, и это было очень опасно. За тот бой я был удостоен ордена Красной Звезды, а за одну эту операцию получил два ордена: приказом № 2Н и приказом № 3Н.

- Вы в каком батальоне были?

- Во 2-м танковом батальоне. Командиром батальона у нас был Пупков Иван, а Сашка Сидельников был моим командиром роты. Когда закончились основные бои у Каменецк-Подольска, мы пошли дальше, на Тернополь. Он был почти полностью освобожден, и тогда нас перебрасывают в Ивано-Франковскую область. Мы уже идем сюда на юг, прошли часть городов, освободили город Каломыя, Ивано-Франковской области и встали в "маленькую оборону". Там нам и вручили ордена.

Впереди нас стояли штрафники, потом мы стояли с танками, а уже потом, оттянувшись назад, стояла наша пехота. Там мы стояли около месяца, и как раз за это время я получил танк Т-34-85. Их пригнал старший лейтенант Потапов: на одном танке он остался сам, а я принял вторую "восьмидесятипятку". В это время наша танковая промышленность начала выпускать новые модернизированные танки: танк Т-34-85 с 85-мм пушкой. На этих машинах был поставлен новый прицел ТШ-15, электрический пуск пушки и пулеметов, мотор для поворота башни. У меня к этому времени уже танка не было, и у моего друга Коли тоже танка не было. У него около крепости была повреждена трансмиссия, и танк сгорел. А когда мой танк был подбит, его разорвало на куски, и он тоже сгорел. Я пересаживался в другой танк, к другому экипажу. Мы были в одной роте, в одном батальоне, и к этому времени я был еще командиром танка. Эту машину я не знал, и он меня учил. Но зато я ему передал свой боевой экипаж, а его молодой экипаж принял, и начал готовить его к последующим боям. Мой механик-водитель Витя Кожевников ушел к Потапову, но перед этим передал свой опыт молодому, что оставался со мной в экипаже. Здесь пришел приказ о том, что провести показные стрельбы с этой новой машины. А я отлично стрелял: у меня все время были удачные бои со стрельбой.

Немцы стояли в обороне, укрыты. И моему экипажу было приказано ночью вывести танк и привести его на площадку, куда притащили два немецких танка, оба "Тигры". Один поставили лобовой броней, а второй поставили бортовой броней. Я вывел свою машину, и поставил её где-то на расстоянии 1700 метров от целей. Эта пушка могла поражать немецкие танки на расстоянии до 2 километров! "Тигры" установили рядышком друг с другом, и мне было приказано провести стрельбы для командного состава 1-го Украинского фронта. Командующим фронтом у нас в то время был Жуков. Здесь ещё что было: в Т-34-85 была командирская башенка, и командир машины уже сам не стрелял - стреляли наводчик и заряжающий. Но я высадил наводчика, сам сел за пушку. У меня было время, я послал пробные три снаряда, и ни один снаряд не попал, - берет мандраж! Не пойму, в чем дело, я же стрелял очень хорошо! Менять машину нельзя - уже рассвело, немцы заметят. Снаряд весит пуд - 16 килограмм. Когда его посылаешь в казенник, то клин затвора поднимается и сбивает прицел, - оказывается, его нужно было чуть-чуть подвести. Сбой на миллиметр в танковом прицеле - и на расстоянии 2 километров получается метров 3-4-5, поэтому я и "пролетал" со снарядом. Стоит наш командир бригады Фомичев: "Ты чего?" - "Товарищ полковник, Михаил Юрьевич, я уже понял свою ошибку. Стрелять буду я, всё будет точно". Потом подъезжает Жуков. Я доложил, что экипаж готов к показным стрельбам, и мне дают команду выпустить три снаряда по бортовой броне и три снаряда по лобовой броне. Отстрелялся я лучше, чем на пятерку, доложил Жукову. Все три снаряда, выпущенных мною в лобовую броню, пробили её и взорвались внутри. А те, которые попали в борт, пробивали обе стенки, и только тогда взрывались. Расстояние между пробоинами было приблизительно 40-60 сантиметров - вот, какая кучность! За эти показные стрельбы был награжден маршалом Жуковым именными часами, на которые была выдана справка: "Выдано гвардии младшему лейтенанту Кулешову Павлу Павловичу… Заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Советского Союза Жуков". Они сейчас хранятся в Челябинске, и справка тоже лежит в музее в Челябинске. Я отдал им эти именные часы, а мне с челябинского завода принесли другие часы. Так закончилась операция в 1944 году. Тогда же одному нашему товарищу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Потом опять делегации. С Урала везут технику, нас пополняют. И здесь что получается: когда мы освободили город Тернополь, пошли сюда, на Каломыю, немцы опять захватили город Тернополь! Нас срочно сняли с обороны, погрузили на платформы, чтобы перебросить к Тернополю. Но украинские партизаны подбили паровоз, наш эшелон разорвался, мы начали прыгать прямо с платформ, как попало... Все-таки мы успели не дать немцам возможность пойти дальше и освободили Тернополь второй раз. После Тернополя мы пошли на Львовскую операцию - здесь уже у нас было две машины Т-34-85 во взводе.

