16248
Пехотинцы

Шевелев Иосиф Шефтелевич

Почетный член Российской академии архитектуры и строительных наук (2005).

Почетный гражданин города Костромы (1999),

Заслуженный архитектор РФ (1999),

Действительный член Нью-Йоркской академии наук (1994),

Лауреат муниципальной премии имени академика Д.С. Лихачева (1998),

Родился 22 января 1924 года в г. Витебске, в Белоруссии. В 1941 г. — доброволец Гомельского полка народного ополчения. После ранения и госпиталя — в действующей армии. Участвовал в боях под Вязьмой, Нарвой и Ленинградом, в освобождении польских городов Коло, Скерневицы, Варшавы. в боях на территории Германии за Зееловские высоты и Берлин. Демобилизован 22 лет в звании старшего лейтенанта.В 1953 году окончил архитектурный факультет Киевского Инженерно-строительного института. Живет и работает в Костроме. Руководил экспедициями по выявлению памятников народной архитектуры Костромской области. Один из создателей Костромского Музея народного деревянного зодчества, автор реставрации ряда памятников архитектуры в Костроме и области, и гражданских и культовых объектов современного строительства. Награжден орденами Красной звезды, Отечественной войны 1 степени, Св. князя Даниила Московского III степени, и многими медалями. С 1960 года ведет разносторонние научные исследования в области теории и истории архитектуры, методики реставрации, связанной с воссозданием и восполнением утраченных частей исторических зданий; исследования законов формообразования в живой природе и оснований естественной математики. Выполненные в порядке личной инициативы, эти работы опубликованы в 9 книгах и многих научных статьях.

Посмотрел я твои вопросы. На счёт самоволки интересный вопрос. Я встречался с этим понятием. Вот этот вопрос тоже хорош. Ваше отношение к комиссарам? М-да. Так я в какой-то мере и сам был почти комиссар. Я был замполит роты. Это ведь тоже комиссар, только не имеющий офицерского звания. Без всяких назначений, просто бывало, давали такое поручение. Если понравишься кому из командного состава, то могли назначить. К тому же я был на курсах заместителей командиров батарей по политчасти. Были такие специальные курсы на Урале в Миассе.

Про «особистов» вопрос. Встречался с ними, но отношений с ними не имел. Был один случай. Ну ладно. Пойдем по порядку.

Перед началом войны я учился в 9-м классе в Гомеле. У пацанов во все времена свои интересы. Что там взрослые переживали, нам это было малоинтересно. Мы жили своей жизнью. Мальчишки они всегда мальчишки. Вспомни свои 16 лет. Но вот перед самой войной, буквально за неделю, было какое-то ощущение. Наверное, правильно сказать впечатление. Через город на запад прошла большая танковая часть. В то время это было заметное событие. Танки с грохотом шли через город один за другим. Сейчас всем известно, что мы вроде как прозевали войну. Никто ее вроде как не ждал. Это не личное воспоминание, а знание, пришедшее с годами. Шли тогда крупные передислокации частей. Войска покидали сильные укрепленные пункты, находящиеся в боевой готовности и уходили в другие места. Было какое-то шевеление. Происходил этакий шурум-бурум, который способствовал неподготовленности.

Какие танки были в колонне?

Это шли какие-то средние танки. Не могу сказать точно. Вот танк т-34, на котором я служил в конце войны, считается средним. Но, на мой взгляд, он ближе к тяжелому танку. Замечательный танк. Он обладал быстроходностью, легкостью, оперативностью и достаточной вооруженностью. У нас были т-34 с длинным стволом калибра 85 мм. Танки с 76-ти мм пушками я не застал. В танковую часть я попал, кажется в 44-м году. В общем, это был стандартный танк. Самый популярный. Надежный и мощный. На нем я проездил достаточно долго. Я же в танковом десанте был.

Так. Вернемся к воспоминаниям 41-го. Мы тогда были еще совсем мальчишки. У меня к примеру в школе был один товарищ. Он написал такие стихи:

На груди его алел

Орден ярко красный

За то, что жизни не жалел

В бою с врагами Родины прекрасной.

Почему я запомнил эти стихи? Когда началась война, этот мальчик немедленно смылся вместе с родителями на восток. Они успели эвакуироваться. Многие остались. А мы тогда записывались добровольцами в народное ополчение. Поначалу это был истребительный батальон. В него вошли мы школьники и наши учителя. Нашей задачей было патрулирование улиц. Немцы тогда сбрасывали парашютистов-диверсантов. Так тогда говорилось. Мы дежурили, патрулировали и так далее. Нам тогда был свойственен  этакий мальчишеский задор. Геройские были настроения. В то же время человек вроде бы писал прекрасные стихи в стенгазете, а раз и смылся в момент. Помню его прекрасно. Мальчика звали Изя. Я писал стихи, и он писал стихи. Мы были в чем-то конкуренты.  Ну да бог с ним.

Воспитан я был на героической литературе. Нас ведь как воспитывали? На великом подвиге гражданской войны. И мне казалось тогда, что нашему поколению не довелось отличиться. И что прекрасное, героическое время прошло. А мы живем в обыкновенной, серой жизни. В общем, почитывал неглубокую, но популярную тогда литературу. Такие вот тогда были настроения.

Что касается СМИ. Какие нафиг средства информации? Я помню, как в городе на площади появился репродуктор. С того времени пройдена гигантская дистанция в техническом оснащении. Это сейчас любой пятилетний пацан достает мобильный из кармана и солидно беседует. А тогда я увидел первый раз телевизор. Так это чудо было у знатного и выдающегося человека. На столе стоял большой ящик с экраном 15 на 20 сантиметров. И на этом экране мелькала какая-то мутная картинка. Гигантская дистанция! Не было такого сочетания букв. Даже слова информация в сегодняшнем смысле не было.

Шевелев Иосиф Шехтелевич, великая отечественная война, Я помню, iremember, воспоминания, интервью, Герой Советского союза, ветеран, винтовка, ППШ, Максим, пулемет, немец, граната, окоп, траншея, ППД, Наган, колючая проволока, разведчик, снайпер, автоматчик, ПТР, противотанковое ружье, мина, снаряд, разрыв, выстрел, каска, поиск, пленный, миномет, орудие, ДП, Дегтярев, котелок, ложка, сорокопятка, Катюша, ГМЧ, топограф, телефон, радиостанция, реваноль, боекомплект, патрон, пехотинец, разведчик, артиллерист, медик, партизан, зенитчик, снайпер, краснофлотецНу, слухи же были и в ваше время?

Пока есть женщины, будут и слухи. А женщины есть всегда.

