Я родился в селе Вершина, Пензенской области. Там есть место, где вода течет по одну сторону в Волгу, а по другую - в Дон. Вот село и назвали Вершиной. Родители мои- крестьяне, потом колхозники. В 39-м году, отучившись семь лет, закончил неполную среднюю школу, ШКМ (школа колхозной молодежи). Потом встал выбор: или пойти учиться в педучилище, в Чембар, или идти в среднюю школу. Продолжить учёбу в средней школе не позволили материальные трудности, а учителем становиться мне не хотелось. Собрались мы, четверо ребят, и решили ехать учиться в фабрично-заводское училище, в Тулу при Оружейном заводе. Нам предстояло там учиться два года. Поступил я туда один. 1939 год наступил и началась Финская война. В том году была очень суровая зима. В Туле морозы доходили до -46 градусов. Школа обеспечивала нас койками у населения,а про общежитие тогда даже не мечтали.
В 1940 году в кинотеатрах показывали киножурналы. Минут по 15-20 о внутренней и международной обстановке, демонстрациях в Таллине, Каунасе в поддержку присоединения к Советскому Союзу. Осенью вышло постановление правительства о создании трудовых резервов. ФЗУ стали называться ремесленными училищами. Нас досрочно выпустили в декабре 1940-го года и мы попали на завод. Я работал токарем 5-го разряда. Как помню, декабрь 1940 год. Работа организована в три смены. Если выполняется норма за 8 часов, то я зарабатываю 14 рублей 70 копеек. Если, например, полторы нормы выполнил, то получаю к той сумме еще 7 рублей 35 копеек. Вот так я и начал зарабатывать по 700 рублей. В первый месяц вышло 312, потом - 400 и так далее. Ко мне подходит токарь, старше меня, лет под 40 и говорит: "Коля, ты знаешь, это ты сейчас такой молодой и быстро все делаешь. Мы тоже такими были. Через несколько лет у тебя прыти поубавится. Учти, если ты так будешь делать постоянно - нам всем норму повысят. Так что давай - полторы нормы, не больше". Ладно. Полторы нормы и выполнял.
В 1941-м году мне исполнилось 17 лет. 22 июня было воскресенье, я как раз вышел с третьей смены. Пошел по городу погулять. В 12 часов по радио (на улице на столбах весели большие репродукторы) выступил Молотов, председатель Совета Министров. Объявил о том, что началась война. Гитлеровцы вероломно напали, нарушив договор, без всякого предупреждения. Сказать, что наши не знали о готовившейся войне нельзя. Все чувствовали, даже я. Знали, что война все равно будет. Но никто не ожидал, что так скоро, да и не хотелось в это верить. Более менее благополучная жизнь только установилась.
Я немножко забегу вперед и скажу, что когда попал на фронт, я слышал разговоры пехотинцев. Они говорили, что только началась хорошая жизнь, с колхозами все уладилось, а тут тебе на! Вот так. Да…
На заводе сразу перешли на двухсменную работу - по 12 часов. Со следующей недели - с 8 утра до 8 вечера и с 8 вечера и до 8-ми утра. Через неделю, когда утром освободился, кушать захотелось. Куда пойти? Везде карточки, но и не всегда по карточке еду получишь. Пиво же отпускали без карточек. Была пивная на ул. Советской - берешь кружку пива и тебе дают к ней бутерброд, или с окороком или с красной рыбой. Я взял две кружки пива, чтобы взять бутерброды. Пиво, показалось, какой-то полынью отдаёт. Первый раз попробовал, ну не выливать же. Бутерброды все съел, но захмелел тогда.
Конечно, мы болезненно воспринимали отступление. Ведь тогда пели песни: "Мы чужой земли не хотим, но и своей ни пяди не отдадим". А тут отступают!. Не знаю, как взрослые, но у нас, у молодежи, было ощущение, что все же мы дадим им сдачи, враг нас никогда не победит. Но как бы там ни было, к сентябрю немец Орел взял, а это от Тулы 70-80 км. Все ближе и ближе подходит.