И вот мы входим в прорыв в районе города Злочев. Начали продвигаться вперед - и встретили большой заслон противника. Львовская область - это тоже своеобразное место: там и лес, и горы, и болота. В то время дорог там не было, а если и была трасса проведена, то по ней двигаться было невозможно. Более того, там немцы и поставили заслон, чтобы не пропускать. Мы подошли, а пройти не можем. Начали искать обход через лес. Там была такая выемка, танки шли по ней, и дорогу разбило очень сильно. Машина Потапова села: Витя Кожевников не сориентировался, а командир его не поправил. И тут обстрел! Я обошел его танк рядом, загнал свою машину в укрытие, выскочил. Наш танк подал назад, я набросил буксирный трос, - и мы Потапова вытащили. Витя Кожевников вышел из танка, когда танк завели в укрытие: "Товарищ командир, я для тебя все сделаю. Будешь гореть - полезу в горящую машину, буду тебя вытаскивать, спасать, потому что ты сделал такое благородное дело..".

Большинство машин прошло, и только мы выскакиваем на следующую дорогу - а там тоже перекрыто. Здесь лес, там горы. Туда нельзя было идти, мы пошли в обход, к селу Ольшаницы. Меня послали в разведку - я пошел с тремя танками и наткнулся на этот заслон: там 4 пушки и 4 танка стояло. Я провел разведку общего масштаба как головной дозор - и никого из нас не подбило. Подъехал командир бригады, я ему доложил: "так и так, встретил заслон противника. Сказать, сколько, не могу, но, когда они открыли огонь, там 5-7 стволов. Потом пошла разведка, уточнила, что там 4 танка и 4 противотанковых пушки". Командир бригады говорит: "Ты нашел, ты и уничтожай". Как так? Одним экипажем? Разве это можно? Но когда мы порассуждали... Мы шли вот так: здесь лес, там населенный пункт. Они нас не пропускали на дорогу, они сбоку дороги устроили засаду - и пошли бы нас щелкать по одному! Но я сразу же пошел не по дороге, не прямо им в лоб.

- Как Вы сообразили, что сюда нельзя идти?

- Не знаю, просто почувствовал. Они тоже по-умному поступили, не сделали здесь заслон, а сделали боковой заслон, - и я как раз на него нарвался. Здесь лесная дорога, кругом лес, населенный пункт тоже в лесу. И вот, подумав, я доложил командиру бригады свое соображение, как можно уничтожить этот заслон противника. "Ты что, меня учить будешь?" - "Нет. Просто соображение. Я там уже побывал, уже видел. На уничтожение заслона послать одну мою машину, которой я командую. Стреляющего я высаживаю и иду вперёд, нахожу себе места укрытия, где будет первая огневая точка, вторая огневая точка, откуда я буду стрелять, третья огневая точка. В случае если меня заметят, начнут стрелять - я отхожу на задней скорости и прихожу на вторую огневую точку, где меня не ждут. Потом опять заднюю скорость - и выхожу на третью огневую точку. Все остальные машины поставим вот здесь, развернём сюда и откроем огонь, чтобы огневой мощью отвлечь от моего танка". - "Ты обнаружил, доложил, как будешь уничтожать, - тебе одному и уничтожать". Я получил приказ, подошел к экипажу и говорю: "Принял такое решение - двух членов экипажа высадить: стрелка-радиста и стреляющего. Остается механик-водитель, командир и заряжающий". - "Почему?" - "Так мы погибнем пять человек, а так мы погибнем только трое". Я сориентировался, вышел, подошел на близкое расстояние. Наши подняли шум, стрельбу, моторы работают, немцы все внимание туда! А я подошел, выбрал себе огневые позиции и, пройдя пешком, отыскал, где можно безопасно выйти на огневые позиции. С первой огневой позиции я сразу поджег два немецких танка. Танкисты и артиллеристы засекают, какой снаряд, какая машина в тебя стреляет, приблизительно какая пушка. Конечно, они сразу открыли огонь по мне. Я - заднюю скорость и выхожу на новую огневую позицию. С этой огневой позиции еще один танк уничтожил. Опять немцы открыли огонь, но на третьей огневой позиции я уничтожил четвертый танк. И тут сюда подоспел тяжелый танковый полк, и ко мне подошла тяжелая установка ИС-2. Я на полном ходу рванул вперёд, и мы подавили гусеницами пушки, уничтожили заслон противника и начали продвигаться к городу Львову. Там табачная фабрика. Когда мы двигались по этой дороге (красивая дорога, обсаженная деревьями), попали под налет авиации. Опять я пошел в разведку, расставил машины. Я ведь был уже командир взвода. Вот одна машина, вот вторая машина, здесь под деревом третья машина - все укрыты. Солнышко светит... Но они подожгли первую машину! Думаю: "Как? Укрыта же машина!" Оказывается, траки-то блестят. Они были начищены до блеска!

- Бомбами или из пушки?

- 37-мм пушка, авиационная. Жалюзи не были закрыты, машины шли, греются, поэтому мы, наоборот, жалюзи раскрыли для того, чтобы воздуха больше было. Там ещё две машины стояло, одна подбита была, одна загорелась. Экипажи остались с поврежденными машинами. Но все обошлось удачно. Самолёты ушли, и мы начали продвигаться вперед. Подошли основные части, и мы пошли дальше.

- Ещё с авиацией приходилось сталкиваться?

- Авиация... Они за один и тот же объект знаки отличия получали. Экипажи выходили на цель, объект, скажем, разбомбили, сфотографировали - у них были фотоаппараты. Но награды расходились по частям, а разбомбил-то кто-то один! Если у нас, у танкистов, кто-то один поджег танк, то пехота видела, что это такой-то поджег. А у них все массово. Выходили бомбить эшелон - и фотографируют. А иногда как по своим заделают - и все равно фотографируют!

