Пулеметчики

17 апреля группа призывников прибыла в 66-й запасной стрелковый полк, который находился в г.Пугачеве Саратовской области. Трудно было привыкнуть к армейской жизни, строгой дисциплине, безукоризненному выполнению распорядка дня, а главное – очень низкий уровень питания этих молодых, растущих организмов человека. Но привыкали, втягивались в армейскую жизнь и к ее тяготам и лишениям...

Пробыли мы там числа до десятого января 1943 года, потом нас снимают и мы пешим ходом в посёлок имени Калинина Всеволожского района области, на правом берегу Невы. Там мы немножко позанимались, числа пятнадцатого января нас подняли по тревоге, и мы пошли через вмороженный понтонный мост, наведённый у деревни Марьино на левый берег Невы. Дивизию направили в два места. К тому времени блокаду уже прорвали, но образовавшееся, так называемое, бутылочное горлышко хотели расширить и нас направили в район Третьего, Четвёртого рабочих посёлков. Всем выдали белые маскхалаты и второго февраля, днём, наш 173-й стрелковый полк направили на расширение вот этого прорыва.

Танки перекрыли для нас проход через шоссе к передовым позициям  батальона. Не спастись никак, тогда я спросил Микова: «Пойдешь со мной к  штабу батальона, где командир взвода должен быть?» Солдаты тут же  заволновались, заявили, что они одни на позициях не останутся, пойдут с  нами. Но я ответил, что кто же тогда останется у пулеметов, могут в  любой момент отдать приказ на отступление или в атаку. В общем и целом,  мы с Миковым проползли буквально между танками, и увидели, что на месте  штаба только воронки от снарядов. Пришлось обратно по ходам сообщения  буквально между гусениц пробираться. Стали дальше думать, что делать?

Немцы уже заняли этот остров своим десантом и простреливали водную гладь с автоматов и минометов. Не добравшись до берега, был убит второй номер пулеметного расчета красноармеец Максимец Демьян, и тяжело ранен в живот командир отделения Луценко. До берега оставалось всего десятки метров, как немцы открыли ураганный огонь. Но пулеметчики все же добрались до берега, прочесав длинными пулеметными очередями берег. Начался жаркий бой, немцы несколько раз пытались контратаковать наше подразделение, но им это не удалось.

Немец нас обстреливает уже серьезно, скоро до нас доберется, а сзади недалеко от позиции опушка леса, я ребятам говорю: "Вы кучей не бегите, а постепенно отходите к лесу". Причем надо с собой пулемет забрать. Я уже сам хочу отступить, как тут командир взвода Голдин ползет, он был в чашечку ранен, хромал сильно, его надо с собой забрать, не бросать же, я ему говорю: "Держись за меня!" Я на автомат опираюсь, и он старается идти, кое-как в лес приползли, а там капитан лежит и кричит: "Стойте! Стрелять буду!"

Остались в селе два расчета, мой и ленинградца Бурлова, у которого был с собой еще трофейный пулемет МГ-34. Бурлов повел своих на окраину ближе к лесу, а я занял оборону на правой оконечности села, на крыше дома разобрали черепицу, оборудовали позицию и стали ждать. Утром с нашей стороны к селу по дороге пошла колонна немцев, я подпустил их поближе, а потом как стал лупить из пулемета по ним в упор. Живые немцы побежали...

А вот в Рейхстаге мы были трое суток, снизу немцы и сверху. 1537 человек сдалось. Нас вышло человек 50 или 60, а человек 120 зашло. И надо было биться, и боеприпасы были на исходе. Командир армии генерал Кузнецов командиру дивизии, по политической части, приказал, направить в Рейхстаг 13 бойцов с боеприпасами. Ни один не дошел. Этого полковника ранило, так ему присвоили ГСС. Когда мы наступали к Рейхстагу, перед ним был ров, чем зря залит - фекалии. Глубина - с головой, шириной метра четыре. Мы нашли бревно, двоих послали сперва, Савенко Григория и Еременко Мишу. У меня есть книга, "До стен Рейхстага", где они с комбатом сидят, герои наши.

Довелось мне на Одере и танк немецкий подбить из трофейного «фаустпатрона». И еще много чего довелось. Я жил войной, для меня это было, ну скажем так, «любимое ремесло», пусть это странно прозвучит. Выжить я не надеялся, и все торопился побольше немцев убить, чтобы за родных отомстить. Да и Родину я любил, это не просто «красное словцо».