Иванов Александр Николаевич

- Родился я в Дубовке Сталинградской области, это выше Сталинграда на берегу Волги. Меня сразу же родители перевезли в Сталинград, и тут я и вырос. Жили мы: отец и мать. Отец мой по специальности, печник - печки делал. В то время печное отопление было основным, у большинства людей печки в доме были, и тепло и готовить можно. Переехали мы, купили домик, где сейчас цирк, туда пониже улица была. После войны уже перестроили все. Вот там мы и жили. В дет.саду был, потом в начальной школе, эту школу в войну разбили, потом ее снесли после войны, школа имени Тургенева. До войны в Сталинграде школы носили имена каких-нибудь писателей или деятелей: Ворошилова, Ленина, Тургенева, Некрасова, Дарвина и т.д. Я в школе имени Тургенева учился 4 года, потом в новостройке, школа №19, она и сейчас есть, но здание другое уже, то было разгромлено, выстроили рядом другую школу. 8 классов я там закончил, и началась война.

- День помните, как узнали, что началась война?

- Конечно, этот день я помню. У нас в соседях жила немецкая семья, тут много немцев Поволжья жило, и был там мальчик такого же возраста, как я. Я был в их семье, слышал речь немецкую, в школе учил и немецкий немножко я знал, поэтому в войну, когда я тут с немцами общался, они, когда я начинал говорить по-немецки, они уже относились по-другому. Вот он мне сказал - это было 22 июня, днем, у нас радио было, но я что-то в воскресенье не слушал, он пришел ко мне и говорит, что началась война. Потом мы уже включили радио и узнали сами. Конечно, все были возбуждены. Только что мир с Германией, дружба, все такое, и вдруг война! Для нас - детей, которые в политику еще не углублялись, такая разница сильная: то дружба, то война сразу… Хотя перед этим, я вообще-то был любознательным человеком: в 36 году, шла война в Испании гражданская, мы все это знали, следили. Фашисты - нехорошие люди, все такое, враги наши будущие - это мы знали. Но потом вот - дружба! Слушал я радио (черный репродуктор, называли) - ну и хорошо информировало нас о событиях, что Германия круто изменила свою политику, она стала на путь мира, мы теперь с ними дружим! Вот такие слова из репродуктора звучали. Вот так началась война. Потом мы, конечно, следили внимательно, как она развивалась. А развивалась она неудачно…Перед этим были события: на Хасане, Халхин-Голе, мы имели информацию, 38 год, Хасан, когда японцам там дали отпор хороший, они пытались прощупать нашу силу, на Халхин-Голе тоже, напали они на Монголию. Поскольку наши были союзниками с монголами, там они тоже получили отпор хороший. Ну и мнение было, что Красная Армия очень сильная, по городу тогда ходили строем, идет, допустим, рота или даже батальон по городу маршируют: проходят по улицам, поют песни, какая-то вроде демонстрация военного присутствия, что армия существует у нас сильная! Потом-то, когда я около этого Хасана служил, все я там выяснил, что там все с точностью до наоборот все было! Я лично служил на этих сопках, когда пришлось служить на Дальнем востоке, и у меня уже мнение совсем другое, и я об этом пытался написать, но нигде мои записи не нужны, потому что, это не патриотично, ведь провокацию там на самом деле устроили советские пограничники, а японцы только захватили нашу территорию, китайскую. Это истинная правда, а от фактов никуда не денешься.

Потом слышим - немцы уже на Украине, это уже 42 год…Немецкие самолеты появились зимой с 41 на 42 гг. Вели разведку, летали, может, и фотографировали: мы видим высоко там пролетел, чувствовалось это и по жизни: карточки продуктовые сразу, очереди по этим карточкам, да вообще-то и до войны очереди, все детство в очередях прошло.

- А в 30-х в городе голод был?

- Голод был - люди ходили как тени. Иногда показывают в современных фильмах людей: глядишь - рожа такая упитанная - думаешь, ага, таких сытых тогда не было! Худые все, бледные, истощенные, гражданское население. Мужчин когда забирали, отец мой в армию не попал, он в гражданскую войну был ранен, из-за раны его в армию не брали.

- Он за красных был?

- Конечно, его ранили под Царицыным, в бою, он в госпиталях больше был, чем на фронте. Сразу там бронепоезд обстреливал, говорит, и попало в ногу. Он всегда чуть прихрамывал. Мать - домохозяйка. Я - один в семье был.

Время идет. Наступает лето и вот мы слышим информацию, и в газетах, что на Украине, под Изюмом и Барвенково произошло сражение, в котором 70 000 наших бойцов пропали без вести, так описали! Ну как это 70 000? А слово "пропали без вести" означало: попали в плен. Такая формулировка. Ну и ясное дело, как мы потом узнали, несколько армий там немцы окружили, благодаря неосторожности и просчетам наших командующих, и хлынули они двумя потоками: один - на Кавказ, за нефтью, а второй - сюда, на Сталинград, чтоб перерезать центральную Россию от юга и ее экономически задушить. Вот две группировки немецкие начали быстрое наступление. Смотрим по сводкам, что заняли Ростов, пошли на Кавказ, заняли города, а тут, меж Украиной и Доном много городов-то нет, станицы в основном, вот летом 42-года уже тревожная тут обстановка очень, войска, солдат много, зенитных батарей было много - постреливали они, хотя никаких ни налетов, ничего не было. В начале августа первый налет небольшой - на аэродром несколько бомб сбросили, короткий налет, и на электростанцию, но ничего особенного, причем, об этом мы узнали только по слухам, а тут ничего не сообщалось о налетах, сарафанное радио работало, иногда правдивые слухи, иногда неправдивые…

Начинается вся страшная эпопея 23 августа 42 года. Мы удивлялись: немцы уже на Дону - а тут у нас тишина, театры, кинотеатры работают, магазины функционируют, а немцы уже у Дона. 23 августа в обед, мы сидели ели, и слышим гул сильный, нарастающий. Вышли на улицу - а там, на западе от одного края до другого, весь горизонт - черная туча! Это самолеты, несколько сот их было, в сопровождении истребителей. И в проекции получалось они шли как что-то сплошное! Ну, понятно - идут бомбить. А до этого было распоряжение - по улицам и во дворах все рыли так называемые щели. И мы во дворе такую щель вырыли - глубокий такой окоп, метра два, накрыли его хорошо. В общем прятаться есть куда в случае чего. На улице каждой были щели, причем, она вот так зигзагом, посредине улицы накрыта. Власть предполагала и старалась убежища временные такие хотя бы, но все-таки делали. Ну, и началось. Начали бомбить и бомбили примерно день и ночь целую неделю! Иногда вечером на час-другой перерыв - выходим мы - горит все! Город полосой идет, а они основной удар по центру делали. Не прицельно, а просто бомбят по всей площади. Где мы жили, там бомб не падало, а вот слышим, что в центре (мы называли, и сейчас некоторые называют - город) - там в основном взрывы и земля трясется. Это где площадь Павших борцов, дома вокруг площади, вокзал и туда дальше, севернее, были в основном высотные здания- 4-5 этажей - это уже высотка тогда считалась. Потом еще неделю бомбили, и мы по инициативе матери вынуждены были уйти. Там у нас река Царица течет, она течет с Запада на Восток, и вот ее берега пологие, и все берега были усеяны деревянными частными подворьями. Были прорыты тоннели огромные, не знаю, для чего, они, наверное, и сейчас есть, в садике возле драмтеатра нашего, между Горсадом и театром, там была церковь Скорбящей божьей матери, потом ее снесли, поэтому этот садик назывался Скорбященским, и вот сейчас там есть небольшие сооружения - это вход был в этот подвал для штабов или как убежище для руководителей партийных.