- По вам попадали?

- Да, наши штурмовики так один раз попали. Мы населенный пункт только взяли, машины кое-где укрыли, пехота встала. Я выскочил из танка, чтобы сориентироваться, где что. А тут, откуда не возьмись, - видим, что наши, советские штурмовики идут. Вот они заходят - и пошло... Я вскочил в танк, поймал их волну, вышел на них, слышу: "Миша, Коля, давай еще разочек зайдем, смотри, еще шевелятся". И заходят! А я говорю им: "Мы свои!" Штурмовики, случалось, приходили поздно, когда мы уже занимали населенные пункты. Для того чтобы остановить эту бомбежку, мне нужно было выйти на нашу большую танковую станцию, чтобы она вышла на их станцию наведения, а потом чтобы их станция наведения вышла на их старшего летчика, который там ведет группу, - и только тогда можно дать тому команду "Отбой". А они к этому времени уже отбомбятся и улетят!

- От этого налета потери танков были?

- Нет, у нас не было. Но такие случаи были! Как-то у меня танка не было, я был старшим офицером связи бригады и держал связь с корпусом. У меня был бронированный броневичок с водителем, я возил донесения, приказы. Откуда ни возьмись - налетают и давай бомбить. Водитель выскочил - и бежать. Я тоже выскочил и залез под броневичок. Причём вылез из броневика, где ни пули, ни осколки ничего бы мне не сделали. Это я, называется, спрятался, голову спрятал! Сейчас вспоминать очень интересно, конечно, но всегда очень переживаешь...

В общем, мы подошли к городу Львову, и не в лоб пошли, а вышли сбоку, атаковав его с юга. Я радировал, что мы на окраине города, но приказа освобождать Львов не было, был приказ обойти его и потом уже захватывать. Там был такой случай: перед Львовом стояла водонапорная башня. "Дай", - думаю, - "посмотрю, что там". Завел машину, подошел. Думаю: "Что такое?" - звонит звонок, часы. Спускаюсь в машинное отделение башни, а там бомба-пятисотка лежит. Это чтобы взорвать башню, и воду не подавать в город. Я выскочил к танку, взял плоскогубцы, перекусил один провод - и звонок перестал работать. Там были часы поставлены, и когда стрелка подошла бы, все бы рвануло. А так водонапорная башня уцелела и до сих пор, по-моему, там стоит.

Когда я доложил, что мы уже вошли во Львов и находимся во Львове, командир бригады принял решение: входить. Там были маленькие кирпичные заводики, частные. С той стороны мы и зашли. Идем в разведке - три экипажа: мой, экипаж Потапова и экипаж Додонова. Улица Зеленая, улица Ивана Франко, там уже выход к памятнику Мицкевичу, площадь Мецкевича... Мой танк был подбит на перекрестке улицы Зеленой и Ивана Франко, на улице Маяковского. Я был ранен. Танк еще был боеспособен, мог двигаться, но я был ранен. Причём, как произошло: я выскочил из танка и начал показывать дорогу, и на перекрестке и сам был ранен, и машину мою подбили. Я был с автоматом, дошел до площади Мицкевича и там потерял сознание. Там меня и подобрали. Это было 27 числа. Додонов пошел дальше и вышел к львовскому радиоузлу, а потом участвовал в освобождении железнодорожного вокзала. Ни одного здания во Львове не было разрушено!

- Куда Вы были ранены?

- В бедро. Причём разрывная пуля в пистолет попала, так что меня пистолет спас. За эту операцию я, Потапов, механик-водитель Федор Сурков и командир бригады были представлены к званиям Героев Советского Союза. И все вчетвером мы были из нашей Челябинской танковой бригады. Многие ребята были награждены орденами и медалями: Коля Лопатин, Гриша Кононенко, Миша Константинов, наши командиры были все награждены.

После ранения я лежал в госпитале в городе Пирятин Полтавской области. Указ о присвоении мне звания Героя был в сентябре месяце, а лежал я до конца октября. После выписки меня перевели в Харьков, в 61-й отдельный полк резервного офицерского состава. Когда я приехал, направление мне туда было как выздоравливающему. Мне говорят: "Ты не спрашивай, где этот 61-й ОПРОС, а спроси, где Дом женихов. Сразу скажут и покажут, где он расположен!" Когда приехал, я спрашиваю: "Где находится Дом женихов?" - "О, это знакомое место! Садись на трамвай и доедешь туда". Приехал я туда, представился, доложил, меня зарегистрировали. Дня через три приглашают: "Вас приказано отправить в Москву". - "Почему в Москву? Надо на фронт ехать!" - "Предписание в Москву".

