Я родился 6 марта 1922 года рождения, в Днепропетровской области село Большая Костромка, это примерно посередине между Днепропетровском и Херсоном. После окончания семилетки приехал в Херсон, где поступил в техникум сельскохозяйственного машиностроения. Два года проучился, а потом началась война – сперва наши войска освободили Бессарабию, потом началась Финская война.
Страна перед войной уже шумела, из техникума многих направили в военные училища и я вернулся домой. Отец мой увидел, что я без дела, и отправил меня в 10-й класс. Я 2 месяца проучился, из Кривого Рога приехали инструктора, набирали в аэроклуб. Из Костромки мы вдвоем с другом в него пуступили и в мае 1941 года окончили его. После окончания клуба мы направились в Чугуевскую школу, я поступил, а мой друг не прошел, воспаление среднего уха..
25 мая мы приехали в Чугуев, а 22 июня началась война. Сразу посты, наблюдения. Немец на Харьков летал, нам было видно, как сбивали их. Как попадет снаряд, так… А примерно через два месяца после начала войны вся школы была эвакуирована. Мы пешком прошли от Чугуева до воронежского Калача, где нас погрузили на эшелон, и через Ростов, Махачкала, Баку, Красноводск привезли в Чимкент. В Чимкенте я, сначала, обучался на И-15, а потом на ЛаГГ-3. В конце 1942 года меня направили на фронт.
Меня направили в 721-й истребительный полк 15-й воздушной армии, но весной 1943 года армия была потрепана и отведена на переформирование, а на смену ей из-под Сталинграда пришла 16-я воздушная армия. Наша дивизия вошла в состав 16-й воздушной армии и в ее составе участвовала в Курской битве.
Первоначально у нас в полку были ЛаГГ-3, а когда нас передали в 16-ю армию, нам дали Ла-5. Наш полк был направлен в Данково и вот там мы, наверное, месяц переучивались.
В основном наш 721-й полк выполнял какие задачи? Наша первая и вторая эскадрильи на сопровождение штурмовиков. Третья эскадрилья – разведка. И вот до самого конца войны так мы и работали. У меня из 210 боевых вылетов, 115 на сопровождение штурмовиков, 30 – на сопровождение бомбардировщиков, 30 – на прикрытие войск, свободная охота.
Ведущим у меня Александр Сергеевич Кобисской был. Полвойны я с ним пролетал, а вторую половину уже сам ведущим был.
Помню первые боевые вылеты. Кобисской водил нас на облет фронта, на высоте 2000. Он командиром звена был, но водил эскадрилью за комэска. Комэском у нас Окунев был, он был ранен и не все осколки удалили, так что он часто лежал в госпитале, как рана забеспокоит. Он мало летал, и вся тяжесть была на Кобисском.
В первом вылете, я помню, шарахался от зениток. Рядом снаряд взорвался, а в воздухе сложно понять – 100 или 200 метров и у меня инстинкт. А когда прилетели, Кобисской говорит: «Что ты шарахаешься?! Тот снаряд, который для тебя предназначен, ты не увидишь, как он взорвется».
Потом привыкли. Когда на разведку идешь, забираешься на 3000 метров, идешь, и молишь, ну скорей же. Потом сразу шлеп четыре черных точки, все, он уже больше меня не возьмет. Я чуть дернул, 200 метров, чуть опустил, 200 метров, а он с земли не видит, что я мотаю и все мимо.
Но я был плохой разведчик, я не мог найти танки в лесу. То есть, что танки есть – я мог доказать, они там в земле набуробят, а вот сколько – одна машина набуробила, или 100… Правда был случай, в районе Жлобина, под вечер, немцы начали танки маскировать под снопы. Мы увидели, доложили начальнику штаба, и ждали, что ночью эти танки накроют, но ничего не получилось. Потом уже, после войны, нас в Монино собрал маршал Руденко человек 600 было, все кто мог приехать. Мы уже подпили, и тут он спросил: «У кого есть вопросы?» Я говорю: «Товарищ маршал, у меня есть вопрос? Я помню, мы нашли танки в Жлобино, доложили, ждали, что их ночью разобьют». Он говорит: «Помню. Я доложил Рокоссовскому, он сказал, пусть ваши летчики за ними следят».
Кстати, когда Кобисской водил эскадрилью на прикрытие штурмовиков – ни один штурмовик не был сбит истребителями. Зенитками – да, ведь они подходят на цель на 600 метров, бросают бомбы, потом отстреливают из пушки, после еще фотограф проходит, так что зенитками их сбивали, а вот истребители нет. Мы, конечно, повыше летали, охраняли, как надо охранять истребителю и не давали истребителям до штурмовиков добраться.
