Кушнир Абрам (Аркадий) Шулимович

А.К. - Родился 25/1/1924 года в местечке Теплик Винницкой области. Отец, 1895 г.р., был шорником по профессии, в Гражданскую войну воевал с петлюровцами в отряде самообороны. Кроме меня в семье было еще трое детей: сестры Етта и Зина, и младший брат Моня . Отец был единственный шорник на 38 деревень вокруг, но в 1930 году он вступил в колхоз. В Теплике жило примерно 10.000 человек , половина из них евреи, а половина украинцы, и отношения между двумя народами до войны были хорошими Местечко наше считалось районным центром. Про историю местечка спрашиваете? Само название местечка Теплик, происходит от идишского слова «тепл» -горшок. Центр местечка находился в горловине, охваченной двумя речками: Свинарка и Тепличка, которые вливались в русло реки Бджиманка. Населенный пункт Теплик известен с 15-го века , тогда он входил в Уманский край Речи Посполитой. Позже, наш Теплик стал частью Брацлавского воеводства, им по очереди владели воевода Малиновский, польский князь Вишневецкий, а в конце 18-го века Теплик стал центром владений графа Потоцкого, и когда я рос, еще сохранились развалины графского дворца, его парк с фонтанами, старые оборонительные валы с подземными ходами. На развалинах графского имения при Советской власти была построена еврейская школа -семилетка, в которой я учился и закончил семь классов, но в 1938 году власти эту школу закрыли, как и все остальные еврейские школы на Украине, и я продолжил учебу в украинской школе. Что еще добавить про наше местечко... С 1797 года Теплик входил в состав земель Российскй Империи. В середине июня 1941 года я закончил украинскую школу -десятилетку , и как почти все мои ребята - одноклассники собирался поступать в летное училище. Кругом только и слышались разговоры - Скоро война, и мы , молодые парни, радовались, что еще повоюем. Рядом с нами , через станцию Кублич, ежедневно, в Германию, вплоть до двадцать второго июня, шли эшелоны с продовольствием. 19/6/1941 в нашей школе был выпускной вечер, а в день начала войны , рано утром , мы, группа ребят, по линии Осовиахима пошли на стрельбище в Турчинский лес. Возвращаемся назад, смотрим , что-то народ толпится возле радиоузла. Спрашиваем -В чем дело? -Сейчас будет правительственное сообщение...Война... Уже 25-го июня я вступил в истребительный батальон. Третьего июля услышал по радио речь Сталина «Братья и сестры...», и мне стало ясно, что быстро эта война не закончится, и мой долг, как можно быстрее оказаться на фронте. Но с седьмого по девятого июля, согласно распоряжению властей, из нашего района была проведена массовая эвакуация допризывной молодежи. Каждый день отправляли из райцентра по одной группе. Я попал в третью, последнюю группу, на 9/7/1941. Группа состояла почти поголовно из украинцев, жителей сел нашего района : школьников и учащихся зоотехнического техникума, всего 670 человек -допризывников. Простился с родителями, и пошел в колонне на восток. После каждого ночлега мы недосчитывались по 30-40 допризывников, все кто хотел - разбегались по домам. Наша компания , шесть человек : Моня Титиевский, Давид Рехтер, Миша Могилевский, Миша Шустер, я и мой двоюродный брат Абраша Кушнир, видя такое дело, должна была принять решение -Что делать дальше? Мнения разделились, половина предлагала идти на Одессу, другие - вернуться домой. Спорили недолго, и, в итоге, пошли дальше на восток. Добрались до Пятихатки, откуда немногих дошедших до точки сбора допризывников отправили железнодорожным эшелоном в Ворошиловградскую область. Мы, группа из двенадцати человек, попали в совхоз в Малеевский район. Вскоре привезли 11 повесток на призыв из военкомата, а мне - нет. Поехал в райвоенкомат вместе с братом, пытался разжалобить военкома, но он был неумолим -«Товарищам твоим надо расчет в совхозе взять, им через два дня призываться, а ты, парень, жди мая следующего года, когда твой возраст станет призывным по закону». У меня по лицу покатились слезы, я всей душой рвался на фронт, и мне было так обидно и больно , что меня не призывают в армию, вы себе представить не можете. Военком снова повторил -«Не имею права!». Я не уходил из военкомата. И когда мое присутствие военкому «надоело», он позвал кого-то из канцелярских работников, мне в документах искусно исправили дату рождения с 25/1/1924 на 25/11/1923, и сказали -«Придешь на отправку вместе со своими товарищами». Нашу команду новобранцев погрузили в эшелон, который пошел на восток. Ехали долго. У меня по дороге украли обувь. 23/8/1941 наша команда прибыла в Тюмень. Здесь нас построили, и разделили на две группы довольно оригинальным методом . Тех, у кого еще сохранилась обувь и одежда - направили в местное Тюменское пехотное училище, а остальных, «обанкротившихся по пути следования», разутых и раздетых, отправили в Таллинское пехотное училище , эвакуированное в Тюмень еще в июле. Нас, без медицинских и других комиссий, собеседований и прочей волокиты, сразу зачислили в курсанты Таллинского училища - ТПУ. Завели на помывку в баню, потом парикмахеры постригли нас «под ноль», и нам выдали новое обмундирование: френчи, ремни, пилотки, яловые сапоги и так далее.

Г.К.- Как подготовили будущих командиров в ТПУ? Какие условия службы были у курсантов?

А.К.-Я попал в 5-ую курсантскую роту, в которой было ровно 100 человек. Моего брата, Абрама, поскольку у нас с ним были одинаковые инициалы , перевели в соседнюю роту. Командирами наших учебных взводов были лейтенанты - эстонцы, строгие, требовательные и жестокие, гоняли нас «по - черному». Мы к ним относились с ненавистью, как к немцам . Нашей ротой командовал лейтенант Лаар, бывший чемпион Европы по стрельбе из пистолета. Он тренировал нас стрелять из бельгийских пистолетов,с раскладным прикладом, как у маузера. Эти командиры дали нам суровую закалку, и я думаю, на фронте, потом, многие из нас мысленно их благодарили за полученную толковую подготовку. Но пока мы были в училище, наши отношения с комсоставом были не самые простые. Зима в Тюмени лютая и холодная, это и так все знают. Занятия мы проводили в тайге, целыми днями на снегу, отрабатывали - «рота в наступлении» и блокировку ДОТов. Обуты мы были в сапоги и одеты в кургузые шинели, у нас не было, скажем, свитеров под гимнастеркой или шерстяных подшлемников. Идем с занятий, возращаемся в училище из тайги по заснеженной дороге, от холода зуб на зуб не попадает, и тут взводный подает команду -«Запевай!». Мы молчим. Следующая команда- «Газы!Бегом марш!». Мы одеваем противогазы. И бегом по снегу, но только командирам от этого « традиционного упражнения» тоже мало не показалось. Мы обуты в сапоги, они в валенки, попробуй в валенках рвануть по снежной целине. На тактических занятиях в тайге мы встречались с земляками, попавшими в собственно Тюменское пехотное училище. У них большинство командиров было из фронтовиков, присланных готовить курсантов из госпиталей, после ранения, и эти командиры разрешали курсантам греться у костров и туго «гайки не закручивали». А нас имели…Кормили в училище по усиленной норме, еды хватало. Жили мы в казармах , спали на нарах, сортир во дворе, а умывались в ледянной воде ближайшего озера. Дисциплина была строжайшей. Я, как-то, незадолго до выпуска, вовремя не поприветствовал командира роты и сразу получил 10 суток ареста, сидел на «губе». Пораженческих настроений у курсантов не было , даже когда немцы вплотную подошли к Москве, мы не теряли веру в нашу Победу. Училище было буквально «нашпиговано» политруками, было несколько «особистов», которые «от безделья не маялись» и нередко ломали судьбы курсантам. У моего товарища при внезапном обыске в курсантских тумбочках, обнаружили один боевой патрон от пистолета, стрелянную гильзу и книгу «Тактика немецко-фашистских войск», которую ему официально выдали для самоподготовки в библиотеке училища. Этого оказалось достаточно, чтобы училищные «особисты» стали ему «шить дело» , пытаясь обвинить в шпионаже. Его не арестовали, но каждую ночь таскали из казармы на допросы. Когда он сказал «особистам»-«Какой из меня немецкий шпион?Я же еврей по национальности!», это вызвало у них только громкий смех - «Да хоть монгол, хоть китаец! Нам - то, какая разница?! Влип ты, паря, по самое не могу!». Спас моего товарища от серьезных бед, только наш ускоренный выпуск, «под шумок» и его отправили в срочном порядке , вместе с другим курсантами -выпускниками , по армейским частям.