Ну что? Школьник-девятиклассник и война. Что такое война для меня? Мои первые впечатления? Воздушная тревога и вой самолетов. Бомбежки. Я выхожу из дома после налета. Все улицы Гомеля состояли из деревянных малоэтажных домов. На крыльце одного из таких домов лежит убитая женщина лицом вниз. Вот первое впечатление от войны. Раненые и убитые мирные люди у нас в Гомеле. Следующий яркий образ. По улицам грузовики везут забинтованных раненых. В нашей школе в июле делают госпиталь. Из окон школы выкидывают парты, а вместо них заносят кровати.

В Гомеле у нас были родственники - сестра моей матери и ее муж. Своих детей у них не было,  поэтому они в свое время приютили девочку. Семья жила в достатке. У них была хорошая квартира. Муж тети был начальником участка военно-строительных работ, который входил в Белорусский военный округ. Округом в то время командовал Жуков, тогда еще не так широко известный (Жуков Г.К. с июля 1938 года — заместитель командующего ЗапОВО, С 7 июня 1940 года — командующий войсками КОВО. – Прим. С.С.). Дядя был с ним лично знаком. Мои же родители снимали маленькую комнату, в которой теснилась вся наша семья. Меня договорились отселить к дядьке, дабы хоть немного облегчить жизнь нашей семье.

Потом началась эвакуация. Я остался в городе со старшим братом. Ему было 18 лет. И он уже не имел права уехать, поскольку был на учете в военкомате. А вот родители наши уехали. Отец был инвалидом (его еще в гражданскую ранили), и призыву не подлежал. Перед войной у него открылись старые раны. Нога загноилась и ее ампутировали. У него был протез – самая обыкновенная деревяшка. Тогдашняя медицина и сегодняшняя - это две больших разницы. Поскольку дядюшка был крупным начальником, для его семьи был выделен грузовик. Таким образом заодно с тетей смогли уехать и мои родители. С ними так же уехала моя младшая сестра. Нашей семье нельзя было оставаться. Это же фашисты. Тем более мы евреи. Все знали, что у Гитлера была задача вырезать евреев на корню. Это общеизвестно.

А я же тем временем остался в Гомеле. У меня было твердое убеждение, что немцы не смогут взять Гомель. Мы остались, значит все в порядке! Нам детям казалось тогда, что это окончательный рубеж. Мы считали, что тут ему (немцу) и хана (смеется).  Немножко заблуждались.

Наш игрушечный истребительный отряд влили в полк народного ополчения. Создали Гомельский полк народного ополчения. ( В июле 1941 г. в связи с приближением фронта был создан гомельский полк народного ополчения, который насчитывал 2800 бойцов. Командир отряда капитан Ф. Е. Уткин,  комиссар отряда директор областного драмтеатра С. Р. Шуцкий. Полк состоял на 80% из истребительных отрядов.-  Прим. С.С.) Я был далек от властей, от организации полка. Я был песчинкой, которую несет общий поток. Когда мы вступили в ополчение, нам прямо из ящиков выдали новенькие, в оружейном масле, английские винтовки. Когда мне шестнадцатилетнему пацану дали настоящую винтовку, это было даже очень приятно. Еще я любил ездить на велосипеде. Его на день рождения мне подарил дядя Лёва. Года два до войны я гонял на нем с утра до ночи. Так как я попал во взвод связи, то велосипед находился при мне на законном основании. Конечно, когда начались бои, я уже был в строю наравне со всеми. И ни о каком велосипеде не могло быть и речи. Помнятся мне тогдашние ночные патрулирования. Нам дуракам было очень интересно наблюдать за нашими пожилыми учителями. Пожилые люди, у которых были семьи, воспринимали происходящее совершенно иначе, нежели мы мальчишки, ни за что не отвечающие. Я вообще тогда несерьезный был, ничего не понимал. Для  меня это было как приключение. Майн Рид. А для взрослого человека? И вот мы тогда посмеивались над ними. Учителям, как водится, давали прозвища. Одного учителя звали «Дюшка» (смеется). Мы смеялись, что он озабочен и напуган. Это был толстый, нелепый мужик, который был освобожден от службы в армии.

Наш истребительный батальон периодически распускали. Кто-то уезжал, кто-то оставался. Кто как мог. А ведь были и такие, которые воевать не хотели. Они ждали, когда закончится советская власть. Не всем жилось при ней сладко. У нас в школе я знал разных ребят. И настроения у них были разными. У моего друга, к примеру, были репрессированы родители. Он знал и понимал, что почём. Поначалу я ночевал и в казарме, и дома. Приходилось присматривать за квартирой дяди. Я тогда почувствовал себя взрослым человеком. Большая квартира, шкаф с дядиными костюмами, кухня. Все в моем распоряжении. Необычные ощущения. Но вдруг объявили приказ выступать. Поскольку наш отряд влили в ополчение, там уже была дисциплина. Несколько другая ситуация, чем в истребительном отряде. Ночью всех подняли по тревоге и дали приказ покинуть город. Мы должны были выступить, но у нас не могли найти командира батальона майора Финашкина. Он был у своей милой на квартире. Нашли его только в 4 утра. Поэтому мы выступили с опозданием. Вот так весело было вначале. А потом…

Потом начались вещи серьезные. Начались бои. Мы попали в окружение. Пытались выходить из него. Вел нас какой-то проводник. Шли гуськом друг за другом по болоту. Потом попали в настоящий, серьезный бой. Я видел немцев и стрелял в них из винтовки. Такая вот была заваруха. Я воспринимал все это не в серьез, словно бы как в кино.

Дистанция стрельбы?

Дистанция? Меняющаяся.

Мне запомнился серьезный бой под Поколюбичами, где я и был ранен. ( С 12 по 19 августа вместе с войсками 21-й армии генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова полк участвовал в обороне Гомеля, которая стала составной частью Смоленской битвы. Полк народного ополчения держал оборону на северных подступах к городу, вел бои около деревень Семеновка и Поколюбичи, перекрыл шоссе Могилев — Гомель и контролировал железную дорогу Бобруйск — Гомель. Советские войска и ополченцы контратакой 14 августа выбили фашистов из Семеновки. 19 августа немцы вошли в Гомель. Утром того же дня в Гомеле начались уличные бои. На левом берегу реки Сожа в Ново-Белице бои продолжались еще трое суток. Прим. С.С.) Там немцы вели по нам мощный огонь артиллерией и минометами. Мы залегли цепочкой на окраине деревни. Появились немцы. Я отчетливо видел, как они идут цепью между танков. Мы целились, стреляли.

