Летчики-истребители

Мы шли на трех тысячах. Четверку вел Лавриненко. Он тут дал маху, конечно. Надо было перпендикулярно к солнцу лететь, а он почему-то развернулся к нему хвостом. Они (немцы) тут же со стороны солнца и ударили. Меня тряхнуло, брызнули осколки… Где-то вот здесь осколок до сих пор сидит. Самолет сразу загорелся, из мотора пошел дым, – мне пришлось выпрыгивать. Открыл фонарь и вывалился через правый борт. Почувствовав, что ничего не мешает, открыл парашют. Приземлился я на нейтральной полосе между немцами и нашими. Только упал, подбегают два солдата, говорят: «Давай, собирай свои портянки. Хватай парашют!» Не успел солдат это сказать, как по нам начал стрелять немец. Мы побежали в сторону…

Я, конечно, полный газ, набираю потерянную высоту. Я снизу, полный газ,  винт на малом шаге, нагоняю скорость, подзадираю самолет, даю длинную  очередь. И он как будто остановился. Мне так показалось, как будто он  остановился. Потом левый крен и пошел, пошел. Думаю: «Уйдет, сволочь!» И  я понял что он падает только тогда, когда у него спираль все круче и  круче стала и тут у меня сработала сирена, скорость велика. Думаю: «Не  может быть, чтоб он с такой скоростью снижался». Только тогда я понял,  что он падает. Он так с левым креном шел-шел, нос опускал-опускал и так с  левым креном врезался в землю. Самолет никто не покинул, они, видно,  погибли в самолете. Очередь прошлась по экипажу.

И вот в субботу 21 июня мы отлетали, к вечеру полеты закончились, и нам сообщают: "снять оружие и ящики с боеприпасами, и хранить их отдельно". Это же идиотство! Мы все были взволнованы.

И как только я это сказал, смотрю, по плоскости идут шнуры…. У немцев были белые трассы. У нас были красноватые, розовые трассы, а у них - белые. Пламя сразу появилось... Помню, подумал: "Вот как люди погибают: самолет горит, а я в кабине сижу".

Во время барражирования вместо бомбардировщиков, которых мы ждали, появились "мессера". Они так неожиданно появились, что мы их прозевали. Я, как ни старался смотреть вокруг, все же они нас первыми обнаружили и обстреляли. Конечно, нам тут нужно было выкручиваться. Ведущий, Николай Дубинин, закричал: "Держись!" Нужно было удержаться. Он уже выпутался, вышел из боя.

Вообще, Як-9Т с 37-мм пушкой очень тяжелый. Но я на нем в январе 1945-го над Кельцыми двумя снарядами сбил "мессера" (давать очередь больше чем из двух снарядов запрещалось инструкцией). Получилось так. Пошли мы с Колькой на разведку. Я на этом самолете отставал. Он вылезает, я сзади. Потом смотрю: валится на него четверка "мессеров". Он их не видел, а потом смотрю: заметил - и в пикирование. Одна пара - за ним. Мне ничего не оставалось делать, как попытаться их отсечь. Я задрал нос, прикинул, выстрелил раз, два. Один снаряд попал. Смотрю: от "мессера" щепки полетели, и он повалился вниз. Смотрю, Колька идет. Цел, слава богу. А остальные "мессера" сразу ушли.

Над Бундслау, когда мы сопровождали "Илы", по мне попали. Я только развернулся и чувствую: что-то не то. Вроде все работает, но самолет уже не так летит. Оказалось, что зенитный снаряд разорвался за бронеспинкой. Я был в зимнем меховом шлемофоне. Он-то меня и спас: только несколько осколков пробили его и впились в шею и затылок. Прилетел, в медсанчасти мне ранки замазали - и все. Раз я не обращался в медсанбат, то нигде эта рана и не записана. В военкомате, когда мне давали на 40-летие Победы орден, спросили "Ранен?" - "Легко". - "Записано где-нибудь?" - "Нигде не записано". Так и дали мне орден Отечественной войны второй степени.

Развернувшись в облаках, затем, пройдя немного, нырнул под облачность. Вижу: впереди, вытянувшись друг за другом, идут две пары Ме-109. Ведущий одной из пар меня заметил - в вираж и в облачность, а ведущего второй пары я успел отсечь очередью от облаков, затем взял в прицел и дал по нему несколько очередей. Он свалился на крыло и пошел вниз. Сам же тут же нырнул в облачность - горючего было на пределе, больше я не мог вести бой. Сообщил наблюдателю. С земли мне сказали: "Советских падений нет. Выполняйте 555 (идите домой)". Возможности искать ведомого уже не было. Минут через пять, выскочив из облаков, увидел в 250 метрах Ме-109, который шел параллельным курсом. Я опять заскочил в облачность, а когда еще через несколько минут выскочил, его уже не было.

Потом, когда Миша в Титель прилетел, раненый в живот, еле посадил машину, окровавленный, его сразу повезли в Будапешт, в котором стоял армейский полевой госпиталь. Мишу сам командир полка повез. Он лежал там вместе с командиром "Пешки". Разговорились фронтовики на койках. Командир "Пешки" заявляет Мише: "Вы, истребители ни хрена не видите, у меня стрелка чуть не убили". - "Как, где? Не может того быть". - "Под Веленце все произошло. Дунай мы переходили, шли на разведку. Кто-то подобрался и очередь дал. Пропорол ногу стрелку". Тут Миша стал ему поддакивать: "Бывает, бывает", - а сам-то понял, что это как раз мы тогда чуть эту "Пешку" не сбили.

Прикрывали разведчика Пе-2 четверкой Як-7Б. Разведчик шёл за линию фронта. На нас навалилась шестерка "мессеров". Пошла "карусель"! Несмотря на это, разведчик полета не прекратил, сфотографировал всё, что надо было, и только после этого лёг на обратный курс. Мы уже были над линией фронта, когда "мессер" мне в крыло очередь и всадил. Как ударил, так у меня всё крыло "раскрылось"! Только щепки во все стороны полетели! Протектор от бензобаков летел кусками! Обшивку с крыла буквально содрало, баки стали видны. Я ручкой, педалями вправо-влево, а "Як" не управляется. Пришлось покидать самолет и выбрасываться на парашюте.

Тут как раз и командир дивизии на аэродроме. Я вылезаю из самолета. Докладываю командиру полка: "Товарищ командир полка, задание выполнено. Сбил "Фокке-Вульф-190". "Это мы уже знаем, - отвечает. - Уже пришло подтверждение от пехоты. Чего у тебя глаз-то дергается?" - "Задергается. Ведомого-то этого немца я потерял. Думаю, срубит на хрен…". Ты пойми, у меня нет-нет да и возникала такая мысль. Вдруг опять не повезет, хренак и собьют, и опять в плену окажешься. Как тогда? Скажут, что ж ты, твою мать, только и делаешь, что перелетаешь туда-сюда. А ведь такое могло быть вполне.

Во втором или третьем вылете меня тоже подбили. Я в развороте был. Вдруг слышу крик комэска: "БС, БС", - у меня прозвище такое было, - "в хвосте "худой". Я в зеркало посмотрел: "мессер" близко, ясно его вижу, думаю, сейчас должен стрелять. Надо уходить. Только дал правую ногу, и тут очередь… Он бы меня убил, попав по кабине и мотору, но поскольку я сманеврировал, то снаряды попали в переднюю кромку крыла, разбили крыльевые пулеметы, но лонжерон не задели. Пока мы развернулись, "мессер" ушел. Вообще, немцы, если заходили тебе в хвост и видели, что ты его заметил, начинаешь маневрировать, они в драку особенно не лезли. Вот так, из-за угла, атаку сделал быстренько, раз, срезал и ушел, больше он в бой не вступит.

Когда задачу получаешь, тут ничего, а когда подходишь к самолету, делаешь его обход, тут уже вообще ни о чем не думаешь, кроме полета. Садишься в самолет, проверяешь управление, делаешь визуальный осмотр. Надо вырулить, ни на кого не налететь, никого не зарубить. Вырулил, а тут взлет, а это сложное дело. Я, когда в школу поступил, спрашиваю: "Что самое тяжелое - высший пилотаж?" А мне говорят: "Нет, самое сложное - посадка, а за ней взлет". Так вот, когда взлетаешь, тут вообще некогда думать. У меня лично страх иногда возникал в определенные моменты полета или после него.

Отстегнул поясной ремень (плечевыми мы не пристегивались). Начал вылезать из кабины, ноги поставил на сиденье, оттолкнулся, высунулся по грудь, и меня обратно засосало. А в кабине дым и огонь, ноги горят, пламя лижет лицо. Второй раз - то же самое. Думаю - конец мне. Вот тут у меня перед глазами промелькнула вся жизнь: где я родился, учился, мои друзья фронтовые, детство, пацанов вспомнил, с кем я ходил за арбузами за бахчу... В последний раз напрягаю все силы, подтянул ноги на сиденье и с силой оттолкнулся, и выскочил примерно по пояс.

Прилетели, сели, тут же нас за хвосты в кусты, маскировка. Самое интересное - я открываю кабину, подходит капитан: "Ну как, соколик, прибыли?" - Я говорю: "Прибыл, товарищ капитан". - "Как машина?" - "Во!!" - "Ну хорошо, выходите, это моя машина, а ваша машина - во-он там вот под 85-м номером стоит, вам техники покажут". Все мои старания по выбору самолета пропали. Ну война есть война, старшие есть старшие.

Гибли наши летчики, когда пытались уйти на скорости, а от Ме-109 не уйдешь. Смотришь - не маневрирует... все - сбит. Я истребителей противника не боялся. Я владел своим самолетом в совершенстве. Они меня ни разу не сбили!. Самое страшное - это попасть в зенитный огонь и атаковать бомбардировщик, когда от твоей кабины на 1,5 -2 метра проходят шнуры очередей стрелка.