И этот тоннель выходил на склон Царицы, метра три шириной и высотой. И вот народ там укрывался от бомбежки, мы там побыли день или два. Ни воды, ни еды - долго не просидишь, опять вернулись! Дом пока целый был наш. Так продолжалось с 23 августа примерно по 14 сентября. Мы и не знали, что там в городе творится. Это потом всю эту историю мы прочитали да нам рассказывали и немцы, и наши. А так, знали лишь, что бомбили там. Потом обстреливать начали. Чуем, что это уже не бомбы, а снаряды летят и мины. Мы в щели укрывались и сидели. А 14 сентября утром мать меня будит: "Сын, вставай". Отец работал в Областной больнице разнорабочим. И когда бомбежки начались, он почему-то там остался. Мы с матерью вдвоем были, она говорит: "Вставай, давай уходить, пожар начался!" Мы жили в начале склона Царицы. И пожар шел с низов, огромный пожар, пламя и ветер оттуда южный. Надо уходить. И мы ушли в центр. Все ж деревянное, сухое, а дождей не было, сушь… Мы идем в центр, а идет уже обстрел, идем пригибаемся - а снаряды через нас, видимо, туда на переправу, на Волгу бьют. Бежим, люди вокруг тоже бегут, убитые валяются… Что в глаза бросилось - на улице стоит рояль черный. Как он там оказался? Детская память выхватывает, я до сих пор помню. Некоторые дома разрушены, а подъезды в них еще целые - можно как-то укрыться от снаряда. Потом нам кто-то сказал: "Вот тут подвал есть, и там есть места - идите!" Это где сейчас Фонд мира - здание на Краснознаменской улице, где ЗАГС Центрального района, улица Пушкина, а там дом - Облкомитет Просвещения, большой подвал был. Не сильно далеко от дома мы убежали, вот тут вышли на Краснознаменскую, спустились и в подвал! Там люди по углам, он такой полутемный, свет откуда-то идет, мы там притулились в уголочке. Два бойца наших: сержант раненый в ногу, а второй с ним, тогда слова солдат не было, было: боец и командир.

- Когда начались бои в городе, на улицах танков, техники нашей не было?

- Нет. Никаких танков ничего там не было!

- А с улицы кто-нибудь эвакуировался, уехал? У вашего друга, у немецкой семьи как сложилось?

- Никто никуда не уезжал из наших. А вот немецкую семью 1 сентября 41 года - всех немцев в одну ночь - всех погрузили на пароход и отправили в Астрахань вниз по Волге. Без разбора всех немцев. Если, конечно, немка была замужем за русским, то не трогали. А если семья, высылали. Я с ним так больше и не виделся, только переписывались, даже после войны, но потом потеряли связь.

Из подвала иногда выходили, ночью, когда прекращались бои, немцы ночью не воевали, только постреливали, но никаких наступательных действий не было. И вот мы вылазили - за водой ходили на Царицу, мать ходила. Что мы ели? - даже сейчас не помню! Просто удивляешься, не могу вспомнить! Слышим - стрельба идет за Царицей, потом прекратилась. Потом прям на берегу была - прекратилась - значит, наших они выдавили и оттуда. Мы глубоко в подвале, а там, кто ближе к выходу, говорят, что немцы во дворе уже. И рассказали, что один немецкий солдат начал спускаться в подвал, и его рассмотрели: рослый такой, шифоновый шарф у него белый, с автоматом. Ну, он, наверное, посмотрел, что здесь никакого сопротивления нет, опасности, и ушел.

Потом они начали проверять все подвалы! И эти два бойца, что с нами были, решили сдаться. Оружия у них не было. У них отдельное место, ниша была. А мать меня все время ругала: "Не высовывайся!" Потому что слышали, что они забирают подростков и мужчин в лагерь, считают, что гражданские мужчины - это переодетые или будущие потенциальные опасные люди. И вот мы выстроились и спустились двое: впереди один невысокого роста лет 40, в пилотке, в руках винтовка, а за ним идет в каске и с ручным пулеметом на перевес. Входят - спросили про солдат при входе - им сказали, что есть. Они проходят мимо - и тут я впервые увидел этих немцев! Дошли они - слышим крик: "Вставай!" Немецкие крики. И потом выходят наших двое. И в конце, когда бойцов забрали, он еще двоих или троих мужиков присоединил - и повели их.

На улице тишина! Они же весь центр уже заняли. Ни обстрелов, ничего нет, тихо. Мать говорит: "Пойдем домой, на пепелище! Что тут сидеть". И мы пошли. Солдаты стоят. Удивило меня: вот тут, где сейчас троллейбусная остановка, человек пять стоят как линейные солдатики, молоденькие-молоденькие и мундиры на них как с иголочки. Боже мой, думаю, как же так, у солдат мундиры ж потрепанные, а эти как с иголочки. Видимо, пополнение. "Пройти можно?" - "Давай проходи". Пришли мы: улица вся как есть сгорела - стоят только печи и трубы! И наш дом. У нас внутри дома, под ним, был погреб, вот туда мы стащили все ценные вещи: машинку швейную и прочее. Ценностей особых и не было, может, посуду или одежду какую. Вот это там осталось, сохранилось, потом, когда камни мы все разгребли и погреб открыли, и там все эти вещи сохранились. Когда уходили, все было загорожено, были постройки, а это все видно вокруг - поле такое и одни печки стоят только! И люди возвращаются и начинают на этих печках готовить себе еду. Жизнь продолжается.

Наружу в основном мне мать запрещала показываться: "Сиди здесь!" Слышим: "Raus! Raus!" Идут двое. Raus - значит наружу, выходи. Один здоровый рыжий немец, у него пистолет, у второго тоже. Мародеры, короче говоря. У матери сумочку взяли, а там ничего нет. Да чего там может быть. Посмотрели и ушли. Потом прибежал румын один, кричит: "Тряпка, тряпка, пушка!" - Пушку чистить. Какие-то у нас тряпки были. Он убежал. Румынские солдаты были среди них- они по форме отличались. У немцев - серо-зеленая, а у этих - желто-зеленая. Да и они - союзники - такие были, я потом вам расскажу случай с генералом румынским.

Отец пришел из больницы и мы втроем. У матери два брата жили в Ельшанке. Мы до войны дружили, в гости ходили друг к другу. В общем, перебрались к ним туда. У них дом целый. Отец, мать и трое детей у них. Места есть, мы разместились.

