Связисты

Поднялась стрельба, повсюду взлетают ракеты. Я из окопа голову приподнимаю, ведь мне как пацану интересно, что же такое происходит. Кругом все блестит. Сказать, что не страшно, и что я ничего не боялся: вы не поверите. Только из окопа полез, как оказался на дне окопа от страшной бои в ухе. Тимченко, сдернувший меня ударом вниз, перешагнул чуть дальше, повернулся, и говорит: «Ты мени живий потрибен!» И пошел себе дальше. Со всей дури зарядил мне в правое ухо. Хотите – верьте, хотите – нет, но у меня эта часть уха до сих пор чешется.

Связь проходила в районе противотанкового рва, по бывшей немецкой  обороне. Всё было заметено снегом, и в одном месте было очень рискованно  находиться, там охотился немецкий снайпер, и приходилось передвигаться  ползком или в темноте. Когда снег стал таять, обнажилось очень много  противотанковых мин. И мы, оказывается, по этим минам ходили! Но  рассчитаны они были на вес танка, а бойцы все-таки полегче, поэтому  обошлось без потерь.

Дом, в котором сидел штаб батальона, подожгли, просидели там немножко,  немцы стали напирать, и тогда мне в первый и единственный раз на  передовой довелось вызывать огонь на себя. Мне всегда перед наступлением  давали кусок бумажки, где было написано, что передать по рации для  вызова огня на себя. Через некоторое время начался обстрел со стороны  наших позиций, и тут я понял, что такое огонь «Катюши». Прямо по нам  ударили, ведь немцы кругом были. Это страшно. После одного или двух  залпов, мы на рассвете в промежутке между обстрелом выскочили из  горящего дома, и ушли оттуда.

Обычно в соответствии с установленным порядком при прокладке новой линии  связи выходим вдвоем с товарищем, тогда я вышел с Виноградовым из  Ростова, у одного катушка провода закончилась, тогда второй начинает  тянуть, я же беру, зачищаю провод и связываю первый и второй. Пока я  крутил-вертел, так увлекся, что ничего не слышал, Виноградов ушел  вперед. Смотрю вокруг, а нет товарища, думаю, где же он, ни балки, ни  леса вокруг, везде открытое пространство. Подошел ближе – оказалось, что  или мина, или снаряд попал прямо в него и разнес все на свете.

Наш 312-й гвардейский минометный полк направили в район Сталинграда.  Там мы воевали до февраля 1943 года, пока группировку Паулюса не  разгромили и самого Паулюса не захватили.
Там однажды случай был – мы самолет немецкий сбили. Они низко летели,  а нам как раз залп давать надо было. Так командир полка траекторию  рассчитал, мы дали залп и сбили самолет. Так его за это наградили  орденом, сам Калинин вручал. Это награждение даже в киножурнал вошло,  который перед фильмами показывали.

2 мая мы были в Берлине. Расположились юго-восточнее Берлина. Мы  посчитали, что война для нас кончилась и Валька Грап говорит: «Давай  делать обед». Принес картонный ящик яиц, сняли с какого-то дома белой  жести, я сделал противень, сидим, жарим яичницу. У нас 100 литровая  канистра со спиртом, кто сколько хочет – столько и наливает. Идет  комбриг: «Радисты, что это вы бушуете? Свертывайте все дело, через два  часа мы выезжаем в путь к Эльбе». Ну мы, все-таки яичницу съели, и по  автобану до Эльбы. Вышли к Эльбе в районе Магдебурга. Обе полосы заняли,  командир с  разведгруппой впереди. По дороге взяли Горбург, он недалеко  от Магдебурга. Там гарнизон был, наверное человек 1300. Наша  разведгруппа, она на британских бронетранспортерах ездила, в  город  въехала. Немцы несколько выстрелов сделали и сдались.

Вначале шли по Германии прямым ходом на Эльбу, но потом нас развернули  на север, и мы наступали на Берлин с юго-запада, со стороны Потсдама.  Бои в Берлине шли очень тяжелые и ожесточенные. К тому же юго-западная  окраина оказалась «зеленой зоной», с многочисленными парками и что самое  неприятное, каналами, которые сильно осложняли наше продвижение вперед.  Помню, в один большой канал перпендикулярно впадал еще один, недалеко  располагалась лодочная станция, эллинги с шикарными полированными  лодками, двухэтажный терем-ресторан. А посреди этого канала стоял  остров, который приказали взять нашей 29-й мотострелковой бригаде. Но первые две попытки окончились неудачей…

Едва мы выехали на открытое место, как вдруг из-за камышей был открыт  огонь из крупнокалиберного пулемета. Мгновение – и мы все оказались на  земле. Я лежал на земле, не двигаясь, прижавшись лицом к земле, нервы  напряжены. Не помню, сколько времени я пребывал в этом положении.  Наконец я осмотрелся и услышал, как пули вонзались впереди меня в землю,  в нескольких сантиметрах от меня. Опомнившись, я осмотрелся вокруг и  увидел лощину. Не поднимаясь, я начал переворачиваться и очутился в  ямке. Во рту песок. Я начал приходить в себя, ибо подобных испытаний мне  не приходилось испытывать, когда в тебя прицельно стреляют. Это было  большое нервное потрясение.