Приехал я в Москву, в Главное управление танковых войск, в отдел управления кадров. Все ясно... "Денька три можете быть свободным, потом мы Вас найдем", - говорят. Я говорю: "У меня такой вопрос: в 20 километрах от Москвы живут мои родители, могу я туда съездить?" - "Конечно!" Мне и в Москве было бы интересно побыть, но во время войны родители переехали из города Электросталь в те места, где они родились. Отец работал мастером по ремонту танков на заводе в Электростали и схватил там туберкулез. Ему сказали: "Выезжай в село, где есть лес". Вот они и переехали туда. Я очень мало в той деревне жил, знал только почтовый адрес. Остальное время я жил в Воскресенске, в Электростали: отец всегда мотался в командировках. Но вот добрался я до этого села, разыскал контору "Заготскота": "Мне нужно Кулешова Павла Петровича и Евдокию Семеновну". - "Они уехали. Переехали, работают в ОСОАВИАХИМе". Пешком я пришел туда, куда мне указали, нашел их... Уже начало ноября, я иду, а они копнуют сено. Гляжу: вроде мать стоит, укладывает. Когда я поближе подошел, то увидел, что это действительно моя мать, а вот это отец. Я подошел на близкое расстояние, и говорю тихо: "Мама..". Она как увидела меня - так и упала на копну...

Так я приехал к своим родителям. Это было мое счастье, что во время войны я мог побывать у своих родителей. Повидаться с родителями - знаете, что это такое для солдата? Теплая встреча была... С 7-8 ноября денька три я пожил у них, потом сел на поезд до Москвы. И только уехал - им пришла телеграмма: "Вашему сыну присвоено звание Героя Советского Союза". Они уже знали, а я еще нет!

Когда я приезжаю в управление кадров, мне дают предписание на 1-й Белорусский фронт, а наша часть была на 1-м Украинском. Я говорю: "Мне нужно на 1-й Украинский, моя часть там, Уральский добровольческий танковый корпус!" Говорят: "Мы знаем лучше вас, где нужны офицерские кадры. Поедете на 1-й Белорусский фронт". И - предписание в руки, на поезд до Минска. Приехал я в Минск, там пересадка, и товарняками, машинами я добирался до 1-го Белорусского фронта. Как-то по пути, в Минске, захожу я в комнату отдыха, там лежит подшивка газет. Беру газету, а в ней большой список, указ Верховного совета от 27 сентября 1944 г. о присвоении званий Героев Советского Союза. Смотрю: Сурков Федор Павлович, мой бывший механик-водитель, Потапов, Фомичев, Кулешов. Все четверо из моей бригады в этом списке. Вот только тогда я об этом узнал! Я вырвал газету из подшивки, взял с собой. Приехал в расположение штаба фронта, разыскал штаб 1-го Белорусского фронта, представил предписание: "Прошу откомандировать меня на 1-й Украинский фронт. Я доберусь, Вы только отметку сделайте, что откомандирован!" - "Нет, нам нужны кадры. Идите пока в резерв. Побудете там деньков пять, потом мы подберем вам должность и направим". Иду, смотрю, "студера" стоят с маркировкой нашей 4-й армии. Я к ребятам: "Что такое?" - "Так и так, груз пришел, обмундирование, оружие, боеприпасы". Спрашиваю: "С вами можно уехать?", - "Смотри, как хочешь. У нас в кабине места есть". Думаю: если колонна пойдет, то ее проверять не будут...

- После госпиталя хотелось идти на фронт?

- Все равно старался идти. Хотя можно было остаться.

- А почему старались?

- Хотелось всех добить! Побыть до конца, до Победы. Но в семье не без уродов. Вот в Доме женихов много ребят осталось. Поженились там, кто в тыловые подразделения ушел, кто инвалидность себе устроил. Но в основном народ шел до конца.

Когда я добрался до расположения 4-й Танковой армии, то пошел искать свой корпус. Нашел узел связи: там была Маша Пашинцева, телефонистка. Как увидела: "Ой, Павлик, ты откуда?! Мы знаем, тебе присвоили звание Героя!" Звонит в батальон: "Так и так, Кулешов приехал, сейчас на узле связи корпуса находится". Фомичев, командир бригады, когда поступил указ, уехал домой, в отпуск, так что его не было. Полковник Алаев, зам. командира бригады говорит телефонистке: "Маша, кто там у тебя?" - "Кулешов приехал. Сейчас тут, на узле связи". - "Давай его ко мне быстро!" Я говорю: "Не надо в штаб, я в батальон хочу, к ребятам пойду". Но все-таки меня привели к нему, мы посидели, поговорили. И тут прибежали мои ребята. Я к ним вышел: в батальоне шум, всех на ноги поставили! Я пришел в расположение батальона, представил свои бумаги, предписание. А личное дело идет по адресу не сюда, а на 1-й Белорусский. Переночевал, утром построение батальона, все чин чином. Я начистился... На построении объявляют: "Вернулся наш фронтовой товарищ, который прошел с Орловско-Курской дуги уже сюда, на территорию Польши". Так я приехал в свою часть, где стал командиром танковой роты. Все нормально, хорошо...

Потом мне вручают Звезду и орден Ленина. Жуков ушел на 1-й Белорусский фронт, а с 1-го Белорусского пришел Конев: "звёздочку" он мне прикреплял уже в должности командующего 1-м Украинским фронтом. Ребята где-то колбасы достали, говорят: "Снимай "звездочку"!" Опустили в соляную кислоту, вытерли, а потом каждому в кружку. Эта "звездочка" всех обошла, а потом ко мне возвратилась. "О, теперь мы эту "звездочку" обмываем, потому что она побывала в каждой кружке". Так мою "звездочку" обмывали.

