Летчики-истребители

Мы шли на трех тысячах. Четверку вел Лавриненко. Он тут дал маху, конечно. Надо было перпендикулярно к солнцу лететь, а он почему-то развернулся к нему хвостом. Они (немцы) тут же со стороны солнца и ударили. Меня тряхнуло, брызнули осколки… Где-то вот здесь осколок до сих пор сидит. Самолет сразу загорелся, из мотора пошел дым, – мне пришлось выпрыгивать. Открыл фонарь и вывалился через правый борт. Почувствовав, что ничего не мешает, открыл парашют. Приземлился я на нейтральной полосе между немцами и нашими. Только упал, подбегают два солдата, говорят: «Давай, собирай свои портянки. Хватай парашют!» Не успел солдат это сказать, как по нам начал стрелять немец. Мы побежали в сторону…

В этот день была сплошная слоистая облачность. На какую-то долю секунды я  отвлекся, а потом смотрю – ведущего нет. Я завертел головой – куда он делся? Обернулся назад, и вижу – Полегаев и этот «штурмовик» на  глубоких виражах крутятся. Я скорее развернулся, и туда, к ним. Гляжу –  с правой стороны второй такой «штурмовик» появляется, и я у него на  хвосте оказался. Он увидел, и сразу в облака ушел, и второй за ним. Я к  Полегаеву подстроился, думаю – что же это такое?

Проверяли технику пилотирования, давали тренироваться, провозили на задание, присматривались. В первые дни на Курской очень много погибло, мои ровесники. Каждый хотел сбить, и я рвался. Мне Кобецкий говорил: «Война еще не кончилась. Хватит на тебя, прекрати отрываться». И точно – как только оторвался, так и не вернулся с задания. А когда парой идешь – тут уже друг другу помогаешь, не собьешь, так хоть трассу пустишь перед носом, уйдет. Я же сколько снарядов выпустил, если бы каждый снаряд попал, три немецкиe воздушныe армии сбить можно.

В июле началось наступление на Курской Дуге. Однажды мы прикрывали полк  Пе-2 в налете на Брянск. Наша эскадрилья прикрывала заднюю группу  бомбардировщиков, а я был самый последним в построении эскадрильи.  Почему-то летел ведомым с командиром первой эскадрильи, Толкачевым.  Отбомбились. Я иду сзади, смотрю, сзади идет пара фоккер-вульфов. Я  отошел в сторону-вверх, чтобы атаковать, когда они приблизятся. Толкачев  идет впереди, а у меня радиостанции не было. Они подошли, я  развернулся. Немцы решили, что я их не вижу, а я делаю резкий разворот,  открываю огонь по ведущему. Он пикирует, и уходит под меня. Открываю  огонь по второму, тот тоже уходит. У нас задача была прикрыть  бомбардировщиков, и я не стал преследовать фоккеры.

И вот, на второй день, когда мы «бостоны» прикрывали, немцы большую  группу наших окружили, в том числе кавалерийский полк, который на моей  родине, в Моздоке, формировался. Они прорываться начали, вышли к линии  фронта, бомбардировщики уже отработали, начали уходить, и тут выскочил  один «мессер», какой-то ас, попал мне в крыло, повредил бензобак,  проводку. Я попробовал – моторы не тянут. Прямо по горизонту лес, я  снижаюсь, а мне еще надо долететь до линии фронта, не хочется у немцев  садиться. Я дотянул до линии фронта, а у меня высота метров 450-500, не  больше, на парашюте выбрасываться нельзя, не раскроется. Смотрю,  небольшая поляна в лесу, сел на эту поляну, надо мной «мессеры» ходят.

В этой командировке мы задержались, выполняя всякие задания, около месяца. В это время в полк прибыло новое пополнение, я об этом не знал. Подходя к Аэродрому Тушино, на радостях сделал такие выкрутасы: на виражах крен 900, заход на посадку с полупереворотом, шасси выпустил после 4 разворота (надо после третьего). Пополнению сказали, что сейчас подлетает группа и в ней ваш командир Лепеленко. "Посмотрите, как летают "старики"!". Я сел идеально, прямо у "Т" и очень мягко. Потом за эту "мягкую" посадку дали сутки ареста на гауптвахте. Сидеть не пришлось - снова на задание.

Что характерно, у нас в полку не было лётчиков, летавших ночью, но во время окружения минской группировки мы совершали вылеты до одиннадцати часов вечера. Я специально отобрал группу из ребят, которые могли ориентироваться в сумерках. И вот, мы делали за день 4-5 вылетов, а потом вечером, когда начинало темнеть, ещё один вылет. Садиться, правда, приходилось уже в полутьме. Один раз мы возвращались с вылета так поздно, что по краям взлётной полосы наши техники даже расставили кастрюли и другие ёмкости с подожжённым маслом, чтобы мы не промахнулись при приземлении.

Вышли они на линию фронта, туда перешли. И Граф там был парой, говорят, что Граф в воздухе. Ну, Камозин, он что хорошо, так он видел далеко очень. Вот, с ним летишь, он говорит: «Вон, пара «Фоккеров»», смотришь - и нигде не видишь. Это потом уже, позднее, появляется пара. У него дальнозоркость была хорошая. А в авиации так: кто первый увидел, тот и побеждает.

