Летчики-штурмовики

Неподалеку стоял старший лейтенант, танкист. Видит такое дело,  раздевается и прыгает в воду, хватает меня и бросает к земле, сам быстро  выскочил, трусы снял, дали ему спирту, чтобы тело протереть. Мне также  дали выпить спирту, после чего раздели с французом, как мать родила, и  стали делать массаж. Я танкисту говорю: «Спасибо тебе, дорогой, что ты  мне помог, потому что долго я бы не смог в воде оставаться, еще  чуть-чуть – и концы бы отдал. Но ты очень похож на моего друга Василия  Бессмертного». Тот смотрит на меня и удивленно спрашивает: «А ты кто?»  Отвечаю: «Клименко Ваня». Он со слезами бросился ко мне головой на  грудь, целует.

И вот получилось так, я подхожу к самолету, а он уже сидит,  «привязался». Я говорю: «Леша, учти бывает, что с одной стороны атакуют  самолеты, ты увлечешься, а с другой стороны подойдет и меня снимет». А  он: «Нет, командир, смотрите чтобы зенитка не сбила». И нас в этом  вылете атаковали. Кирин немца-то сбил, но и его убили.
Я с ним связь потерял, и, когда к аэродрому подлетали, я командиру  передал, а потом из строя вышел, подрулил к командному пункту. Все стоят  смотрят — Педько. Я говорю: «Что вы смотрите? Здесь человек умирает».  Его вытащили и в землянку, где медсанчасть была расположена. И вот я  зашел туда, он лежит, прямое попадание в сердце 20-милиметрового  снаряда. Сразу убило.

Надо сказать, что помимо конструктивных недостатков, в начале войны эффективному применению мешала неотработанная тактика. Мы летали на бреющем. С бреющего полета выйти точно на цель было сложно. Это заставляло ведущих осторожничать, не маневрировать по высоте, направлению и скорости, что приводило к потерям. Кроме того, штурмовка производилась с малых высот - 15-20 метров от земли. Над целью находились очень короткое время, что также снижало эффективность огня. Только в 1943 году штурмовать стали с высоты 900-1100 метров, что было более эффективно. Кроме того стало возможным применять бомбы с взрывателем мгновенного действия, что тоже повышало эффективность применения штурмовика.

Зимой 1943 года наша "пара" вылетела в район Витебска в свободную охоту. За линией фронта на высоте около 400 метров мы заметили выше себя в облаках два "Мессера". Низкая облачность не давала нам набрать высоту, зато бреющий полет позволял отыскать хорошо замаскированные вражеские танки. Уйдя в пикирование и разоблачив врага, мы нарвались на плотный огонь танков. А тут еще и "Мессеры", один из них открыл по нам неприцельный огонь. Я дал несколько коротких очередей. Немец испугался и отвернул влево, скрывшись в облаках.

Мы летели домой с боевого задания. Он стал подходить к нам, и я заметил, что идет именно на нас. И, зараза, заходил снизу. Я, Николай Федоровичу, командиру своему, говорю: - Коленька, дай-ка горку! Горку дать, потому, что я боялся за стабилизатор. Он хорошо поднял машину, мне сразу видно немца стало, и я прямо ему в кабину засадил. Даже поправок вводить не пришлось. Он мгновенно свалился. Но я не видел, упал он или не упал.

Война закончилась, все пьяные. Стреляли из пулеметов. Утром - на построение. Приказ: «Вылет. Какая-то дивизия не сдается на косе за Кенигсбергом». Самым трезвым оказался я и мой штурман, Ванюшка Кононов. Вот мы и полетели. Наши истребители - «вдребодан», всю ночь до утра гудели, война кончилась! Подлетаю к морю, смотрю, заходит на меня истребитель. Я посмотрел на него, грязный. Война кончается. Я сразу на него «окрысился». Он отвернул и ушел. Мы полетели дальше, задание выполнили, скорректировали огонь артиллерии.

Землю я начал видеть, наверное, вылета с десятого. Тут уже я начал летать более осознанно. Как правило, летчики-штурмовики погибали на первых 10 вылетах, среди тех, кто перешагнул этот рубеж потерь было меньше, хотя, конечно, гибли и после. Мне на штурмовике летать нравилось, это очень хороший самолёт. Такой живучий! Много раз приходил с дырками в плоскостях. Мотор прекрасно работал. Ну, если мотор повредили, тогда он, конечно, планировал очень плохо: 6 тонн - идёт, как камень.

Самолет и самолет, летает и летает. Тяжелый? Да нет, нормальный. Нас не спрашивали: "нравится-не нравится". Самолет для этой войны был хороший и нужный. Да, он не очень сберегал экипажи, но как оружие - это была отличная машина. Она помогала пехоте, танкам, артиллерии. Да, пикировать он не мог, но за счет работы на малой высоте, был очень эффективным.

Вот три километра пролетел. Высота 20 метров. Шасси еще полностью не убрались. Так и приземлился плавно к тетке в огород! Весь ее огород вспахал и в сени заехал. Сейчас, думаю, взрыв будет. Смотрю - тихо. Вывалился за борт и метров на 10 отбежал в канаву, лег. Кричу стрелку, чтобы прыгал. Стрелок отвечает за борт-паек головой. Как бы мы не упали, где бы не упали, он должен борт-паек взять с собой. Мы должны же как-то жить. А у него он под ногами. Смотрю, он задерживается. Кричу: "Прыгай!" Борт-паек достал и вывалился. Повезло, что ни бомбы, ни РСы не взорвались.

Вот Покрышкин сделал более 500 вылетов. Провел 84 воздушных боя. Сбил 59 самолетов. У меня тоже 84 боевых вылета. Но если нашу эффективность пересчитать на деньги я ему не уступлю. Будьте уверены! Конечно, у штурмовиков руки по локти в крови. Но это был наш долг, который, я считаю, мы исполнили по первой категории. Сделали все, что могли. Ну, а Бог крестами нас не обидел.