Это была осень 1944 года, Сандомирский плацдарм. Здесь уже операции по своему замыслу были очень сложные, но они в то же время были легче, потому что мы шли уже по чужой территории. Здесь мы уже почувствовали себя свободнее. Когда по своей территории шли, то как-то боялись лишний снаряд по своим домам выпустить. А потом был приказ Сталина - не ввязываться танковым войскам в бои, а идти в прорыв, как немцы шли к нам. Прорывают, идут лавиной, врываются, а окруженные остаются в тылах, там их уже дочищают. И вот так мы дошли, освободили Польшу, город Петракув. Бригада получила название "Петракувская". И пошли дальше... На территории Польши был случай, который мне запомнился. Остановились, я захожу в дом покушать. Полячка кричит: "Вшистко Герман всё забрал, ничего нет. Всё забрал!" Я говорю механику-водителю: "Разверни машину, пушкой этой…" Она как увидела пушку: "Ой, пан, все есть! И сало, и яйки, и самогон!.".

- Запоминающихся боев здесь не было?

- Здесь я был уже командиром роты и находился все время чуть сзади, чтобы управлять взводами, видеть бой. Особо вперед я не лез. Бывало все равно, конечно, сталкивались. Подошли к Берлину; обходя его, взяли Потсдам, а 2 мая пал Берлин. В боях за Берлин мы непосредственно не участвовали, были в Потсдаме.

- Когда под Берлином были, навешивали дополнительную броню или сетки против фаустпатронов?

- Нет, сеток не было... После падения Берлина мы получили приказ, чтобы в пятидневный срок достичь Праги. Прага восстала, ждет помощи от Советской Армии, от советского народа! И мы пошли в сторону Праги. Что интересно, мы с танками преодолели горы. Мы знали, что Суворов преодолел Альпы со своими солдатами в пешем строю. А мы с танками, с машинами преодолевали! Были случаи, когда танки падали в обрыв, экипажи погибали. Были случаи, что срывались и колесные машины, часть людей погибала. Но мы шли туда, у нас был приказ оказать помощь. И в 4 часа 30 минут мы вступили уже в Прагу. Именно там погиб мой друг Иван Гончаренко, с которым мы вместе учились в училище. Он обеспечивал переправу техники через Манасов мост, идущий через реку Влтава, и его танк сжег фаустпатронщик. Иван Гончаренко погиб, но все-таки он успел пропустить основную технику. Мы вошли в старую Прагу, а с другой стороны полезли власовцы и дивизия СС. Их нужно было добивать...

Где-то в 11 часов мы услышали по радиостанции: "Победа! Закончилась война!" Когда мы услышали, что Победа, началась стрельба из всех видов оружия. Всё кругом гудело, такая была стрельба. Снаряды, мины летят! Но потом как будто какой-то импульс был послан - стрельба резко закончилась. Мы начали кататься по земле, целоваться, шапки, пилотки вверх кидать. Мы, с одной стороны, радовались, что мы остались живы, что закончилась война. Но, с другой стороны, мы плакали о тех, кто не вернулся, о том, что их папы и мамы не увидят своих дочерей и сыновей. Во-вторых, мы плакали за тех малышей, детей, у которых погибли папы и мамы, которые не увидят ласки своих родителей, которые остались сиротами... Недаром в песне поется: "Это радость со слезами на глазах". Так закончилась война. Нашему командиру бригады за последние три операции было присвоено звание Дважды Героя Советского Союза, а я был награжден орденом Красного Знамени.

- На фронте Вы работали вместе с экипажем? Допустим, орудие почистить?

- Да. Офицерам уже давали дополнительный паек, там было масло сливочное, сало, папиросы, но я не курил. Так я сам никогда не ходил, ходил кто-то из членов экипажа. Я говорил: "Идите, получайте". Приносит, мы все садимся и делим паек на всех. Были такие, кто украдкой ел, прятался, а я свой отдавал. Когда идёшь в атаку, у каждого был мешок НЗ, там сухой паек: хорошие сухари, сало, тушенка. Его мы в танк не клали, а привязывали так, чтобы его можно было в любое время оторвать, бросить. Конечно, и теряли его. Башню повернешь - он оторвался. Но что такое вчетвером закопать танк в окопе? Поэтому идешь на такие вещи - используешь этот паек НЗ. Впереди обычно пехота, которая отрывает себе окопы, ячейки. Видишь: начинают дремать, значит, уже выкопали. Подходишь к командиру отделения: "Так и так, хлопцы, надо помочь. Вот вам сухари, сало, сахар. Оставляйте наблюдателей, остальные работают". Некоторые боялись вскрыть: мол, приказ. Но потом почти все стали так делать. Опять взаимопонимание между людьми! Танкистам еды хватало, у танкистов норма была хорошая. А у пехоты-то ничего не было! Я не курил, всегда свою махорку раздавал - зато экипаж был доволен. Я вместе с ними пушку чистил, вместе с ними таскал снаряды, горючее. Я никогда экипаж не оставлял, выполнял всю работу вместе с экипажем. Танк закапывали, чистили, мыли, ремонтировали сами. У меня Федя Сурков, потом Герой Советского Союза - он был испытателем на Челябинском заводе. Говорит: "Командир, давай регулировку топливного насоса сделаем". Я говорю: "А что такое?" - "Мы же на 50-60 лошадиных сил увеличим мощность двигателя!" Я говорю: "Федя, нельзя же, там пломбы стоят!" То есть пломбы на обороты двигателя. Но две атаки - и танка нет, и двигателя этого тоже нет. Он меня научил и я потом сам так делал, и многие тоже делали. В училище учили: "Как заправлять танк? Надо шелковый фильтр, надо через сетку заправлять танк". А здесь прямо из лейки - ух туда!