Первый раз я попал под бомбежку в октябре. Шел возле вокзала, после 8 часов вечера. Только перешел через мост и отошел метров 150-200, смотрю - самолет идет низко, по направлению к железной дороге. Были хорошо видны кресты на крыльях - ночь была еще не темная. Шел он по направлению к железной дороге, а там река и мост. Я сразу подумал, что будут бомбить мост и сразу услышал взрыв. Это была моя первая встреча с немецкими самолетами. Потом, правда, оказалось, что он промахнулся.
Началась эвакуация, в сторону Ряжска. Отъехали километров 100 и налетели на нас бомбардировщики. Состав остановился. Мы все в сторону. Нам по 17 лет - быстрые. Отлежались, а поезд уж трогается. Так я от него и отстал. До ближайшей станции дошел - нет моего эшелона. На попутном добрался до узловой станции - и там его нет. Куда податься? До Ряжска доехал грузовыми составом, а там и домой, к середине октября, добрался. Меня послали на окопы. Западнее Пензы рыли противотанковые рвы, траншеи. Потом мы вернулись. Отец у меня был пожилой, ему в то время было уже за 60 лет. Участвовал в Первой Мировой войне, был в плену в Австро-Венгрии. Он говорит: "У тебя же есть специальность, иди в машинотракторную мастерскую в районном центре, токарем". Меня приняли, но не по 5-му разряду, а по 6-му, а разряд тогда давал прибавку к зарплате. На машинотракторной станции я проработал 7 месяцев. Меня призвали 10 августа 1942 года, и так, как я имел 7-летнее образование, да плюс был рабочим, меня направили в Ульяновск, в танковое училище. Там было два училища - первое и второе. Первое - это гвардейское училище тяжелых танков, а второе было организовано в 41-м году из Минского пехотного училища. В основном изучали танк Т-70, но были учебные Т-60, Т-37, 38.
- А. Д. Вы осваивали целый спектр машин?
- Да, сначала посадили на танкетку Т-27, потом на Т-60, а позже осваивали Т-70. Программа жесткая была: 9 часов занятий, плюс три часа самоподготовки - это 12 часов. После ужина: уход за оружием, личное время для того, чтобы написать письмо. Времени было мало. Учебный процесс фактически шел 9 месяцев. В июле мы сдавали экзамены, позже у нас были полевые занятия, выезжали на несколько дней. Как в настоящем бою, с точки зрения маршрута и условий. Потом нас выпустили. Присвоили звания лейтенантов. Два или три человека получили младших лейтенантов - они не совсем успешно сдали экзамены. Выдали нам форму, звездочки. Как раз в 1943 году ввели новую форму. Мы по-прежнему ходили в столовую строем. Сапоги выдали нам кирзовые- и то хорошо, а пехотинцам выдавали обмотки. В конце августа построили нас и объявили: "В соответствии с Указом президиума Верховного Совета СССР присвоить звание младших лейтенантов". Звездочки долой, а в удостоверение перед словом "лейтенант" поставили "м.л". и точка. И поехали мы на фронт. Я попал в группу, которая отправлялась на Брянский фронт. Сопровождавший нас подполковник отпустил нас по домам, сказав, чтобы через три дня все собрались в Ряжске.
На одной из станций, что между Орлом и Тулой, видел, что остается после боев. Село. Церковь, а на ней танковая башня и, рядом, корпус T-34 весь развороченный. Экипаж испарился. Помню, это оставило неприятный осадок. После прибытия в Брянск нас в разместили отдельный сводный танковый батальон, а уже через неделю, в начале октября, отправили на Второй Прибалтийский фронт. Добрались мы до Великий Лук, до станции Устожка. Днем слякоть, а ночью морозы. Прибыли в 78-ю отдельную Мемельскую танковую бригаду, которой командовал Кочергин. На вооружении стояли Т-70. Была дождливая осень и в землянках стояла вода. Сапоги прохудились. Выдали валенки, а сушить их негде. Я застудил легкие и попал в госпиталь. Да к тому же еще началась чесотка. Лечили, а когда прибыл обратно вышла из стоя машина и нас отправили в Москву.