Пару раз меня подбили. Первый раз дотянул до своих, а второй пришлось с парашютом прыгать.
Когда до своих дотянул, мы на Березино ходили, штурмовики сопровождать. Там истребителей не было, осколок откачивающую помпу масла перебил и я 60 километров тянул к своим. Дотянул туда, откуда сегодня утром немца только выгнули. Вдоль окопов сесть не сумел, сел под углом, тряска, хвост отвалился, самолет развалился, бронеспинка вылетела. Только вылез из кабины, тут солдат на лошади подъезжает. Документы проверил и говорит: «Ну, лейтенант, иди, танкисты обедают, покормят».
А второй раз меня истребитель сбил. Это в конце 1944-начале 1945 было, в Польше. Я видел фоккер, а у него под брюхом была подвеска, не то бомба, не то бак. Я тут же его прихватил и сбил. Я наверх, смотрю, ко мне кто-то пристраивается ко мне, думаю, это мой ведомый. Газок убрал, подставил хвост, он как шарахнул! Я выпрыгнул, сапоги потерял, размер большой был.
Меня танкисты подобрали, довезли до поворота. Командир подозвал старшину, который стоял на регулировке, говорит: «Определи лейтенанта, пусть переночует, посади на машину, чтобы он добрался». Танкисты отъехали, старшина говорит: «Видишь, домик в метрах 500-600, скажи пану, что тебя прислали ночевать». Поляк меня на сеновал определил. Я парашют развернул на сене, луна светит, есть не хочу, хорошо. А ко мне заходят, говорят продай парашют. Я их прогнал, а сам думаю, убьют. Загнал в патронник патрон, положил пистолет за пазуху, залез наверх и уснул. Проснулся, уже рассвет и шум. Я вылез, старшина подходит: «Пойдем, лейтенант, завтракать». Приходим к этому пану: «Пан, литр бимберу и яичнику на сале». Мы съели яичницу, выпили литр бимберу. У меня было 500 злотых, у старшины 30 рублей. Он дает 30 рублей, я 500 злотых, поляк говорит, мало. Старшина выругался матом, а я говорю: «Закончится война, рассчитаемся». Ну так я и добрался до дивизии. Командир дивизии дал 3-е суток отдыха. Отдохнул. Потом опять по-новому летать.
Последний боевой вылет был, когда Берлин брали.
В 1949 году меня демобилизовали по здоровью. Поступил на работу в Министерство авиационной промышленности, диспетчером в летно-транспортном отряде. 40 лет проработал в этом качестве.
- Иван Константинович, в 1933 вы были на Украине. Голод помните?
- Да. Мы выжили, ничего. У меня два старших брата работали трактористами в МТС, там давали зарплату зерном, хлебом, так что, не жирно, но во всяком случае, хлеб. Корова была. Но я сам видел, что люди умирали с голода, пухли. Тяжелые годы были, особенно там, где большие семьи. У нас был сосед, умер с голода, а жена выходила 4-х детей, все остались живы, только в войну одна дочь умерла из-за непрофессионального аборта. Но не знаю, как в города, а в нашей деревне, если вымерло, то не больше 2%. Голодало большинство, но мора не было.
- Почему решили пойти в летчики?
- Завербовали и все. Приехали с Кривого Рога, я и согласился, а так – а куда еще? В техникуме не получилось.
А потом пропаганда – показывали летчиков-истребителей в кино. Какая красота.
- Какая программа была в школе?
- Аэроклуб окончила на По-2, а в Чугуевской летал на УТ-2, это яковлевский двухместный, у него было еще УТ-1, но я на нем не летал.
У меня в звене товарищ из Смоленска был, он в аэроклубе летал на УТ-1. Я спрашиваю: «Ну, как?» Он сказал, что УТ-1 как И-16, строгий такой.
- Как давался И-16? Легко?
- Да. Если к нему серьезно относиться, не играя.
- На ЛаГГ-3 было сколько налета, перед тем, как выпустили?
- Не помню, часов 20-30.
- Стрельба у вас была?
- А как же. И по конусу стреляли, и по наземным целям.
У нас даже инженер погиб. Курсант после полетов должен убрать кабину, а пулеметы забыл на предохранитель поставить. Инженер эскадрильи проходил мимо, и курсант там чем-то головой или спиной нажал и насмерть.
- На фронте как вводили вновь прибывшее пополнение?
