Вершинин Николай Петрович

Я родился 17 апреля 1920 года в деревне Малый Лом Щербаковского сельсовета Тоншаевского района Горьковской области. Деревня наша была небольшая, всего сорок дворов. Районный центр Тоншаево находился в чуть более семи километрах от нас. Во всем малом Ломе существовало три фамилии: Петуховы, Вершинины и Гребень. Родители относились к социальной категории крестьян-середняков. Отец считался одним из самых грамотных мужчин в деревне, потому что свободно читал и писал, умел расписываться, мать же еле-еле фамилию могла написать. Коллективизация началась в 1929 году, и продолжалась целых три года. Сначала организовали коммуну, но она просуществовала всего полгода, потом ее преобразовали в колхоз. Началось раскулачивание. Мне в то время уже было девять лет, и я мог оценивать происходящее. Мой дядя по материнской линии Макар Антонович Петухов был избран сначала председателем комбеда, затем стал председателем колхоза. Его дядька Федор Антонович Петухов считался кулаком. Но какой он был кулак, если разобраться? Имел молотилку, сеялку и жатку, заработанные потом и тяжелым трудом. Кроме того, у него было много детей, помогавших в работе на поле. Все равно, раскулачили его подчистую, из-за перегиба все имущество вплоть до ложек забрали. Называлось это абсолютная реквизиция. Сами понимаете состояние Федора Антоновича. Да еще раскулачивал близкий родственник. Его жена, довольно-таки языкастая баба, открыто выступала против коллективизации, ругала советскую власть. Поэтому ее арестовали, месяц или чуть больше просидела в заключении, после чего выпустили, а вот самому кулаку десять лет дали за сопротивление власти и отказ от вступления в колхоз. Он отсидел весь срок, вернулся, и все равно остался единоличником, не вступил в колхоз. Страшно упрямый был мужик. До самой своей смерти жил в деревне, дети о нем заботились.

Я рассказал о судьбе самого богатого по тому времени крестьянина. Были у нас еще две семьи, считавшиеся кулацкими, но не от богатства, а потому, что дети подрастали мастеровыми, пока зимой другие на печках валялись, они ходили по деревням и плотничали, столярничали, зарабатывали рубль, одним словом. Да еще и летом до седьмого пота работали в поле. Конечно, жили лучше прочих. Вот тебе и кулаки. Если разобраться, никаких кулаков в деревне и не было, были просто работящие и хозяйственные крестьяне.

Что еще обидно: у нас в деревне открыли школу при помощи того самого кулака Федора Петухова. Учительница, которую прислали из райцентра обучать ребятишек сразу в нескольких деревнях, не знала, где ей притулиться. Тогда мамин дядька свой только-только отстроенный новый дом под школу отдал, а сам остался в старой хате, хотя они с детьми там уже тесно жили. Здесь я окончил четыре класса. При коллективизации нашу школу закрыли, дом разобрали и отвезли в крупное село. Так что ребятишки остались без школы. Стал ходить на учебу в район. Уже подрос, мог самостоятельно семь километров топать. Зимой или в плохую погоду останавливался на несколько дней, а то и на неделю у родственников в райцентре. Окончил семь классов, то есть обязательное обучение по тем временам. Несмотря на желание, больше никуда учиться не пошел, стал крестьянствовать и родителям помогать. Работал в колхозе.

В сентябре 1940 года меня призвали в Красную Армию. Тогда всю молодежь забирали, даже безо всякой медкомиссию. Из-за семиклассного образования меня решили определить в танковые войска. В то время как раз шло полным ходом формирование механизированных корпусов. Попал в Харьковское бронетанковое училище имени Иосифа Виссарионовича Сталина. Учился по специальности орудийного мастера. Но не пришлось быть им на фронте.

До июня 1941 года мы спокойно учились. У нас были учебные легкие танки Т-26 и БТ-7. Как нам объясняли инструкторы, БТ-7 как более скоростной предназначался для ведения разведки, а Т-26 считался основным танком. Причем первый мы учили мало, в основном занимались материальной частью Т-26. Чувствовалось тогда, что война все-таки будет, но никто ничего не объявлял.

Летом 1941-го часть курсантов, в том числе и меня, направили в летние лагеря под Харьковом, расположились у рощи в районе какого-то села. Занимались в строгом соответствии с Уставами. 22 июня 1941 года я как раз стоял на посту. Была моя очередь. Оставалось еще больше часа до смены, когда сообщили о начале Великой Отечественной войны. Ну что же, как говорится, встретил первый день с оружием в руках. Затем с постов нас поснимали, какое-то время болтались без дела, и 26 июня на базе летнего лагеря нашего училища началось формирование сводного танкового батальона для фронта, которому передали учебные танк. Куда собираются отправить, ничего не говорили, все было под секретом.