Г.К.-Ваш выпуск был ускоренным?

А.К. -Да, уже в марте 1942 года нас направили в части . Меня выпустили из училища в звании младшего лейтенанта, поскольку я сидел «на губе» мне не дали звания «лейтенант». Я сначала попал в Еланские лагеря , это рядом с городком Камышлово Свердловской области. Прибыл в Эстонскую стрелковую бригаду. Но я, по- эстонски, кроме нескольких строевых команд и отдельных ругательств - ничего не знал. Мы , человек пять молодых лейтенантов, написали рапорты с просьбой о нашем переводе в «русскую часть». Нашу просьбу удовлетворили, и вскоре мы получили предписание явиться на новое место службы. Мы прибыли в другую часть - это была стоящая на переформировке на территории Уральского ВО в Пермской области 231-я Стрелковая Дивизия, которая комплектовалась в основном из молодых солдат ,сибиряков и уральцев. Говорили, что эта дивизия, в составе вновь формирующейся армии, будет отправлена в Иран, на замену , по ротации, наших частей стоявших там с прошлого лета. Я попал служить в 623-й СП, командиром стрелкового взвода. Ожидалось прибытие Климента Ворошилова на последние учения перед нашим отбытием. Но маршала мы так и не увидели, нас срочно перебросили в Саратовскую область, и здесь, недалеко от Волги, в лесу Дубки, рядом с селом Пристанное, мы получили оружие , новое обмундирование, и стали ждать пароходов до Каспия. Ждали где-то с неделю. С фронта передавали сводки, одна другой страшнее, а мы сидели и «загорали» на волжском берегу и недоумевали, какой к черту Иран, когда немцы скоро и здесь будут... Мои товарищи, командиры взводов Цигарели и Кахелашвили, учили петь меня грузинские песни. Потом прибыл теплоход «Феликс Дзержинский», нас погрузили на него и мы поплыли по реке. Добрались до Камышина, и тут, получаем приказ -«Поротно!Выходи на берег!», дивизию в экстренном порядке бросили под Сталинград. Шли к Сталинграду 200 километров, пешим маршем. Стояли жаркие августовские дни. Продвигались по ночам, в основном балками, люди от накопившейся сильной усталости просто спали на ходу. Мы дошли до балки Дубовая, высота 123,8 и здесь полки дивизии сходу вступили в бой. Только окопались ночью, я прикорнул в окопчике вместе с политруком роты, накрылись плащпалаткой. На рассвете открываем глаза, поднимаем головы, а немцы в трехстах метрах от нас, молча идут цепями в атаку. Мы еле отбились в то утро, у нас было очень мало боеприпасов. Так для меня начались сталинградские будни. Уже через неделю я стал командиром пулеметной роты, заменил убитого ротного. Каждое утро, ровно в 8-00 в небе над нами появлялись «юнкерсы», обычно в одном и том же количестве - 16 самолетов, и начинали нас «воспитывать», сначала бросали на наши головы бочки с дырками, куски рельс, которые, падали с неба с безумным диким воем, и этот вой выворачивал нам всю душу наизнанку. Потом начиналась, напосредственно сама бомбежка. Наших самолетов в небе не было, зенитчиков в округе тоже не наблюдалось, так немецкие летчики творили с нами, что хотели. Меня как-то контузило и полностью засыпало землей, но бойцы успели откопать, и хотели отправить меня в тыл. Голова распухла в два раза от нормального объема, ходить не могу, ничего не слышу. Но я отказался уйти в санбат, и две недели пролежал в своей землянке. Санинструктор роты, сибирячка Тоня , выхаживала меня.

Г.К.- Про бои под Сталинградом, если возможно, расскажите немного подробнее.