На заборах висели немецкие объявления: За грабеж - расстрел! Для своих. Это я лично видел такие бумажки, хотя там же в соседях жила семья, старики, два немца взяли и корову угнали у них. Она: "Ой, ограбили!" Один ведет, второй погоняет и ушли - корову забрали. Вот тебе и расстрел!

Иногда заходили немцы в дом: один вошел, а я уже осмелел, немецкий немножко знал, а он объявляет: "Я - австриец, ищу лампу". Лампы у нас не было - он ушел. Потом двое пришло каких-то, а мы с братом двоюродным сидим моего возраста, он нас куда-то забирать хочет, а мы сидим и не идем никуда, без оружия и просто говорят: "Давай, пошли!" Они нас, видимо, на работу, а я ему по-немецки говорю: "Мы еще малы, чтоб работать. Никуда ходить нельзя". Он удивился так, поорали они еще, и ушли.

В городе жить было невозможно, еды нет, никаких магазинов нет, даже воды нет. Ходить на Волгу каждый раз - это далеко. Народ двинулся с города на запад, на Дон в Донские станицы. Поклажу на тележки, впрягались в них, и начали покидать город. Мы тоже решили, но другим способом.

Жена двоюродного брата где-то там ходила и познакомилась с немецкими шоферами, и договорилась, чтоб они нас вывезли за город. Что-то им за это надо дать. У нас был патефон - за него они нас на машине немецкой, грузовике, согласились вывезти.

Первый раз мы вышли из этого дома прямо с вещами на дорогу, не только мы одни, там еще были люди, и ждем этого немца, был договор, немцы к нам в этот дом приходили договаривались, я переводил немножко, что они завтра подъедут, увидят нас и заберут, а мы должны выйти на дорогу. Вот мы вышли с вещами, а рядом, была зенитка немецкая, расчет, блиндаж, прям рядом с дорогой, и идут жандармы немецкие. У них была служба - фельджандармерия, фельдполицай, на цепи бляха висела, их задача заключалась в том, чтоб на территории, которая примыкает к фронту, порядок был. Подозрительных в лагерь забирают. И отца с моим дядей они забрали, а нас одеялом накрыли женщины, мы спрятались среди вещей и нас не тронули, а их забрали. Мы вернулись, потом еще с какими-то договаривались.

Наконец-то нас погрузили, уже без отца, мы с матерью и вот эта семья: тетя с детьми и ее сестра тоже. Поехали на запад, проехали Калач, через Дон переехали по мосту и поехали на юг, на Суровикино. Остановились мы на станции Обливской, мы переехали через железную дорогу, и тут хутора Терновые, в каком-то, мы и остановились, он нас выгрузил. Это уже октябрь был. Цель была - где-то найти пропитание, вода чтоб была, где-то кров какой-то и подальше от бомбежек этих. От чего бежать еще - от опасности! Чего-то мы разбираем и вдруг мать, я чего-то нагнулся, мать кричит: "Куда-ты?" Меня за руку кто-то берет. Я смотрю, солдат румынский берет меня за руку и ведет. Она кричит, мол, что такое? Он машет рукой и ведет. Тут недалеко дорога 10-15 метров, прошел и стоит легковая машина, в ней сидит румынский генерал, он открывает дверцу и генерал меня спрашивает по-русски: ему важна какая дорога - он едет в сторону Сталинграда. Вокруг полно немецких шоферов. А он дорогу спрашивает не у них, а решил спросить у русского мальчика. Он - мне по-русски, а я - ему по-немецки, я еще не сориентировался: Дорога, говорю, хорошая, ну он и отпустил - больше ему ничего не надо. Он один сидел, здоровый, толстый, а этот солдат шофер его. Хотя мог и у немцев спросить, союзники его ведь все-таки, а он у меня спросил. Поселились мы у одних, их двое - муж с женой, не сильно старые.

- Принимали люди нормально?

- Да, тогда люди были совсем другие. Если есть хоть малейшая возможность - всегда помогают! Мы несколько раз меняли место жительство. Если уголочек какой где есть пускают - люди были добрее! Прожили мы там до начала декабря. Возник конфликт меж моей матерью и теткой и нам надо было уходить. А куда? В Ростовской области есть Селивановский р-он, станция Морозовская, от нее 70 км на север - там эта Селивановка, такое село. В этом селе, жила тетка моя - родная сестра моего отца. И оказывается, отца с дядей забрали, они ночью сбежали и вернулись в дом, а нас уже нет, мы уехали. А мы думали, куда и насколько забрали, чего ж мы будем тут голодные? И вот мы без них уехали. А они пробрались вдвоем в эту Селивановку вдвоем с дядей. А конфликт был внутренний. У меня же два дяди было, второго убило в бомбежку, а тогда было принято зарывать все добро в землю на всякий случай. И вот эта тетка, у которой по началу мы жили, они когда убило дядю, эту яму разрыли и все себе забрали. И вот на этой почве и конфликт. В общем, нам надо было пробираться в Селивановку. Вышли мы с матерью на дорогу, а уже зима, а в конце ноября в Сталинграде окружили и они нас ночью как-то подняли всех и много солдат пришло, видимо, отступали немцы, и, разместились у нас на ночь. Мы поняли, что бегут, а так информации никакой не было. Потом мы увидели, что фронт образовался. Из Сталинграда железная дорога идет, и прям окопы видно, пригорок, окопы видно уже наши, наши их окружили и вытеснили сюда. Бойцов не видно было, но видно, что тут оборона, немецкие самолеты летят и бомбят эти окопы, значит, тут уже и линия фронта - вот это мы видели.

- С каким настроением вы уехали из Сталинграда за Дон?

- На одной из остановок, немец вез нас и остановился, мы вышли… И тут немецкие машины, наши русские грузчики в немецкой форме и вот мы окружили одного ,а он говорит: "Я, попадал к ним в плен в 41 году и бежал из плена, меня несколько раз на расстрел водили, сейчас опять попал и я могу перебраться, тут недалеко, но меня сейчас немцы кормят, я живу, не знаю, что там дальше, но пока живу, а там я не знаю, что со мной будет!" И настроение было ужасное! Даже во время бомбежки, когда немцы наступали, занимали тут, настроение у населения было ужасное, в победу не верили: дошли до Волги, ходят по берегу немцы уже! Но, конечно, был приказ 227, который сыграл положительную роль. Было так: или - или! В первобытное время в племени, когда грозила опасность, все выходили: и дети, и женщины, и старики - все боролись с врагом! Так и здесь было. У нас они уже были у горла, надо было какими-то сверхжестокими методами, восстановить дисциплину, ведь сдавалось много…и в Брестской крепости. В немецкой армии, короче говоря, очень много было на подсобных работах, с лошадьми, "Хиви" (Hilfs williger - желающие помочь). Перед войной на элеватор навезли пшеницы видимо-невидимо, урожай был большой. Фронт приближался, и с элеватора вывозили теплоходами, поездами вывозили. Пришли немцы - машинами, подводами, стали тоже вывозить. И вижу: на подводе сидит калмык в немецкой форме - он на службе. Ну, кто как мог. Устраивались в войну и спасались, кто как мог! Если, конечно, он принял присягу на военной службе, это, конечно, предательство, а если он гражданский, то он просто искал способ как-то выжить!