Шевелев Иосиф Шехтелевич, великая отечественная война, Я помню, iremember, воспоминания, интервью, Герой Советского союза, ветеран, винтовка, ППШ, Максим, пулемет, немец, граната, окоп, траншея, ППД, Наган, колючая проволока, разведчик, снайпер, автоматчик, ПТР, противотанковое ружье, мина, снаряд, разрыв, выстрел, каска, поиск, пленный, миномет, орудие, ДП, Дегтярев, котелок, ложка, сорокопятка, Катюша, ГМЧ, топограф, телефон, радиостанция, реваноль, боекомплект, патрон, пехотинец, разведчик, артиллерист, медик, партизан, зенитчик, снайпер, краснофлотецЕще хочу рассказать, как я себя испытывал тогда. Я считал, что если меня сейчас не ранит, то все будет хорошо и в будущем. Помнится, сижу в чьем-то огороде между грядок с морковкой и капустой и наблюдаю за разрывами шрапнели. Сорвал огурчик и смотрю в небо. Идет обстрел. В небе время от времени расцветает белое облачко шрапнели и посыпает землю свинцовым дождичком. Сидел вот так, кушал огурчик и не наклонялся. Задумал, если уцелею, со мной и потом ничего не случится. Так я загадал. И ничего мне не было. А вот через пару часов меня шарахнуло. На нас шла цепью немецкая пехота, которую поддерживали танки. Я лежал за ручным пулеметом и бил по немцам очередями. Вдруг удар. Все закувыркалось. Меня опрокинуло на спину…

Я был тяжело ранен. Фактически у меня была оторвана рука. Вот эта. Потрогай. Это было 19 августа. Но! Как выяснилось, уцелел нерв. Кость вылетела вся. Была рваная дырка в семь сантиметров длиной. Осколок потом удалили в госпитале. Шрам до сих пор есть. Меня тогда спас школьник Циркунов Витя. Он в школе тоже занимался в литературном кружке. Точно помню, когда мне перебило руку, я поднялся и пошел. В это время немецкие танки уже шли мимо меня по шоссе. Как оказалось, позади нас была вторая линия обороны. Но мы этого не знали. Я выходил через задние дворы и огороды деревни параллельно движению немецких танков. Прежде чем меня подобрали ребята, я какое-то время шел сам, держал свою руку. По-моему, даже кое-как забинтовал себе рану, но не заметил входную дырку сзади. А из нее видимо хлестала кровь. Я почувствовал слабость и лег. Кружилась голова от потери крови. Это естественно при таком кровотечении. Двое ребят подобрали и потащили меня. Потом один видимо решил удрать. Остались мы вдвоем. А тут мимо пробегал пожилой солдат. Тот парень, который остался со мной, навел на него винтовку. Кричит:

- Стой!

Загнал патрон в ствол.

- А ну иди сюда. Делай руки крестом. Понесли…

И вот они меня вдвоем дотащили до нашей передовой. Там стояли девочки в военной форме. Они сделали мне перевязку. Это были уже армейские части, не ополчение. У них был организован перевязочный пункт. Там были настоящие врачи в военном обмундировании. На земле вокруг палаток лежало очень много раненых. Кто-то стонал, кто-то молчал. Этакая типичная для того времени картина. Потом нас погрузили на грузовик и повезли. А по дорогам безнаказанно брили на самолетах немцы. Бомбили, секли из пулеметов. Нам попался толковый водитель. Открыв дверцу и не прекращая движения, он постоянно наблюдал за воздухом. Увидит, что самолет пикирует, резко тормознет и встанет. Бомба уходит мимо цели. Пилоты же рассчитывают на опережение. Выбрались оттуда благодаря этому водителю. Приехали в полевой госпиталь. Там уже делали операции. Одного за другим заносят-выносят. Ноги выкидывают из палатки. Все это в открытую, некогда прятать. Оттуда меня довезли на машине до железнодорожного узла. Я попал в санитарный вагон. Везли под постоянными бомбежками. Помню станцию Конотоп. На ней нас сильно бомбили ночью. В Конотопе раненых отсортировали и повезли в глубокий тыл. Один момент я запомнил особенно ярко. Теплушка с ранеными. Состав стоит в поле. «Мессера» ходят по головам. Вдали лесок, до него метров 200. Поезд стоит, потому что ехать нельзя. Когда состав движется, в него легче попасть бомбой. Меньше разница в скорости. Самолет заходит с хвоста эшелона и кидает бомбы. Представь себе теплушку с настежь раскрытыми дверями. Из нее выскакивают раненые и бегут через поле в лесок. Как земляника – белое с красным. Я тоже попытался выскочить. Но какой-то восточный человек с характерным кавказским акцентом остановил меня.

- Нэ прыгай. Сиди спокойно. Сэйчас увидышь, как их будут крошить. Нэ бойся, мы с тобой им тэперь нэ интересны.

Мы остались в вагоне. Стоим у проема и наблюдаем картину. По зеленому полю бегут, белея повязками, раненые. Над ними носятся истребители, поливают из пулеметов и кидают бомбочки.  Ходят так низко, что видно голову пилота через стекло кабины. Можно даже различить шлем с очками. Потом немцы уходят. Все начинают выползать из леса и возвращаются к составу.

Этим эшелоном меня доставили в Харьков. Вот там меня проняло, как следует. Эвакуация до Харькова под бомбежками длилась неделю. Все эти полевые вещи набухли кровью и окаменели. Образовалась черно-красная корка. Когда в Харькове меня, наконец, положили на операционный стол, хирург стал ругаться матом, ковыряясь в этом месиве. Поминал сволочей, детей и войну. Когда он разрезал корку, оттуда пошел жуткий смрад. Вот тут я сомлел. Во время операции был в полузабытьи. Сняли этот панцирь, обработали рану и перевязали. Еще помню нянечку, которая подсаживалась ко мне, плакала и гладила мою голову. Жалела меня. А ночью начинались кошмары. Видимо я был в бреду. Сначала снилась бомбежка. Затем снилось, что через госпиталь идут немцы. Добивают раненых и приближаются ко мне. Потом я снова стреляю на окраине деревни, мимо идут танки…

В Харькове я лежал в бывшей школе, где не было никакого оборудования. В ней просто стояли койки с ранеными. Через три дня хирург взял меня с собой в настоящий госпиталь. Мы пешком прогулялись по Харькову. Это было прекрасно. Навстречу шли живые нормальные люди. Мне почему-то было очень приятно смотреть на них. Я же в то время выглядел несколько иначе. Худой. Рука на палке. Эту палку больничные остряки окрестили «самолетом». В госпитале хирург под рентгеном правил мне руку. Поначалу плечевая кость торчала вверх, как хотела.  Она была никак не связана с нижней половиной. Он поправил, как мог. Потом наросла костная мозоль и все срослось.