А.К.- Мы держали оборону левее Котлубани , где погиб осенью сорок второго мой брат Абрам. Держали позиции среди подбитых танков, там до нас случилось танковое побоище , и многие десятки наших и немецких подбитых и сожженных танков так навсегда и остались стоять на поле боя. Под танками мы рыли для себя ячейки, потом пробовали соединить их сплошной траншеей, но бесполезно. Пробраться к нам из тыла могли только по ночам. Приносили еду в термосах, только суп в котелок нальют, как суп сразу замерзал. В стрелковых ротах оставалось по 15-20 человек...Часто нам приходилось контратаковать противника. Иногда я сам не мог понять, почему до сих пор еще живой. Помню, как пошли в очередную атаку, и у меня, фактически, прямо в ногах разрывается снаряд. Я целый..., только один осколок попал возле уха, и я сам его рукой вытащил. Или выходишь из боя, шинель прострелена в четырех местах, а на теле ни единой царапины. 19/11/1943 года мы перешли в наступление и через четыре дня с боями вышли на новый рубеж, приготовились к атаке. Перед нами находились сильно укрепленные немецкие позиции, которые командиры называли «Древний вал». Атаковали их прямо в лоб. Но прорвать оборону мы не смогли, и батальоны залегли, понеся страшные потери. В моей пулеметной роте из 12 «максимов» осталось только три станковых пулемета. Немцы перешли на нашем участке в контратаку, и мою пулеметную роту поставили в заслон, прикрывать наш отход. Я увидел , что один из трех моих расчетов прекратил стрельбу, и кинулся к этому пулемету вместе с ординарцем. Добежали под огнем, смотрим, пулеметчики убиты, оттащили мертвые тела чуть в сторону , и снова открыли огонь из этого пулемета . Но в метрах ста от нас уже находился немецкий снайпер, который сразу открыл охоту на наш расчет. Патрон в ленте перекосило, я чуть приподнялся ... и сразу получил снайперскую пулю, которая попала в саперную лопатку, заткнутую за ремень, срикошетила вправо, перебила два ребра, и через правое легкое ушла навылет. Ординарец меня перебинтовал. Я лег на спину, пытался ползти , отталкиваясь ногами но ничего не получалось. А местность вокруг была - ровная, как стол. Я сказал себе - будь что будет, поднялся, и тут почувствовал удар в колено. Пошел дальше, опираясь на автомат, и каким то чудом, «хромающей мишенью», дошел до пехоты, которая уже закрепилась в окопах на новых позициях . Метрах в десяти от этих окопов я потерял сознание. Очнулся в санбате, кстати, там сначала пулю в ноге даже не заметили. Привезли в полевой госпиталь. С ранением в легкое врачам все было понятно, но опухла раненая нога, и хирурги решили , что началась гангрена. Ко мне пришел главный хирург госпиталя, еврей, доктор Кушнир, мой однофамилец из Винницы. Сказал -«Надо ногу отрезать». Я ответил , что ногу на ампутацию не отдам. Повезли меня на каталке в операционную, положили на стол, и когда я там увидел медицинскую пилу среди прочих хирургических инструментов, то стал орать благим матом на медперсонал , кричал -«Не дам резать!», и так далее... Меня вывезли назад из операционной, отправили санпоездом в госпиталь №1962, в город Перовск Саратовской области. Там обнаружилось, что опухоль в ноге спадает, и медики сказали, что скорее всего пуля прошла навылет через колено. Здесь, в госпитале, меня все стали называть Аркадием , а не Абрамом, так на фронте и в повседневной жизни это имя за мной и закрепилось. Через месяц меня досрочно выписали из госпиталя, и я был снова направлен в свою&nbp;42-ую Отдельную Краснознаменную стрелковую бригаду. Меня, как бывшего командира пулеметной роты, назначили на должность командира бригадного взвода зенитных пулеметов - взвод ПВО. Во взводе - 3 машины, в кузове одной стояла спаренная установка «максим»- на 4 ствола, а в двух других машинах - пулеметы ДШК. Мы наступали на Фатеж, так из-за распутицы машины ехали по шпалам, по полотну железной дороги - обычная история для войны. Взвод сбил зимой 1943 года два немецких самолета. Где-то под Льговым наш взвод спешили, мы стали «наземными» , и дальше воевали как обычные пулеметчики в стрелковых порядках. Весной , остатки 42-й стрелковой бригады, всего несколько сотен человек, передали в 60-ую Армию, и влили во вновь, уже в третий раз с начала войны, формируемую 226-ую СД.

Г.К. -Долгое время Вы воевали в составе 226-ой Стрелковой Дивизии. Что это была за часть? И на какую должность Вас назначили в этой дивизии?

А.К. - 226-я СД была сформирована из остатков нескольких стрелковых бригад : 248- курсантской, 45-ой Краснознаменной отдельной бригады, и из бойцов полнокровной 129-й стрелковой отдельной бригады . Меня, вместе с моими пулеметчиками, зачислили в заградительный отряд дивизии, и этим заградотрядом приказом назначили командовать меня .

Г.К. - Согласно записи в Вашем послужном списке, Вы, с июля 1943 года и до середины весны 1944 года, служили командиром отдельного резервного отряда командования дивизии. Так назывались официально дивизионные заградотряды -«резерв командования дивизии»?

А.К.- Нет , отряд резерва и заградотряд - это два совершенно разных воинских подразделения со своими штатами и задачами. Заградотряд в дивизии существовал только до начала Курского сражения , а потом, после выхода летом сорок третьего года приказа о расформировании дивизионных заградотрядов (оставили только армейские заградотряды и отряды, напрямую подчиненные «особистам») , командир дивизии Петренко, добился , чтобы ему разрешили на базе заградотряда сделать свой отдельный дивизионный стрелковый резерв. И командовал я таким резервом почти целый год. А насчет заградотрядов в стрелковых дивизиях я вам скажу одну вещь - в каждой стрелковой дивизии уже вскоре после начала войны были официально, по приказу ВГК, сформированы заградительные батальоны, и наличие таких подразделений, или чья - либо служба в такой части, большого недоумения у солдат никогда не вызывала.

Г.К. - Какова была численность и функции Вашего подразделения? Если можно рассказать с примерами, и по заградотряду, и по отряду резерва. Скажем , на Днепре и под Курском.

А.К.- Перед началом битвы под Курском, из прифронтовой полосы отселили все гражданское население , на расстояние 20 километров от линии фронта. В деревнях разрешили оставить только по одному человеку с каждой улицы, следить за порядком. Нас расположили гарнизонами по этим опустевшим селам, дивизия как раз находилась во 2-м эшелоне, в Хомутовском районе Курской области, это, кажется, самый западный выступ Курской дуги. В то время в заградотряде числилось свыше 150 человек, красноармейцы, сержанты и 4 офицера, кроме меня. Нам был придан взвод зенитных пулеметов ,( мой бывший взвод), и батарея 45-мм орудий. В заградотряде не было своего штатного политрука или «особиста». На Днепре и в последующих боях на Украине, когда мы стали отдельным отрядом комдива , то нас использовали исключительно, как боевой резерв, как ударную воинскую часть , и были моменты, что численность резервного отряда , вместе с частями усиления, доходила до 900 человек. Иногда нам придавали взвод танков Т-34. И скажу вам откровенно, что моему заградотряду , а позднее, отряду резерва комдива , ни разу не пришлось выполнять функции «надзирателя», или подгонять людей в бой выстрелами сзади.

Г.К. - Лет двадцать тому назад, в газетных публикациях по истории ВОВ, одним из «любимых журналистских завываний », была именно эта тематика , сразу беру определение в кавычки, -«Зверства кровожадных чекистских карательных заградотрядов», с «леденящими душу» подробностями , как заградотрядчики своим красноармейцам в спину стреляли. Некоторые «публицисты» вот на таких «эмоциональных опусах» делали себе имя. Последние годы, пишут все с точностью наоборот, мол, заградотряды , вообще, были только в прифронтовом тылу, и судя по текстам «свежих» статей , там служили просто «люди с доброй ангельской душой», которые только и делали, что проверяли документы на дорогах и объясняли солдатам , что запад находится в другой стороне...Что -то похожее на подразделение для - «помощи полевым комендатурам и погранчастям по охране фронтового тыла». И кому верить? Мне , некоторые ветераны, воевавшие в пехоте, а я сейчас имею в виду только тех людей, слову которых можно верить, нередко рассказывали, как прямо за их спиной, в непосредственной близости от поля боя, стояли заградотряды в боях под Ленинградом, в Сталинграде, на Курской дуге, и даже в осенних боях сорок третьего года под Витебском и Оршей. Так как все было на самом деле? Расскажите, хотя бы на примере Вашего заградотряда. Кто служил в таких подразделениях, кого туда отбирали? Как часто приходилось заградотрядовцам выполнять функции обычной линейной стрелковой части? Какие права имел командир заградотряда?