- Насосов не было?

- Какие насосы?! Машины-то не подойдут туда. Бочки скидывали, и всё. Всё приходилось самим делать. Потом, когда я послужил и всё узнал, это было намного легче: если кто-то филонит - я уже видел.

- Когда в атаку шли, люк был открыт?

- Верхний обычно открывали.

- Пружинки с защелок снимали?

- Нет.

- Не откроешь же, если что?

- Были разные башни. Были с общим люком, а у нас были отдельные люки: командирский и заряжающего. Это шестигранная башня. Пятигранные - они были не очень удачные. Снаряд попадает, ударяется, и у нас - рикошетом ушел, а в эту круглую, пятигранную башню - получается прямое попадание.

- Вы различали танки сормовские, тагильские?

- Конечно. У нас в основном были челябинские. Во всей бригаде в основном челябинские. Гнали маршевые роты из Челябинска: они идут к нам, а мы смотрим, сколько у нас командиров не хватает. Столько-то не хватает - и мы их оставляем. Экипажей не хватает столько-то, и мы оставляем. Остальные садятся на поезд, едут обратно получать машины. Бывали случаи, ребята всю войну туда-сюда проездили. Пригнали - его никто не берет - и назад. А чего ему? Паёк хороший, кого-нибудь подсадит на платформу - дополнение.

- В экипаже была иерархия? Вы командир, а кто следующий по важности в экипаже?

- Механик-водитель.

- Много от него зависит?

- Очень много от него зависит в бою. Как он слушает тебя, как он выполняет твою команду. Где разворот, короткая остановка. Механик-водитель должен работать, как часы, должен все понимать. Через переговорное устройство - это долго. Я должен сказать радисту, а он уже сообщает экипажу. А так - ногой! Так подтолкнул, сяк подтолкнул. Потом, на Т-34-85, я сам мог переключаться между радио и ТПУ.

- После механика-водителя кто следующий?

- Стреляющий, заряжающий, радист. Но у него уже отняли радиостанцию. Он уже оставался с пулеметом и всё, больше ничего у него не было.

- Лобовой пулемет нужен был?

- Нужен для увеличения огня: как пугающий огонь у него прицельность не такая хорошая. Были на танках также установки - огнемёты.

- Вы на таком воевали?

- Не воевал, но видеть - видел. Но дело было в том, что когда мы воевали на нашей территории, это применять было нельзя, поэтому их сняли. А потом, когда мы почувствовали свою силу, вошли на территорию Польши, там - то же, зачем всё жечь? И эти огнеметы вообще сняли с вооружения. И это правильно! Кто-то додумался до этого, и это было мудрое решение.

- У вас в башне была радиостанция?

- В башне с левой стороны. Тут же и переговорное устройство, и станция. Это облегчало управление боем. Потом я уже вижу, какая цель. Не заряжающий давал команду, а уже я давал команду: бронебойным или зажигательным, или осколочным, фугасным, шрапнельным.

- Было такое, что показывали кулак - это бронебойный?

- Да, мимикой показывали.

- Всегда ли у вас был стрелок-радист в экипаже?

- У многих не хватало. Но у меня такого случая не было, всегда был полный экипаж. Пехота ходит - так наши поймают кого-нибудь, расскажут, как хорошо на танках воевать, - и зачисляют в экипаж.

- В бою между членами экипажа сектора обзора распределялись?

- Радист обычно ничего не видел. Механик-водитель смотрел только на дорогу. А так, кто в основном смотрит - командир машины и заряжающий. У них там смотровые щели на башнях. А потом, когда "восьмидесятипятки" появились, на них еще перископический прицел поставили. Тогда командир машины уже все видел.

- Это хорошая вещь?

- Удачная. Но это просто наблюдательный прибор: он ничего не дает в отношении прицеливания. Если по своему прицелу я могу сделать расчеты по делению, то здесь ничего нет - только обзор. Перед атакой собираешь экипаж и говоришь: "Придерживаемся такого направления, ориентир такой, ориентир такой". Ориентируешь экипаж обязательно: "Моя машина здесь, ваша - там, в таком-то секторе. Вот ваши ориентиры". Каждый свой сектор знает. Так мы и ездили.

- Механик-водитель открывал свой люк во время боя? Некоторые говорят, что на ладонь открывали.

- Я не разрешал. Немцы тоже не дураки. Они тоже видят, что люк приоткрыт - и механика "убирают". Что это тогда такое? Он же в перископ смотрит, у него два перископа стоят, туда к нему налетает грязи, перископы быстро забрызгивает. Но там же есть колпаки: по дороге идешь - можно один колпак закрыть, с другим работать, и второй остается чистым. Потом этот закрыл, второй открыл. Приспосабливались!

- Вы не разрешали открывать?

- Зачем?

- За рычаги садились?

- На маршах и я водил, и механик-водитель. Один раз на мне полушубок топором разрубали, потому что мороз, и дождь пошел. Я сидел на шаровой установке и показывал дорогу. И когда машина остановилась, я не могу пошевелиться. Так топором и разрубали. Но только один раз я танк в бой водил, потому что всё время механики были хорошие. Только один раз пришлось вести машину самому в бою! Я механика права не лишал, тяжелое очень управление. Из-под днища идут тяги на коробку скоростей. Они иногда выскакивают, и тогда её кувалдочкой туда забиваешь. Не слышали такое?