Замечательные были врачи. А какой чудесный хирург делал мне операцию в госпитале в Каштаке возле Челябинска. Львов у него была фамилия. Была там очень красивая медсестричка - чувашка Анфиса. Я, конечно, млел в ее присутствии и безвозмездно отдавал ей все свои папиросы. Потом случайно обнаружил, кто курит мои папиросы. Их курил Львов. Я был очень огорчен (смеется).

А по дороге в Челябинск у меня было замечательное приключение. До отъезда из Харькова, ко мне в госпиталь приходила моя двоюродная сестра. Она сообщила, что мои родители находятся в поселке Уразово Курской области.

Шевелев Иосиф Шехтелевич, великая отечественная война, Я помню, iremember, воспоминания, интервью, Герой Советского союза, ветеран, винтовка, ППШ, Максим, пулемет, немец, граната, окоп, траншея, ППД, Наган, колючая проволока, разведчик, снайпер, автоматчик, ПТР, противотанковое ружье, мина, снаряд, разрыв, выстрел, каска, поиск, пленный, миномет, орудие, ДП, Дегтярев, котелок, ложка, сорокопятка, Катюша, ГМЧ, топограф, телефон, радиостанция, реваноль, боекомплект, патрон, пехотинец, разведчик, артиллерист, медик, партизан, зенитчик, снайпер, краснофлотец

Фото найдено в 1943 под Смоленском на трупе немецкого солдата. На фото: Длиннобазное шасси "Мармон - Херрингтон" НН6-4. В 1942-м в СССР поставлено таких шасси 500 штук. Поселок Коротояк, Воронежская область, Острогожский район. Сделано в июле 1942 г. Техника, брошенная после отступления РККА за Дон.

В поезде я подружился с солдатом Мищенко. По-моему он был старший сержант. Или что-то в этом роде. Ехали мы с ним в плацкартном вагоне. Поезд шел на Урал. А куда конкретно мы не знали. Была прекрасная погода. Нас никто не бомбил. Чтоб пропустить встречные эшелоны, наш состав остановился на какой-то станции. Прошел час, другой, третий. Состав стоит. Помню, мы стояли на повороте так, что из моего вагона было видно весь эшелон. Все высыпали из поезда на травку погреться на солнышке. А мы с Мищенко резались до одурения в карты. Наконец нам осточертело. Вышли в тамбур. Спуститься вниз не можем. Мищенко, помнится, из-за ранения передвигался с трудом. А я с этим «самолетом» и подавно. Загипсован был по грудь. Весь монолитный, словно танк. Фундаментально.

В поле возле сарая молодые девчонки моего возраста собирали в гурты свеклу. Мне с ними захотелось поговорить. Сойти с поезда не могу, поскольку в гипсе совершенно неуклюж. Стал им кричать прямо из тамбура. В разговоре выяснилось, что мы находимся в Курской области на станции Уразово! Я обомлел. Спросил их про отца. Оказалось он работает у них бухгалтером. Девчонки побросали всю свою работу и погнали лошадку в поселок. И тут уже весь эшелон узнает про родителей. Все ждут и переживают вместе со мной. Через некоторое время встречный эшелон останавливается и закрывает от нас поле. Вдруг я вижу, как из-под колес  товарняка вылезает мой отец. За ним мать и сестра. Я бросаюсь навстречу. Очень волнующие воспоминания. И тут звучит команда:

- По вагонам!

Все садятся по вагонам, высовывают из окон культи, костыли, шапки. Кто-то вопит:

- Ура!

Отца я больше не видел. Он умер в 42-м году. Я был в то время уже на курсах заместителей командиров батарей в Миассе. Мы изучали установки М-13. Такие же «катюши» как на той фотографии с немцем. Так что у меня два образования. Станковый пулеметчик и минометчик. На «катюшах» правда, я так и не служил. Решением сверху ликвидировали институт комиссаров. Ввели единоначалие в армии. Была переформировка. Нас перебросили на строевых командиров. Вот так я вышел оттуда не политиком, а обыкновенным командиром взвода.

Сколько я тебе рассказал, а вся война еще впереди. Настоящая война для меня началась в 42-м году после выписки из госпиталя. Провоевал всю войну до 8 мая. А на передовую я попал зимой в 42 году. Примерно в феврале. Там я был замполитом в 479-м стрелковом полку. У меня было четыре треугольника на петлице.  Мы их называли «секили». Оттуда меня отправили на двухмесячные командирские курсы. Это потому что у меня было образование 10 классов. А это было не шутка в то время. Выдернули меня из окопов, и я очутился я в Загорске. Там построили:

- У кого какое образование? Шаг вперед. Нафиг. Этот сюда, этот туда. И…

Оттуда отправили в Малоярославец. Там проучился два месяца на пулеметчика. Изучали пулемет системы Максима. Нужно было уметь в темноте разобрать и собрать. Изучали материальную часть. Стреляли на полигоне. А вот в июле 42 я узнал, что такое самоволка. Какое тогда было за это наказание? Наказание было очень простое – расстрел! Небольшое и убедительное. Моё легкомыслие могло закончиться очень печально. Как-то я оказался на переформировке в Калинине. Недалеко от города в лесу стоял учебный полк. Там были такие же беспризорные командиры вроде меня. Оттуда нас забирали покупатели на фронт. Командиром у меня тогда был некий Наседкин. Ночью мы естественно ходили в самоволку. Погулять-то надо. Тут выяснилось, что мой старший брат поступил в нефтяной институт в Москве. Он был ранен на фронте и его комиссовали. Мы как-то связались, и я решил с ним повидаться. Еще я хотел увидеть одну девочку из моего класса. Очень красивая была девочка. Помню даже фамилию. Шведова. В общем, я самовольно уехал в Москву. В метро меня остановил подполковник. Оказалось, я его не поприветствовал. Прозевал его и не взял под козырек. Он стал мне выговаривать. Я понимал, что если он у меня потребует документы, то я заработаю «вышку». Ровно. Ни больше, ни меньше. Я достаточно выразительно извинился. Сменив гнев на милость, он меня отпустил. Я быстренько укатил в часть. Охота ходить в самоволку у меня пропала. Потом были другие приключения, и отнюдь не героические. Я стоял в карауле на станции Апрелевка под Малоярославцем. Смена - три человека. Мороз свирепый. Зима была жуткая. Стояли мы минут сорок и шли отогреваться. Я стоял у ларька. Хочу сказать, что я тогда не курил и не пил. Этакий мальчик – настоящий комсомолец. Вдруг меня будят ночью и обыскивают. Обыск! Арестовали всех троих! Молодой, крепкий как бык Куприянов, старик Трофимов и я - пацаненок. Нас обвиняли в ограблении ларька. Вообще нрав у меня вздорный. Они меня тормошат сонного, обыскивают.