А.К.-Вам , наверное, хочется услышать от меня «вагон и маленькую тележку душещипательных трагических подробностей», но ничего такого у нас не случалось. Тем более , я вам снова повторяю, заградотряд существовал в 226-й СД только до 7/1943. Но, если вы настаиваете, то по этому короткому периоду я могу рассказать какие-то детали. В заградотряд , а позже , и в отряд резерва, я набирал себе людей сам, из прибывающего пополнения. Это было моим правом, и мне, и представителю разведки , разрешалось первыми отбирать себе людей , он набирал бойцов в разведроту, я в свой отряд резерва. Я никогда не искал образованных . Хоть и было мне тогда всего 19 лет, но чутье безошибочно подсказывало, какие люди мне нужны. Отбирались смелые и решительные, «сорви-головы», которые не дрогнут в бою и не поддадутся общей панике в критический момент. Выходил к пополнению и командовал- «Бывшие детдомовцы, три шага вперед». Потом объявлял -«Кто сидел в тюрьме по «хулиганской статье», выходи из строя!». Вот именно такой народ к себе в отряд я старался набирать, поскольку считал этих людей, имеющих подобное прошлое за плечами, более смелыми и более способными на решительный поступок. И когда в последний год войны я стал командовать разведротой дивизии, то свой метод в наборе пополнения - не менял. Подводило ли меня мое чутье, спрашиваете? Да, один раз сильно прокололся. С конца 1943 года , в основном, почти все массовое пополнение шло из новобранцев, призванных с только что освобожденных украинских территорий, и приходилось брать к себе, то что есть, «без разносолов». И как-то нам дали приказ прочесать лес в нашем ближнем тылу, где скопились недобитые «бандеровцы» и прочие бандиты . Наметили операцию на шесть часов утра. Я разбил своих бойцов на пары, дал приказ продвигаться «двойками», в пределах видимости. Тут подходит ко мне пожилой солдат и говорит-«Замените мне напарника, я с этим не пойду!»- «Почему?» -«Он у нас в селе полицаем у немцев служил, а батька его лично евреев и красноармейцев расстреливал Я на призыве об этом гаде ничего не сказал, смолчал, а больше скрывать -не хочу!». Я сразу арестовал бывшего полицая и передал его в СМЕРШ дивизии. Потом мне сказали, что предатель получил большой лагерный срок. Теперь, далее, по вашим вопросам. Задачей заградотряда дивизии было следующее : не рыскать по тылам в поисках дезертиров, а быть подразделением прикрытия, «подпирать собой» передовую линию, закрывать собой все прорехи и дыры в нашей обороне, в случае необходимости организовывать новый рубеж обороны, или , молниеносно проводить контратаку, возвращая утраченные позиции. Формально, у нас, у заградотрядовцев, было полное право открыть огонь только по бегущим паникерам, но даже в самой критической боевой обстановке, моим бойцам ни разу не пришлось этого делать. Я даже не припомню случая, чтобы приходилось угрозой применения оружия на месте, силой, возвращать бойцов на позиции. Мы не выполняли функции карательного подразделения. Но поверьте, что когда кто-то вам рассказывает, что по ним, сзади, стрелял свой заградотряд, то такую информацию надо «цедить», и воспринимать на веру , в зависимости от ситуации и причин, повлекших открытие огня . Просто так , такое произойти не могло. А когда в панике бегут с позиций бойцы, позабыв о долге и присяге, то ... Иногда достаточно , что рядом с тобой появился в траншее один паникер, как начиналась «цепная реакция», и вся рота бежала от немцев в тыл, начинался «драп-марш», приводящий к большим , ничем неоправданным потерям... И если заградотрядами принимались жестокие меры, особенно в начале войны, когда страна и армия балансировали на краю гибельной пропасти, то вряд ли сейчас мы вправе клеймить их позором за это... Война - штука страшная, и те кто сам не воевал, многого из того , что происходило на передовой - никогда не поймут.... Наша 226-я СД отличалась завидной стойкостью в боях. Мы, бойцы и офицеры заградотряда, а в дальнейшем - резервного отряда никогда не занимались поиском «самострелов» , никогда не снимали с раненых бинты и не проверяли характер ранения или наличие пороховых ожогов на коже , у одиночных бойцов, следующих без сопровождения санитаров в санбат дивизии с поля боя. Если вам кто-то вам о подобном рассказывал - то просто нагло сочинял, «самострелов» заградотряды не выявляли, это не входило в их функции. Даже, если мы представим следующее, что заградотряд задержал одиночного дезертира, самовольно оставившего поле боя, в тот момент, когда его батальон честно сражается и держится на позициях, то дивизионным заградотрядовцам никто не давал законных полномочий, расстрелять такого труса на месте. Таких , передавали под конвоем к «особистам», все дезертиры подлежали суду трибунала . Вот вы сейчас спросили меня о «самострелах». Насколько я помню, после Сталинграда, я с откровенными самострелами ни разу не сталкивался. А осенью 1942 года такие случаи были нередкими. Появились красноармейцы , «голосующие в Верховный Совет», в основном из нацменов, специально поднимающие руку из траншеи, в надежде «словить немецкую пулю» и получить ранение. Но, как мне рассказывали, опытные медики, могли по густоте крови в ране, определить, как получено это ранение. Но был у меня в пулеметной роте один неординарный эпизод. Приходит боец в землянку , и говорит, что он, только что, застрелил напарника по расчету. Мы поинтересовались - «За что ты его?». И он отвечает, что напарник попросил его прострелить ему руку, с определенного расстояния, и за это пообещал хорошие деньги. Тот отвел его в балку, и вместо того чтобы «пособить товарищу отдохнуть в тылу на госпитальной койке», просто застрелил его. А потом пришел к нам, к командирам, и доложил о случившемся...И мы ему поверили, и решили, - в штаб об этом ЧП не докладывать...По вопросу о применении заградотрядов в качестве стрелковых линейных подразделений- мне сказать нечего, при мне, за три месяца службы в таком заградподразделении, такого не было . А вот как использовался в бою отдельный резервный отряд командира дивизии - примеров на моей памяти скопилось очень много. Перечислю только несколько эпизодов . Северо- западнее Киева, рядом с деревней Ровы, проходила трасса снабжения немецких частей. Один из командиров стрелкового полка из нашей дивизии , напившись «до чертиков», сидя «за рюмкой чая» в своем блиндаже вместе с ППЖ, с пьяной дури доложил в штаб дивизии, что его полк занял Ровы. Из штаба дивизии, об этом боевом успехе моментально сообщили наверх, командарму Черняховскому, и тот, приказал штабу дивизии передислоцироваться в Ровы. Но доклад пьяного комполка был насквозь ложный, на самом деле, его стрелковые батальоны даже не могли подойти к « уже захваченному важному населенному пункту». Дорога к деревне шла через лес, и когда штабная колонна подъехала к Ровам, то немцы сразу врезали по штабным машинам всей своей огневой мощью. Меня вызвал командир дивизии полковник Василий Яковлевич Петренко( один из самых молодых комдивов Красной Армии) , и приказал взять штурмом эту злополучную деревню. Я повел свой отряд, собрал еще немного штабных , и неожиданной атакой через лес, выбил немцев из этой деревни. За этот бой меня наградили орденом Красной Звезды. Там же на Днепре, дивизия попала в окружение, и мой усиленный резервный отряд, дважды лихой атакой пробивал брешь в позициях противника, на стыках, позволив частям дивизии выйти из «мешка». А на днепровском плацдарме, немцы прорвал оборону соседей, 48-й или 248-й бригады, и почти захватили штаб дивизии. Мы заняли круговую оборону, машину комдива с рацией вкопали в землю, и мне пришлось несколько раз поднимать- и своих, и чужих, в решительную атаку. Отбились с трудом... Или, например, захват Малина, где отряду пришлось брать с боем железнодорожную станцию. Над станцией стоял непонятный запах, мы даже подумали, а вдруг немцы применили какую-то «химию»? Потом смотрим, а это просто горят два «пульмановских» вагона с кондитерскими изделиями.