Я попал в роту танков Т-26 башенным стрелком. При этом мы все продолжали считаться курсантами. Дней пять проходило сколачивание экипажей, но не столько занимались, сколько получали новенькую форму, ведь до этого учились в старых, изношенных и застиранных буквально до дыр комбинезонах. Выдали даже спецодежду, состоявшую из черной куртки и брюк. Получили и оружие: каждому члену экипажа вручили по нагану. Посадили 2 или 3 июля 1941 года в эшелон на близлежащей станции и повезли в Белоруссию. Катали целую неделю, сначала в одном направлении, потом в другом. Немцы быстро продвигались, все время фронт отступал, и не знали, куда нас бросить. Высадились в районе Могилева, вошли в состав 99-го танкового полка 50-й танковой дивизии 25-го механизированного корпуса. Наш танк зачислили в 1-й взвод 5-й роты. Пошли своим ходом к рубежу атаки. Остановились у небольшого села. Впереди располагалась небольшая роща, в Белоруссии холмистая местность, получилась так, что перед нами на пути к роще лежала котловина, засеянная гречихой. Само по себе поле небольшое, в белорусской земле поля можно шапкой закрыть, но пройти его надо по открытой местности под артогнем. Командир объяснил, что нужно во что бы то ни стало занять рощу, потому что рядом с ней проходила проселочная дорога (в Белоруссии тогда асфальтированных путей я практически не видел, разве что в городах), и нам нужно отрезать продвижение по ней немецких подкреплений.

Пошли в наступление. Как обычно в первые дни войны, вначале решили пустить пехоту. Знаете, так как я прошел на передовой практически всю войну, то могу сказать: воевали летом 1941-го плохо, никуда не годно. Сначала бросали на пулеметы и пушки пехоту, только потом танки пускали. Ну что же, пехота заняла рощу, но тут немцы спокойно охватили стрелков с флангов, и почти весь атаковавший полк пулеметным огнем перебили. Нас бросили в бой тогда, когда противник уже вернул себе позиции. В первой же атаке мой танк был подбит: попали под сильный огонь противотанковой артиллерии. К счастью, спаслись всем экипажем, хотя танк Т-26 быстро загорелся из-за бензинового двигателя. На что еще я обратил внимание: немцы специально били по моторной части танков, чтобы бензиновый двигатель загорелся. Да еще и наш механик-водитель из-за малого опыта вождения подвернул зад Т-26 прямо на линию огня артиллерии, и танк тут же получил фугасный снаряд. Так что мы остались танкистами без танка.

Но нужно было все-таки немца выбить из рощи. С помощью подоспевших танков Т-34 заняли ее. После боя и мы подошли туда. Там практически не было никаких оборонительных сооружений, только оросительные канавы. Так что перерезали дорогу наступающим немецким войскам, но большой ценой. Нас, танкистов и артиллеристов, что выжили в бою и могли держать оружие в руках, мобилизовали для пополнения пехоты. Отправили в сводный отряд, созданный на базе разбитого стрелкового полка. Тогда я впервые увидел, чего стоит один день на передовой: при построении оказалось, что от полнокровного стрелкового полка осталась неполная рота. Остальные или убиты, или ранены. И сейчас слезы наворачиваются на глазах, как вспомню, сколько молодых ребят погибло из-за того, что мы не умели воевать. Пока возились с формировкой, оказалось, что противник начал охватывать наши войска, и пришлось отступать. Так что рощей мы владели с вечера до утра.

Меня направили в пешую разведку, в сводный разведвзвод, который просуществовал около месяца. По ночам ходили за «языком». Я тоже ходил, но меня определили не в группу захвата, а в группу прикрытия, потому что не учился рукопашному бою или умению брать бесшумно «языка». Из других частей ребят насобирали, которые умели это делать. Помню, в первую же ночь на вылазку отправилось мое отделение в составе 12 человек, и двое исчезли. То ли их в плен забрали, то ли убили. Пока я в разведке был, порядком людей погибло. Из разведвыхода никогда все не возвращались, обязательно кто-то погибал или пропадал без вести. Обычно ходили по ночам два или три дня, потом на несколько дней отдых давали. 8 августа 1941 года меня тяжело ранило в боях под городом Пропойск. Как раз перед этим решили определить в наблюдатели, забрали винтовку, вместо которой выдали бинокль, нож и гранаты Ф-1. Только пополз на нейтральную зону, как осколок от снаряда попал в левое предплечье.

Тяжелораненым самолетом доставили в Москву. Определили в эвакуационный госпиталь № 1362, созданный на базе Московской Центральной больницы имени Николая Александровича Семашко. Там я пролежал четыре месяца. В плече была кость повреждена. По выздоровлении меня направили на обучение на танки Т-60 в город Горький. Но первые три месяца мы танки не получали, изучали теорию и занимались строевой. Затем наконец-то получили Т-60. Это был легкий танк с 20-мм нарезной автоматической пушкой ТНШ, спаренной с пулеметом ДТ. Надо сказать, что многие из нас втайне надеялись, что мы получим легендарные Т-34, поэтому приходу легких танков сильно разочаровались. Т-34 тогда являлся мечтой каждого танкиста. Доучивались уже на танках. Но воевать на них мне не пришлось. Перед отправкой на передовую выстроили учебную роту и сказали: «Кто окончил семь классов и выше, сделать два шага вперед!» Вначале войны редко кто мог похвастаться таким образованием, поэтому вышло всего несколько человек. Нас оставили в учебной части для отправки в бронетанковое училище. Не помню, сколько-то времени нас продержали, но никуда отправлять не стали, потому что немец рвался вперед. В мае 1942 года наспех сформировали сводную пехотную часть, в которую определили всех курсантов вне зависимости от рода войск. Дали винтовку в зубы и на передовую отправили. Пришлось в обороне сдерживать врага, пришлось отходить, немец каждый день напирал. Так что побывал и в окопах, и в землянках. Все испытал на войне.