- Проверяли технику пилотирования, давали тренироваться, провозили на задание, присматривались. В первые дни на Курской очень много погибло, мои ровесники. Каждый хотел сбить, и я рвался. Мне Кобисской говорил: «Война еще не кончилась. Хватит на тебя, прекрати отрываться». И точно – как только оторвался, так и не вернулся с задания. А когда парой идешь – тут уже друг другу помогаешь, не собьешь, так хоть трассу пустишь перед носом, уйдет. Я же сколько снарядов выпустил, если бы каждый снаряд попал, три немецкиe воздушныe армии сбить можно.
- Самые тяжелые бои, в которых вы участвовали - на Курской дуге?
- Да, пожалуй. Позже уже таких не было. Форсирование Днепра уже не то. В районе Гомеля мы прикрывали штурмовиков, били по артиллерии, которая била по штурмовикам.
- Сопровождение штурмовиков - сколько выделялось истребителей на группу?
- Четверка и шестерка. Штурмовики не сложно от истребителей защитить, главное чтобы взаимодействие было отработано. Как только истребители начали атаковать, команду дал - в круг! Они становятся в круг, друг друга прикрывают, у них же вооружение – две пушки и пулемет, если кто попадется в прицел… А мы снизу или сверху их прикрываем. Видишь, он заходит, и на 200 метров пускаешь трассу перед носом, ни один не устоял еще перед трассой.
- Как немцы обычно атаковали? Они снизу или сверху подкрадывались?
- Немцы больше всего из-за угла, в облачности прячутся. И групп особо не атаковали, больше одиночек… Он же беззащитный. Много на этом сбили.
Около Воронежа Задонск стоит, там Задонская петля, река, такая, как американский доллар. Как оторвется на петлю, а с петли уже на свой аэродром. Там немцы многих подкараулили…
- В оборонительных боях приходилось сбивать?
- Одного я сбил, уже под конец. Взлетели, я взлетал последней парой, мы тогда пешек сопровождали. А мой ведомый не убрал шасси. Я смотрю – к нему пристраиваются. Я кричу: «Казанцев, убери шасси!» А тот, видно, ни черта не слышал. Болтается и болтается. Того, кто к нему пристраивался я сбил, а тут второй ко мне заходил. Я с ним связался, гонялись, гонялись, ушел… Я смотрю, Казанцева моего нет… Я догнал группу с «пешками». Выполнили задание, вернулись обратно, а Казанцева нет… Он погиб, если бы не погиб, то пришел бы на аэродром.
- Когда вы пришли, приемники стояли на всех самолетах?
- Да. ЛаГГ-3 был уже с приемником. Но первые очень плохими были. Во время войны очень плохая связь была.
- Сколько приходилось делать вылетов в день?
- Бывало и четыре. Но больше четырех не было, это физически невозможно. Разведчики – они могут больше выдержать, а мы нет.
Помню, нам задание дают. По кабинам, сели. По зеленой ракете запуск. Вот сидишь, ждешь, ждешь, ракету, в голове что-то бродит. Минут 10 посидели. Отставить!.. Твою мать. Вылезли из кабины и пошли все ругаться. Уж если сел в кабину, то лучше вылететь, чем опять ждать.
- Перед боевым вылетом мандраж был?
- У меня никогда не было. А уже в воздухе и мысли никакой. Только смотришь, как увидел, подал ведущему: справа вижу, выше, ниже.
- Как был организован быт летчиков? Где жили?
- В деревне находили свободный дом, нары и на нарах, поэскдарильно. Я помню, танцевали до рассвета. Приходит командир полка с замполитом. Подъем! Все молчат. Командир: «Почему не встаете, подъем!» Я говорю: «Товарищ майор, я вам месячную зарплату отдам, дайте полчасика поспать!» Все смеются.
- Женщины в полку были?
- Да. Я же и с женой в полку познакомился, она в штабе работала.
- Сколько у вас всего сбитых?
- 7.
- Какой из них наиболее запомнился?
- Они все одинаково запоминается. Первый, помню, совсем обнаглел. Он километрах в 3-5 от аэродрома выпустил шасси, чтобы не проскочить и стал пристраиваться к штурмовику. Но, пока он шасси убирал, я его и сбил.
- У вас только истребители?
- Да. И все фоккеры. С мессерами я только один раз встречался, на переправе под Киевом. Израсходовал все боеприпасы, ни черта не сбил. Больше не видел мессеров, видно, их убрали. Только фоккеры.
- Как вам фоккер по сравнению с Лавочкиным?
- Ничего. Он наравне с Ла-5. У него единственное преимущество – он тяжелей, на пикировании может уйти быстрее.
- Когда вас фоккер сбил, какое чувство было?
- Обидно, конечно. По глупости получилось, если бы в равном бою, а тут я сам подставился – на, бей меня.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
