Пехотинцы

Каждую ночь на одной или двух лодках мы отправлялись в разведку, основная цель которой взять языка. Все попытки переправы заканчивались трагически. Как только до берега занятого немцами оставалось десять-пятнадцать метров, нас начинали расстреливать немецкие автоматчики, а с высокого берега били минометы. В это время река представляла собой кипящий котел. В этой обстановке мы не успевали сделать и нескольких выстрелов. Свет от беспрерывно пускаемых ракет превращал нас в мишени. Солдаты начинали выпрыгивать из лодок. Не умеющие плавать и раненые шли ко дну. А лодки, если они не разбиты прямым попаданием, но пробитые пулями и осколками до краев наполненные водой вместе с убитыми плыли по течению.

Вернулись, доложили о выполнении задания. А утром я послал своих ребят посчитать - сколько танков в эшелоне? Оказалось, 32 штуки… Только представь, такая армада танков оказалась захвачена с нашей помощью! Но это, конечно, дело случая. Всего же в открытом бою силами моего взвода было уничтожено четыре танка. Наши противотанковые ружья, разумеется, их лобовую броню не пробивали, поэтому вели огонь по смотровым щелям и по приборам наведения. Если я даю команду всем расчетам противотанковых ружей вести огонь по первому правому танку, то все шмаляем по нему. Экипаж выскакивает, и если не желал сдаваться в плен, его расстреливали. Вот так и воевали. Потери мы несли немалые. Как говорится, на войне, как на войне… Два раза случалось такое, что во взводе, который состоял из двадцати человек, оставалось по три человека и один раз - по два человека…

На нашем участке рукопашных не было. Несколько нас немцы подходили на  расстояние всего каких то 10-15 метров до наших окопов, но были перебиты  огнем в упор. Обычно немецкие атаки останавливались в 40-50 метрах от  наших позиций, а ближе им продвинуться не давали. Часто, когда отбивали  атаку, мы использовали немецкие трофейные гранаты с длинной ручкой, они  летели дальше наших «лимонок».

А по дороге бомбили на каждой остановке… На станцию подъедем, то  санитарный поезд разбомбили, то еще какой-то… Через Дон переправились на  паромчиках, а оттуда пошли уже пешком. Если пасмурный день, то идем. А  нет, так только ночью. Добрались до Северского Донца, и уже там нас  стали распределять кого куда, и меня определили в 76-й Гвардейский  стрелковый полк 27-й Гвардейской  дивизии. Предварительно мне сказали,  что назначат командиром минометного расчета, но пришел в полк, а там  вообще минометчиков нет. И тогда меня включили в только что  сформированную группу разведчиков-наблюдателей. Уже вовсю готовилось  наступление, и мы должны были усиленно следить за немецким передним  краем.

Где-то на середине реки попали под обстрел, нас обдавало фонтанами воды  от разрывов. Ближе к берегу у нас в лодке появились раненые, а кругом по  реке плыли тела убитых бойцов. К берегу, мы пристали в полной темноте,  моментально выгрузились, а саперы, забрав с собой раненых, загребли  назад, к левому берегу. Кто-то дал команду окопаться, но стоило копнуть  землю на «пол-штыка» как в ямке сразу появлялась вода. Вскоре узнали,  что нас высадили на острове, и тут к нам подбежал замкомбата капитан  Жученко и приказал идти за ним, он нашел брод. Все высокие взялись за  руки, цепочкой встали по горло в воде, до самого берега, и таким  образом, остальные, держась за нас, все с оружием перешли на правый  берег, и стали подниматься вверх по тропинке, чтобы сразу занять  оборону. Рано утром нас подняли в атаку в направлении деревни  Куцеволовка. Вместе с нами находились комбат и другие офицеры. Немцы  открыли по нам огонь из пулеметов и минометов, неподалеку от меня  раздался взрыв, и я увидел упавшего с разбитой головой Глеба Якунина из  Узбекистана. Кто-то меня толкнул, и я, опомнившись, побежал с ПТР  дальше. Несмотря на потери, наш батальон ворвался в крайние дома  деревни, мы продвигались с боем по улице, от дома к дому, и немцы не  выдержали натиска и стали отходить в Онуфриевку и Дириевку, и вскоре  оттуда обстрел в нашу сторону усилился.

Больше всего я запомнил бои при форсировании р. Молочная, тут были  немецкие колонии, где проживали «фольксдойче», немецкие поселенцы. Сами  населенные пункты назывались Альт-Мунталь и Ново-Мунталь. И когда мы  освободили эти населенные пункты, зашли в дома, то я больше всего  поразился тому, что везде было пусто, а уже была осень 1943 года. В  Украине крестьянские дома строятся следующим образом: две трети – это  жилье, а оставшаяся треть – под хозяйство, там скот в зиму держали и там  стояли бункеры с зерном. И мы зашли в одну хату, а из бункера  выглядывают ноги нашего солдата. Оказалось, что немцы при отступлении  убили его и тело туда бросили. Тяжелые воспоминания. Потом мы пошли в  сторону Херсонской области. Когда переплывали реку Конку на какой-то  лодке, внезапно раздалась очередь из пулемета – если бы немецкий  пулеметчик взял прицел чуть ниже, то все наше отделение так бы и легко  рядом на дно реки. А так ничего, мы переправились и отогнали врага.