Но долго стрелком не был: меня как имевшего боевой опыт башнера определили в 101-ю танковую бригаду. Довелось участвовать в страшных боях подо Ржевом на Сычевском направлении. К тому времени старые танки, на которых я учился, отошли в прошлое, на передовой воевали КВ-1, укоренились Т-34. Но снова мне не получилось воевать на желанной «тридцатьчетверке». Как назло, бригаду укомплектовали американскими танками: дали 20 четырехместных М3 (легкий) «Стюарт» и столько же семиместных М3 (средний) «Ли». Мне досталась первая модель. Кстати, рядом стояла танковая бригада, вооруженная английскими танками. Надо сказать, что ни меня, ни других танкистов ничему не учили, прямо пихнули башенным стрелком в танк, и все на этом. Получали танки на железной дороге и за несколько часов прошли формировку. Пока получили снаряды, боеприпасы к пулемету и шанцевый инструмент, времени на осваивание танка не осталось. Механик-водитель инстинктивно пытался понять, что указывают приборы, но так до конца и не разобрался. Хотя сам «Стюарт» был четырехместным, командира не было, меня поставили на его место, потому что легким танкам у нас полагалось три человека в экипаж. В основном на укомплектование бригады пошли экипажи, которые готовили на Т-60.

Демобилизация в июне 1945 года из города Вена. Старший сержант Николай Петрович Вершинин стоит в центре между красноармейцем Феоктистовым и военным комендантом Вены Героем Советского Союза гвардии генерал-лейтенантом Никитой Федотовичем Лебеденко

В наступление мы пошли по левой части берега Волги, правая сторона оставалась у немца. Когда на переправе скопились войска, мы двинулись дальше на правый берег. Танк М3 легкий представлял собой железную гробницу, в которой ничего не было толком видно. Я никак не мог приспособиться к оптическому прибору, а механик-водитель все время путал рычаги поворота. В полосе наступления были повсюду разбросаны небольшие деревушки. Одна из них была разбита, но командование почему-то требовало ее обязательного освобождения. Какое она там занимала стратегическое положение, трудно понять. Подошли к рубежу атаки, мне внутри танки ничего не видно, смотровая щель узенькая, команды отдаю инстинктивно. Вырыли окоп, загнали туда танк и дня три простояли, пока проводили разведку местности и позиций противника. Потом нас, командиров экипажей, отвели на передовую для рекогносцировки. Разведчики нам показали, что напротив кустарника, который шел к деревушке, можно пройти неуязвимо для артиллерийского огня. Дорого же нам пришлось заплатить в бою за их ошибку! Эти сведения оказались неточными.

После рекогносцировки вернулись к танкам, утром выстроились развернутым строем и пошли в атаку. Только достигли кустарников, как строй начал ломаться: все-таки мы не смогли освоить американские танки. Прошла артиллерийская подготовка по немецким позициям, оставшиеся в деревеньке деревянные дома загорелись, дым от них стал нам мешать. И тут последовал приказ атаковать. Только двинулись вдоль кустарника, как тут же попали под сосредоточенный огонь противотанковой артиллерии. Большая часть легких «Стюартов» быстро сгорела. Нашему танку банально повезло: мы не попали под прямую наводку, и вышли к деревеньке. Немцы не стали с нами связываться в ближнем бою и отступили.

Продолжил воевать, перед октябрьскими праздниками 1942 года был ранен через смотровую щель осколком в левый глаз. Дней десять пролежал в медико-санитарном взводе, пока не сделали операцию. К тому времени американских танков в бригаде осталось совсем мало, мы отдали их в другую часть, а сами отошли в тыл на переформировку. Меня отправили в 5-й запасной танковый полк, расположенный в Горьком. Наконец-то учили на легендарной Т-34! После учебы присвоили звание старшего сержанта и отправили башнером на передовую.

Воевал на Украине. Воевал на Т-34 в 3-м танковом батальоне 181-й танковой бригаде 18-го танкового корпуса. Пришел в часть во время тяжелых боев под Киевом. Дальше нас отвели на переформировку, после чего без боев параллельно линии фронта перебросили на реку Прут. Поставили задачу: форсировать эту реку и войти в Румынию. Здесь где мы потерпели большое бедствие. Получилось так, что реку Прут решили форсировать ниже большой плотины, которая находилась где-то далеко, как нам казалось. Танки начали переходить вброд, только дошло до середины, как немец взорвал эту плотину, и вода мощнейшим потоком хлынула в реку. Миллионы кубов налетели на Т-34. Экипажи оказались замурованы под водой. Пехота, переправлявшаяся на плотах, кое-как выбралась, а танкисты погибли. Меня спасла счастливая случайность: наш экипаж перед переправой назначили в качестве танка командира бригады. Дело в том, что у ротного и комбата свой танк имелся, а у командира бригады полковника Анатолия Михайловича Индейкина не было. Он время от времени свой экипаж менял. И мне в тот раз повезло. Дальше перешли Прут по понтонному мосту без приключений.