- А.Д. Сломалась?
- Сломалась или подбили, шут его знает. Заменять нечем.
Прибыли в Москву. Направили нас в Сызрань, на переподготовку на СУ-76, что выпускались на базе Т-70. В ночь с 7-го на 8-е мы на поезде в Куйбышев и мне тогда исполнилось 20 лет. В Москве купил две бутылки водки, а паек на закуску. Стоила бутылка водки 400 рублей. Получали мы так: командир танка - 650 рублей, 400 рублей за звание (мл. лейтенант) и плюс 50 процентов полевых. Короче говоря, по дороге мы это дело отметили. В Сызрани меня признали не годным- с сердцем не все в порядке. Откровенно говоря, я обрадовался, потому что СУ-76 для экипажа не подарок. Отправили меня на переподготовку на Т-34.
В конце июля 1944 года нас отправляют в Горький. За городом располагался запасной танковый полк. Там формировались экипажи, взвода и роты. Там происходило сколачивание экипажей. Мне определили механика-водителя, командира орудия и заряжающего, а радист-пулеметчик был только на командирском танке. Были ребята, которые постарше меня и по званию повыше. Они командовали взводами. Кто-то из них был и командиром роты. Мы отрабатывали упражнения для сплочения экипажа, взаимопонимание - приемы, которые необходимы. Жили в землянках. Жарко, июль. Там песок и сосновый лес, не успели заснуть, как нас начала мошка атаковать. Утром стали обмениваться впечатлениями, а ребята и говорят: "А мы уходим отсюда подальше, в лес" и спим на деревьях. Деревья лиственные. Я попробовал один раз, когда невтерпеж стало. На суку задремал. На стуле сидеть и то сложно, а тут… вот такие были условия. Через какое-то время мы пошли в Сормовский завод. Мы там помогали собирать танки и одновременно знакомились с устройством машины. Получили машины и, после учения с боевой стрельбой, завершив сколачивание экипажа, погрузились и поехали через Москву. Это уже было понятно - дальше дорога только на Запад, а не в Прибалтику, не в Карелию и не на Украину. Хороший был день. Мы прибыли поздно, а ночью еще салют был. Какой-то город на Украине освободили. Потом поехали - Кунцево, Вязьма и дальше. На одной станции подцепили к составу госпиталь, его передовой отряд, который ехал к новому месту дислокации. Мы когда остановились, вышли, смотрим - гуляют женщины, девушки. Познакомился я тогда с девушкой , ей было 17 лет. Мы обменялись адресами. Завязалась у нас переписка. У меня остался ее московский адрес. А потом, после войны, я к ней приехал и мы поженились. Так и живем с тех пор вместе.
Прибыли мы в Польшу, на Пулавский плацдарм, в 36-ю Краснознаменную, ордена Суворова и Кутузова танковую бригаду, 11-го Берлинского Краснознаменного орденов Суворова и Кутузова танкового корпуса. Наш плацдарм располагался против города Раменка. За его освобождение корпусу и было присвоили звание Раменский. Марш совершили, пока шли нас авиация хорошо прикрывала так, на нас никто не посмел напасть.
Побыли мы на нашей стороне, провели учения, боевую стрельбу. Было такое упражнение: заряжающий берет лопату и идет в метрах 10-20, впереди танка. Штык лопаты перемещает влево-вправо, вверх-вниз, а наводчик должен вести механизм прицела так, чтобы кончик лопаты оставался в прицеле. Я тоже тренировался - это очень тяжело. Взаимозаменяемость в экипаже нужна обязательно. Механик-водитель тоже тренировался - мало ли что случиться в боевой обстановке? Он меньше, но тем не менее, тоже освоил все необходимые приемы. Мог, при случае, и из пушки и из пулемета стрелять.