В декабре 1944 года, под Новый год, как сейчас помню – утро, все небо  красное. Такая мощнейшая артиллерийская подготовка была. Наши части  форсировали реку Вислу и 17 января 1945 года овладели Варшавой. А мы,  продолжая двигаться южнее Варшавы, освободили город Лодзь, там погиб  командир нашей 19-й механизированной бригады, которой был придан наш  дивизион. Его танк ехал впереди. Первый вошел танк, а там узенькие  улочки, метров 10, может быть и меньше, и дом стоит. Фриц из окна  ударил, броню пробило и командир бригады погиб.

А потом я ко всему привык: смертельная опасность стала рутиной и о возможной или неминуемой смерти у нас никто во взводе разговоры не вел. Страх какое-то время все равно оставался в подсознании, иной раз попадешь под обстрел из шестиствольных минометов или в очередной раз в чистом поле под бомбежку - становилось неуютно. Бомбят нас беспощадно, а окопаться… - уже не успеть, и нет спасения от осколков. Зенитного прикрытия нет, авиации нашей тоже не видно, так хоть "караул кричи"…

Вспомнил такой случай, было это под Великими Луками, я сидел на столбе, "когти" у нас были такие, лазать по столбам. Рядом станция Великополье. Сидел на столбе и соединял полевой провод с тем, что уже столбы соединял. И в это время произошел налет немецкой авиации на эту станцию. Я когти отстегнул, соскочил со столба вниз, и побежал… Когда немцы улетели, оказалось, что я в такое болото залез, что еле-еле оттуда вылез. А ведь когда я туда бежал, то, как будто по асфальту...

Страшно было. Немцы, видно, шнапсу тоже употребили под вечерок, страшно орут, идут и поливают. И мы их поливаем. Короче, мы потом гоняли друг друга: то мы, то они. Отходим, а народ все гибнет и гибнет. Мне бы в пехоте не дойти до Берлина, я был бы убит или ранен. Дураку понятно.

Меня определили на Центральный фронт, форму выдали, правда, не сразу, пришлось в гражданском походить, зато очень хорошую. Я все время была рядовой, только к концу войны присвоили звание лейтенанта. Мои задачи оказались следующие: привозят нам мешки с почтой, мы их расфасовываем, т.е. сортируем по номеру полевой почты военной части. Потом эти же мешки, но разложенные по полевым почтам, развозим на машинах. Распределялись мы прямо перед отправкой. И так я проработала всю войну.

Летом сорок пятого года меня остановил начальник связи нашей дивизии подполковник Свидлер. Увидев мои медали, он стал говорить мне -«Солдат! Ты же у нас с самого начала, с сорок второго года !? Почему так скудно отмечен!? Почему ко мне не подошел?!? Да для тебя никаких орденов не жалко! Да мы немедленно все исправим!», и дальше, в том же духе. Ответил ему, что не за награды воевал, и ни у кого их раньше не выпрашивал, и сейчас не собираюсь. На том и разошлись.

Был у нас Тимофей Белов, он 2-3 раза был ранен, постарше меня был, мордвин, и мы с ним тянем. Вдруг я чувствую, летит снаряд. Чувствую, что он не просто летит - он летит мне в лоб. Вот всеми клеточками чувствую. Мне этого не хотелось, я бухнулся об землю. Так лихо бухнулся и чувствую, боль страшная, под боком осколок вот с ладонь, я уж измерил в мыслях, такой примерно осколок мне вошел. Лежу, осматриваюсь, оказывается это не осколок, а это угол катушки, которую я не убрал. Ладно, передохнул, а он стоит. Потом идем дальше - точно такой же момент. Я снова бах, уже предохраняюсь, уже набрался опыта - обе катушки убрал. Бухнулся и лежу. Он надо мной: "Ну, так что, связь будем тянуть или лежать будем"? Говорю: "Какая связь? Стреляют же"! "Не волнуйся. Тот, что ты слышишь, снаряд он уже пролетел тебя, а тот, что в тебя попадет - ты не услышишь. Не волнуйся".

Снова и снова пытались подняться в атаку, но прорваться вперед не могли. К линии фронта подтянули «катюши» и после нескольких залпов противник оставил высоту. В этом бою многие из выживших обморозились. Меня с обмороженными ногами привезли в санбат в село Чистоводовка. Ходить я не мог, ноги отказали. Ползал и то с огромным трудом. Раненых и обмороженных разместили в хатах. Через село проходила дорога к фронту. Лежишь, смотришь в окно и видишь, как к передовой идут потоком маршевые батальоны, а через некоторое время назад везут на подводах сотни раненых. Будто через мясорубку людей пропустили … Такая возникала грустная ассоциация …

Он вытаскивает наган: "Застрелю!". А кругом мои ребята с улицы. К этому времени у нас уже появилось братство, и они схватились за винтовки. Я не нашел ничего лучше, как рвануть гимнастерку. "Стреляй! - кричу, - Это же идиотство - застрелить!". - "Командира взвода ко мне! Через 20 минут хоть с отрезанной головой, но без усов!".

После освобождения нашими войсками я вновь была мобилизована в Армию в 34 морскую стрелковую бригаду связисткой. Вскоре в Славянке из 34 и 157 СБ была сформирована 301 СД под командованием Антонова В. С., а я была направлена в 757 ОБС связисткой.