Наблюдал я за воздушными боями над Сталинградом. Наши фанерные ястребки и немецкие самолеты металлические, сбивали их немецкие "мессеры", собьют - наш летчик выпрыгивает из самолета, а он разворачивается и по летчику еще - сволочь! Были у них штурмовики "Ю-87", юнкерсы, они их называли - "Штука", как потом я узнал, сами немцы рассказывали. Метод бомбежки такой: он берет 5 бомб этот штурмовик, 1 большую, и по крыльям 2 маленькие и пулемет. Идут косяком штук 12, один за одним, на цель заходят - включают сирену и пикирует, бросает бомбу и уходит, снова заходит сюда. За ним второй, третий и они вот так все дорожку пробивают, потом второй заход, вот такая карусель затевается.

И вот еще впечатление. Когда мы в своем доме в щели еще сидели, заглянул один солдат, а у нас была знакомая немка, она как-то с нами оказалась в щели, соседка еще по Дубовке, замужем за русским была, но немецкий знает. Вот он заглянул, сел на приступки и стали разговаривать эта немка с ним. А в это время мы видим ,что над Мамаевым Курганом без конца самолеты летают-бомбят, бои, грохот там стоит все время…А немец говорит: "Да это 2-3 дня и все тут закончится".

А однажды было тихо-тихо, осень теплая такая была, солнечная, сухая, погода хорошая. Тишина и по улице, где мы жили, там рядом был такой Кулыгин взвоз - там мост был, идут два солдата, кричат, смеются. Я слышу, что речь не немецкая, а славянская, слушаю, это поляки были, винтовки у них где-то сзади. Думаю: "Боже мой, какой кошмар, идет война, а эти идут смеются". И потом я поляков много видел в их армии. И как я потом узнал, в немецкой армии было поляков больше, чем в польских, армиях Краева и Людова.

И вот скандал у нас, мы вышли на дорогу, под вечер, зима была, начало декабря. Но зима такая не холодная, снег, но терпимо. Машину надо ловить, чтоб ехать туда на Морозовскую, а потом в Селивановку. А машины идут с солдатами на фронт - автобусы везут немцев и в грузовых машинах едут, пополнение, видимо, по этой дороге. И вот мать махнула, а ей шофер показывает, что на обратном пути я вас захвачу. А я куда-то отлучился, а, мать рассказала потом. Подошел немецкий солдат, увидел, что я где-то в стороне, и достает колбасу кусок и хлеб и матери дает и говорит, показывая на меня: "У меня тоже в Германии такой сын". Не все были в войну плохие, и немец - порядочный человек, увидел, что мы…

Возвращается на автобусе, открывает, у нас саночки были, их погрузили, залезли и поехали. Приезжаем в Морозовскую, выгрузил он нас. Мать пошла искать место, нашла, день-два побыли и потом еще одно место нашла, один дом. В этом доме две половины. В передней квартируют немцы, а в этой половине ютятся: хозяйка с грудным младенцем, парень моего возраста и две дочери взрослые, и нас пустили. Муж этой хозяйки полицай был, и уже отступил с немцами. Когда немцы двинулись, некоторые тоже побежали. Но она пустила нас - мы заняли уголок. Тут так. Живем - 2-3 дня одни немцы, потом эти уходят - другие поселяются, меняются, на нас никакого внимания не обращают абсолютно. А эти дочери работали у немцев в столовой, там у них аэродром в Морозовской был, и они приносили из столовой еду, иногда и нам что-то перепадало. И заходили в гости к ним, к этим девкам летчики-немецкие и солдаты. Вечерами просто поболтать - делать нечего было…

Иванов А.Н. с двоюродным братом

Как-то сидим мы, а поселилось двое, выходят из этой передней, здоровый такой солдат содится на приступок, и говорит: "Я поляк". А я так удивляюсь: "Как же так, ты - поляк и у немцев?" А он и рассказывает. Мы на смешанном: частично на немецком, частично на русском. Он видимо из богатой семьи был. "Немцы Польшу захватили, я в лагерь попал, сижу, все поместье разграбили, все забрали, я сижу…и что делать? Погибать? - Ну, я решил, что уж лучше сюда в армию пойти к немцам". А сам спрашивает: "А у советов есть польские формирования в армии, чтоб воевали против немцев?" Видимо, на уме держит - перемахнуть. А как раз в это время, и нам это было известно, у нас была сформирована польская дивизия под командованием генерала Андерса, их одели в польскую форму, но это из задержанных интернированных после польской компании. Но они не захотели воевать с русскими против немцев. И их переправили через Иран в Италию и вот они там воевали вместе с американцами и англичанами против немцев в Италии. Он рассказывает: "Сейчас которые здесь немцы - это из Франции приехали". А у них так, я потом узнал, что здесь дивизия воюет-воюет на восточном фронте, потрепят ее у нас, они ее на отдых во Францию, они там пополняются, отдыхают и сюда возвращаются. И немцы, которые тут были, тоже показывали фото, как они гуляют по Парижу, улыбаются, что они с французами. Выдал тайну, что они из Франции приехали. Ну, мы и сами догадывались. Так вот после этого поляка поселились двое, он ушел, больше я его не видел. Одного звали Конрад, а другого Готфрид. Конраду - под 40 лет, а Готфрид помоложе. Конрад был помощником машиниста на железной дороге, а Готфрид сельский, бауэр, из фермерской семьи. Начали общаться с Конрадом на немецком. Он расспросил: где, чего. Я тоже что-то спрашивал. К ним приходили вечером друзья время от времени, садятся, выпивают, песни поют. Я вышел к ним, сел и спрашиваю: "А интернационал знаете?" Он: "Да! И мы сейчас его споем". И вот человек двенадцать во все горло спели интернационал, я его тоже немного знал и я им подпевал на немецком. Поют, значит, а я спрашиваю: "А если какой офицер?" - Он махнул рукой: "Какой там офицер!" И между прочим, в то время это был гимн СССР. Но они-то рабочие все в основном.

Я рассказывал эту историю французским туристам, они спрашивают: "Почему немцы пели тогда интернационал?" - А я так думаю, что это был скрытый протест против войны. Они-то знали, что в Сталинграде окружены, мы еще пока этого не знали.

А у меня тогда на ногах уже были изношенные ботинки, Конрад как-то приходит и ставит на стол пару сапог и пару ботинок, немецких, солдатских и говорит: "Александр, тебе!" Я спрашиваю: "Где же ты их?" - Он говорит: "В госпитале". Мне подарок сделал.