Немцы хотели сбросить нас в Вислу с этого плацдарма. Поэтому мы всегда находились в боевой готовности номер один. Рыли окопы на танкоопасных направлениях. На одном из направлений вырыли ночью окопы. Утром, всех командиров танков и командиров взводов повели по маршруту, по которому мы будем продвигаться. Наши окопы размещались на открытом месте: справа лес, слева ручей проходит, впереди свободное место и лесок, а за ним немцы. Туман был. Пока туда-сюда, туман разреживаться стал и нас засекли. Слышим - мины и кто-куда! Рядом траншея, а там вода, в воду не хочется. Я руками и ногами на край траншеи и опускаюсь. Немцы несколько мин бросили и наступает затишье, а руки-ноги уже стали мертветь, еле поднялся, но не замочился.
Простояли мы там довольно долго. И вот 14 января утром артподготовка. Сигналом был залп "Катюш" и мы пошли. Первый день в боях не участвовали - шли в бой танки непосредственной поддержки пехоты. Что там говорить, не самое лучшее для танкистов - прорыв обороны с противотанковой артиллерией. Но я не увидел по дороге ни одного нашего подбитого танка. На третий день, 16-го, получилось так, что наш экипаж во взводе был первым и мы подошли к Кракову. Остановились. Стоит срубеной сарай, на западной стороне куры, под нижним бревном на солнышке греются. Обед. На марше два раза кушали, если позволяла обстановка. Скоро солнце сядет. Дали нам по 100 грамм - принесли крышку от котелка, в которой был налит спирт. Его давали по 43,5 кубика. Только мы сели - команда: "По машинам!" Котелки-то ладно. А куда спирт девать? Оставили с тем расчетом, что вернемся и выпьем. Мы сели. Идем. Там подъемчик небольшой. Показался домик около него стоит пушка. Я командую: "Осколочным заряжай!" Командир орудия у меня Пугачев, москвич. Такой рыжий, здоровый парень. Я говорю: "Стреляй". Он дрожит. Метров двести - недалеко, и видно как из домика выбегает расчет. Я его отстранил, выстрелил, снаряд разорвался рядом, они убежали, он пришел в себя и вторым снарядом пушку разбили. Дальше едем, смотрим - поле. Что-то подозрительное. Мины. По радио докладываю: "Вроде минное поле". Обхожу слева. Налево повернулся -, сбоку, по дороге идет колонна танков. Даю команду: "Подкалиберным заряжай! Не стреляй. Команду дам". А танки вроде немецкие - с набалдашником (дульный тормоз - А.Д.). Мы наперерез - они на нас ноль внимания, ближе подъезжаем - ИС-2. Они остановились. Мы выши на дорогу и двигаемся дальше по шоссе. От шоссе небольшой уклон, насыпь, механик говорит: "Давайте сойдем с шоссе и пойдем под прикрытием насыпи". Так и сделали. И тут по нам открыли огонь. Попадают или в насыпь, или мимо нас. Остановились. Уже стемнело, у меня отказала радиостанция, к нам пришел посыльный от командира батальона. Командир приказал вернуться, и мы задним ходом отошли. Вернулись. Экипаж остался в машине, автоматчики рядом. Доложил комбату: "По вашему приказанию прибыл". Он командира взвода матом: "Юноша чуть ли не первый бой принимает и то догадался, а ты на рожон полез!" Оказалось, что танк командира взвода подбили, пока он двигался по шоссе. Ранило механика-водителя, машина не загорелась, но была повреждена. Всего подбили две машины. С другой роты, Белов, командир орудия, погиб. Встретила нас зенитная батарея, 88-миллиметровые пушки. Утром пошли дальше и смотрим впереди пушка на прицепе. Фуганули - они застряли, видимо это было то самое орудие, что по нам стреляло. Город Тамашов, это на реке Пилица, западный приток Вислы, там немцы взорвали мост через реку, нам пришлось форсировать по дну, а перед этим колонну немцев раздавили.
- А.Д. Колонна машин?
- И машины и самоходки отступавшие, не "Фердинанды", а типа "артштурм". Форсировать реку пришлось по дну. Короче говоря, все члены экипажа перешли по льду на ту сторону, а там командир бригады, покойный нынче, ГСС, полковник Жариков Иван Алекссеевич, встречал: кружка спирта, закуска.
- А.Д. А как же по дну-то, герметично же машину не закрыть?
- Конечно, сплошной ливень, промокли. Сразу по чарке водки. Согрелись, но мокрые, поехали дальше. Впереди г. Лодзь. Тут у нас стартер замкнуло - купание сказалось, потом заводили с толкача, но, в конце концов, до Одера дошли. Лодзь взяли без потерь, дальше идем, все нормально, мы немцев опережаем, они всегда сзади. Идем, ночь уже, справа высотка и с нее по нам из фауст-патрона...промахнулись.
За Лодзем взяли спиртзавод. Ребята говорят:
- Надо спиртом запастись.
- Куда? В питьевой бачек? - Они из алюминиевого сплава, по 2 литра каждый, закрывается винтовой крышкой:
- Мы же за 2 дня не дойдем до Берлина - мало будет!
- Тогда надо в топливный бачок (два топливных бачка и один запасной масляный), объемом по 90 литров. Хорошо промой этим же спиртом и заливай под завязку. Ну, иди…
- Мы уже залили.
Я вам говорил, что в наступлении мы опережали немца, естественно, на марше скорость максимальная, у механика-водителя люк открыт, я как командир сижу, люк тоже открыт. Ветер, температура градусов 15-10, просифонивает насквозь. Комбат дает команду: "Малый привал!" Открываем бачок, закуска у нас уже есть (до войны такой толстой колбасы я лично в Туле не видел. Хорошая колбаса была, и сало украинское толщиной в ладонь и шоколад у нас был и изюм) наливаем грамм по сто пятьдесят 70% спирта, сразу воду и закусываешь. Потом команда: "По машинам!" и вперед. Мы за сутки по 90 километров наматывали на танке, да тут еще и боевые столкновения были. В общем, за сутки 8-10 раз останавливались. Потом, когда до Одера дошли, и нас переправили на плацдарм, оказалось, что там тоже спиртзавод был. Наши взяли, узнали, что спиртзавод и напились. Немцы пошли в атаку и всех пербили. Наши с потерями отбили, опять напились, оставили, опять взяли. Начальство догадалось, цистерну нашли, вылили на землю, было это в начале февраля, снега большого не было. Мирные жители ушли, а коров оставили и вот эти коровы напились пьяными. Нам это рассказали. 23-го февраля, это праздник, а Жуков отдает приказ: "Войскам, которые находятся на плацдарме, 100 грамм не выдавать". Почему? Своего хватало!
Дошли до Одера и нас направили вдоль него на север. Потом переправляли на ту сторону, на пароме. Слева дамба. Поставили машину и затяфкали наши зенитки 37-миллиметровые. Смотрим - Фокке-Вульф-190 разворачивается и на нас пикирует. Ну куда деваться? Весь экипаж спрятался за танк, чтобы в тени быть, видим- летит бомба. Представляете наше ощущение? Упала она дамбу с другой стороны и взорвалась. Повезло.
Там у нас еще были бои по расширению плацдарма, 2 марта, тогда два плацдарма соединились и окружили вместе Кюстрин. Мы действовали с 8-й ударной армией Чуйкова. Нас поставили на внешнюю линию окружения, мы зарылись. Представь, чтобы танк зарыть надо примерно 28 кубометров земли вынуть!