После форсирования реки мы двинулись в Румынию. Здесь больших боев не было, только в одном месте ворвались в какой-то пригород. Это был небольшой городишка под Яссами. После случившегося на реке все танкисты были страшно озлоблены из-за взрыва плотины. Решили поживиться в окопах, вырытых у окраинных домов, ведь у немцев всегда консервов и спирта было вдоволь. Только туда сунулись, оказалось, что сидевшие в них румыны и немцы не ушли, и встретили нас огнем. Кто-то крикнул: «Немцы!» Танкисты тут же похватали американские автоматы Томпсон, которыми мы были вооружены, и бросились на штурм. Противник с испугом поднял руки вверх, но это не помогло: расстреляли без малейшего сожаления. Затем обшарили трупы. Разжились трофеями.

В Румынии надолго не задержались, сразу двинулись в Карпаты. Хотели прорваться в Венгрию. Бои развернулись в Трансильвании. Тяжело пришлось. После того, как нас ввели в прорыв, нужно было пробираться по горным ущельям. Для танком годилась только одна горная дорога. Двигаемся по одному танку, колонна растянулась на километры. Внизу ущелье. И никак не обойдешь, а прорываться надо. Внезапно остановились: немец взорвал гору и устроил каменный завал. Саперы стали расчищать завал. Танки Т-34 поодиночке растянулись. Наверху стояли маленькие домики, в которых то ли жили, то ли для отдыха их построили. Неожиданно раздался мощный взрыв неподалеку от моего танка. Оказалось, что противник сверху сбросил бомбу мощнейшей силы. Мы не представляли, что могло разорваться с таким грохотом. Попала бомба прямо на танк, и его разнесло в клочки. Т-34 немало весит, но осталось только шасси, все поверх гусениц разлетелось в сторону. От экипажа даже тел не нашли. Мы потом думали, что это и есть то секретное оружие, о котором немцы в листовках писали, но больше с такими бомбами на фронте не сталкивались.

Тем временем саперы расчистили путь, мы пошли дальше. Преодолели перевал, начались бои за Венгрию. Воевали в Будапеште. Тяжело там пришлось. Ежедневные уличные бои. Как они проходили? Едешь на танке, на углу остановился, и стреляешь по домам, в которых пехота обнаружила огневые точки. Честно скажу, стремились попасть так, чтобы максимально разрушить дом, потому что иначе нельзя было дальше пройти. Все уличные бои слились в какой-то бесконечный однообразный хоровод. Некоторые танкисты останавливались у магазинов, и экипаж вылезает поживиться одеждой или сапогами. Во время войны мы уже поизносились, да и постоянно голодали, ведь в наступлении доставка продуктов задерживалась, жили за счет того, что на территории врага реквизировали. Не до остановок было, двигались только вперед и вперед. Кроме того, что уж греха таить, русский солдат всегда искал выпивку. Сколько людей погибло из-за спирта на войне.

Но больше всего мне в резался один случай, связанный с выпивкой. Мы остановились в какой-то венгерской деревушке, несколько дней там стояли, ждали заправщиков и автомашинами с боекомплектом. Офицерский состав, как остановка, сразу же ищет, где бы хорошо покушать и хорошо выпить. Собрались в каком-то доме командиры машин, взводов и рот. Выпили, да мало, не хватило для счастья. Послали батальонного денщика найти вина. Он отправился на поиски. Нашел, но снова мало, пошел дальше вглубь деревушки. Заходит в один дом, у венгров двери не закрывались. Посмотрел, никого нет, только одна молодая женщина на кровати сидит. Солдат есть солдат. Под автоматом жестами показывает, мол, ложись на койку. Она не понимает по-русски, но послушалась и легла. Он штаны спустил, и давай ее наяривать, по сторонам не смотрит. А получилось так, что ее муж дезертировал из армии, пришел домой и спрятался в подвале. Услышал, как жена кричит, и в ярость вошел. Из погреба вылез, они у венгров изнутри дома открывались. Посмотрел, как его жену солдат шурует, взял топор, стоявший неподалеку, и ударил солдата по голове. После с женой выкопали ямку у поленницы, схоронили этого солдата, и сверху дрова положили, чтобы вырытую землю замаскировать.

Те офицеры ждут денщика, его нет и нет. Пошел за вином и исчез. В итоге тревогу подняли наутро, собрали танкистов, пошли мы искать денщика. У местных узнали, что он в тот дом заходил, и дальше исчез. Все обыскали, но ничего не нашли. Но тут один солдат заметил, что дрова переложены, ведь из-за солнца они потемнели, а на поленнице лежат сверху светлые. Решили поискать. Толкнули дрова, и нашли свежевырытую землю. Раскопали, смотрят, тело солдата там лежит. Сразу же ворвались в дом, венгра из подвала вытащили, к тому времени старик-хозяин вернулся. Их вдвоем и эту девушку арестовали. Быстро построили солдат полукругом, венгры рассказали, как дело было, но все равно решили их расстрелять к чертовой матери. Вывели несчастных на середину, мол, вот кто убил. И наспех собранный военно-полевой трибунал приговорил к смерти. Расстреляли. Надо сказать, что мы мадьяр не любили, ведь они воевали еще упорнее, чем немцы. Те еще могли отступить под конец войны, а венгры до последнего сражались.