- Нет. Слышал, что коленом.

- Коленом можно рычаг перевести, а иногда не только рычаг, потому что регулировалась тяга, - значит, уже нет совместимости, уже нужны усилия. На скорости перевел - никак ее не воткнешь. Тяга выскочила оттуда - и ее кувалдочкой раз-раз - и вогнал. Стрелок-радист помогал механику, учился, чтобы знать, где включаются скорости, первая, вторая, третья…

- Что ломалось в танке, было что-то характерное?

- Летели топливные насосы, коробки скоростей, фрикционная лента могла полететь, но это опять расхлябанность. Когда фрикционы натягивают, не полностью затянул, шпринты не поставил, - и она уже начинает болтаться. Ходовая часть очень мощная. Сама опорная муфта очень хорошая была. Наши танки Т-34, Т-34-85 - это незаменимые танки были во время Великой Отечественной войны. Качественные были! И маневренность хорошая, и проходимость хорошая.

- Гусеницы рвались часто?

- Это опять от расхлябанности. Идешь, чувствуешь: что-то попало - сразу машина рвет. Тяжело, конечно, менять гусеницу. Когда каток выбьет на пехотной мине, противотанковой мине, она разбивает гусеницу, и каток может выбить. Тогда можно соединить гусеницу, запасные траки у нас висят. Поставили запасные траки, на четырех катках пошел. Заводить ленивец очень тяжело, с бревном для сцепления с корпусом. Натяжение гусеницы тяжело давалось. Натягиваешь всю гусеницу, наводишь танк, наводишь двигатель, один фрикцион включаешь, для того чтобы вторая гусеница не работала. Берешь монтировку, делаешь в траке дырку, а помогаешь коробкой скоростей машины. Когда вывели из корпуса, его нужно опустить вниз. А потом соединяешь гусеницу и тогда начинаешь натягивать. Натягиваешь двигателем, крюки зацепляешь, он натягивается, поднимается. Там есть риски, позволяющие убедиться, что правильно натянуто. Если гусеница правильно натянута, тогда берешь бревнышко… Кроме того, я сам менял коробку скоростей. Менял тросы с экипажем. Движок делали один раз. Движок - тяжело, потому что специалистов нет, а нужны были специалисты. Но поднимали и опускали его мы сами. Делали так: в башню бревно, таль на это бревно, а потом уже опускаешь. Так же коробку скоростей: оттуда её тоже не вынешь, даже стартер на руках не вытянешь, тяжело. И четыре батареи, то есть аккумулятора.

- Сжатым воздухом часто приходилось пользоваться?

- В очень редких случаях. Это как НЗ: необходимо лишь тогда, когда машина заглохнет в бою, в атаке. Или стартер полетел, или аккумуляторы сели. Вот в этих и только в этих случаях использовали непосредственно сжатый воздух.

- Бывало такое, что выводили из строя танки, не желая идти в бой? Были случаи трусости?

- Были.

- Что именно выводили из строя?

- Мелочевку. Выводили прицел из строя - и всё, уже ничего не видишь. Иногда ломали боёк, двигатели, песок насыпали в баки. Это уже грубое нарушение. Такие случаи были редки, но были.

- У вас в этом плане наказания были?

- У нас один раз прибыло новое пополнение, не наше, не челябинское. Двое надрезали себе подколенные сухожилия, вывели себя из строя. Их судил трибунал - расстреляли. Самострелы были в руку через буханку хлеба, чтобы не было ожога. Были такие случаи. Приходилось много работать с людьми.

- В бою всегда двигались зигзагом?

- Да. Использовали такую тактику движения. Машина быстроходная, прицелился - и раз сюда, пока он переводит.

- Какую примерно скорость держали?

- 25-30, иногда и 12-15.

- Пехота с вами всегда была?

- Да, всегда с нами. У нас в корпусе была мотострелковая бригада (потом она стала 29-й Гвардейской бригадой), её батальоны были прикреплены к трём нашим танковым бригадам, распределены по ним. На каждый танк это уже по 5-8 человек. Но они всегда были с нами как танковый десант. Дело в том, что когда мы идем в атаку, нам было необходимо человек 8-10. Был у меня один случай, когда меня пугал один полковник. У меня машина была неисправная, но мы отремонтировали её и пошли догонять своих. Наткнулись на пехотный полк: ему надо двигаться, а немцы перегородили дорогу. Командир пехотного полка подскочил ко мне: "Нужно пройти туда!" А там уже, я вижу, танки горят. Спрашиваю: "Это вы послали?" - "Да, я послал". Я говорю: "Поймите правильно, ни один танк там ничего не сделает. Туда нужно дать огонька". Он на меня как закричит: "Я тебя сейчас расстреляю! Невыполнение приказа! Я полковник!" Недолго думая, я вскакиваю в машину, люки закрыл. "Теперь", - говорю, - "попробуй. Сейчас полк разнесу!" Захлопнул люк, уехал. Пришли две "Катюши", залп врезали - и полк пошел свободно. Вот такой дурак, пристрелил бы меня за невыполнение приказа. Хорошо я сообразил, вскочил в танк. Ведь кто был прав, кто виноват, разбираться потом было бы очень трудно.

- Вши были?

- У нас, танкистов, не было: мы же с солярочкой! Свое обмундирование раз-два - в солярку опустил. Ещё было такое мыло "К". Холодной водой прополоскал - всё, чистота. Так что у нас, танкистов, честно, - не было, а вот у пехоты было. И после войны я много вшей видел у людей, даже на бровях.