- А.Д. С вами были автоматчики?
- Да. Зарыли танк, сижу я и наблюдаю. Погода пасмурная, но дождя нет, у меня бинокль немецкий, я вперед смотрю. Механик-водитель принес обед. Я сидел на крыше, опершись на люк заряжающего. Спрыгнул с башни на трансмиссию, потом на землю, и, вдруг, пролетает над головой болванка. Покушали. Обратно полез и тут мне стало страшно. На люке, вокруг отверстия сделан валик, из металла диаметром 100 мм, так, вот, на этом валике осталась вмятина от пролетевшей болванки. Задержись я на 10 - 15 секунд - ничего бы от меня не осталось. Это не бой. В бою - там азарт. Ждем сигнал к атаке. Когда ждешь, всякие мысли лезут : "Что будет? Живой останешься, или калекой? Повезет или не повезет?" Лучше быть убитым, чем стать калекой. Конечно, матери пусть калека, но живой. А когда первый выстрел сделали, приходишь в себя.
Так вот объявили, что будет пехота меняться. А у меня перед этим, как раз 2-го марта, когда расширяли плацдарм, ранило командира орудия Михала Михайловича Азизова. Ввзяли мы небольшой населенный пункт и видим - встает в нашей шинели с карабином пехотинец и стреляет в нас. Оказалось власовец. Попал в автомат, ну, его потом ухлопали. Наводчика в тыл отправили. Он сам дошел, все нормально. Дали другого. Парня из Сталинградской области.
В начале марта немцы попытались прорваться из Кюстрина. Я уже говорил, что командованиер планировало менять пехоту. Видим - идет колонна со стороны внутреннего кольца. Кричим: "Стой! Кто идет?!" А оттуда по нам… На трансмиссии лежал ящик с итальянскими гранатами - такие кругленькие, как яйцо. Я гранату бросил метров на 50. И началось. Вытащили курсовой пулемет - они же на нас с тыла зашли. Башню развернули. Со мной автоматчик. Пулемет на бруствер поставили, огонь ведем. Попали или нет - не разберешь. И тут взрыв! У меня пулемет ДТ подбросило и ударило диском по лицу, на какое-то мгновение отключился. Оказалось, кто-то фуганул из фауст-патрона, и он, не долетев до меня, стукнулся об землю. Основной взрыв в землю ушел, а пулемет мне нос сломал. Отбили атаку. Израсходовали 8 снарядов и 16 дисков пулеметных. Положили человек 800. И когда рассвело, они флаг белый выбросили.
Числа 10-го или 9-го нас разместили в небольшой рощице. На плацдарме войск была масса. Мы опять зарылись. День был хороший, солнечный. Это уже ближе к 16-му апреля. Остались мы по одному человеку в машине, а остальные в баню пошли. Я стою на боеукладке, крышка люка заряжающего открыта, моя голова выше крыши башни. Стрельба идет, слышу - что-то урчит, фырчит, я за ручку крышки люка беру и машинально закрываю. В это время взрыв! У меня из глаз искры, дышать нечем! Больше ничего не взрывается. Очухался. Танк стоит, а метрах в двух от него воронка. Глубина - метр и метра два-три в диаметре, не меньше. Хорошо, что это был одиночный выстрел. Чуть-чуть бы и все… Смотрю, на стволе пушки вмятина приличная. Чехол, как пошли в наступления с 14 января не надевали, а заклеивали бумагой, чтобы в ствол пыль не попадала. Открываю - внутри выступ, стрелять нельзя. Доложил по команде, с 15 на 16-го ночью нас на сборный пункт аварийных машин, менять ствол пушки. Посмотрели. Говорят: "Вы ложитесь". Мы легли спать на брезент и брезентом накрылись - тепло уже было. Разбудили. Гул стоит, самолеты идут туда и обратно, "Катюши" играют, артиллерия бьет! Мы спали и ничего не слышали. Техники говорят: "Принимайте". Приняли. Догнали своих.
22-го апреля мы вышли к восточному пригороду Берлина, Марцану. Там и ночевали. Пришли туда к вчеру. Пригород выглядел так, как наши садовые участки. Небольшие домики, щитовые, в доме диванчик. Вишня или черешня под окном. Не разрушили, ничего. Когда бои шли, конечно, и дома и сады эти подавили, но тут никуда не денешься. Пошли дальше. Вышли на улицу, которая персекалась с Франкфурт аллеей. Улица шла от центра и по направлению к Франкфурту-на-Одере. Пересекли ее, вышли на Шлиссенгарт Восточный. А раньше прошли Селезский вокзал. Остановились перед перерестком - на углу, справа, виднеется ствол. Наши автоматчики сказали, что там зарыта самоходка. Фуганули по ней из фауст-патрона, а там никого - сбежали все. Мои товарищи был впереди, я шел несколько сзади. Артиллеристы 122-миллиметровых гаубиц попросили пойти на улицу им помочь. Оказалось, когда они вышли по ним с верхних этажей открыли огонь и расчеты побили. В результате они отступили, оставив орудия. Я по верхним этажам из пулемета и пушки работал, а автоматчики, которые со мной были, заняли эти дома. Орудия вернули.
Наш батальон через сутки боев вывели в резерв бригады для штурма Рейхстага. Мы целые сутки не участвовали в боях. В резерве - это что значит? Мы на одной улице стоим, а на параллельной бой идет. Вот это резерв. В штурме мы так и не участвовали, говорили, что нам не подготовили переправу через Шпрее. Пока в резерве стояли, автоматчики и экипаж нашли бутылки. Думали ситро, а оказалось это шампанское. Жарко было: напились и нас немножко повело. Весело было. Надо отдыхать. Легли под машину. И тут началось - бомбили тяжелые бомбардировщики соседнюю улицу - небольшое землетрясение. Танк аж подпрыгивал!
Мы выходили на Александр-плац, ближе к центру. По-моему, это 29 или чуть ли не 30 апреля. Утро. Мы стоим посередине улицы - у стены нельзя, а то может обвалиться или сверху что-нибудь кинут. Впереди ИС-2 нашего корпуса, сзади метрах в 50-ти, по ближе к стене, стоит Су-76. Стоит и стоит. Взрыв! Я стоял сзади своего танка - под машину забрался моментально. Видимо, в самоходку попала мина. Экипаж остался жив, потому что был в подвале. Они-то знают, что в их самоходке оставаться нельзя, если не идешь в бой. А мы наоборот - под машину прятались.
Подошли к Александр-плац. С вокзала по насыпи идет колея, да и сам вокзал находится на уровне второго этажа. Под насыпью были какие-то складские помещения, рядом тюрьма. Получил задачу: занять позицию перед этой железнодорожной насыпью между двумя домами. С этой улицы, где самоходка взорвалась, чуть продвинулись и завернули за угол. Встали - наш танк и еще один из третьего батальона, но командира я лично не знал. Стоим - где что-то зашевелилось, мы туда снаряд или с пулемета. После одного из выстрелов, командир орудия упал на колени. Я подумал, что его убило, а оказалось, что наши ремонтники, болты которыми держится специальная накладка на казеннике не завернули, а забили. Стреляли мы много. За сутки несколько боеукладок опустошали. Стреляли ,практически, по одиночным солдатам. Накладка отлетела и ударила по прицелу, в который смотрел наводчик. Вот он и сознание от удара потерял. Стрелять больше нельзя. Я доложил по радио и получил приказ на отход. Я отошел и за угол - к остову самоходки. Механика-водителя на машине отправил на СПАМ (Сборный пункт аварийных машин), а сам решил вернуться ко второму танку. Прихожу - смотрю: машина оттянулась назад, командир танка прыгает с башни и у него нога подломилась. Ранение в ногу, кость перебило. Оказалось, что механик-водитель увидел, как появился ствол и повел машину назад, вместо того, чтобы туда сразу снаряд, как мой экипаж делал. Выстрелил и сразу заряжаем новый. Командир, видимо, приказал вернуться назад, они высовываются, а им под башню и фуганули. Наводчика убило, он ниже его, а командира в ногу ранило. Если у тебя инициатива, ты первый вышел на эту позицию, не упускай ни в коем случае.
