Медики

Первым немцем, с которым мне пришлось столкнуться, оказался одним из раненных немцев в звании подполковника или полковника. Мне пришлось оказывать ему первую медицинскую помощь как санинструктору. У него было тяжелое ранение и перелом бедра. Наши красноармейцы положили его на бруствер, я встала на четвереньки, чтобы наложить ему шину, а в это время как раз началась бомбежка, это было 28-29 ноября 1941 года. И один из немецких самолетов спикировал настолько низко, что, когда я отвернулась, чтобы глянуть, куда мне, в случае чего, укрыться от пулеметного обстрела, меня в это время тот раненный немец, которого я перевязывала, схватил за горло и стал кричать летчику: «Хайль Гитлер!»

Перед ужином пришел земляк Ходаковой Нины Потрымай Александр. Долго  сидели, вспоминали родину, перечисляя знакомые имена. Я только  завидовала им. Эк, как хочется кого-нибудь встретить родных или  знакомых, поговорить о родной Украине. Так и кажется, что с новой  партией раненых я встречу братьев Михаила или Ваню. Ведь я же сейчас в  далеком краю одна. С Андреем никак не спишусь. Написала десяток писем.  Надо еще телеграмму дать, если и это не поможет, буду писать розыск во  Владивосток.

С тяжелейшими боями мы прорвали немецкую оборону, после чего освободили  Евпаторию, и вышли к Каче. Очень тяжелые бои были в Крыму в Бельбекской  долине под Севастополем, там скалы, и не столько от снарядов гибли,  сколько от осколков этих скал – была масса больных и контуженых солдат,  которых засыпало осколками. Мы освободили Севастополь, и на Херсонесе я  увидел такую картину – прямо в море стоят утопленные немецкие машины.

В кромешной темноте станционного зала, из разных закутков, из-под  обрушившихся обломков потолка и стен мы доставали людей, натыкаясь на  трупы убитых, так как в темноте среди  этого кромешного ада было не  разглядеть кто живой, а кто уже мертвый. Мы, горстка молодых девчат,  растаскивали раненых и прятали их в малейшие укрытия. В этой тяжелейшей  работе нам помогали солдаты из эшелонов, которые остались на месте.  Утром было не узнать ни этой станции, ни того, что было вокруг. Догорало  все то, что не успело сгореть за ночь. Утром к руинам стали съезжаться  повозки. Это было спасение, так как госпиталь своего транспорта не имел и  надежды на чью- либо помощь не было. Так закончилась эта трагическая ночь.

Однажды под Сталинградом я как-то пятые сутки не спала, и тут в  санпропускник завели очередную партию раненых, человек сорок, и я по  инструкции спрашиваю у первого: «Шапка-ушанка есть?» При этом я вдруг  склонилась над столом, и не могу в себя прийти. Сквозь сон слышу, как  раненые смеются, а голову поднять не могу. Слышу, что замполит зашел в  землянку и говорит им: «Ребята, не смейтесь, она пятые сутки не спит».  Тут я схватилась и на автомате опять спрашиваю: «Рукавицы есть?» Они  опять смеются. Так что доставалось нам хорошо. Но помогало то, что среди  медсестер были женщины старше нас, молоденьких, они нас заменяли, это  сильно облегчало службу.

В нашем полку было много девчонок. Приборное отделение 12 человек, дальномерщики - 4, нас 5. Это уже 21. И четверо - счетчики трубок. Человек 25 это только на батареи. А у нас же не одна батарея, и не один дивизион. Еще были МЗАшники, в Ростове у нас их отобрали. Один пулемет на батарею был.

Примерно через неделю после начала немецкого наступления дивизию окончательно выбили с позиций, мы начали отходить. Нас постоянно сверху бомбили самолеты, и меня взрывной волной так ударило, что я потеряла слух, почти ничего не слышала и не видела. Ребята меня даже привязали к себе, чтобы не потерялась. Знаете, у нас на р. Северский Донец в определенном месте была спрятана резиновая лодка, и солдаты меня дотащили до нее в палатке, представляете, я идти просто не могла, так они положили на палатку, с двух сторон ее взяли, и бежали вместе с такой ношей!

Раненых было много, в основном из "эльтигенцев", всех разместили в мало-мальски уцелевших строениях, постройках, сараях, чтобы в первую очередь укрыть от непогоды, обогреть, накормить, напоить, и затем хотя бы перевязать, остановить кровотечение, сделать иммобилизацию и так далее. На второй день закончился весь наш запас перевязочных средств и медикаментов, надо было искать выход из положения. Через санитаров, сопровождающих раненых морем, я передал просьбу доставить в Керчь средства медпомощи, но ее мы не дождались.

И часа через полтора как налетели бомбардировщики... Мало того что они свои бомбы на нас кидали, так вокруг стали рваться и наши боеприпасы... Ужас просто, что тогда творилось... Люди, лошади в ужасе стали разбегаться... Лилю убило, Катю ранило, и только меня не зацепило, но в санитарной сумке я потом нашла несколько осколков... Помню, ко мне подбежали несколько раненых, и еще один ползет, а у него живот разворочен, но он кишки руками обратно заталкивает и просит: "Сестричка, помоги..." Я, конечно, всех перевязывала. И только прислонилась к одной березе, как один санитар мне крикнул: "Ложись!" И только я легла, как это дерево взрывом просто снесло...

Я бы сказал, что очень редко болели. То ли это какое-то психическое состояние человека стрессовое, чрезвычайно напряжённое, сказывалось положительно. Редко-редко кто болел какими-то заболеваниями. Простудными почти никто не болел, потому что на улице всё время и зимой, и летом. Редко когда приходилось задержаться на длительный срок в населённом пункте, хорошо отдохнуть. Но бывало, что нас специально отводили в тыл на отдых. Устраивали баню, с вошебойкой. Вшей было полно, это даже говорить нечего. Это даже и у командного состава, даже старшего. Без вшей не ходили. Не часто, но выводили.

Сказали идти на передовую, и я пошел с двумя санитарами, хотя, по идее, я должен был остаться с управлением роты. Приказали, а что я тогда понимал?Пока до завода дошли, а вернее доползли, я думаю, что нас, как минимум пять раз должно было убить. Жуть... Артобстрел не прекращался на минуту, а сверху немецкие пикировщики...

Уколов от температуры никому не делали. Делали морфий всем подряд потому что боли были страшные. Такой поток. Только успеваешь морфий колоть. Морфий был без контроля. Даже врач не контролировал. Ходишь, смотришь - надо бы сделать, подойдешь, а он уже мертвый. Прикроешь его шинелью и идешь к санитарам.

Погрузку проводили скрытно, в основном ночью, избегая прицельных дневных бомбежек. Раненых отвозили в Туапсе. Работали сутками без сна. Полностью потеряли счет времени, напрочь позабыли, какое сегодня число, какой день недели. В переполненном вагоне духота, стоны... Однажды приоткрыла дверь, с жадностью вдохнула прохладу ночи и...