Зенитчики

Я была рядовым, прожектористом - первый номер, у меня была вторым номером Валя. Она «угли» вставляла, я штурвалом руководила. Расчет счётчиков, они передавали номера. Если самолёт где то гудит, передают номера, я штурвалом руковожу, а Валя ставит «угли», а от машины идет ток, чтоб горел уголь и светил прожектор. Уголь - это такой тёмный стержень, сантиметров может четверти полторы, где-то больше. Она вставляла, от машины ток идёт, он горит, этот стержень, и луч то светит. Я штурвалом кручу. Взвод - четыре точки, четыре прожектора во взводе.

И вот, быстро приближаясь и зримо увеличиваясь в размерах, с крутого пикирования уже ниже вершин ближайших гор, что хорошо заметно, идет головная машина, вот нас от нее отделяют уже всего несколько сотен по наклонной дальности, а по высоте - несколько десятков метров, когда от нее отделяется страшный груз и, взревев моторами, она переходит в набор высоты. Зрелище величественное своей какой-то жуткой близостью, и даже сейчас, спустя 60 лет, незабываемое. Мы успели дать только короткой очередью - двумя снарядами по первому самолету, но как часто бывало, ни один наш снаряд в него не попал.

Нас разбросали по всему Грозному, начали опять окопы копать. Думаем, не  успеем ничего подготовить, ведь немцы двигались чрезвычайно быстро.  Командиры вскоре поняли, что от окопов будет мало толку, и разбросали  нас по пятиэтажным домам. На самых верхних этажах стали оборудовать  наблюдательные пункты. Во время авианалета меня и ранило. Как было дело?  Началась бомбежка, крыша с дома слетела, осколки бьют, одно крыло, где  наш второй пост находился, упало, девочки едва успели к нам перебраться.

Наша же батарея продолжала отражать воздушные налеты самолетов  противника, но однажды довелось и нам поучаствовать в наземных  операциях. Наши саперы на участке обороны 25-й Чапаевской стрелковой  дивизии подорвали мост через лиман, вдававшийся в сушу, но от него  остались сваи, по которым румыны незаметно перешли лиман и вырезали  наших часовых. Они уже успели переправить часть своих солдат, как тут  часовые нашей батареи  что-то заметили и подняли тревогу. Все батарейные  76-мм зенитные орудия были развернуты в сторону прорвавшихся румын. Но  нам так и не пришлось стрелять, потому что подразделения 25-й Чапаевской  стрелковой дивизии атаковали румын и изгнали их с захваченного  плацдарма.

Помню был случай, я тогда дежурил, а остальные расчеты спали. Смотрю, немецкие самолеты идут: Юнкерс, Фоккер. Я начал стрелять. Я знал, что у них скорость 380, знал, сколько надо упреждения взять, чтобы попасть. Раз – в нос – и самолета нет, сразу сбил. Все «Ура!» кричать стали, меня качать.

Нам с батарейного склада таскали дополнительные 82-киллограммовые ящики.  Таскали в основном те, кто был свободен: управленцы, старшина. А мы  знай себе стреляли по условным командам для зенитчиков «шапка один» и  «шапка два». Бой был очень тяжелый и шел всю ночь. У нас от напряжения  из ушей кровь текла. В том числе и у меня. Немцы попасть к мосту так и  не смогли: то у них был перелет, то — недолет. Наконец, под утро, когда  все это закончилось, был объявлен отбой. На месте боя творилось что-то  невероятное! За брустверами была масса пустых ящиков. Свои орудия  обгорели до черноты. Защитная маскировка тоже была никакая: один ствол  смотрит туда, другой — сюда. Мы тут же свалились у орудия и завалились  спать.

А в одном месте железнодорожники залезли в какое-то убежище, но от  близкого разрыва большой бомбы или снаряда вход завалило и они оказались  в ловушке. Кричат оттуда, просят пить, ведь стояла такая жара,  настоящий зной, так мы с Толиком лили им воду прямо туда. Но что мы  могли еще для них сделать?.. Бегали-бегали, хотели людей собрать, чтобы  их вызволить, но кто их там раскопает, если все по окрестным деревням  разбежались… Ведь в те дни город словно вымер, почти все уехали, кто  куда и никого на помощь позвать было нельзя. Так они там и погибли…

Затем значительную часть нашего полка переправили в г. Баку. По дороге мы остановились на железнодорожной станции Красный Кут, где два месяца несли боевое дежурство. Войска прибывали, разгружались, а мы прикрывали их. Немцы часто бомбили эту станцию, в любое время суток. В основном налеты совершали пикировщики-юнкерсы. По дальномеру определяли их быстро. Приписан я был к третьей батарее все того же девяностого полка. За два месяца только наша батарея сбила 16 самолетов.

Был такой самолёт «фокевульф-297», по-моему, «Рама», называли его. Вот он пролетит стервец, начинаем мы по нему стрелять, а он уклоняется. В зону стрельбы не заходит, как доходит до зоны стрельбы, так сворачивает. Он уже определил зону досягаемости и за неё не заходил. Да и ему надо было наверно только посмотреть с высоты, что делается в порту. Ну а истребители, эти были очень нахальные. Особенно «мессершмит-109» хороший истребитель был у немцев. Трое их было там особенно надоедливых. По ним хоть и постреляешь, но толку мало по тому, что у них скорость большая, а сектор обстрела незначительный.

Нас постоянно обстреливали. Вы же знаете, что было с Малой Землей, там каждый метр простреливался. А мы были в лесу, и по нам строчили без конца. Мы старались не выдать себя, все было замаскировано. Мы ветки ломали, и все закрывали, чтобы нас не было видно. Там все время летели снаряды. Днем показываться было нельзя. Мы там, собственно, в пещерах жили. Повыкапывали себе землянки, и там обитали. В пещере сделали кухню, чтобы себя не обнаружить. Только ночью зажигали костер и то в пещере.