В январе 1945 года мое зрение из-за раны в левом глазу ухудшилось, поэтому направили в качестве токаря-фрезеровщика в 13-й отдельный Краснознаменный танкоремонтный батальон 2-го Украинского фронта, которым командовал инженер из Воронежской области подполковник Владимир Прохорович Цицилин. Пошли дальше вглубь Венгрии, освободили ее, зашли в Чехословакию. Кстати, между этими странами не было никакой установлено границы, сплошные леса. Помню, мы скачками наступали, и перед границей сделали остановку, потому что решили помыться. Из проходившей неподалеку в сторону какого-то городишки канавы начерпали воды, и устроили баню. Дальше зашли в Австрию, Вену освободили, здесь в боях мне не пришлось участвовать, правда, с экскурсией побывал в Вене. Конец войны застали в районе чехословацкого города Брно. Он был освобожден, но мы в него так и не вошли. Знаю только, что это был мощный центр экономики. Побывал в нем мельком перед самой демобилизацией, но ничего толком не видел, только сфотографировался.

Ремонт танка Т-34-85 на заводе под Брно, старший сержант Николай Петрович Вершинин стоит в центре спиной к фотоаппарату, июнь 1945 года

Мы стояли под Брно, расположились на немецком заводе, стоявшем около железнодорожной станции. Нас на несколько дней расквартировали на заводе, чтобы подремонтировать технику. Личный состав батальона лежал прямо в цеху, мирно спали в ночь на 9 мая 1945 года. Вдруг стоявший на часах солдат зашумел, закричал: «Победа! Победа! Победа!» Все проснулись и подскочили, как обычно, ночью солдат на войне быстро просыпается и строится. Командир батальона и дежурный офицер подошли к строю, сказали одно слово: «Победа!» Так мы и узнали о ней, среди ночи. Сразу же устроили праздник. Вышли на улицу, начали шапки вверх бросать. Радость большая. Победа есть Победа. Организовали праздничный обед. После этого мы на заводе по-настоящему расквартировались. Поселили в казармах, где раньше стояла какая-то кавалерийская часть. Вскоре начали батальон расформировать, часть специалистов отправляли на Дальний Восток, а старослужащих решили отправить по домам. Так что я демобилизовался в июле 1945 года.

- Как бы вы оценили сколоченность танкового экипажа?

- Мы были как единая семья. Например, механиком-водителем на моем Т-34 был Владимир Валуев из Калининской области, он на всю жизнь стал близким другом.

- Какова была иерархия в танковом экипаже?

- Самым главным считался командир танка, потом шел механик-водитель, после башенный стрелок, или башнер, затем стрелок-радист. Но мы ощущали себя равными: на отдыхе, марше и в бою все как одно целое действовали. Любую работу вместе выполняли. Не считались со званиями. Когда холодно становилось зимой, то забирались в танк, и грелись у спиртовки. Своим теплом согревали друг друга.

- Часто ли доводилось окапывать танки?

- Копать приходилось очень много, причем камень долбили киркой, его лопата не берет. Особенно трудно пришлось в Карпатах, там почва каменистая. Опять же, копали все вместе, не смотрели на звания и регалии. И стрелок-радист, и командир машины лопату в руках держали. Пока выкопаешь окоп для танка, несколько часов пройдет, потом тревога, и выдвигаемся на новое место. Снова копаешь, копаешь, копаешь… Сколько я земли на фронте перекопал, не перечесть.

- Как вы оцениваете подготовку танкистов?

- Знаете, к сожалению, очень мало было практических занятий. Теорию неплохо давали, зато практики танкового дела не хватало. Приходилось на отдыхе организовывать занятия по материально части. К примеру, в 181-й танковой бригаде их проводил инженер из Ивановской области, он до войны на ткацких станках работал. Это серьезно помогало мне как башнеру лучше изучить материальную часть орудия.

Старший сержант Николай Петрович Вершинин, г. Брно, июль 1945 года

- На маршах танки шли своим ходом или бывали случаи, когда их тянули тягачами?

- Нет, таких случаев не помню.

- Какие наиболее уязвимые места у танка для артогня противника?

- Немцы всегда, даже когда я воевал на Т-26, стремились поразить боковые части. Лобовая броня даже на легком танке сильнее.

- Сколько танков вы поменяли за войну?

- Восемь. Из них подбили три танка. Из всех подбитых довелось вылезать прямо в бою. Про то, как загорелся Т-26, я уже рассказывал. Вообще же бензиновые двигатели были очень опасны, достаточно бросить гранату, чтобы танк загорелся. Еще два моих танка Т-34 подбили, но они ни разу не загорелись.

- Как танкисты относились к тонкой броне Т-26?

- Ну что вам ответить: плохо. Надо сказать, что дело было не только в миллиметрах: на довоенных танках броня была не только тонкая, но еще и хрупкая. Достаточно болванкой ударить, как она тут же трескалась. Идти на них в атаку на них было практически самоубийством.

- Ваше мнение, насколько плохи были Т-26 по сравнению с немецкими танками в 1941 году?

- У немцев танки тоже были слабые, но у нас еще хуже. Броня слабая, проходимость очень низкая. Недостатков много.

- Встречали ли вы двухбашенные Т-26?

- Нет, ни разу таких не довелось видеть.

- Как бы вы оценили американский танк М3 легкий «Стюарт»?

- Он был неудобен для экипажа в первую очередь тем, что внутри очень тесно, не развернуться, это мешало в бою. Если командир танка садился на свое место, то мне как башнеру повернуться совершенно невозможно, поэтому экипажи решили сажать без командиров.

- Часто ли выходили из строя гусеницы у танков?

- Было дело, особенно на «Стюартах» резиновые гусеницы частенько рвались. Лучшие гусеницы, с которыми мне довелось иметь дело, были на Т-34. Надо сказать, что оплавленные резиной американские гусеницы выглядели опрятно, на Т-34 кое-как сделаны, зато крепко и на совесть.

- Производилась ли чистка гусениц?

- Нет, таким не занимались. Ремонт проводили, даже на марше заменяли траки, потому что запасные на каждой машине имелись. Но чтобы чистить – такого не делали.

- Сталкивались ли с механическими повреждениями танка во время боя?

- Один такой случай произошел. Когда мы вошли в прорыв в районе Ясс, то не заметили, что внизу под насыпью были брошены рельсы. Когда наш танк по ней проходил, гусеницы осели, и он пополз по земле. И в это время масляная трубка под низом сломалась. Механик-водитель сразу не заметил, проехал еще какое-то расстояние, масло все вытекло. Сухой мотор заклинило, в результате танк вышел из строя. Подбегает комбат, спрашивает, в чем дело. Механик-водитель посмотрел, оказалось, что мотор заклинило из-за отсутствия масла. Ничего не поделаешь. Нас предупреждали, что в случае поломки танка в бою возможно наказание вплоть до расстрела механика-водителя. Но тут признали его невиновным, ведь рельсы никто не увидел. Наш Т-34 отправили в ремонтную мастерскую, а мой экипаж пересадили на другой танк, в котором танкисты вышли из строя во время боя, только один выжил. Его на усиление в другую роту отправили.

- Какие характеристики танка вам кажутся наиболее важными в условиях войны?

- Важнее всего надежность танка, ведь когда ты идешь в бой и знаешь, что двигатель не вспыхнет от попадания осколка, это больше дело, поверьте.

- Кто был вашим наиболее частым противником?

- Орудия. Поэтому в атаке в первую очередь важна крепость танка под артогнем, ведь ударить по пушке можно только тогда, когда орудие себя выдало, то есть первый выстрел всегда твой. В наступлении больше всего с противотанковыми орудиями приходилось иметь дело. Кроме того, частенько утюжили окопы. Но с пушками боролись только снарядами.

- Была ли немецкая авиация эффективна против танков?

- Под авианалеты мы частенько попадали. Не скажу, что несли большие потери, но открытое место при авианалете опасно. На Украине стало тяжело прятаться, лесов нет. Когда много танков скапливалось, например, при форсировании реки, то могли попасть под массированный налет. Когда самолет видит одиночный Т-34, или даже взвод, три танка, то они врагу не сильно интересны. А когда вся бригада переправляется, немецкие самолеты штурмовали тут же.

- Что делали танкисты при попадании под бомбежку?

- В основном залазили под танк и там прятались, а иногда при внезапном налете под деревья танк спрячешь или под здание, если есть такая возможность.

- Наши танковые части несли потери в основном от артиллерии, танков или самолетов противника?

- Больше всего от артиллерии теряли, потому что в прорыве вражеские орудия были нашим основным противником.

- С фаустниками сталкивались?

- Сам фаустпатрон я видел, пехота даже показывала, как он заряжается. Впервые его увидел на Украине при приближении к границе с Румынией. А так, чтобы мой танк попадал под огонь фаустников – не довелось.

- Вы стреляли с ходу или с коротких остановок?

- На ходу прицелиться очень тяжело, там бьешь вслепую, чтобы напугать, а не попасть. Ствол ведь качается при езде. А при остановке, даже короткой, цель можно четко поймать в оптический прицел. Тогда больше шансов поразить врага. Многое в бою зависит от командира танка, как он командует вести огонь.

- На каком расстоянии от вражеской цели открывали огонь?

- Самое предельное расстояние, на котором я стрелял, это километр. Но здесь снаряды больше впустую тратишь. Гораздо более эффективный огонь на небольшом расстоянии, от 500 метров и ближе.

- Кто был обязан следить за боекомплектом в танке?

- Все следили. Бывало такое, что и не хватало снарядов. Опять же, многое зависело от командира танка, есть тот, кто приказывает часто огонь вести, чтобы после расхода боекомплекта уйти из боя, а есть тот, кто старается поберечь снаряды. При этом нас никогда не ругали за перерасход боеприпасов, ведь при заправке горючего перед боем обязательно полностью погружаем снаряды. Но в длительном бою снарядов всегда не хватало, особенно на Т-34-85, там снарядов загружалось поменьше, чем на простом Т-34.

- Какая наиболее типичная задача ставилась вашему танку: поддержка пехоты или борьба с танками противника?