- Сигареты у тебя есть? Брал?

- Полные карманы. Можете посмотреть.

А там нет ничего, разумеется. Посадили на гауптвахту. СМЕРШ нас допрашивал. Сидели несколько суток поодиночке в выкопанных в снегу ямах. Оттуда водили на допрос в СМЕРШ. Там вдруг выяснилось, что я не принимал присягу. Стали смотреть личное дело, выясняли, где призывался и прочее. Нигде не призывался! Я оказался неподсуден военному трибуналу. Курсы были окончены, как раз было время сдачи экзаменов на пулеметных курсах. Стрелял я отменно, да и прочие вещи делал, как следует. В общем, нас троих на грузовике без сдачи экзаменов отвезли в воинскую часть на передовую. Там я был фактически командиром взвода. Офицерского звания не имел, потому как меня выперли как штрафника. Но образование-то у меня было! И поскольку нас немцы там били как мух, карьерный рост был обеспечен. Помню комиссара батальона по фамилии Желваков, который меня очень хвалил. Так вот он мне говорил: «Какой молодец. Ты же ведь исправился. Уголовником пришел к нам. Я же помню твои документы. Ты же воришка. Смотри, как мы тебя перевоспитали». Арест произвел на меня огромное впечатление. После ареста мне, по моей наивности, казалось, что я опозорен и это конец жизни. Такое детство. Такая наивность. Потом были серьезные бои. Хотя сначала было тихо. Была широкая ничейная полоса. 800 метров! Тишь да благодать. Рыбу ходили глушить! Это тоже не так просто, как ты думаешь. Была у меня противотанковая «гранатка». Такая большая, цилиндрическая, с деревянной ручкой. Замечательная штучка. Однако я ей не пользовался. Танки через меня не ехали, я ее и не кидал. Решил этой гранатой рыбку половить. Метнул ее с бугорка в реку. Однако эта зараза до реки не долетела, а разорвалась на берегу. Пять мелких осколков я получил в руку. Не советую ни кому глушить рыбу противотанковыми гранатами (смеется).

 

Мы ловили рыбу, а за полем звучали песенки. Там их пели немцы. Почему-то пели песни, и видимо чувствовали себя тоже очень хорошо. Блаженно все жили. Это тебе не Угрюмовский разъезд, где нейтральная полоса в 40 метров и непрерывный минометный огонь. И ни еды, ни воды. Подносчики не могли до нас добраться. Иногда даже ели снег. Он был серого цвета и кислый на вкус. Унылая картина. Срезанные пулями и осколками кусты. Я у станкового пулемета. Ноги днем в воде, ночью во льду. Такие вот образы. Что бы попить кипятку, надо разжечь костер. Это можно было делать только днем. Ночью немцы моментально накрывали из артиллерии и минометов. У них это дело было поставлено неплохо. У меня во взводе было три пулемета. Через эти три пулемета прошло, наверное, человек семьдесят. Каждый день высекало людей. Я тогда перестал нагибаться. Не ползал по этой сырости. Надоело. Считал, что ничего мне не будет. Хотя там ранение могло быть и избавлением. Что еще помнится? Лежим на фланге у пулемёта. Прижались друг к другу. Смотрим на гладкое место. Снегу наметено выше головы. Чуть немцы сунулись, сразу т-р-р-р. Очередь. Нас тут же накрывают минами. Разрывы. По нам вдарили сразу шесть штук. Стоны, крики. Мне ничего, а соседу ноги оторвало. Я лежал ближе к разрывам и хоть бы что. Судьба! Жрать было охота постоянно. А подносчики подойти не могут. Кто сунется, его немцы обязательно подстрелят. Справа и слева в деревнях немцы, а между ними наша деревня. Попробуй, подойди с термосами и баками. А на «нейтралке» лежит себе убитая лошадь. Вот была экспедиция-экскурсия отрезать кусочки мяса и ползти обратно (смеется).  А днем на костер. Варить-то никак. Снег черный от разрывов. Потом выяснилось, что немцы тоже ходят к лошади на экскурсию. В очередной поход за мясом мы обнаружили новые вырезы на туше лошади. И они были со стороны немцев. Вот что такое героизм? Мы не кричали «Ура», не бросались в атаку. Просто сидели, а нас лупили. А вши? Ужас. Помню, к нам прислали пополнение. С пополнением пришел такой здоровый парень с фамилией Карапузиков. Он заправлял ротой, а я взводом. Офицеров мы там не видели. Их всех переколошматило. Сменили нас, и повели в баню. А повел этот самый Карапузиков. Помылись в бане, сменили белье, нажрались на кухне кто как смог. Побрели ночью обратно. И этот Карапузиков, мать его за ногу, завел нас в какой-то лес (смеется). Блуждали всю ночь из-за него. Запомнил я этого Карапузикова, как путеводителя.

Никогда не забуду этот Угрюмовский проезд. Спускают сверху приказ: «Наступление!». А как идти? Снегу намело выше головы. Траншеи копаешь, а земли нет. Один снег. Ну что? Ну, пошли мы в атаку. Нас конечно обнаружили. И начали нас херачить со всех сторон. Откатились назад не солоно хлебавши. Я тогда остался фактически без пулемета. Мы засекли немецкого пулеметчика по вспышкам, и тут же закинули «максимку» на бруствер. Я начал по нему херачить. Он тоже меня увидел. Кто кого? Никакого страха. Такой азарт меня тогда взял. У «максима» есть надульник, который отводит газы после выстрела и взводит затвор для следующего выстрела. Так вот его сбило! Пулемет стал, по сути, винтовкой. Тут я уже имел полное право повернуть копыта. Мы стали отходить. А на дне траншеи стонет на куски перебитый человек. Надо поднять пулемет и перешагнуть через него. У меня не хватает сил. Подними «максим», попробуй. А я умудрился. Кошмар.

Немецкий пулеметчик победил в вашей дуэли?

Нет. Эту пулеметную точку я зарубил. Это точно. Но там же их было много. А этому я врезал, как следует. Он больше не пукал.