Г.К.- А как использовался Ваш отряд во время фронтового затишья?Как поддерживалась дисциплина в отряде резерва?

А.К. - Начиная с Курской дуги наша дивизия не знала, что такое «затишье» или недолгая передышка в боях . Постоянное , непрерывное наступление, сопряженное с очень большими потерями. Единственный период, когда резервный отряд «был без дела», - это май-июнь 1943 года, когда мы еще были «заградотрядчиками», и то , мы стояли не при штабе дивизии, а гарнизонами по пустым селам. Вспоминается с улыбкой один случай. Мой старшина, бывший зек Конев, кстати, дальний родственник маршала, и мой ординарец, в одном из сараев обнаружили несколько бочонков с медом, вывезли в соседнее село и там перегнали все в самогон. И когда я увидел, что весь мой гарнизон навеселе, то не знал, что мне предпринять, и стоит ли вообще вмешиваться... Но я понимаю, что вы имеете в виду , задавая это вопрос , и скажу вам следующее : никогда заградотряд , а позднее , отдельный отряд стрелкового резерва, не использовался для непосредственной охраны штаба дивизии или наших тыловых линий связи, не использовался для обслуживания «баринов - начальников», не выполнял обязанности комендантского взвода и никогда не направлялся на хозяйственные тыловые работы. В нашем отряде не было «мертвых душ», у нас в списках личного состава, среди бойцов , не числилась разношерстная всевозможная штабная челядь, занимающаяся на войне исключительно работой денщиков , связных, ординарцев, поваров, сапожников , снабженцев или заштатных писарей при штабе дивизии. Отряд состоял из настоящих, опытных толковых бойцов, и не был «убежищем для штабных придурков».

Г.К. - Возьмем, например, один фронтовой эпизод, когда в ноябре 1943 года немцы быстрым контрударом выбили части Вашей дивизии из только что освобожденного накануне города Коростеня. Живет в Петербурге бывший старшина- разведчик из дивизионной разведроты Вашей 226-й СД Зиновий Меркин, человек четырежды раненый на войне, кавалер пяти боевых орденов, и я думаю, что словам этого фронтовика можно полностью доверять. Он недавно рассказал одному журналисту, что там происходило в середине ноября. Вопрос следующий - как в этой трагической ситуации, под Коростенем, использовался резервный отряд дивизии?

А.К.- К моменту взятия Коростеня, полки дивизии выдохлись и утратили свою боеспособность из-за серьезных потерь, в стрелковых ротах совсем не осталось народа, а так , раз-два, и расчет окончен... Немцы тоже держались уже на последнем издыхании. Резервный отряд занял оборону на подступах к городу , вместо обычных стрелков. Но и нас было очень мало. Рыли одиночные окопы - ячейки на два человека, а следующий окоп уже находился в пределах видимости. Если бы немцы на нас пошли с танками , то сразу бы смяли. На нейтральной полосе осталась деревня, и мы, и немцы, повадились туда ходить, греться, искать съестное по погребам и подвалам, и там нередко происходили стычки. Как то, мы, человек восемь, зашли в деревню днем, и заметили, что в одном из домов, довольно беспечно, немцы сидят большой группой , и слушают музыку по патефону. Мы их забросали гранатами, завязался бой, немцев частично перебили, и взяли в качестве трофея патефон, с единственной пластинкой «Брызги шампанского». Помню, что потом эту пластинку попросил себе на день рождения начштаба , и больше мы ее не видели . Сидим в этих окопах, ждем хоть какого - нибудь пополнения, держим хилую оборону. И тут прибегает связной из тыла, кричит -«Товарищ капитан, немцы ворвались в Коростень!». Мы даже не успели развернуться к городу, как нас стали атаковать, и нам пришлось не сладко, путь к городу немцы нам перерезали напрочь. Так что там, в городе, произошло на самом деле. На рассвете , немецкие танки( и среди них были «трофейные» Т-34), с «власовцами» на броне, прошли через «дырку в обороне» в наш тыл, раздавили всю нашу артиллерию на окраине Коростеня , и ворвались в центр города, где в подвале универмага разместились штабы двух полков 226-й дивизии. Все, кто находился в здании универмага, заняли круговую оборону и стали отбиваться. Немцы подогнали подкрепления и самоходки , но даже их снаряды не смогли пробить две обитые железом дубовые двери, закрывающие вход в подвал. Одну дверь удалось разбить а вторая выдержала. И тогда немцы устроили подкоп сбоку, рванули взрывчаткой угол здания , и закидали подвал дымовыми шашками. И защитники подвала, большинство из которых уже были ранены или убиты, решили сдаться...И как это происходило, я узнал из уст очевидца этих событий. Когда мы наступали на Шепетовку, то немцы быстро отходили, и мы потеряли с ними контакт. Мой отряд первым вышел к Славуте, навстречу - местные жители, и они сообщают нам , что, не доходя до реки , в бывших буденновских казармах, находится концлагерь «Гросс -лазарет» для больных и раненых советских военнопленных. Мы немедленно кинулись туда, а там ... груды трупов, на земле лежало множество мертвых тел облитых карболкой. Но в бараках были и выжившие пленные, которых немцы не успели расстрелять перед оставлением Славуты. Сразу связался по рации со штабом, попросил прислать врачей с машинами. Среди живых был подполковник из нашей дивизии, и санитар, попавшие к немцам в плен тогда, в ноябре 1943 года, в Коростене. С их слов, когда наши раненые офицеры и солдаты выходили из подвала сдаваться в плен, то немцы выстроились по бокам в две шеренги, как в почетном карауле, и отдавали честь нашим бойцам... И я склонен верить этому подполковнику, что именно так все и происходило. Да и вообще - Если не верить выжившим , то кому тогда верить?

Г.К. - Вы на войне часто испытывали чувство страха?

А.К. - После того что пришлось пережить под Сталинградом, я просто перестал серьезно бояться смерти. Знал , что все равно погибну , так зачем боятся того, что неминуемо? Воевал с фатальным ощущением своей обреченности. Помню, как под бешеным немецким огнем , на плоту форсировал Днепр, во второй волне, сразу вслед за передовым отрядом. Плавать я тогда не умел. И когда потом увидел, что из семи плотов, только мой достиг правого берега..., то тогда мне действительно стало не по себе... Странно, но обычно страх приходил ко мне уже после боя...

Г.К.-Что происходило с Вами после освобождения Славуты?

А.К.- Наступали на Подгайцы, на Днестр, шли через Черновцы, потом продвигались с боями к Коломые Станиславской области, нас еще ждали тяжелые бои за город Солотвин и населенный пункт Выгода, рядом с Залещиками. В самом конце марта меня ранило осколком в подбородок, лежал в хирургическом передвижном госпитале №583, там еще перенес ыпой тиф, и в свою дивизию вернулся только через два с лишним месяца. Возвращаясь в часть, в июне 1944 года, я, со своим ординарцем Сашей Волошиным , заехал в уже освобожденный нашими войсками свой родной Теплик.

Г.К.- Узнали что-нибудь о судьбе своих родных?

А.К. - Да... Летом сорок первого года , когда немцы подходили к Теплику, двоюродный брат матери, служивший в армии интендантом, прислал родителям грузовик-«полуторку» и передал через водителя записку -«... немедленно уезжать на восток!...». Но отец не верил, что наши части будут опять отступать, и отослал машину назад. А когда отец понял, что его надежды на мощь и победоносную поступь Красной Армии оказались напрасными, то было уже поздно. В местечке было три колхоза, и от колхоза имени Котовского нашей семье выделили две подводы для эвакуации. Они погрузились, успели доехать на восток до Терновки, но там уже стояли немцы. И моя семья вернулсь назад в Теплик. Тогда многие возвратились, просто не смогли переехать мосты через Днепр. Родителей , моих брата и сестер, вместе с другими евреями Теплика и окрестностей, загнали в гетто. А 27/5/1942 немцы ликвидировали гетто. Семьи специалистов тогда не трогали, они даже жили отдельно, но за день до акции уничтожения, у всех специалистов забрали в гетто детей, в том числе и моего брата и двух сестренок. А следующим утром, все евреи гетто, включая малых детей, свыше 2.000 человек, были расстреляны. Немцы и украинские полицаи подводили к ямам по 20 человек и убивали... Родители после этого расстрела бежали из Теплика и спрятались в селе Мешеровка. Староста узнал, что в одной из хат скрываются евреи, муж с женой, но почему-то какое-то время их не выдавал. А потом за родителями приехали немцы. Отец крикнул матери -«Нехама, уходим!», но вдруг остановился, и стал что-то писать карандашом на клочке бумаги. Сказал матери -«Подожди, я только хочу написать письмо сыну, я знаю, я верю, что наш Абрам жив, но я его больше никогда не увижу!». И эта задержка стоила моему отцу жизни. В это время во двор на подводе заехали немцы, мама успела убежать, а отца застрелили на месте...Мама укрылась в селе Лозоватая, у одной старушки, но кто-то донес. И туда пришли немцы -«Кто такая?» - спросили они. Старушка ответила -«Это моя дочка, она тифом болеет». Немцы сразу ушли, но матери пришлось бежать дальше, в другое село. Другой раз, когда по очередному «доносу доброжелателя» немцы снова ворвались в хату, где скрывалась мою мать, то мама спряталась под печкой, а немцы не догадались там проверить. И все же мама уцелела и дождалась меня с войны живым... А встреча с ней произошла тогда же, в сорок четвертом. Когда мы с ординарцем добрались до станции Кублич, то нашли там попутную машину до Теплика. Подъехали к местечку, я ничего не узнавал, все изменилось. Возле одного из домов, ( в котором были собраны вместе все выжившие евреи местечка), стояла женщина, которая , увидев меня в кузове грузовика, сразу узнала во мне сына шорника Кушнира , и забежала вовнутрь с криком -«Абраша!Живой!». Мать от волнения потеряла сознание. Я подъехал к месту , где стоял наш дом, а его нет, пусто... Оказывается , что наши соседи- украинцы разобрали все до последнего бревнышка, и построили себе новый дом. Захожу к ним, а там вся мебель наша и многие вещи... Хозяйка моментально узнала меня и стала орать -«Грабят!». На шум пришел военком, посмотрел, все понял, и только махнул рукой... И тут мне кто-то говорит -«Твоя мать жива! Она сейчас вон в той хате живет!» . И я пошел к ней... Выжившие мне рассказали, как были убиты евреи Теплика... Много страшных вещей мне довелось услышать в тот день. Как детей убивали... Как дочь бургомистра, моя соученица Зина Шкуруп, зная, что на завтрашний день в гетто намечена акция, пришла в гетто и забирала у евреев все что можно -«Вам больше не надо!». Как моя девятилетняя двоюродная сестренка спряталась в доме у украинской женщины, так ее выдала бывшая подружка, которая пришла к полицаям и сказала -«А в нашей хате жидовка ховается!». И мою сестренку расстреляли, а эта доносчица до сих пор ходит по украинской земле... И как другие соседи, напоив водой маленькую еврейскую девочку, сбежавшую с места казни во время расстрела, сами за руку отвели ее назад... к полицаям....И как бывшие сельские коммунисты шли к немцам на службу и становились полицаями и палачами... Выжили из евреев Теплика очень немногие. Некоторых спас наш сельский врач Скрынник, прятавший в тифозном бараке районной больницы евреев и бежавших из плена красноармейцев. Выжило еще несколько человек , которых немцы забрали на строительство дороги на Умань, и единицы из тех, кого отправили в концентрационный лагерь Печора. Один из спасшихся из концлагеря был мой двоюродный брат Лева. Он с приходом Красной Армии сразу ушел добровольцем на фронт, а в сорок пятом году в местечко на него пришла похоронка в которой было написано, что рядовой 187-го Стрелкового Полка Леонид Элевич Кушнир, 1926 года рождения, убит в бою на немецкой земле 24/2/1945, в районе высоты 188,1 и похоронен в братской могиле...А тогда я поехал на место гибели отца и перенес его тело на кладбище в Теплик. До сих пор часто туда езжу, ухаживаю за могилой отца и опекаю братскую могилу убитых евреев из гетто... Вернулся в свою дивизию, мой отдельный отряд резерва уже был к тому времени полностью расформирован, а вакансии командира дивизионной разведроты и командиров батальонов были заняты. Мне предложили пойти в полк на должность ПНШ-2. На это всегда требовалось личное согласие, в разведку брали только на добровольной основе. И до следующего ранения, в течении пяти месяцев, я занимал должность ПНШ-2, помощника начальника штаба полка по разведке в 987--го СП 226-й СД. Мы тогда стояли в Карпатах, сплошной линии фронта перед нами не было. В полку было два взвода разведчиков: взвод пешей разведки и взвод конных разведчиков.

Г.К.- На должность ПНШ-2 стрелкового полка требовалась какая-то специальная подготовка?

А.К. - Я не думаю . Тогда офицеров -разведчиков для обычных стрелковых дивизий вообще не готовили. На эту должность приходили обстрелянные опытные офицеры из пехоты и из дивизионных разведрот. В принципе, обязанности ПНШ-2 были на войне не самыми сложными : организация и проведение поисков с целью захвата «языков», наблюдение за обороной противника, сбор развединформации и немецких документов , подготовка разведанных о противнике для командования. В моем подчинении в полку, даже в лучшие времена , было всего 35 - 40 разведчиков .

Г.К.-Это верно, что ПНШ-2 запрещалось лично участвовать в поисках в немецком тылу?

А.К.- Была подобная инструкция, но на уровне полка никто ее строго не придерживался. Офицерам разведотдела дивизии не позволяли участвовать в разведвыходах, они просто слишком много знали, и всегда было теоретическая опасность, что такой, очень информированный человек, может при неудачном стечении обстоятельств ппать в немецкий плен и под пытками выдать секретные сведения. Начальству приходилось перестраховаться. Но я лично знал начальника разведки дивизии, который, будучи майором, сам ходил в разведку. Разведчики публика особая, к ним нужен свой подход. И начальнику разведки полка, ПНШ-2 , если он хотел заслужить уважение своих разведчиков, сам Бог велел, идти в поиск, к немцам в тыл .

Г.К - Приведите пример подобного поиска с Вашим участием.

А.К.- В Карпатах пошли вшестером в немецкий тыл, и как я вам уже сказал, сплошной линии фронта там не было. Взяли с собой сухой паек на два дня. Но добыть «языка» не получалось. Мы расположились возле позиций немецкой батареи дальнобойных орудий, но никак не могли подобраться к ней близко. Пошли в другое место, углубились к немцам еще на несколько километров - ничего не выходит. Питались ягодами, на заброшенной пасеке нашли соты с медом. Но нам не фартило на «языков». Решили вернуться «пустыми». И когда двигались по обратному маршруту, и вновь проходили рядом с этой дальнобойной батареей, то взяли в плен, во время смены часовых, разводящего фельдфебеля и рядового. Довели их к себе благополучно, но многого они не сказали. И нам пришлось через день снова идти к немцам в тыл.

Г.К. -Когда Вы приняли под командование разведроту?

А.К. - В самом начале января 1945 года, после возвращения из госпиталя. Из офицерского резерва 57-ой Армии я получил назначение в 233-ую СД, на должность ПНШ-2, офицера разведки полка , 572-го Стрелкового Полка. Прибыл в разведотдел дивизии. Мне говорят-«У нас во всех трех полках нет ПНШ-2. Отдадим тебя в 572-й полк, тогда в 703-м или в 734-м обидятся. Давай, капитан, принимай под командование дивизионную разведроту, там тоже командира сейчас не хватает. А когда придет еще офицерское пополнение , мы тебя сразу вернем в твой полк. Успеешь еще майора получить, пока война не кончилась». Это они к тому сказали , что должность ПНШ-2 была по штату майорской.

Г.К.- Кто служил в дивизионной разведроте?

А.К.- Рота состояла из опытных разведчиков, распределенных по трем взводам . Взводные офицеры : лейтенанты Кобякин, Чернышев, Могильный, потом к нам в роту пришли младший лейтенант Жилкин и лейтенант Назаров. Самым опытным разведчиком считался старшина Николай Трусов, о котором я расскажу подробнее. Рота была многонациональной, в разведгруппах служили очень опытные и смелые бойцы, русские ребята : сержанты и рядовые Пушкин, Огородников, Вобилов, евреи : старший сержант Бухбиндер и одессит сержант Урман, были представители народов Средней Азии :Шафиков, старшина Абдуллаев (кавалер ордена БКЗ), Хайдила Хаджатов , узбек Ирисов, украинец Бурученко, и многие другие. Очень хорошие люди в роте подобрались.

Г.К.- Как встретили в роте нового командира? Дивизионные разведчики народ непростой.

А.К.- Когда в роту пришел, то пытался навести дисциплину. Дивизия стояла в Югославии, разведчики «бегали в самоволку» к югославским девушкам , когда им вздумается. Я потребовал, чтобы все постоянно находились в расположении роты. Некоторым этот приказ не понравился, а старшина Трусов, вообще, затаил на меня злобу. Это был здоровенный парень, до войны трудившийся молотобойцем на одесском заводе, делавшем якорные цепи. Человек необычайной физической силы с пудовыми кулаками. Вскоре, наш стрелковый корпус из Югославии срочно перебросили на машинах в Венгрию, поскольку началось немецкое наступление между озерами Балатон и Веленца, немцы прорвали нашу оборону , захватили Секешфехервар и двинулись на Будапешт. Водители сутки, почти без отдыха, сидели за баранкой, и я все время толкал шофера в бок, чтобы он не заснул, но сам задремал, и проснулся от удара. Спящий шофер «врезал» машину вправо, прямо в скалу , и это было счастьем, если бы машину повело влево, то мы бы с ним, и с бойцами в кузове, улетели бы в глубокую пропасть и разбились бы «в лепешку». Мы заняли позиции на венгерской земле. И здесь произошел один случай, который «примирил» меня с Трусовым.

Г.К.- Расскажите подробнее.

А.К.- Все начальство было убеждено, что оборону перед нами держат венгерские части. Но мне удавалось несколько раз вплотную подползать к позициям противника и явственно слышать в разных местах немецкую речь. Но в штабе дивизии мне не поверили. Было принято решение , для прояснения обстановки, провести разведпоиск, и взять «контрольного языка». Первой пошла на задание группа лейтенанта Могильного. Лунной ночью они сделали засаду на немецком минном поле, в надежде, что придут саперы ставить новые мины и тогда появится возможность захвата пленного. И ведь действительно, повезло, вскоре показалась группа немцев. Но у Могильного сдали нервы , он открыл огонь раньше времени, и немцы убежали. На второй день снова был неудачный поиск, пытались взять «языка» на окраине кладбища , прямо на линии немецкой обороны, но разведчиков, группу лейтенанта Чернышова, наверное, выдал хруст снежного наста под ногами, и из одиноко стоящего заброшенного дома, с чердака , по ним открыл огонь крупнокалиберный пулемет. Разведгруппа отошла назад, имея потери - трое раненых. Пришлось изменить схему поиска и после двухдневной тренировки разведгрупп, снова, в третий раз, ночью, мы решились предпринять попытку выполнить тоже задание. Одна группа была должна, после двухминутного залпового огня нашей полковой артиллерии, атаковать дом с пулеметом на чердаке, а другая группа намеревалась проделать обходной маневр и зайти с тыла. Ноги обмотали кусками одеял. Я со связистом и ординарцем залег на нейтральной полосе. Обе группы ушли вперед , по линии передовой слышалась только вялая перестрелка. Шло время , а связных от групп не было. Я оставил своего ординарца у телефона и сам пошел к обходной группе, которую повел в поиск старшина Трусов. Иду, и совсем рядом слышу сильную стрельбу и разрывы гранат. Оказывается, что обходная группа нарвалась на немецкий пулеметный секрет, незамеченный нами ранее. Трусов был ранен пулей в руку, но успел кинуть противотанковую гранату немцам в окоп, и уничтожил расчет. И тут, со стороны немцев поднялась сильная стрельба, небо осветили ракеты, началась серьезная заваруха. Наша артиллерия, приняв эту стрельбу как сигнал к открытию залпового огня, стали бить прямо по кладбищу, на котором в это время находились разведчики роты. К немцам, к пулеметчикам, убитым гранатой Трусова, шел БТР и пехота на подмогу. По звукам боя, возникшим слева от нас , я понял, что и «фронтовая» группа засечена и начала отход. Говорю Трусову -«Старшина! Я прикрою, уходи с ребятами через проход в минном поле!». Николай услышал эти слова и говорит-«Товарищ капитан, я искал удобный случай вас застрелить, а теперь, я за вас... и в огонь и в воду пойду!». Но... выбрались мы к своим. И тут выясняется, что вторая «фронтовая» группа все же смогла взять «языка», они привели с собой раненого немца. Эта группа тоже понесла потери, разведчики вернулись с задания злые, и просто закинули «языка» в блиндаж, где нас ждали подполковник , начальник разведотдела дивизии, и его заместитель, бравый майор Беликов, славившийся умением пить чистый спирт стаканами и не пьянеть. А «язык» оказался очень ценным, фельдфебель из танковой дивизии С, олько что переброшенной с Западного фронта на наш участок. В штаб дивизии приехал лично командир корпуса. Мне дали указание представить разведчиков, участвовавших в этом поиске, к правительственным наградам. Старшина Трусов уже лежал в медсанбате, и я написал на него наградной лист на орден БКЗ, но емув конечном итоге дали только орден Красной Звезды. Меня подозвал комдив -«Хочу тебя к Красному Знамени представить, но пока этот орден в штабе армии утвердят, тебя - или ранят или убьют. И ничего ты не получишь. Давай мы тебя орденом Отечественной Войны наградим, тут сейчас комкор, он приказ о награждении на месте подпишет, это в его власти». А мне какая разница, я наградами не интересовался, жил на войне одним днем, будучи убежденным , что меня, рано или поздно, обязательно убьют. Вручили мне орден Отечественной Войны. Осенью 1945 года я оказался в Одессе, в офицерском резерве , в 37-м ОПРОСе, ожидая демобилизации. С двоюродной сестрой пошли вечером в кино, и когда вышли с сеанса, прямо на Дерибасовской ко мне вплотную подошли два бандита, и угрожая ножами, предложили снять часы с руки. Я даже не успел толком прикинуть, как буду действовать, но через мгновение произошло что -то непонятное . К нам вихрем подлетел человек в форме, нанес бандюкам по удару кулаком по голове , и они рухнули на тротуар, как подкошенные из пулемета. Я смотрю, и глазам своим не верю, это был мой бывший старшина - разведчик Николай Трусов, служивший после войны в 1-м райотделе милиции города Одессы , в звании лейтенанта. Мы обнялись как старые фронтовые друзья . Что за часы на руке были, спрашиваете? Хорошие часы. В Югославии, на реке Драва стоит город Печ, который мы брали штурмом , вместе с югославскими партизанами. Партизаны захватили часовой магазин, и потом подарили нам, советским солдатам и офицерам, по паре швейцарских часов. Это был фактически мой единственный трофей, привезенный с фронта. Ценностями я тогда не интересовался, ничего в этом не понимал, но, «каюсь», был момент , что «увлекался трофейными автомашинами». Когда наступали вдоль озера Балатон к австрийской границе, то в одном из сел, я со своими ребятами захватил «трофей» - красавец, новую машину «опель-адмирал». Но в штабе дивизии на эту машину сразу «положили глаз», и вскоре, под каким-то предлогом, у меня этот «оппель» штабные забрали.

Г.К. - Как для Вас закончилась война?

А.К.- В апреле месяце я передал разведроту новому командиру и прибыл на свое «старое место» службы в 572-й СП, где я «числился по документам» еще с начала года. Седьмого мая 1945 года, меня вызвали в штаб корпуса, выдали новую гимнастерку из английского сукна, и завели в один из кабинетов на инструктаж. Мне сказали, что я пойду на переговоры к немцам, в качестве парламентера, и должен передать им текст ультиматума , подписанного командармом. Вместе со мной отправился мой разведчик, лейтенант Чернышев. Перед нами холмистая местность изрытая воронками и мы с ним поехали на лошадях. Добрались до середины нейтралки, а навстречу к нам подъехал на коне немец в звании капитана. Мы передали ему ультиматум в руки, и молча разъехались по своим сторонам. Ждали, что ответят нам немцы... Вечером 8-го мая я сидел в доме на горе, в штабе 572-го СП, вместе с полковым инженером капитаном Бабичем, с ПНШ-1 капитаном Куренным, и с начальником артиллерии полка капитаном Цеба, что-то рассказывали друг другу, курили. И вдруг внизу , в долине поднялась сильная стрельба. Прибежал комполка , полковник Пастушенко. Связи с долиной почему-то нет. Капитан Цеба сразу развернул полковую батарею, и с шашкой в руке командует - «По немецким гадам!Ог...». Я успел его остановить. Комполка приказал мне выяснить, в чем дело. Спустился с горы на лошади, а там все бойцы, стреляют в воздух, плачут, ликуют и обнимаются. Оказывается, что радист принял по рации известие о том, что в два часа ночи подписан акт о капитуляции Германии, , выскочил из землянки и сразу стал стрелять вверх автомата. Немцы со своей стороны молчали и не открывали огня. Они, наверняка, поняли, что означает этот салют из многих сотен автоматов и винтовок.

Г.К.- Что происходило с Вами после окончания войны ?

А.К. - Уже на следующий день, 10/5/1945, нами был получен приказ на продвижение вперед. Шли почти без боев, немцы уже колоннами сдавались в плен, без какого-либо серьезного сопротивления. Дошли до города Мюрцюншлаг, захватили танковый завод, спрятанный в скальных горах и встали там на позициях. Но через месяц нам велели отойти назад, чтобы выравнять линию соприкосновения с союзниками. А потом, всю дивизию, вместе с частями 26-й Армии, пешим порядком отправили на восток. Нам приказали прибыть на новое место дислокации, в Румынии, в 80 километрах от Бухареста, и я , в составе команды из двенадцати офицеров и шести солдат, выехал туда в качестве квартирьеров. Но старались мы зря , вскоре пришел новый приказ, всю нашу армию расформировать. Весь освободившийся личный офицерский состав направили в Одессу, в ОПРОС, где решалась будущая армейская судьба каждого офицера в отдельности Мне в Одессе дали рекомендации и направление на учебу в Высшую школу разведки, но я не испытывал большого желания оставаться в армии. Посмотрел на свою боевую характеристику подписанную командиром полка Пастушенко и командиром дивизии Бережновым, и увидел там следующие строки: «... по характеру упрям, в бою смел и находчив...», а далее , был неожиданный для меня «канцелярский пируэт» -«... дерзок, склонен к необдуманным поступкам...», то удивился , потому что что в заключение было написано-«... рекомендуем оставить в армии и направить на учебу». Вдруг задумался, а готов ли я связать всю свою дальнейшую жизнь с армией?.. И в конце ноября 1945 я уволился в запас. Остался жить в Одессе, пошел работать токарем. Поступил в Москве в Электромеханический институт железнодорожного транспорта имени Дзержинского, но после окончания первого курса перевелся в Одесский Институт Инженеров Морского Флота, который закончил в декабре 1951 года. Работал в Архангельске в Северном Морском Пароходстве, стал начальником службы портов, морских путей и капитального строительства, всех портов, от Кандалакши до Нарьян -Мара. В 1957 году вернулся в Одессу, работал в порту, а закончил свою трудовую деятельность старшим научным сотрудником в Черноморском филиале Центрального НИИ Морского Флота. В сентябре 1997 года переехал жить сюда .