Потом они ушли, а тут уже так, безвластие началось. Немцы уходят, а подполье нельзя сказать что было, а видимо, этот полицейский хозяин дома, когда-то кому-то насолил. Когда немцы ушли, кто-то взял и поджег дом. А власти нет, немцев нет ведь. Мы взяли и ушли из этого дома. Мстить ему начали. Ушли ближе к дороге на Селивановку, поселились еще в одном доме, и вот там немцы еще были там. Один пожилой немец собирает вещи: "Zuruck! Отступаем! Назад! Все". Мы все уже догадывались, что они отступают.

Хорошо помню, что 4 января 43 года мы утром проснулись, а наши солдаты уже идут по улице! Освободили уже нас. Через несколько дней мы на нашей уже машине доехали до Селивановки. Вот в этой Селивановке я пробыл до ноября 44 года. Отец там был, у тетки.

Меня мобилизовали в армию в 44 году и попал я в госпиталь, там переохладился сильно, в госпитале я проболел менингитом - 2 месяца провалялся в Новочеркасске. Потом выздоровел и меня направили на курсы шоферов, и потом повезли нас на Дальний восток.

- Как на курсах учили? Вы знакомы были с техникой?

Ну как знакомы? Там техника-то, господи! ЗИЗ-5 и полуторка! Ну, что там 4 цилиндра и все наружи! Сейчас открой капот - там проводов полно, а тогда проводочки идут на свечи и на фары. Бабина, трамблер этот, как открыл все это - элементарно же! Там что учить-то? Я был сообразительным. Все это легко давалось!

Приехали мы, целый месяц почти только ехали! Эшелон шел туда. Через Сталинград ехали, да! Все разрушено видим, ведут колонну гражданских немцев, которых тогда пригнали восстанавливать Сталинград. Как я потом узнал ,в Германии развешены были объявления, что все граждане с какого-то возраста, с 18 лет до 50-60-ти лет, мобилизуются для работы - восстановления городов и сел России. И вот ведут колонну - женщины там и мужчины, вместе все. Вот приехали мы на Дальний Восток, попали в 3-й Сталинградский гвардейский механизированный корпус, в отдельный батальон связи, или отдельный бардак Смяткина, командир Смяткин был, вообще юмор в армии, люди разные. Есть очень начитанные, остроумные. Потом началась война там - всего шла 3 недели. Я там на студебекере, мне его дали, я на нем перевозил груз с одного места на другое: горючее, телефонные принадлежности, солдат подвозил. Собственно я не участвовал в боевых действиях, был я в городах Юти, Расен, Хоне, Аоде, это корейские города, которые ближайшие к нашей границе, где я служил. Потом меня перевели в отдельный дорожный батальон, который располагался в Ворошилове-Уссурийском, 1 рота, а задача - дороги содержать. Рота располагалась на корейской границе около озера Хасан. Озеро заросшее камышом и тиной, воду из него невозможно взять, тут же сопка Заозерная, метров 15-20 до нее и подъем на сопку. Река Тюмень-Ула, или сейчас она Туманная или Туман-ган (так корейцы звали), рядом мост, и наши казармы. На нашей стороне Краскино. Задача нашей роты - содержать дорогу грунтовую от Краскино - это 70км - и 70 км сюда в корейскую сторону - тут Аоде. У меня был пропуск, я ездил на студебекере и туда, и сюда - чинили эти дороги. Чинили вручную. Был еще так называемый грейдер - машина впереди с ножом. Что-то подсыпали, вообще-то дорога неплохая была, но так время от времени, когда размоет, ну небольшой косметический ремонт делали. Потом там нам одно время пригнали японцев пленных, целый батальон и мы с ними начали общаться. У меня с одним был договор: я не курил, а табак получал, я ему говорю: "Ты мне будешь стирать, а я тебе табак буду давать". Он мне стирал гимнастерку, штаны, я ему табачок. Обычные ребята, но это уже в плену обычные. А вообще-то японцы - самые лучшие солдаты в мире. Мог сдаться в безвыходной ситуации наш солдат, немец, американец, мог любой, но только не японец! Для них умереть в бою - это достойная смерть! У них две смерти -обычная смерть (несчастный случай или болезнь) и достойная смерть (в бою или сипуко, мы называем харакири, но правильное название сипуко).

Эта война была блестящей военной операцией всей второй мировой войны. За две недели была разгромлена миллионная кадровая, мобилизованная, хорошо вооруженная японская армия. Американцы начали войну с японцами 7 декабря 1941 года - они в Пирл-Харбор и весь почти тихоокеанский флот потопили и с этого момента, они 3,5 года воевали, их там выковыривали с островов, а японцы заняли Корею, Манчжурию, восточный Китай почти весь, Вьетнам, Лаос, Камбоджу, Тайланд (или Сиам), Бирму, прямо примыкающую к Индии, и уже начали стучаться в Индийские ворота. Дальше заняли Малайзию, Сингапур, главную английскую военно-морскую базу, Филиппины, все Индонезийские острова, Гвинею, Яву, Суматру и начали бомбить Австралию и Новую Зеландию. Короче говоря, заняли такие территории, сравнимые с тем, что немцы заняли на Западе, и по населению, и по территории. Американцы с ними воюют, а с такой громадной территории как их выкурить? На Филиппины они нажимали, в общем увязли там хорошо американцы - 3,5 года воевали! А наши как только вступили в войну - 2 недели прошло - и командующий Квантунской Японской армии сообщил императору, что они должны капитулировать, потому что сопротивление бесполезно - разгромили все, расчленили всю армию - через Хинган перешли наши солдаты, появились в тылу у них танковые части, которые начали с тыла их громить. И император выступает по радио перед японским народом впервые в жизни, и сообщает о капитуляции. А перед этим американцы сбросили 2 бомбы.

- Бомбы тоже на них повлияли?

- В каком-то смысле повлияли, что американцы отбомбили - знали только в Японии. Вся армия за территорией Японии об этом не знала. Эта бомбежка была засекречена. Мы с японскими солдатами сидели курили, разговаривали, что Хиросима, Нагасаки - бомбы - ничего они не в курсе. Конечно, какое-то влияние это имело, но вот тот факт, что во время Хиросимы погибло там 120 или 160 тысяч человек, американцы бомбили Японию своими летающими крепостями - там их сотни летали и сжигали их бамбуковые постройки! Во время таких налетов не меньше погибало! Так что, особых таких потерь людских не было, а был факт самого оружия, что две бомбы стерли с лица земли два города! Но когда американцы попытались вторгнуться на японские острова, остров Окинава, там сейчас военная морская база американская, вот они там этот островок - они положили там 13 000 своих солдат, они понимали, что если будут вторгаться на метрополию Японии, то они там потеряют очень много людей.

Японский премьер-министр и командующий сказал, что если "белые дьяволы" (они так американцев называли, а американцы японцев называли "макаки") вторгнутся на наши острова, то мы уйдем в Манчжурию, а там мы можем воевать хоть 100 лет. А тут получилось, что наши разгромили Квантунскую армию, и армия в Манчжурии капитулирует и деваться им некуда. Эта Квантунская армия была как центр подготовки, там учебные всякие части были, готовили там офицеров, училища всякие…Там и части были, которые занимались биологическим оружием. А еще они побоялись, что наши высадятся на метрополии, а между прочим десант уже был готов. Наши Южный Сахалин заняли и в Курилах воевали, там до сих пор не разминировано много - такие были укрепления там страшные, японские!