А потом нас вывели на переформировку. Чего мы там делали, стерлось из памяти. А вот потом нам дали очень приятный участок. Летом заняли оборону на очень хорошем месте возле деревни Остролучье в Смоленской области. Была у меня там замечательная землянка. Пришли в эту деревню, от которой остались одни трубы, выкопали хорошие блиндажи, расставили пулеметы. Эти блиндажи сделали далеко друг от друга, чтоб контролировать весь участок. В общем, хорошую оборону подготовили. Тогда как раз вышел приказ «Ни шагу назад». Вроде в июле. Кажется по поводу сдачи Севастополя. Нас построили и толкали речь. И вот тогда появились сзади нас пулеметчики на второй линии с приказом стрелять в отступающих. Товарищ Сталин так решил. Наверно правильно решил. Как людей воспитывать? Единственная мера, которая действует безотказно, это выпустить кишки кому-либо или убить невинного. Неважно, виноват он или нет. Поставили десять человек, шарахнули и порядок. Видишь, как я рассказываю мало патриотично. Но так было!

Когда мы пришли на это место, мои солдаты тут же обшарили сгоревшую деревню. Ну, казалось бы, что можно там найти? Но крестьяне знают, что к чему. Они шомполами проверили землю возле печек. Нашли моментально всякое барахло и ларь с мукой. Обили найденной простыней мне землянку. Вот сейчас даже стыдно вспоминать об этом. Додумались. На хрена эта роскошь. А вернулись бы крестьяне? Это же грабеж. Помню, пришел к ним. Жарят блинчики красного цвета. Я тоже не прочь. Дали мне два блина. Слопал их с удовольствием. Вот так роскошно жили. Тут еще выдали новое обмундирование. Сапоги сверкают, новые галифе, гимнастерка. Красота. Погода прекрасная. Чудесный летний день после дождя. Вызывают к командиру роты. Как идти? На дне окопа лужи. Место глиняное. Вылез,  пошел прямо по брустверу. Со мной по дну окопа двинул взводный повар. Раздается выстрел. Шлеп. Мой попутчик Пронин падает лицом вниз. Я к нему. Осматриваю, поворачиваю. Ничего не понимаю. Потом увидел дырку от пули. Под ремнем (Он шел согнувшись). Пуля попала под ребро и ушла в грудь. Представь картину. Немецкий снайпер видит, что по брустверу окопа идет какой-то хлыщ. И кто-то идет по траншее! Естественно в траншее идет командир. И по бугру ведь идет офицерик. Значит, в траншее идет начальство! Убил его наповал гад.

Ну что? Дальше давай. Пришло к нам пополнение. Азербайджанцы. По-русски ни слова. Видимо сельские ребята. У меня стало во взводе 50 человек. Было вырыто три роскошных блиндажа, да для меня  в сорока метрах от реки землянка. Неподалеку от меня был мой командир роты Бердукин. Надо же вспомнил. Ты смотри. Этот Бердукин.…М-да.

В одну прекрасную ночь немцы сделали мощную вылазку. Напали на все огневые точки одновременно. Ночью подползли. Поставили пулемет прямо напротив амбразуры нашего блиндажа. На следующий день я видел то место, откуда они стреляли. Там была куча гильз от ручного пулемета. Прохлопал я эту ночную атаку. Выскочил из землянки. Слева один расчет, справа другой и впереди третий. Там пальба, тут пальба. Справа вижу, немцы бьют из огнемета. Яркое пламя в темноте. А слева у меня одни азербайджанцы. С ними только один русский - командир расчета Коптев. Хороший был парень. Я побежал к азербайджанцам. Перед входом в блиндаж споткнулся, упал. Стонет кто-то. Стал шарить по земле. Это раненый азербайджанец. У него штыковое ранение. Я в блиндаж. Опять упал. Еще один лежит. Переворачиваю его. Коптев! Каска пробита пулей точно в середине звездочки. Его застрелили в упор через амбразуру.… Осматриваюсь. У пулемета поднят затвор. Видимо была задержка. Он стал исправлять, поднял крышку, и его убили. Еще одного закололи. Вышел наружу. Вокруг все белое. Присмотрелся. Это же листовки! Немцы оставили целую кучу. Этот расчет немцы вырезали, но не стали развивать успех и отошли. А что с теми? Оказалось, Бердукин рванул вплавь через речку с центрального блиндажа, по телефону сообщил на КП о потере нашей позиции. Они тут же врезали из артиллерии прямо по нашему бугру. Очень хорошо врезали. Только держись. Все ходило ходуном.

 

Потом с этого плацдарма мы пошли в наступление. И вот тут-то я насмотрелся на немцев. Вернее на их трупы. Хорошо им дали. Ох, хорошо. Месиво просто. Они как были в лесу, так там их и накрыли наши «катюши». Вот в этом лесу я и нашел эти фотографии. Там было крошево сделано из немцев. Этими же самыми установками. Хотя он сфотографировался у «катюш», но судя по тому, как я их нашел, от него кроме этой фотокарточки ничего не осталось. Правда, наше наступление тоже не удалось. Они остановили нас километров через тридцать.

Потом я успел повевать в минометчиках. В батарее 85-мм минометов. А в 220-й бригаде на 120-мм. И на танках, десантом. А знаешь, как я на танке ездил? Не поверишь. Верхом на пулемете. На лобовом пулемете справа. Сзади неприятно ехать, потому что там вонь от выхлопов. Я любил спереди сидеть на марше. Я сейчас сам удивляюсь своей легкомысленности.

Как вы попали в танковый десант?

Танковый десант? Погоди, дай вспомнить. Госпиталь. Москва. Резерв главного командования. Там я отирался в Москве на Стромынке. Оттуда в Прибалтику минометчиком. Видимо уже в Эстонии. Когда Эстонию уделали, это уже 44-й год. Выборг был. Пярну. Потом мыза Тапа. Там немцев растрепали, и они капитулировали. Нас посадили в эшелон и отправили под Варшаву. Это уже точно была 220-я отдельная танковая бригада. Мы начали от Вислы. И так до Одера. Всплывает в памяти название города Скерневице (17 января 1945 года 220-я бригада овладела городом Скерневице (Польша) и удерживала его до подхода стрелковых частей. – Прим. С.С.). Потом мы остановились под Кюстрином. Там собрали колоссальный кулак и начали последнее наступление. Вот тут есть вопрос, как нас встречали за границей. Да никогда и нигде нас так не встречали как во время войны, когда мы вошли в Польшу. Поляки ненавидели немцев. Они буквально лезли под наши танки, забрасывали нас цветами. Мы нагадили там порядочно. Потом. Победители блин! Будь у нас разум и благородство. К сожалению, это бывает не всегда. Особенно во время войны. Польшу прошли быстро. Это был триумф! Небольшие бои. Потом немцы покатились. Мы поперли на танках за ними вслед. Я помню два города с беснующимися от радости поляками. Видел своими глазами счастливых, радостных людей. Да это был триумф. Этого я никогда не забуду.