- В первые годы войны от нас требовали прорвать оборону противника, а когда стал служить в 18-м танковом корпусе, стали входить в уже созданный прорыв и двигаться в тыл врага. При этом надо уничтожать огневые точки и немецкую технику: автомашины, тыловые подразделения, и без остановок прорываться вперед. А требований по борьбе с пехотой к нам никогда не предъявляли, для этого всегда существовал танковый десант.

- Как организовывалось взаимодействие с пехотой?

- Мы ими не командовали, на моем танке постоянно закрепленных солдат ни разу не было, перед боем на передовой определяли, какое отделение на какой танк сядет. Обычно мы старались подвезти десантников как можно ближе к передовой и отдать команду: «Спрыгивай!» Но если начнется обстрел, то они и сами соскакивали, без приказа.

- Как долго обрабатывала артиллерия позиции немцев перед введением в бой танков?

- Где мощная оборона, то до часа, полутора или даже двух била. Это считались большие налеты. А если в прорыв идем и наталкиваемся на сопротивление, то сначала подтягивали пушки, они давали пробный огонь, если противник не отступал, то добавляли снарядов. Время от времени огневой вал перед нами создавали. Это необходимо при прорыве сильной обороны противника. Хорошо помню, как однажды мы в прорыве брали сильно укрепленный пункт на пограничье с Румынией, пехота в первые траншеи ворвалась, а во второй линии немцы сопротивлялись упорнейшим образом. Тогда артиллеристы прямо через наши головы начали бить. Мы также поддерживали пехоту огнем из танковых орудий. Враг не выдержал и отступил.

- Доводилось ли стрелять с закрытых позиций?

- Это была большая редкость, делали мы такое только в конце войны в Венгрии. К примеру, если занимали какой-то населенный пункт, а дальше еще одна деревушка стоит, но при этом времени ее разведать нет, то нам приказывали несколько снарядов выпустить по домам, на тот случай, чтобы вспугнуть немцев, если они там засели. Били наобум.

- Марши по бездорожью совершали?

- Чтобы такую цель ставили: нет. Но приходилось это делать, потому что не всюду есть дороги, а пробраться надо.

- Как определяли, пройдет ли танк по мосту, если рядом нет значка грузоподъемности?

- На глаз. Помню, как-то нам пришлось проходить по полуразрушенному железнодорожному мосту. Пришлось на риск идти, хотя мостовинник был разобран. Страшновато, мы тихонько двигаемся по рельсам, а внизу бурлит вода. Рискованно, но война не без ущерба для нервной системы. Перешли в итоге.

- Были ли случаи ведения боя ночью?

- Изредка я слышал о ночных боях уже под конец войны. Это были одиночные случаи, при ведении разведки. Кроме того, иногда, когда нужно захватить населенный пункт и нет возможности ждать рассвета, могли послать танки вперед. Но лично я в бой ночью ни разу не вступал.

- Какое было личное оружие у танкистов?

- Хотя по уставу танкистам в начале войны выдавали наганы или пистолеты ТТ, потом такое оружие у всех изъяли. Взамен выдали автоматы Томпсон, которые оснащались закругленной пулей калибром 11,51 миллиметра.

- Как вас кормили в танковых войсках?

- Если где-то во второй линии стоим, то кормили скверно. Вплоть до того, что я сам лично мороженую картошку разгружал с вагонов. И не только картошку: там же морковка и буряки мороженые были. На фронте старались получше кормить. Не скажу, что постоянно было плохое питание, хоть мало, но привозили. А в танковом корпусе стало полегче, сухой паек выдавался на трое суток, а то и на пять при прорыве. Он сильно выручал, ведь далеко не везде полевая кухня за танками поспевала, ведь где Т-34 пройдет, грузовик застрянет. Еще хочу добавить: в 1942 году мы в танковых войсках жили на одном ленд-лизовском сухом пайке. Так что американская помощь выручала. Ленд-лиз стал большой помощью фронту.

- Как относились в войсках к партии, Сталину?

- Выполняли безоговорочно все приказы, закон на фронте такой. К Сталину по-разному относились. Скажу за себя. Несмотря на то, что он долго руководил государством. Я не очень-то одобряю его действия, особенно за то, что людей на фронте мало берегли. Приказывали взять любой ценой позиции врага в лоб, отсюда и большие потери человеческих жизней и техники. Я лично видел, как не жалели людей и целые полки бросали туда, где можно было обойти и сохранить жизни.

- Как поступали с пленными немцами?

- Зависело от человека. Многие из-за тягот и ужасов войны настолько обозлились, что врагов даже с поднятыми руками расстреливали. Стреляли, хотя можно было обойтись без жертв.

- Как бы вы оценили уровень подготовки танковых командиров среднего уровня: ротных, комбатов?

- Все зависело от человека. Некоторые не считались ни с чем, требовали двигаться вперед и вперед, а другие настаивали, что и жалея живую силу и технику можно выполнить приказ, атаковать в обход. Груди вперед уже недостаточно было на той войне. Так что потери напрямую зависели от характера командира и его профессионального уровня.