И вот император выступил и ему не поверили - был бунт молодых офицеров, вернее они прознали, что министр какой-то, но не военный, а министр иностранных дел, кажется, предложил капитулировать, про это узнали молодые офицеры и искали этого министра (ну, император - это святое, они на него не могли покуситься), а вот этого министра они искали… мятеж был подавлен войсками.

И начали сдаваться только по приказу! Но! Некоторые группы солдат приказ такой не услышали и даже через 20-25 лет в джунглях Новой Гвинеи и Филиппин, были группы солдат скрывались там и жили 25 лет! Население местное знало, что японцы есть в джунглях, они не тревожили, выходили иногда взять соли или что-то из одежды…

Разыскали по документам, какие части в этом месте были, нашли командира роты в Японии уже, он под другой фамилией, и он на вертолете через громкоговоритель над этими джунглями, стал называть их по имени и сообщил, что война уже закончилась - все это 25 лет спустя! И тогда они только вышли и сдались. Вот какая верность присяге!

Институт смертников! Такое оружие у них было новое. Такого оружия ни у кого не было. Смертники были в авиации - камикадзе-летчики, были в морфлоте - человек-торпеда, и были в сухопутных войсках - обвязывались минами и бросались под танки. Торпеда - устройство такое: на 15 минут там ему воздуха, запирали и он мог управлять торпедой и нацеливаться на корабль. Если он промахивался, то он там потом задыхался и погибал в муках. Летчики - это общеизвестно. Такой был патриотический порыв в Японии перед войной! Как получилось? Япония в 1-ю мировую войну воевала против Германии вместе с Англией и Францией. Когда война закончилась, последние все поделили, а Японии ничего не дали. Ну и японцы, конечно, обиделись. Объективно так: у них же на острове ни сырья, ни грамма, ничего нет: ни руды, ни угля, ничего! Ну и теория выдвинулась, что весь Дальний Восток должен быть под японской эгидой, что это самая просвещенная нация и все такое…такой был порыв, что когда объявили запись в камикадзе, сформировалась часть в 2,5 тысячи смертников! Брали не всех, а только тех, у кого семьи не было, мужчин, и до того дошло, что одна женщина, чтоб ее мужа взяли в камикадзе, умертвила детей и себя! Умереть в бою за императора - это честь, это они с младых лет смерти не боялись! Раз в бою умер, то он сразу приравнен к богам получается.

- Какие разговоры про союзников ходили?

- Ходили и все осуждающие! Илья Эренбург в своих статьях, газетах говорил: ни 42 году не высадились дивизии союзников, ни в 43-ем! И только когда они поняли, что мы в одиночку победим они высадились. Рузвельт сказал: "Еще одна такая весна и второй фронт не нужен" Наши уже стучались в ворота Германии, уже было видно, что СССР сам разгромить Германию один, хотя помощь материальную они нам оказывали большую, это надо признать: они посылали нам и танки, и студебекеры, и додж три четверти.

- Как о Победе узнали?

- Это было в мае 45-го. Я был в Новочеркасске, уже из госпиталя вышел, часть была такая - запасной полк. Ночью кто-то объявил, что победа, но в казарме были, кричали, орали там и собственно и все! Там же наружу не выпускали, за пределы части только строем! Ну мы заранее интересовались в газетах, знали: какие города в Германии занимались, второй фронт, все движется и мы уже предполагали, что до 15 мая война закончится. Так она 8-го и закончилась. Закончилась-то она раньше, но пакт подписали ночью 8-го. Сначала у Эйзенхауэра подписали. Главная подпись там была, а наших не пригласили. А Сталин возмутился: будем воевать до тех пор, бить их, пока они капитуляцию не подпишут с нашими. И тогда состоялось это подписание в Карл-Хорсте, Берлине, они прислали туда второстепенного генерала, сам Эйзенхауэр не поехал, и Монтгомери не поехал, были только второстепенные лица и от американцев, и англичан были.

- Как вас обмундировывали?

- Брюки голифе, гимнастерка, сначала обмотки, а потом дали кирзовые сапоги.

- У вас был вещмешок, что хранили в нем? Или в кабине?

- Нет, в кабине ничего нельзя было хранить - там могли посторонние люди же зайти и взять! Учебники для 10 класса хранил, я ж учился. Да, деньги какие-то попадались там.

- У вас было личное оружие?

- Карабин был. Он в казарме стоял. Я ездил, а он в казарме, с собой нет. Во время войны только с собой возил.

- Вам студебекер нравился?

- Да, хорошая машина. Ломался, конечно, мы ж как на необитаемом острове: река, а через реку Корея, а тут никаких ни поселений, ничего нет, 70 км - станция Краскино, а тут никаких гражданских даже. Кто там мне поможет мой ремонт делать - все приходилось самому. Плохо было с резиной, но мы научились и покрышки чинить.

- Расскажите подробнее, как смекалка солдатская работала?

- Прокололась шина, камера - старый поршень от машины, подставка гладкая металлическая, камеру с дырой кладут на подставку. Сырую резину давали - это такая масса под действием температуры расплавляется и хорошо прилипает к резине. Обкладываем дыру сырой резиной, поршнем накрываем, в него наливаем бензина, поджигаем, поршень нагревается и как горячий пресс латку делает на камере. Слабая сторона у студебейкера - рессоры, особенно передние. У них ведущие передние колеса и задние, а были модели, что спереди не было ведущих, а просто обычные оси, если впереди ведущие, то нагрузка на рессоры большая и они лопались. По нашим дорогам, плохие же…

- А как заправлялись?

- Я когда приехал в эту роту, у них там складик ГСМ, несколько бочек бензина и масла. Ну, а там не так и много надо на один студебекер. Там одна машина была и грейдер, вот мы и заправлялись отсюда. Запас был. Мост этот охраняли с пограничниками вместе. Пограничник доходит до половины, а там на мосту 3 линии красные, дальше, я говорит, не могу пройти, а мы ходим туда-сюда.

- На Дальнем востоке были наркомовские 100 граммов?

- Были, но я не пил. Я очень долго не пил. Шоферу вообще нельзя. Ну, там тогда шофера пили некоторые, но я принципиально не пил. У меня отец выпивал, не пьяница, но любил выпить. Когда выпивал, то скандалы дома и все такое, и я как протест долго не брал в руки. Когда уж демобилизовался, тогда уж начал, а в армии не пил.

- Как кормили?

