Артиллеристы

Тяжелые бои были в районе города Ньиредьхаза, где попала в окружение 1-я  конно-механизированная группа генерал-лейтенанта Иссы Александровича  Плиева. Я помню, что наши части были брошены на деблокирование, и нам  это удалось, хотя конно-механизированная группа понесла большие потери.  Пришлось несладко, ведь любой передний край прорывать нелегко, живая  сила и техника противника тебя встречает. Бьет и артиллерия, и вражеской  авиации было немало. На фронте вообще нет легких дней.

Но там я прослужил недолго, потому что вскоре сложилась такая обстановка, что из моряков нашей флотилии стали формировать отдельный батальон морской пехоты, и я попал в его состав. Нас направили на Северский Донец и поставили задачу - захватить плацдарм у станицы, если не ошибаюсь, Луганская. Мы его захватили и даже смогли несколько расширить, но там такие бои шли… Страшные, кровопролитные… Атака за атакой, но мы этих пьяных немцев клали сотнями, а они все лезли и лезли…

Мы на самых высоких высотах занимаем место. Если высоко, то в окопе. Окоп выроешь, а стереотрубу куда-нибудь крутишь и поставишь. Она с треногой, и вот наблюдаешь постоянно, все 24 часа. Меняемся через 2 часа, глаза-то устают, что ты?! В окопе всегда находится 1 наблюдатель, а второй в блиндаже где-нибудь или в траншее под открытым небом.
Вот и записываем всё, а потом передаём по телефону. У нас связист свой был из взвода связи [нашей батареи управления].

Мы продолжали оставаться на позициях, пытаясь закопаться вместе с орудиями, как можно глубже в землю. Кирками и лопатами, под артиллерийский огнем мы долбили замерзший грунт, и этот изнурительный труд спасал нас от гибели на лютом морозе, холода стояли жуткие. На наших огневых позициях рвались немецкие снаряды, но нам нечем было им ответить, боеприпасы подвезли только через четыре дня, и то, "слезы", снова по двадцать снарядов. Кушать нечего - давали в день по 200 грамм муки на человека, но даже сварить из нее затируху мы не могли. Поначалу, даже невозможно было развести костер в глубоком окопчике, который мы вырыли для расчета и прикрыли плащпалаткой. Не было хлеба, соли, концентратов.

Рядом со мной были разведчики Скорик и Спирин. В воздухе все время визжали пули, слышен был гул самоходок, стоны и крики раненых о помощи. Но нужно было стрелять, оброняться, убивать., убивать и убивать. Я прильнул к прицелу орудия и зверски кричал -«Подкалиберными, заряжай!». В панораме увидел, как самоходка «фердинанд» появилась на небольшом бугре и стало видно ее днище. Вторым снарядом я попал в это днище, и самоходка остановилась. Все закричали «Ура!».

В сорок третьем году было неоднократно, что взвода управления из артполка использовались как простые стрелки, в виду тяжелейших потерь в пехоте. А в конце войны перевод кого-то из артполка в стрелковый полк - был вещью редкой и использовался больше - как наказание.

Пошли в контратаку. Продвинулись километра на три-четыре. Наши все бегут. Пошли на высотку, где мой наблюдательный пункт был. Я сразу подготовил данные и дал залп, в основном по себе. Ну, рядышком были. Четыре танка загорелось, остальные остановились. Разошлись. Раз они разошлись, пусто. Раз они разошлись, ствольная артиллерия отступила. Атака захлебнулась.

Они все страшные, но самое страшное это неизвестность. Вот тащишь ты ночью ящик со снарядами и не знаешь где передний край и не у немцев ли ты уже. Был еще страшный эпизод, когда мы налетели на минное поле. Ночью, повесив на спину простынь, чтобы водитель мог видеть куда он едет шли к передовой. За нами метрах в десяти ехал "Студебеккер" с прицепленным к нему орудием. Вдруг "бабах!" - "Студебеккер" наехал правым колесом на мину.
 
 

Первый бой был для меня очень трудным. Полк занял оборону на высоте. Я пошел с радистом и разведчиками к пехоте, сделал ПНП. Немцы находились перед нами на высотах. Тяжелый бой. Все время ходил с пехотой в атаки. Отбили у немцев четыре километра нашей земли, но чего нам это стоило...Потом Прохоровка. Танки до нас не дошли, да и стреляла бригада с закрытых позиций.