Вот тут есть вопрос о пленных немцах. Я их рассмотрел очень подробно. Помню местечко Дормицель (?). Мы совершили 670 км марш с боями. На марше было потеряно очень много танков. И потеряли их не в боях. У танков на марше летели гусеницы, моторы, ходовая часть и так далее. Это же тебе не на легковушке по асфальту. Так вот на плацдарме возле этого Дормицеля взяли очень много пленных. И я издалека наблюдал, как допрашивают группу немцев. Четыре немецких офицера держали себя очень достойно. Красиво сидели, нечего сказать. Невольно это вызывало уважение. Сидели совершенно спокойно, всем своим видом показывая, что они не чувствуют себя проигравшими. Так они себя вели перед нашим наступлением. А вот после наступления они уже не сидели, а лежали достойно.

Как вы взяли троих пленных?

Можно опять выключить твой микрофон. Самое смешное - это опять самоволка. У меня вся жизнь связана с велосипедом. Поехали с одним парнем прокатиться. Где взять велосипед в Германии, вопрос не стоял. Их там было навалом. Но я никого не убивал и не грабил из-за велосипеда. Я его просто подобрал где-то.

У меня был командиром заместитель по политчасти майор Бордусь. Такой интересный типок. Да… Командиром батальона был майор Гнутов. Быстро командиры менялись тогда. А эти двое довольно долго продержались. Так вот этот майор все время произносил речи. Он очень ярко говорил: «Ну что это такое? Боец Красной армии, смерть фашистским оккупантам и весь в пуху…»(?). Занятный тип. Так вот в одном домике, во время этой самой самоволки, я увидел на столе у одной немецкой дамы портсигар, который показался мне очень знакомым. Немка сообщила, что данную вещь забыл русский «герр майор». Я этот портсигарчик у нее прихватил. Потом в большом тесном кругу, во время проводимой майором политинформации, я с важным видом достал портсигар и стал угощать присутствующих папиросками. Бордусь заревел: «Шевелев. Это же мой портсигар. Где вы его взяли?». Так. Вернемся к прогулке на велосипедах. К героическим подвигам это тоже не относится. Поехали, как я уже сказал, к той даме, у которой я нашел портсигар. Кто-то поведал нам про милый хуторок в лесу, где можно хорошо провести время. А тут оказалось, что недалеко от того места немцы пошли на прорыв из окружения. Большая группа прорывалась ночью с боем из Кюстрина (Очень похоже на прорыв группы Райнефарта из Кюстрина в ночь с 28 на 29 марта. Из окружения вышло порядка 1400 человек. Впоследствии Гитлер дал приказ арестовать и казнить Райнефарта за неподчинение приказу об удержании Кюстрина любой ценой. – Прим. С.С.). Они напали ночью внезапно. Мы кончено же с Денисовым ничего этого не знали. Мы были культурно отдыхающие. На велосипедах. Я и начальник связи полка Денисов. Да кстати, моя должность была ПНШ батальона автоматчиков. Денисов хороший парень. У меня есть где-то забавная фотография, где мы с Денисовым на велосипедах. Ехали по лесу, и мне занадобилось покакать. Ничего не поделаешь, поставил велосипед, присел, снял штанишки. Денисов меня дожидаться не стал и проехал до развилки. Я сделал свое дело, сел на велосипед. Мне оставалось проехать по лесной дороге до шоссе примерно метров 300. Гляжу, немец перебежал дорогу. За ним еще один. Тут, какое дело.  Я-то знаю, что я в своем тылу! У себя дома можно сказать. А по ним сразу видно... Тут нет вопросов, кто хозяин-барин. Поэтому к этому делу я отнесся абсолютно спокойно. Загнал патрончик в ствол пистолета, бросил велосипед и тихонечко за ними. Эти двое двигаются вдоль дороги. Подлетел к ним.

- Хэнде хох.

Немцы останавливаются, спокойно снимают ремни с пистолетами в кобурах и протягивают мне. Вдруг меня кто-то сзади тактично хлопает по плечу. Оборачиваюсь. Еще один стоит с улыбочкой и протягивает мне свой пояс с кобурой (смеется). А ведь запросто мог в спину. Ничего бы ему не стоило. Однако это были интенданты. Они искали способ наверняка сдаться в плен. Мы вышли на шоссе, где меня ждал Денисов. Вдруг нам навстречу из Кюстрина колонна машин. Одна останавливается. Из нее выходит мой комбат! А я в самоволке. Но! У меня три немца на мушке. А  у комбата глаза на лоб.

 

Обошлось. Немцы дали какие-то путные показания на допросе. Даже пистолеты никто у меня не отнял. Это были законные трофеи. Меня, конечно, допросили, но все обошлось. Сказал, что поехал размяться. А тут немцы…

Расскажите, как погиб комбриг Пашков?

Да, это был тяжелый эпизод. Зима была. Примерно 17-18 января (При штурме вражеских укреплений на подступах к городу Эрбарсдорфу командир бригады полковник Пашков А.Н. пал смертью храбрых  27 января 1945 года, за два месяца до публикации Указа о присвоении ему звания ГСС... Похоронен на главной площади польского города Вонгровец. – Прим. С.С.). За три-четыре дня до моего дня рождения. Это я помню. В этот день мы вошли в Германию. Наша танковая колонна пересекла границу. Словно на другую планету попали. Аккуратные кирпичные  домики под черепицей. Ну что Польша? Тоже избы с соломой. Беднота. Крестьянское убогое жилье.

Командиром бригады был Герой Советского Союза Андрей Никитович Пашков. Я его знал лично. Замечательный был мужик. Шли колонной. Впереди шел танк Пашкова, и к нему еще подсел наш комбат. Я, как всегда, ехал на лобовой броне танка. Слева из леска внезапно по нам открыли огонь. Танк комбрига тут же сожгли фаустпатроном. Когда началась эта заваруха, мы автоматчики посыпались с танков. Я, конечно, тоже спрыгнул. Дело в том, что зимой револьвер в кобуре я не держал, а засовывал его за борт шинели на груди. Помнится, передо мной возник черный столб разрыва. Звука разрыва не было слышно. А звук пришел потом. Но сначала я видел черный столб. И сильнейший удар. Потеря сознания.