- Это особый разговор. Чем придется! Захватили, какой-то склад японский с рисом. Утром - рисовая каша, в обед - рисовый суп на первое, на второе - рисовая каша, и в ужин - рисовая каша. И вот так неделя за неделей. Или гаолям - просо такое ихнее пшено крупное безвкусное совершено, или чумиза - крупа их тоже - мелкое пшено. Питание в нашей армии было всегда очень слабым. Солдаты всегда были полуголодные. Всегда хотели есть. Конечно, сил хватало, чтоб что-то делать, но организм-то молодой, растет, питание требуется, а питание ограничено. И вот у нас всех желудки, я знаю, у меня язва, когда стал лечиться, мой товарищ-доктор говорит: "Саш, у тебя маленький желудок". Все, кто отслужил, у всех язва или гастрит, маленький желудок, потому что, когда формировался организм, в 17-18 лет питание не дополучали.

- Трофеи собирали?

- Нет, трофеями я не занимался. Вот сейчас покажу. Это вышивка - корейцы подарили нашим солдатам и мне. На память! А надпись на иероглифах: советско-корейская дружба и название населенного пункта. От жителей этого пункта советским солдатам на память в честь дружбы.

- Вы больше ни на чем не ездили?

- На Додже, Форде, Шеврале ездил, приходилось. Тушенку, одежду, ботинки. Вот я ботинки американские носил неоднократно. Много чего они нам присылали. Но как сказал Илья Эренбург: "Нет таких бухгалтерских книг, где на одной стороне деньги и вещи, а на другой кровь!"

- Где пленные японцы жили?

- Им выделили помещение, свои у них начальники были небольшие. Они тоже работали на дороге - лопата и кирка! Кормили их так же, как и нас: в одном месте еду одну и ту же получали. Но они ели по-другому. Хлеб, который они получали, они его мочили в котле, разогревали, и делали из него кашу. У них же рис - главное. Но никаких там побегов, ничего не было. Ходили строем, песни наши пели на японском языке. Отношения у нас были нормальные.

- Как вас наградили?

- Я имею медаль за победу над Японией и Корейскую медаль за освобождение Кореи, Орден Отечественной войны второй степени.

- Ваше отношение к Сталину и партии и сейчас как-то изменилось?

- Конечно! Мы многое узнали. А тогда чувствовалось, что промашки на фронтах где-то там делают, не справляются. Кстати, немцы очень нас информировали об этом - сбрасывали листовки: этот приказ 227 - был же секретным, а немцы его на листовках сбросили, солдатам нашим в войсках читают как секретный, а гражданские так увидели листовки и прочитали. Так я впервые познакомился с немецкой листовкой. Бросали над Сталинградом. Выжимки из приказа, не весь текст: что заградотряды, что армия отступает наша, что предательство, паникерство - самые главные выдержки.

Рядом с нашей ротой недалеко метров 200 погранзастава, там рота, замполит роты организовывал экскурсии для своих солдат, на сопку Заозерную по Хасанским вопросам, и нас приглашали иногда. И я пошел. Шли мы 1,5 км, озеро, а тут сопка очень крутая, косогоры - ни танком, ничем невозможно проехать, так вот мы дошли - в склоне ступеньки - лестница для пограничников. Перед этой лестницей внизу ржавые бетономешалки, железные конструкции валяются, подошли спрашиваем: "Это что?" - А это, говорят, памятник хотели делать наверху нашим солдатам, но не доделали и все бросили.

Поднимаемся, там вся вершина лысая метров 60-70 овальной формы, а ширина метров 6. И вот только поднялись, и справа стенка или короб какой-то железобетонный , наварены блоки какие-то - это, говорят, памятник делали когда-то. Я там был в 47 г, а события были в 38-ом, вот 9 лет прошло, так ничего не доделали, все бросили. Слева сразу вышка пограничная наша у края примостилась. Посредине этой вершины колючая проволока высотой 30 сантиметров. Замполит рассказывает нам, что проволоку наши взяли и отодвинули к краю вершины, короче, на китайской территории уже эта Заозерная (там река разделяет Корею и Китай). Мы спрашиваем: "А граница ж вроде нарушена получается?" Он отвечает, что наши отодвинули так. А там проволока уже у самой границы сопки, а там остался шаг или метр и крутой спуск на китайскую сторону, причем, спуск песчаный, мягкий, можно прыгать по этому песку и спуститься, не скальный грунт. Спрашиваем - почему? - Отвечает: "А когда в 38 году начались эти все события, наши отодвинули" (не без ведома Москвы, видимо, потому что погранвойска - это самые дисциплинированные, госбезопасность ими занималась, и они самовольно передвинуть границу ни в коем случае не могли, значит, команда была сверху), а японцы говорят: "Нарушена граница, давайте назад передвигайте!" По дипломатическим каналам. А наши не передвигают.

Потом они сделали так: начали засылать на нашу территорию лазутчиков с бумагой: "Верните нам нашу территорию!" Задача лазутчика (он не вооружен) - перейти границу и проникнуть на нашу территорию как можно глубже и отдать какому-нибудь начальнику эту бумагу. И вот таких почтальонов вылавливали там и отправляли обратно. Вот такой способ протеста был. Ну, вот однажды, видимо, терпение кончилось, и они ночью скрытно к нашей границе подошли и сбили наших пограничников с вершины, засели там, пулеметные гнезда установили и стали удерживать - вот и начался конфликт. Блюхер командующий был Дальневосточной армией, он, когда заварушка там началась - конфликт дипломатический, он послал группу офицеров своих выяснить, что там происходит. Они пробрались и все узнали, что пограничники это провоцируют - перенесли границу. Сталин ему звонит: "Товарищ Блюхер, вы за Красную армию или за японцев?" Сталин умел задавать вопросы! Как тут скажешь?! Потом, конечно, этого Блюхера расстреляли, ну, не за это, …он же герой Гражданской войны. Короче говоря, наши положили около 3000 бойцов и штурмовали эту сопку Безымянную, Заозерную и там, рядом еще сопка есть, с той сопки тоже сбили наших. Наши там на штурм, а что штурм ни танки, ничего подойти не могут, а они с пулеметов косят наших и все! И еще был приказ: чтоб ни одна пуля, ни снаряд на вражеской территории не разорвался! Идиотский принцип такой! Потом это отменили, начали обстреливать станцию Хоне и подтянули войска на штурм, а потери идут, там несколько дней все это шло…и наши запросили переговоры, которые до сих пор засекречены. Так они не освободили до конца, и наши обязались восстановить границу на старом месте - посредине. Что и было сделано. А когда эта война закончилась в 45-ом - пограничники звонят командующему генералу Штыкову: "Как быть? Где опять ставить проволоку: посредине или с краю?" А он и говорит: "Если вы - советские люди, вы знаете, где ее поставить!"

В 42 году случай был (экскурсовод рассказывал наш), когда немцы захватили Белоруссию ,Украину, а один солдат (так же привели на экскурсию бойцов) перепрыгнул через проволоку и на ту сторону побежал - белорус, решил дезертировать. Перешел, тут за ним следили, спустился к реке, начал кричать - японцы вышли с той стороны, показывают ему: "Давай туда выше, там переправа". А тут наши начали по нему стрелять. Снайпера его и убили.

- Как дальше у вас сложилась судьба, когда демобилизовались?