Личный состав 13-го отдельного Краснознаменного танкоремонтного батальона 2-го Украинского фронта, г. Брно, июнь 1945 года

- Звучали ли в танковых частях имена и фамилии Георгия Константиновича Жукова, Константина Константиновича Рокоссовского?

- Да, а как же, это наши великие командиры. Жуков считался гениальным командующим, но у него была одна струнка, которая мне не нравилась: приказывал взять укрепления врага любой ценой. Мы это подо Ржевом хорошо ощущали. Фамилия Рокоссовского стала звучать ближе к концу войны, как талантливого и умелого командующего.

- Как складывались взаимоотношения с мирным населением в освобождаемых странах?

- Здесь было много перегибом. Сами представьте: в точно такой же деревне, как мой Малый Лом, забрали мужчин в армию, оставили без кормильца. А тут еще советские солдаты пришли, обчистили дом, оставили без хлеба и безо всего. Были такие случаи, что и танкисты как передовые части все забирали, но командиры быстро осознали, что нельзя делать так, как поступали немцы на наших землях. Нельзя повторять плохие поступки. Поэтому стали запрещать мародерство, ведь мирное население не виновато в войне.

- Что было самым страшным на фронте?

- Я не верю тому, кто рассказывает, что ему было не страшно. Все равно страх внутри каждого сидит. У одного больше, у другого меньше. Никому не хочется идти в атаку на верную смерть.

- Как мылись, стирались?

- Полно было вшей, заедали страшно. Особенно на пояснице. Мылись в бочках, в которых нагревали воду. Нельзя не мыться, иначе заболеешь или подхватишь заразу. Среди кустарников или на полянах организовывали бани: в бочку наливали воду, раскладывали внизу огонь и нагревали чуть ли не до кипятка. Мылся и я в бочке. Залезешь туда: одна голова торчит. С одной стороны, казалось бы, проще в населенном пункте вымыться, но для батальона нужно слишком много воды, люди не дадут колодцы вычерпать, а у речки или у ручья в поле можно быстро помыться.

- Женщины в танковых частях служили?

- Не было их на танках, даже среди обслуживающего персонала очень редко попадались девушки.

- Доводилось ли воевать против власовцев?

- Нет, я лично не воевал, но слышал о них.

- Если сравнивать в качестве противников румын, венгров и немцев, как бы вы их оценили?

- Немецкий солдат был самым послушным, но самым яростным врагом для нас были венгры. Если немец не сделает чего неправильного, то мадьяр обязательно в спину выстрелит. Они со страшной яростью с нами сражались. А румыны были вроде приставки, чтобы не было пустого места на фронте. Они и не умели, и не хотели воевать.

- Встречались ли вы с заградотрядами?

- Я с ними встретился всего один раз, когда перед боем на танки посадили по отделению штрафников. Заградотрядовцы стояли сзади. Говорили, что штрафники воюют отчаянно, но в бою они повели себя так же, как и танковый десант – как только начал немец стрелять, тут же всех смело с брони. Пусть пешком неудобно, но не на танке. Видимо, пехотинцу важно чувствовать, что ты не едешь умирать, а идешь.

- Ваше отношение к замполитам?

- Те, кто не уважал власть, они относились скверно, но в основном мы безоговорочное выполняли все приказы. Что сказал командир, то и делали. А замполиты офицерам во всем вторили.

- С особистами довелось дело иметь?

- Особые отделы к танковым войскам малоприменимы, ведь здесь уже подобранный состав, если в пехоте и были недовольные, то к нам шли только те, кто безоговорочно верил в Победу. По-другому танкисту нельзя воевать. Да и танковые командиры особистов не привлекали, если кто-то что-то болтал, то они сами с ними разбирались. Мы, танкисты, мусор из избы не выносили.

- Как относились в войсках к бывшим военнопленным?

- Вопрос сложный. Всего в нашей деревне 45 человек ушло на фронт. В основном вернулись те, кто ушел или до войны, или в первой волне мобилизации, потому что были взяты в плен. А ушедшие на фронт позднее почти все сгинули: кто убит, кто ранен и инвалидом остался. Надо сказать, что к бывшим военнопленным относились первое время с недоверием, мол, как это так, он в плен попал. Но у меня, к примеру, муж сестры в плену оказался. Невольно попал. Не знаю случая, чтобы кто-то самовольно переходил к немцам. Недоверие быстро прошло, к примеру, Иван Яковлевич и Василий Семенович после плена устроились хлебопеками и стали делать великолепный хлеб. Их стали уважать за умение и забыли о прошлом.

После демобилизации вернулся домой в деревню Малый Лом. В колхозе не получилось работать, был ненужным человеком председателю совхоза из-за чувства справедливости, и потому, что умел себя отстоять. Но он не только ко мне претензии предъявлял, скверный человек сам по себе был. Устроился на Горьковский автомобильный завод, где проработал восемь лет. Увидев, как живут простые рабочие, твердо решил продолжить учебу. Одновременно с работой на заводе окончил 10 классов в вечерней школе, после чего поступил в Костромской сельскохозяйственный институт, который окончил в 1960 году. Поехал в Среднюю Азию, женился, в 1977 году переехал в Крым, в село Наташино Сакского района. Работал в колхозе на разных должностях, затем вышел на пенсию в 1980 году.