Пехотинцы

У противника создалось впечатление, что здесь наносится основной удар. Немцы стали поспешно подбрасывать технику и подкрепления. До позднего вечера батальон отбивал атаки и к ночи, остатки батальона вынуждены были вернуться на исходные позиции. Из почти тысячи человек, в живых, на ногах, осталось сто тридцать. Большинство участников атаки были ранены, примерно треть - погибла.

Я на войне считал, что если в сорок первом году выжил, то дальше уже, наверное, не убьют. В январе 1945 года, я, после выписки из госпиталя, где лежал с тяжелым ранением, оказался в отделе кадров офицерского резерва, где получали назначения на фронт, и там встретил подполковника, своего бывшего командира. Он сказал - "Хватит с тебя воевать. Скоро все закончится. Давай я тебя на Дальний Восток отправлю. Зачем тебе опять рисковать?". Я ответил - "Нет, товарищ полковник, хочу вернуться в свою часть". И так дошел до Берлина...

Мне был придан артиллерийский полк, командира которого потом убило. И тут вдруг немец бросил против нас танки. Их оказалось, наверное, штук где-то десять, но, правда, небольших. Все они направлялись в сторону Сталинграда. Тогда мы огнем ПЗО (подвижно-заградительным огнём) стали их «обрабатывать». Атаку на нас танки начали приблизительно на расстоянии где-то двух километров. Несмотря на то, что через каждые 200 метров мы переносили на них огонь ПЗО, они продолжали всё время идти вперед. А нам же приказано было остановить их продвижение! Ведь за ними дальше шла уже пехота. Сами танки, как говориться, не могли ничего сделать. Для нас не они, а пехота главную опасность представляла. Поэтому нам было сказано: «Главное, чтобы у вас пехота ничего не захватила!» И вот, когда танки к нам совсем близко, две 105-миллиметровые пушки, которые у меня находились, подбил два немецких танка, они загорелись. Это проходило всего в 200 метрах от моего командного пункта. Тогда мы приняли решение вызвать огонь на себя.

Потом началась эвакуация. Я остался в городе со старшим братом. Ему было  18 лет. И он уже не имел права уехать, поскольку был на учете в  военкомате. А вот родители наши уехали. Отец был инвалидом (его еще в  гражданскую ранили), и призыву не подлежал. Перед войной у него  открылись старые раны. Нога загноилась и ее ампутировали. У него был  протез – самая обыкновенная деревяшка. Тогдашняя медицина и сегодняшняя -  это две больших разницы. Поскольку дядюшка был крупным начальником, для  его семьи был выделен грузовик. Таким образом заодно с тетей смогли  уехать и мои родители. С ними так же уехала моя младшая сестра. Нашей  семье нельзя было оставаться. Это же фашисты. Тем более мы евреи. Все  знали, что у Гитлера была задача вырезать евреев на корню. Это  общеизвестно.

Немцы предлагали нам сдаться, ибо вся крепость будет с землей смешана.  Кижеватов – никакого плена, никто не уйдет. Но где-то на второй или  третий день он сказал: «Женщины, выходите, потому что нам нужно  воевать». Женщины взяли простыни и вышли к немцам. Где-то через полчаса  приходит одна девочка, 12-13 лет. Говорит Кижеватову: «Немцы сказали,  чтобы вы сейчас сдались в плен, если не сдадитесь – вся крепость будет  смешана с землей». Потом ещё бои за боями…