- Дальше, поскольку у меня было 8 классов, я был там самый грамотный среди солдат, там в основном 4 класса и даже совершенно неграмотные были. Меня из шоферов перевели в писари в роте, а машину свою я сдал. Ленд-лиз американский закончился, мы должны были сдать, всю технику, которая была. Они так принимали - все, до последней лампочки, чтоб было на месте. Потом загоняют эту машину под пресс, прессуют и везут в Америку как металл или топят ее во Владивостоке. Вот так вот с моим студебекером. Роту мою перевели в Уссурийск-Ворошилов и я был писарем до 51 года. А потом меня демобилизовали, я приехал в Сталинград. Мои родители из Селивановки перебрались в город еще раньше. Отец до войны работал в областной больнице и вот он опять в эту больницу ткнулся на работу, его взяли. Там на территории этой больницы выстроили мои родители домик, пока я в армии был, три семьи собрались на три части его разделили и вот в одной из частей жили мои родители. В 48 году я в отпуск приезжал, - дали мне награду за то, что мы с одним сержантом выловили сбежавшего из части солдата. Мы его нашли в тайге, но это отдельная история и за это командир батальона мне и ему разрешил отпуск. Как раз ноябрьские праздники были 48 года. Потом опять поехал туда, дослужил там и в 51 году демобилизовался, приехал сюда и я еще ходил там в городе в вечернюю школу, мне командир разрешил. Я там в 10 классе уже был. 9 мая как раз я приехал в Сталинград - сошел, спрыгнул с поезда, на товарняке добирались, нас до какой-то станции Грязи довезли пассажирским, а потом - сами как хотите. Вот мы на товарняке добрались с братом двоюродным - он тоже там служил, случайно встретились там - это сын того дяди, которого убило в войну. Один брат остался живой из той семьи и вот мы на Дальнем востоке списались как-то и встретились и вместе демобилизовались. Я же в мае приехал и мне надо было 10-й класс закончить, а экзамены скоро и я поступил тогда была 13-я вечерняя школа, а сейчас 67-я. Сдал экзамены, на серебряную не вытянул - 1 или 2 ошибки у меня в сочинении нашли. Куда идти? А до войны у меня учительница очень хорошая была в 19-ой школе, хорошие отношения были, потом и мать во время и после войны ее встречала, общались…я после войны ее посетил и спросил: "Куда, Лидия Федоровна, мне пойти?" Она говорит: "Тебе надо идти в Пединститут на истфак". А тогда что было? - Механический институт (Политех ныне), Сельхоз, Медицинский и Педагогический, все больше ничего не было. Сельхоз и медицина не прельщали меня (копаться в труппах и все такое). Она говорит: "Ну, что Механический? - будешь бегать мастером ругаться с рабочими, а Учитель - благородное дело"!

- Вы поступили?

- Да, только не на исторический, а на Физмат я решил пойти, потому что у меня с математикой было хорошо, с физикой, а история это не наука, по-моему, а наукообразная дисциплина, все зависит от того, кто ее преподает и на каком месте этот человек находится. Физмат я закончил с тогда не красный диплом назывался, а с дипломом с отличием, получил назначение в район, работал в Калаче в Пятиморской средней школе, 3 года там отработал, потом перебрался сюда, тут все места были заняты: пошел в РОНО - мне говорят: А вот тут открывается какая-то лаборатория в прокуратуре, сходи туда. Я пошел - а там открывалась криминалистическая лаборатория и им нужен был физик и меня взяли. И я 10 лет отработал экспертом-криминалистом. Полгода я в Москве на курсах подготовки, потом ездил на стажировку в Саратов, Ленинград. Чем я занимался? - баллистика - оружие. Какие вопросы: не стрелена ли данная гильза из данного пистолета, не стреляна ли пуля, извлеченная из тела, из данного оружия, следы, оставленные на бутылке, принадлежат ли человеку, дактилокарта которого прилагается, не сделана ли подпись после печати или печать после подписи…и спектральный анализ. Дробь, изъятая из трупа, и дробь, которую нашли при обыске, одинаковы ли они по составу? Это физический способ химического анализа. Вот этим я 10 лет занимался. В Москве был научный и методический центр всех криминалистических лабораторий по областным городам разбросанным. Я туда ездил туда неоднократно и меня попросили написать пособие по спектральному анализу - применение в криминалистике. Диссертацию нужно писать. Я взялся. Мне дали научного руководителя, мы с ним все обсудили, зачислили меня аспирантом в МГУ на юрфак заочно. И в это время у нас в лаборатории меняется начальник, новый начальник знал, что я готовлю материал по диссертации, вызывает меня и говорит: "Вы пишите диссертацию, давайте так - сначала моя фамилия ,а потом ваша?" Я ответил отказом, и уволился. Я же по специальности учитель. Кстати, пока я днем работал в лаборатории, я в вечерней школе тоже работал, в колонии заключенных особого режима на красном дворе - вот я там зекам физику и математику преподавал. Т. е. у меня стаж педагогический все время шел. А потом меня взяли в 36 школу. А потом меня опять в колонию звали, а там оклад-то выше был, а мне перед пенсией хотелось, чтоб зарплата повыше была, и пенсия соответственно. И мне знакомые опять дали место в колонии - и я последние 5 лет проработал там, тоже физикой/математикой занимался и вот оттуда уже ушел на пенсию в 1987 году. И стал приглядываться к ветеранам - таким же как я.

К нам приезжали французские туристы и они по Волге на теплоходе и устраивают встречу с ветеранами Сталинградской битвы. А я немножко французский знал. У нас директор школы №36 два года работал в Африке, Конго, и французский знал, ну, и начал, когда приехал, разбрасываться французскими оборотами, и меня заинтересовало, и я немного насобачился по-французски. И вот нас французы приглашали в ресторан человек 5-6 ветеранов, и я по-французски выступал перед ними. И руководство этой компании пригласило меня во Францию. В Нормандии, где была высадка десанта, есть огромный музей, посвященный этой высадке. В этом музее все страны были, но русских там не было, не приглашали никого. И вот они там договорились, чтоб пригласить специально из России 2 участников войны - меня и председателя, мы неделю были там: в Париже, Версале, Нормандии, в Лувре, по Сене ездили... Вот городок Арманш - там тоже музей, там русских вообще не бывало никогда. Нам там медали дали, фильм показали как ветеранам войны.

Во Франции был такой писатель Морис Дрюон известный. Он разъезжал по французским колледжам, гимназиям и спрашивал студентов: "Кто победил во второй мировой войне?" - А ему отвечали все: "Американцы и англичане". Он спрашивает: "А еще кто?" - "А что еще кто-то был?" - "А Россия была". На западе во всех учебных заведениях никто ничего не знал. Ну, и действительно, они же в Нормандии высадились. Немцы держали против них 60 дивизий, а здесь было 260 на восточном фронте. Вот если бы они десяток-другой перебросили дивизий туда, немцы бы их сбросили в Атлантический океан. Немецкая армия была самой сильной в мире, после нашей конечно. И вот Дрюон так сказал: "Победило английское упорство, американская техника, и русская кровь!" Нас поставил на последнее место.