Ну, это же война… Какие там правила?.. Хороший враг - мертвый враг.

В конце 1944 года, или в начале 1945 года я стал старшим летчиком. А ведомым у меня сначала был Иванов-Алыбин, а потом Бойченко, он был командиром звена, но блуданул. Все звено посадил на вынужденную посадку. Его и сняли. И вот он начал пристраиваться ко мне: мол, возьми меня. Я говорю, что у меня есть ведомый, мне не надо. Но настоял он. А Панкратов его уважал очень, сказал мне: "Возьми его, летчик он опытный". Не хотел я его брать, но тут поддался уговорам. И в первом же бою он меня бросил. Так просился - и бросил… Притом самый обычный бой был. И чётко видно было, что он бросил. Ну, я ему и врезал…

Вообще, Як-9Т с 37-мм пушкой очень тяжелый. Но я на нем в январе 1945-го над Кельцыми двумя снарядами сбил "мессера" (давать очередь больше чем из двух снарядов запрещалось инструкцией). Получилось так. Пошли мы с Колькой на разведку. Я на этом самолете отставал. Он вылезает, я сзади. Потом смотрю: валится на него четверка "мессеров". Он их не видел, а потом смотрю: заметил - и в пикирование. Одна пара - за ним. Мне ничего не оставалось делать, как попытаться их отсечь. Я задрал нос, прикинул, выстрелил раз, два. Один снаряд попал. Смотрю: от "мессера" щепки полетели, и он повалился вниз. Смотрю, Колька идет. Цел, слава богу. А остальные "мессера" сразу ушли.

Потом, когда Миша в Титель прилетел, раненый в живот, еле посадил машину, окровавленный, его сразу повезли в Будапешт, в котором стоял армейский полевой госпиталь. Мишу сам командир полка повез. Он лежал там вместе с командиром "Пешки". Разговорились фронтовики на койках. Командир "Пешки" заявляет Мише: "Вы, истребители ни хрена не видите, у меня стрелка чуть не убили". - "Как, где? Не может того быть". - "Под Веленце все произошло. Дунай мы переходили, шли на разведку. Кто-то подобрался и очередь дал. Пропорол ногу стрелку". Тут Миша стал ему поддакивать: "Бывает, бывает", - а сам-то понял, что это как раз мы тогда чуть эту "Пешку" не сбили.

Прикрывали разведчика Пе-2 четверкой Як-7Б. Разведчик шёл за линию фронта. На нас навалилась шестерка "мессеров". Пошла "карусель"! Несмотря на это, разведчик полета не прекратил, сфотографировал всё, что надо было, и только после этого лёг на обратный курс. Мы уже были над линией фронта, когда "мессер" мне в крыло очередь и всадил. Как ударил, так у меня всё крыло "раскрылось"! Только щепки во все стороны полетели! Протектор от бензобаков летел кусками! Обшивку с крыла буквально содрало, баки стали видны. Я ручкой, педалями вправо-влево, а "Як" не управляется. Пришлось покидать самолет и выбрасываться на парашюте.

Тут как раз и командир дивизии на аэродроме. Я вылезаю из самолета. Докладываю командиру полка: "Товарищ командир полка, задание выполнено. Сбил "Фокке-Вульф-190". "Это мы уже знаем, - отвечает. - Уже пришло подтверждение от пехоты. Чего у тебя глаз-то дергается?" - "Задергается. Ведомого-то этого немца я потерял. Думаю, срубит на хрен…". Ты пойми, у меня нет-нет да и возникала такая мысль. Вдруг опять не повезет, хренак и собьют, и опять в плену окажешься. Как тогда? Скажут, что ж ты, твою мать, только и делаешь, что перелетаешь туда-сюда. А ведь такое могло быть вполне.

Во втором или третьем вылете меня тоже подбили. Я в развороте был. Вдруг слышу крик комэска: "БС, БС", - у меня прозвище такое было, - "в хвосте "худой". Я в зеркало посмотрел: "мессер" близко, ясно его вижу, думаю, сейчас должен стрелять. Надо уходить. Только дал правую ногу, и тут очередь… Он бы меня убил, попав по кабине и мотору, но поскольку я сманеврировал, то снаряды попали в переднюю кромку крыла, разбили крыльевые пулеметы, но лонжерон не задели. Пока мы развернулись, "мессер" ушел. Вообще, немцы, если заходили тебе в хвост и видели, что ты его заметил, начинаешь маневрировать, они в драку особенно не лезли. Вот так, из-за угла, атаку сделал быстренько, раз, срезал и ушел, больше он в бой не вступит.

Когда задачу получаешь, тут ничего, а когда подходишь к самолету, делаешь его обход, тут уже вообще ни о чем не думаешь, кроме полета. Садишься в самолет, проверяешь управление, делаешь визуальный осмотр. Надо вырулить, ни на кого не налететь, никого не зарубить. Вырулил, а тут взлет, а это сложное дело. Я, когда в школу поступил, спрашиваю: "Что самое тяжелое - высший пилотаж?" А мне говорят: "Нет, самое сложное - посадка, а за ней взлет". Так вот, когда взлетаешь, тут вообще некогда думать. У меня лично страх иногда возникал в определенные моменты полета или после него.