Был призван в армию вместе с учениками старших классов и я. Мне тогда было 19 лет, а ученикам по 17-18 лет (тогда в первый класс принимали с 8 лет). Нас привезли на фронт и пополнили отступающую стрелковую часть. Мы отходили, а часто и бежали, оставляя свою землю, свой народ. Было очень обидно. Двое моих учеников погибло, мне было их очень жаль, я плакал. Тяжело было зимой - не хватало теплого обмундирования, валенок. Хорошо доставалось зимой и немцам. Они рассчитывали закончить войну в летнее время, захватить Москву, Ленинград, дойти до Волги, а уральские военные заводы разбомбить и уничтожить.

Я не знаю, уместно ли тут выражение - «мне нравилось в пехоте», но я в стрелковой роте чувствовал себя на нужном и правильном месте, воевать грамотно со временем научился, и, за исключением периода в штрафной роте, я, по причине своей молодости и бесшабашности, не испытывал ощущения, что являюсь «смертником», «фаршем для мясорубки» или «скотиной на бойне».
Понимал, конечно, что в пехоте не выживу, но других путей для себя не искал...

И мы ночами шли в танковом десанте. Это так было: танк Т-34 с 76-мм пушкой, бревна по бокам, упор ногами, и сидишь наверху. Только говорят: "Не спать ребята, а то попадете под гусеницы!" Так и говорили: "Ребята, не спите, чтобы не свалиться!" В одном месте налетела "рама", немецкий разведчик, наши танки врассыпную! И всё ночью, ночью... ничего не поймешь, там гудят, там гудят.

Один танк нас засек, открыл огонь, недолет, перелет, тут я уже думаю: "Мы это знаем, третий снаряд должен попасть в цель, вилка". Я закричал: "Вилка! Разбегайся!" Разбежались, 10 секунд подождали, снаряда нет, опять к орудию, снова стреляем, и тогда немцы ушли. У нас ни офицеров, никого рядом не было, один сержант, но мы не струсили, каждый про себя решил, что лучше уж погибнуть, чем убегать. Справа от нашей позиции был стог соломы, и когда танки ушли, оттуда к нам подошел майор, наблюдал наш бой, всех по плечу хлопает: "Молодцы! Хорошо стреляли!" А он совсем не наш, не знали чей, у нас в бою лейтенанта даже рядом не было. И вот нас всех майор представил к награде, кому ордена, мне медаль "За отвагу".

Кормили баландой, да еще давали 600 грамм хлеба в день . Ночами мы воровали картошку и турнепс на колхозных полях, этим и спасались. Когда нам сообщили, что мы едем на фронт, то все ребята просто ликовали, так нам уже опостылела голодуха в тылу. К Днепру подходили, так все побросали каски и противогазы. Идем, видим наш сгоревший танк Т-34 с обгорелыми трупами танкодесантников на корме, и сразу все посуровели, поняв, что «игры в войну» закончились, и вот она, наша будущая фронтовая судьба …

Так вот я говорю, находился в окопе, а он через меня. Ну хоть и говорят: ну, я ничего не боялся там, да нет - все боялись. Но просто перебарываешь себя. Я чуть маму не закричал, когда через меня полез. Всё трясётся, земля, всё дрожит. Ну, а когда только прошёл, как бы проснулся, как опомнился. Гранату схватил и ему на задок кинул. Ещё не выдали ружей, гранаты только были. А в зад уже с закрытыми глазами гранатой попал.

Написал матери из госпиталя письмо, мол жив, все в порядке. Мать письмо получила, а через неделю пришла на меня "похоронка", в которой говорилось -"Ваш сын Рогозин П. М. убит в бою 2/9/43. Похоронен местным населением города Валки в братской могиле. ". Мать сначала обезумела от горя, а потом сопоставила даты извещения и моего последнего письма, и поняла, что письмо отправлено позже "похоронки". После войны я поехал на места боев вместе с однополчанами. Стоит обелиск. . .

В 8 часов, подымаются: "Ура! За Родину! За Сталина!" Немецкие пулеметы их косят. Полегли. Затихло. Часа через два опять: "За Родину! За Сталина!" И так раза четыре. Про себя думаешь: "Ну как же так?! Зачем же это?! Ну видят же что пулемет, а может и не один! Ну подождали бы, уничтожили с орудия или авиацией!" Нет! Целое поле набито!