- А.Д. В Берлине большие были потери среди танков?
Потери? Я танк потерял, правда, не безвозвратно, но машина не могла участвовать в дальнейших боях. Правда, мне командир батальона дал выпить, сказал отдохни. А на следующий день: "Вот тебе экипаж, машина осталась без командира, давай, вперед". Первое мая я не помню, а второго числа мы двигаясь, пересекли Франкфурт аллею. Капитуляция! Нам приказали прекратить огонь. Неплохо! Шансов остаться в живых больше. Принимаем капитуляцию. Один автоматчик сидит, пытается разобраться с пистолетом. Ничего в нем не понимает. Раз, выстрел и механик-водитель получил тяжелое ранение. В основном, пехота приемом пленных занималась. Мы остановились в метрах 100-150, наблюдали и все. Выходит один немец и начинает стрелять из автомата и ему свои же соотечественники сразу по голове стукнули.
- А.Д. На западе распространена идея, что в Берлине было поголовное насилие и убийство.
- Что вы! Когда из окна стреляют, то мы туда из пулемета или автомата отвечали, в зависимости от того, на каком этаже окно. Заходили проверять. В подвале сидят гражданские лица. Мы смотрим нет ли среди них военных. Мирных жителей не трогали. Когда видели женщин с детьми - тем более. Помню, когда мы перешли старую границу с Польшей, за Познанью в городе Бенчен. Утром туда нагрянули, остановились у дома. Я как раз я заходил с автоматчиком. Стоит в доме накрытый стол, тарелки что-то наложено - никого нет. Мы идём в подвал, языком не владели. Выходите! Кушайте! Садитесь! Мы то есть не хотели. Попросили пить: "Дринкен. Дринкен". Налили нам по стакану: "Хозяин, пей первый". Он смеется, выпил. И мы ушли. Вот тыловики могли что-то сделать, особенно те, у кого семьи были расстрелены на Украине и в Белоруссии. Не знаю никакого мародерства, хотя люди разные бывают. Может кто-то злой, что у него семья погибла. Отдельные личности были. Мы еще стояли на плацдарме ,на Одере, когда нам объявили приказ Сталина: "Имеются единичные случаи мародерства и убийства там-то и там-то". Военный трибунал приговорил их к высшей мере наказания и приказал принимать самые строгие меры, вплоть до расстрела. В Берлине немцы своих стреляли больше, наверное.
Ночевали на том-же месте. Утром нам приказ: "походная колонна марш". Вывели на юго-восточную окраину и разместили на позиции зенитных батарей ПВО Берлина. Позиции были бетонированные. Прошло пару дней. Ночью, по-моему, поднялась стрельба. Итить вашу мать! Ракеты, трассирующие вверх идут. Самолетов не слышно. И вдруг: Германия капитулировала!!! Начали стрелять в воздух. Радость, конечно, была великая и шансы остаться живым увеличились.
Потом нас перебросили на канал Одер, в бараки сборно-щитовые. Мы там разместились и обслуживали машины. В конце мая вышел приказ - совершить марш в район Дрездена. Время было сумбурное. В чужой стране переходили от боевой жизни к мирной. Какая-то была психологическая перестройка. Не всегда веселая, радостная, но и не угрюмая тоже.
Интервью и лит. обработка: Артем Драбкин