- Ночевали в танках или под танком?

- В зимних условиях отрывали окопы, укрывали машину. Потом отрывали узкую дорожку, обрезали металлическую коробку или бочку, с решетками или дырками. Они горят, углей наложишь... Дыма, конечно, туда не пускали, только углями - наготавливали древесный уголь.

- Ночные атаки часто использовали?

- Были такие случаи, когда с включенными фарами шли. Где-то нужно было сделать переполох - зажигали все фары и шли со стрельбой, делали переполох: немцы все бросали и уходили.

- Стрельба с короткой остановки или сходу тоже стреляли?

- Стрельба была и с остановки, и с короткой остановки, и сходу. Но сходу шанс на попадание - 0,0, так что в основном с короткой остановки.

- Деньги за подбитые танки платили?

- Платили, да кто их получал? Всё в Фонд Обороны! Я открыл матери счет и 1000 рублей каждый месяц ей посылали - у нее была доверенность, по ней она получала.

- В бригаде женщины были?

- Одна механик-водитель была в другом батальоне. Причём такая, что куда там парню! Потом женщин много было: инструктора, связистки, радисты, на кухне, автоматчики, санитарки. Этим нужно было раненых вытаскивать. У них интересная психика: налет - и она ложится на раненого, закрывает его, чтобы спасти.

- Романы были?

- Были, конечно, мы много случаев знали. Был Иван Бубков, женился, командир бригады тоже женился, Акиншин тоже женился. Многие женились! Мы-то пацанье были, женились те, которые постарше.

- Воспитанник бригады Анатолий Якушин за что получил орден Красной Звезды?

- За спасение командира бригады. Уложил немца...

- Как относились к немцам?

- По-человечески. Когда после Победы стояли в Германии, я жил на квартире у немца. Сначала нам не разрешали жить на квартирах, а потом разрешили. Двухкомнатная квартира, прекрасная мебель. Спрашиваю: "Откуда такая мебель?" Немец рассказал: "Было такое положение: если вступлю в нацистскую партию, буду иметь работу, питание". Он вступил - и жили они хорошо. Зато сын у него погиб на нашем фронте.

- А во время войны как относились?

- Мы с пленными не разговаривали. Их сразу отправляли, нам негде было их с собой возить.

- Когда вошли в Германию, с мирным населением встречались?

- Встречался. Пожилые люди ругали Гитлера. А молодежь - как обычно...

- Что брали из трофеев?

- Ничего. А куда класть? В Германии я взял перламутровый аккордеон. На одном складе взял тюк хрома разных цветов, привязал на башню, а как пошел в атаку - всё улетело.

- Трофеи не брали?

- Нет. Я же говорю: ну куда брать?! Аккордеон вот взял: сам я играть не умею, но очень уж он красивый был. Привязал… Но мы показывали свою дисциплину, нам рабочие Южного Урала дали наказ: никакого мародерства. И ничего такого не было, потому что за нашей армией, корпусом следили, приезжал на фронт первый секретарь обкома.

- Со СМЕРШем были контакты?

- Уже в Германии; я был уже Герой Советской Союза. Деревню взяли, там большой пруд, утки плавают. Я штук 7 убил, идём. смершевец увидел: "Что за мародерство?" Я говорю: "Здесь же никого нет, какое мародерство?! А эти просто плавали!" Он говорит: "Пойдемте в СМЕРШ", - а я отвечаю: "В СМЕРШ не пойду. Если хочешь разбираться, пойдем к нам в бригаду, там разберемся". Все-таки я его утащил к себе в бригаду, а там политработником был подполковник Денисов. Он говорит: "Мы ему показной суд устроим, только идите, не шумите здесь, никаких криков". Тот только ушел, Денисов - мне: "Быстрей ощипывай, готовь. Супчику хочется". Хороший мужик!

- Политработник хороший у вас был?

- Простой, душевный. Он был заместителем командира полка, потом заместителем батальона по политчасти. Погорел на пьяном деле...

24 июня 1945 года состоялся Парад Победы, и я был его участником, был на этом параде, шел в пешем строю. Мы заранее готовились в Дрездене, причём очень много готовились. Приехали в Москву на Белорусский вокзал, остановились в Лефортово. Там было училище Верховного Совета РСФСР, и там мы готовились к Параду Победы. Готовились хорошо, старались. Попасть на Парад Победы с фронта - это же была такая радость, что описать нельзя. Большие тренировки были, в том числе и на Красную площадь мы ходили тренироваться. Приезжал на трибуну Сталин, Конев: идут летчики, танкисты, артиллеристы, коробка 20 на 20 человек. Было много офицеров-танкистов. А попробуй после фронта выдержи строй! Летчики пройдут: "Хорошо, отдыхать". А те на сапоги прибили металлические пластинки, 2-3 шурупа не довернули, и как только пройдут - что это у них такое? 24 июня в 5 часов нас подняли. Шел сильный дождь, обмундирование несколько раз меняли. У танкистов темно-синие комбинезоны, шлема, перчатки, краги такие. На параде видно, что идут танкисты! Самое главное, что я был на приеме в Кремле и Сталина видел. Пить, есть можно было, сколько хочешь. Если кто "перебрал" - его отводили. Смотришь: минут через 20 возвращается почти трезвый…