Когда пришел в себя, долго не понимал, что произошло. Шинель распорота, пистолет согнут под тупым углом. Осколок попал в муфту. Это основание ствола. Есть у Лермонтова сказка про Керибеевича, как он ударил в грудь со святыми мощами. И согнулся крест.… Такой мощный боксерский удар. У меня даже царапины не было. Сохранил я этот наган, привез его в Харьков. А мама выкинула его в туалет. Боялась, что меня посадят. Немцев тогда в леске покрошили. Ребята увидели, что я в шоке и мне сразу поднесли. Спиритус… Хорошее дело. Вот так вот. Какие подвиги? Никаких подвигов. Все нормально. Такова жизнь военная. Это труд. Работа. Но опасная работа. В Берлине во время уличных боев встречались с немцами лоб в лоб. Не скажу, что я к ним лез, искал их. Не скажешь, что они меня искали. Но когда пути пересекались, надо было что-то делать.

Во время уличных боев в Берлине у меня на бедре выскочил страшенный чирей. Левая нога перестала слушаться. Я с другими десантниками был в каком-то подвале. В Берлине подвалы были соединены между собой и образовывали катакомбы. Танки стояли наверху. Берлин, по сути, был взят. Было какое-то непонятное затишье. Вдруг сверху началась стрельба. Мы решили подняться наверх. Я похромал первым. Пройдя коридор одной из квартир, мы оказались в подъезде. Подъезд выходил во двор квадратной формы, в виде колодца с аркой-выходом на главную улицу. В Питере много таких дворов. В общем, в этот двор забрели немцы. Я сунулся наружу и увидел их. Они стояли у самого входа в подъезд, заглядывая в окна первого этажа. Нос к носу столкнулись. Все в касках с автоматами на груди. Одновременно закричали. Он меня спрашивает, кто я. А я ему кричу: «Хэнде хох». Вскидываю автомат. Осечка. Выстрела нет. Немец от бедра, не целясь, дает очередь, ведя ствол веером снизу вверх. Посыпалась штукатурка. Я упал как лягушка плашмя. Кто-то за ноги меня тащит назад внутрь дома. С пояса рву гранату и швыряю в проем наружу. Грохот, пальба. Ребята лезут через проем ванной комнаты и тоже начинают лупить из автоматов. Мы оказались в неудобном положении. Я с этой больной ногой закупорил проход наверх. Момент был напряженный. Но немцы сразу отошли. Такой яркий образ в памяти! Пять касок! Заглядывают внутрь.

Опишите тактику уличного боя?

Танки идут по бокам улицы стреляют. Мы их прикрываем. Мы входили в состав 5-й ударной армии. Ею командовал Берзарин.

У нас был замком бригады Лампусов. Я сам видел, как он ходил под огнем противника с тросточкой и стучал ею по танку, подгоняя экипаж вперед. Один раз водитель Ротмистрова вел себя нагло с этим Лампусовым.  Хамил, стал командовать старшими по званию. Мы стояли тогда в Глаухау. Этого водителя недолго думая вытащили из-за руля и отправили на гауптвахту. Через два часа прикатил кортеж. Выходит Ротмистров со своими усами. Вот тут наш Лампусов, бесстрашно гонявший тросточкой танки во время боя, заробел.

- Где мой шофер?

- На гауптвахте.

- Ты кто? Подполковник?

- Так точно.

- Будешь майором.

Забавно. Вот какая психология у людей.

Десантники прикреплялись к определенному танку?

Нет. На какой посадят.

Чем запомнились бои в Берлине?

Мы проскочили Шпрее без единого выстрела. По крайней мере, танк, на котором ехал я. Остальные как прошли, не помню. Как переехали, так попали в пекло. Из всех окон лупили. Ничего не понятно. Вроде бы такая сила. Танки. А с другой стороны из любого подвала стрельба. Уличные бои это тяжело. Уж вроде объявили капитуляцию, а люди продолжали гибнуть. А немец сидит в своем подвале и не знает, что он капитулировал. Готов продать дорого свою шкуру. Эти несколько дней уличных боев в Берлине просто сумасшедший дом.

Потери большие были?

Не знаю. Я статистикой не занимался. Погибали, конечно.

Танков много потеряли?

Да вроде нет. Я бы не сказал. Но я видел, как человек вылезает из танка и горит. Та еще служба.

 

К Рейхстагу ходили?

Мы не дошли до него метров 200. Рядом были. Другие ребята брали его.

У Рейхстага фотографировались?

Нет. Я тогда немного другими вещами занимался (смеется). Скажет тоже. Фотографировались. Ты еще скажи экскурсанты. Другой стиль жизни был.

Автограф на нем оставили?

Вряд ли. Кто хотел, тот оставил. Я ходил по этому Рейхстагу потом.

Контактировали с мирным населением?

Мы были в подвале, как я тебе уже говорил. Там было полно немцев. Женщины, дети. Мужикам немцам там конечно кисло приходилось. Могли пристрелить запросто. Лучше не вспоминать. Был у нас такой парень Миша Слободяник. С удовольствием расстреливал. Молдаванин. Спокойный парень. Когда в Берлине выводили гражданских, один старик кричал, что он «Юде». Миша его из пистолета сразу. Хрясь. Потом еще кого-то. Удовольствие видать ему доставляло.

Затронем наградной вопрос?

Построили всех в Берлине и вручили мне орден Красной звезды. Очень просто. Медали тоже давали. Имею за Варшаву, за Берлин. Отечественной войны дали в восьмидесятые. У нас был Герой Советского Союза. Командир роты. Он был награжден героем за взятие Зееловских высот. Брали другие, а он командовал. Непосредственные участники получили по Красному Знамени. Этот комроты был замечательный парень. Он сказал им очень просто: «Ребята, я заслужу». Полез вместо них в какое-то поганое место, и сгорел в танке.

Такая была война. Это был труд, хотя и очень опасный. Конечно, там с этим не считаешься. Когда стреляешь или что-то делаешь, боятся некогда. Ты работаешь. А вот когда надо решиться на поступок? Одно дело, ты в толпе. Вместе с другими. Это легко. Все встают и ты встал. Другое дело, когда тебе надо что-либо сделать одному. Тут надо большое мужество, чтобы играть своей жизнью почём зря. Мне, допустим, помогало легкомыслие. Я и сейчас такой. Без царя в голове. Это очень помогает по жизни.

Интервью и лит.обработка:С. Смоляков

Наградные листы

Рекомендуем

Мы дрались против "Тигров". "Главное - выбить у них танки"!"

"Ствол длинный, жизнь короткая", "Двойной оклад - тройная смерть", "Прощай, Родина!" - всё это фронтовые прозвища артиллеристов орудий калибра 45, 57 и 76 мм, на которых возлагалась смертельно опасная задача: жечь немецкие танки. Каждый бой, каждый подбитый панцер стоили большой крови, а победа в поединке с гитлеровскими танковыми асами требовала колоссальной выдержки, отваги и мастерства. И до самого конца войны Панцерваффе, в том числе и грозные "Тигры",...

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus