Я родилась 29 сентября 1923 года в деревне Новый Букеш Джанкойского района на берегу Сиваша в Крыму. Училась в селе Таганаш в 7 километрах от дома. После 7-го класса поступила в консервный институт на технологические отделение, правда, чтобы учиться, нужно было ехать в Грузию, и родители меня не пустили. Тогда я отправилась продолжать учебу в 8-й класс. Окончила его и снова поступила в Вуз, на этот раз в библиотечный, как мы его тогда называли, институт г. Симферополя, который окончила в 1941 году. 21 июня у нас должен был быть выпускной вечер и мы готовились к нему, все прошло хорошо, а на следующий день началась война. Так как мы не успели разъехаться после празднования, то все вместе сразу кинулись в военкомат, но там нам сказали:
- Нет, совершеннолетних не берем, идите в общественные организации.
И мы с девчонками записались в санитарную дружину, а мальчики пошли в аэропорт, подсобными рабочими: готовить самолеты, бомбы им подвешивать. Мы в сандружине дежурили по ночам, наблюдали за тем, как люди светомаскировку соблюдают, а днем учились перевязывать раненных, выносить с поля боя бойцов, повязки накладывать, как ползать по-пластунски, как гранату кидать, пулемет, винтовку собирать и разбирать, единственное, что нам не показали это миномет. И представляете, позже расскажу, впервые на передовой пришлось мне столкнуться именно с 82-мм минометом. В сентябре вышел указ Верховного Главнокомандующего о формировании оельной 51-й армии для защиты Крыма, мы все записались добровольцами, тут же организовывали медико-санитарный батальон, многие наши девчонки попали в него, он находился в с. Клепинино. Сейчас в селе большой музей, где имеется подробная информация обо всех крымчанах-бойцах, пошедших добровольцами на фронт, всего в одну только 51-ю армию вступило 50 тыс. человек из жителей Крыма, это со всеми подразделениями. Более 30 тыс. пошли в 3 стрелковые дивизии, части которых формировались в Симферополе, Ялте, Феодосии и Евпатории. Кроме того, многие были направлены в медико-санитарный батальон, противовоздушные бригады, морскую бригаду защиты побережья, итого более 50 тыс. добровольцев разных национальностей.
Когда мы окончили курсы, нам выдали удостоверения медсестер передового района и я поехала в Джанкой, чтобы отвезти домой свои вещи. В это время в конце сентября на Перекопе разгорелись сильные бои, нам два-три раза приходилось сдавать позиции, немцы выбивали войска, а потом уже мы врага отбрасывали назад. Поэтому когда я из дома возвращалась в Джанкой, решила поехать в Евпаторию, где, как мне тогда казалось, стояла 106-я стрелковая дивизия, в которой командиром роты служил мой брат, в звании лейтенанта. По пути я зашла в Джанкойский военкомат, там как раз во дворе стояли два «студебеккера», мне сказали, что они были из дивизии моего брата и набирали добровольцев на Перекоп. Тут я выяснила, что дивизия переброшена на передовую, я попросилась с ними поехать, но привезли меня не в 106-ю, а в 156-ю дивизию, где в качестве санинструктора пробыла неделю. При этом даже не догадывалась, что это 156-я стрелковая.
После очередного боя прошел по позициям командир, и я говорю ему:
- Мне бы в пулеметную роту, там брат мой.
- Фамилия?
- Норенко Петр Васильевич.
- Такого у нас нет.
- Ну как, в 106-й Норенко служит, я точно знаю!
- Да это не 106-я, а 156-я дивизия.
- Пожалуйста, отправьте меня в 106-ю к брату!
В общем, они как-то созвонились, приезжает, помню командир разведки майор Кукидзе, красивый такой грузин. Он мне и сказал, что есть у них Норенко. И привез меня в 397-й стрелковый полк 106-й дивизии, я попала во 2-й стрелковый батальон.
На фронте было страшно, каждый день то нас немцы выбивают с позиций, то мы их. Так было до середины октября, тогда мы уже не выдерживали, условия были жуткие, землянки санинструкторов в воде стояли. Постоянно артобстрелы, неоднократно засыпало нас вместе с раненными землей. Кое-как выкарабкаешься, думаешь:
- Ну все, дальше уже не сможем.
Но потом оживали и снова шли на передовую.
Когда немцы в очередной раз прорвали нашу оборону и вражеские танки пошли вперед, мы стали отступать на Джанкой, должны были пройти к северу от города. И уже почти ничего из оружия не осталось, в батальоне была только двуколка, на которой сидел минометчик с минометом и два ящика мин, тогда этот солдат говорит мне:
- Давай, сестра клади сумку и подавай мины, ты приноси, опускай, только не падай вместе с ней, мы сейчас пару раз стрельнем, немного попридержим танки, а потом отойдем, поменяем позицию и снова накроем их.
И вот мы с ним все два ящика отвоевали, только собрались отступать, как тут нашу лошадь подбили. Тогда главной проблемой был воздух - сверху постоянно летали самолеты, бомбили нас. Отступили мы на Керчь, дошли мы до Акъманайских каменоломней, куда отправляли своих тяжелых раненных. Только закончили сортировку, как тут подъезжает на лошади, какой-то командир и говорит:
- Сан инструктора на зенитную установку!
Я выскакиваю из каменоломни, сажусь в машину, подвозят к зенитной установке, а там члена расчета ранило, его перевязала, зенитная установка поменяла свою позицию, и я в месте с ней отошла на Керчь. Догнала свою дивизию и полк под населенным пунктом Багерово. К нам на помощь вышла морская пехота, потому что в Керчи шло отступление, и мы какое-то время продолжали держать оборону. После оставления позиций наш полк должен был пройти мимо крепости Аджимушкай, там тюрьма стояла, где был запасной черный вход в каменоломни. Раненных, которые не могли бежать, снова спустили в каменоломни, а мы побежали к пристани.
На пристани уже шел бой, целые табуны лошадей ходили в беспорядке, но мы успели в последний катерок, нас прям втолкнули на него. В общем, доплыли до Чушки, как-то нас не разбомбили, хотя со всех сторон стреляли, я до сих пор не могу поверить, что нам так повезло.
Мы вышли на Таманской земле, тут стоят какие-то командиры и говорят:
- Ждите, сейчас подъедет машина.
Машина пришла, нам вручили лопаты для того, чтобы рыть окопы, мы всю ночь до 3-4 часов копали позиции, полуживые, еле-еле ходили, но работали. Было надо.
Следующая задача была выкопать окоп для установки орудия, а утром нас сменила 77-я стрелковая дивизия, которая заняла оборону на подготовленных нами позициях, остатки же 156-й вывели в тыл, сформировав сводную стрелковую дивизию. Нас снова вооружили, накормили и отправили к Ростову-на-Дону.
Кстати, наша дивизия-сменщица участвовала в декабре 1941 г. в Керченско-Феодосийском десанте, и она 5 месяцев держалась в Крыму. Высадились они где-то 26 декабря и по 19 мая 1942 года на тех самых Акъманайских позициях они держали последнюю в 1942 г. оборону Крыма.
Я в эту дивизию попала позже, уже в 1942 году из-под Сталинграда, а в 1941 г. после переформировки освободили Ростов-на-Дону, где личный состав нашей дивизии посадили в машины и направили под Харьков, как мы между собой прознали, на Барвенковское направление.
- Немцы упорно оборонялись в Ростове?
- Да, очень, в одном из районов города есть такая Зеленая горка. Во время ее освобождения как раз под ней в здании «Ростсельмаша» у меня был медпункт, в котором я перевязывала всех раненных. Несмотря ни на что, мы справились, потому что по- другому нельзя было, наша дивизия была обязана выбить немцев. Особенно тяжело пришлось под поселком им. Маяковского, вспоминать тяжело…
Вскоре началась Харьковская операция, в самом освобожденном городе имелся тракторный завод, где мы держали оборону. Немцы резко перешли в наступление, очень трудно было, 106-я дивизия занимала примерно 3 км. обороны. В это время к нам пришло пополнение из таких юных ребят, которые даже и не знали, как из винтовки стрелять, я тогда была комсоргом стрелковой роты и пыталась хоть чему-то их обучить.
Чем я занималась как санинструктор? Не подумайте, что хвалюсь, но в 1942 г. в газете «Сын отечества» была такая заметка: «Подразделение вышло на исходный рубеж для наступления, загремели залпы орудия и минометов, бойцы стремительно пошли вперед. Крепившийся враг яростно огрызался, кругом рвались снаряды, мины, с воем со свистом проносились осколки и пули, вместе с наступающими бойцами шла вперед мужественная санитарка Катя Селищева, и когда, обливаясь кровью, падал боец, на помощь ему спешила отважная санитарка. Под огнем врага она быстро и умело перевязывала раненного боевого товарища, передавала его носильщикам, а сама снова шла вперед на помощь своим боевым друзьям, ее видели бойцы всюду и их взгляды говорили смелая девушка. Да, она действительно смелая, во имя спасения раненных бойцов она не жалеет своей дорогой жизни. Санитарка Селищева любит свое благородное дело и самоотверженно выполняет возложенные на нее обязанности». Написал заметку заместитель политрука А. Поляков. Такова была наша работа за все время войны.
Однажды немцы прорвали батальонную оборону и утащили шесть бойцов, мы с политруком подумали, что попадем под трибунал за халатность. И вечером, как только стемнело, пошли в разведку боем, не спрашивали ни разрешения, ничего, сами решили пойти и спасти ребят.
Нашли мы из шестерых пять человек, их казнили на опушке леса, вырезав звезды на лбу, отрезав языки, носы, уши, руки. Этих пятерых мы похоронили, шестой, наверное, смог убежать, так как мы его нигде так и не отыскали.
Примерно через неделю после начала немецкого наступления дивизию окончательно выбили с позиций, мы начали отходить. Нас постоянно сверху бомбили самолеты, и меня взрывной волной так ударило, что я потеряла слух, почти ничего не слышала и не видела. Ребята меня даже привязали к себе, чтобы не потерялась. Знаете, у нас на р. Северский Донец в определенном месте была спрятана резиновая лодка, и солдаты меня дотащили до нее в палатке, представляете, я идти просто не могла, так они положили на палатку, с двух сторон ее взяли, и бежали вместе с такой ношей! Как переплывали Донец, помню очень смутно. Дальше меня дотащили до города Сватово, расположенного неподалеку от Старобельска, там я стала слышать.
Только здесь мы услышали о том, что войска отступают в Сталинградском направлении, оказывается, все шли на Сталинград. Мы переплыли Дон, и здесь в конце июля перед строем был зачитан Указ № 227 «Ни шагу назад!» Вскоре после этого мы попали в кольцо, были в первой полосе обороны, до самого Сталинграда не дошли, вот эта первая оборона в которой погибла не одна 106-я дивизия, но, собственно, после Харькова нашу дивизию разбили до конца, всего 6 или 8 тыс. бойцов полегло. Стояли насмерть, по-другому нельзя было. Бились до последнего, вспоминать страшно, от нашей дивизии осталось чуть больше 100 человек, раненые, контуженные, убитые.
Нас выводили из этого кольца по организованной «зеленой улице», специальные пропуски вручили каждому бойцу, где указывалось, что мы не дезертиры. Раненных, контуженных отправляли в госпиталь на Кавказ. Знамя мы сохранили и его отправили на новое формирование дивизии в Забайкалье, потом наша дивизия стала называться 106-я Забайкальская стрелковая дивизия.
Мы же остались под Сталинградом и в августе вышли в Калмыцкие степи, где нас и остатки из других разбитых частей пополнили, и переименовали в 242-ю Чеченскую дивизию. Прошли Анапу, Марухский перевал, после чего нас ждал Главный хребет.
Последний перевал, где мы оборонялись, был страшен. Внизу немцы идут, в рупор проговаривают, что они уже по Москве ходят, страшно, но мы не верили, говорили:
- Нет, не может быть, мы не сдадимся.
А тут еще появились предатели среди чеченцев, по два-три человека нельзя было ходить, таких солдат бандиты убивали и раздевали, поэтому мы даже по небольшим поручениям ходили целым взводом. Бои отличались страшным ожесточением, из нас, санинструкторов, сформировали сводную санитарную роту, и мы отвезли раненных через перевал в Зугдиди в госпиталь.
В это время вышел Указ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось о переводе женщин в из горнострелковых в пехотные части. А нашу 242-ю дивизии планировалось переформировать в горнострелковую. Так что решили нас передать в другую часть, а пока мы забрали раненных, и я как санинструктор стрелковой роты взяла взвод бойцов, стали мы раненных спускать в Зугдиди. Тяжело было спускаться, лошади поотбивали копыта, многие животные не выдерживали трудностей и падали с высоту. Мы сами были еле живы, но дошли. Как только раненных сдали, я опять пошла на фронт.
- В госпитале вас переодели?
- Нет, никто ни одевал, ни обувал. Мы ходили в брюках, которые в горах все порвались, даже зашивать нечем было, так как ниток никому не выдавали, ребята меня все прикрывали, девчонка же. Вот когда я пришла в новую часть, меня там одели, даже сшили сапоги.
Я вместе с бойцами из приданного взвода пришла как маршевое пополнение в 77-ю стрелковую дивизию, которая к тому времени прославилась на фронте - стояла насмерть под Новороссийском, там она потеряла около 7 тыс. своих солдат и командиров, как раз в «Волчьих воротах» оборонялась, но не пропустила немцев через Кавказский хребет.
Дивизию переправили в Дербент на новое формирование, там к нам пришло 40% азербайджанцев. На этот раз я попала санинструктором в 105-й стрелковый полк, и снова меня выбрали комсоргом роты. Молодое пополнение было подготовлено ужасно, нам их приходилось учить заново. Все ребята молодые, просятся в увольнение к родственникам пойти, что делать, иногда отпускала.
Как-то приносит мне из увольнения боец-азербайджанец угощение:
- Сестра я тебе такой вкусный чурек принес, поешь, пожалуйста.
Я смотрю на него и ничего не понимаю:
- Чурек?! зачем мне твой чурек, у меня сапоги такие хорошие, новые.
- А причем тут сапоги? Я тебе чурек принес, покушай.
И показывает мне пышку:
- Это же пышка! Причем тут чурек!
- Какая пышка, это чурек.
В общем, разобрались мы потом, в нашем селе называли чуреками тапки, а у них «чуреком» называются пышки. Взяла эту пышку-чурек, после тыловой еды было очень вкусно.
В январе 1943 г. у нас был первый бой. Но до этого мы долго находились в резерве. Как раз перед боем мы обнаружили, что у нас в роте не хватает 30-40 человек, куда делись, неизвестно. Мы с командиром роты в панику ударились, все переискали, не можем найти, потом, как будто осенило. Раньше возле большого сарая стояла лестница на чердак, а теперь ее не видно, я говорю ротному:
- Подожди, а где лестница? Куда делась? А что на чердаке?
Мы никак не могли ее найти, нашли другую, оказалось, что все эти 30 человек спрятались там, из-за долгого ожидания боя нервы сдали, так что они не захотели идти на передовую. Вытащив их оттуда, командир роты сказал:
- Вот здесь бы вам всем конец пришел, если б фрицы застали, всех бы точно расстреляли, а там, на фронте, каждый будет бороться за свою жизнь, и, может быть, спасется!
Мы освободили часть Чечни, дошли до Ставрополья, после чего подошли к р. Кубань. Бои были в основном местного значения, а первым действительно боевым крещением стал для нас бой в Краснодарском крае, тогда немцы начали сильно сопротивляться. Нас посадили на танки, и наш батальон первым из частей 105-го полка подошел к хуторку Красный и населенному пункту Лебеди, которые были взяты сходу. Там произошел подвиг Веры Лебедкиной, который я видела собственными глазами. Это была учащаяся 9-й школы в Симферополе, она жила на ул. Липовой в Новом городе, служила в нашей дивизии санитаркой, очень любила свою Родину, свой Крым, свой народ. И когда мы готовились идти в атаку, она пробралась вперед и вышла из окопа, запела песню, крикнула «За нашу Родину, за Крым родной!» И пулеметной очередью врага была прошита насмерть, погибла на месте. Но батальон поднялся в атаку, и мы взяли один из хуторов сходу. А вскочила на бруствер она потому, что мы слишком долго ждали в небе красной ракеты, выпускали разные, и синие, и зеленые. А для того, чтобы идти в наступление мы должны были ждать сигнала красной ракетой, но таких как раз и не было. Наши бойцы изнывали болью в душе, в ожидании, надо было подняться и идти, видно, что немцы не готовы к обороне, только подтягиваются. Буквально за несколько секунд до красной ракеты наша Вера не выдержала, поднялась во весь рост, и погибла за нашу Советскую Родину.
Два раза нас выбивали оттуда, но опять мы брали эти населенные пункты. 276-й и 324-й полки должны были идти за нами, но им нужно было бежать за танками, а не просто идти. Из-за этого они не успели к нам на подмогу, так что немцы подтянули резервы и к вечеру нас выбили. В нашей роте раненных было человек 12, вынести возможности нет, пришлось их положить в большую воронку, находившуюся во дворе одного из домов. Кое-как прикрыли ветками, вроде бы не видно. Отправленных во время боя в медсанбат раненных солдат пришлось также спрятать в плавнях. Они тоже остались в воронках, уходя, мы им говорили:
- Все равно придем вас спасать. Лишь бы только вас не заметили. Держитесь до темноты. Мы чуть-чуть отойдем, нечем нам уже отбиваться.
С одним из этих раненных я встретилась через 30 лет в Севастополе, он узнал меня, обнимает, кричит:
- Вспомни, как ты нас в Лебедях спускала в воронку и прикрывала ветками!
При отходе меня ранило в ногу пулей, перевязав, я продолжала идти.
Нашего командира роты убило прямым попаданием мины, ему прямо в спину угодило. Тело разнесло на куски, которые повисли на деревьях. Ужас. Это был февраль 1943 г.. поэтому лед на реке перебило, вода идет, и тут меня ранило во вторую ногу, при этом оторвав мясо от кости. Идти больше не могла, и я ползла, везде вода, мы промерзали.
Меня заметил боец Алиев Фарух, взял на руки и понес, тут же подскочил второй Алиев, но только Давут и стал помогать Фаруху. Оба они выжили, приезжали потом из Азербайджана, я им до сих пор благодарна за спасение. Страшно устали, еле тащимся, тут слышим: «Ура-а-а!» Оказалось, 276-й и 324-й полки снова атакуют Лебеди, выбили врага и освободили наших раненных, не дав немцам расправиться с ними. Тем временем ребята меня положили под деревом в укрытии, а прямо возле лежит раненный немец, стонет, я подползла к нему. У него все в крови, у меня же медикаментов нет, и у него тоже нет, показываю ему:
- Снимай рубашку, будем чем есть перевязывать.
А Алиевы в это время пошли узнать, куда отправлять раненных, так как их лежало в том месте более 300 человек. Никого из начальства нет, тогда Фарух остановил повозку и говорит солдату:
- Отвези раненных и нашу медсестру до первого села, а сам назад возвращайся, мы же твои припасы постережем.
Уговорил, посадили меня и еще 3-4 ребят в повозку, только мы отъехали и в этот домик, где были эти 300 человек, попала бомба, не знаю, остался ли кто-то в живых. Вот так вот мне ребята Алиевы спасли жизнь. Потом они были в числе вернувшихся в Лебеди и освободивших тех раненных, которые оставались в воронках. Кстати, тогда местное население отказывалось скрывать раненных или даже просто бойцов в своих квартирах и домах, страшно им было, ведь если немцы находили кого-то, то расстреливали всех на месте.
Повозка отвезла нас в какой-то хутор, где я и другие раненные пролежали неделю, пока нас не нашла также раненная женщина-артиллерист. Нас оставили там, потому что вывозить некуда было, фронт двигался вперед. Хуторяне ушли от нас из дома, потому что наши раны гнили, зараза распространялась, дышать было нечем такая вонь стояла.
Так вот, зашла эта женщина, посмотрела на весь кошмар и пошла по селу, нашла коров, запрягла в мажару, стала класть раненных и самостоятельно вывозить их в госпиталь. У меня уже черви ползали по ране, в госпитале сразу на операционный стол положили, и если бы еще немного, то ногу бы уже не спасли. С этой раной в ноге я пролежала в госпитале полгода, пока меня на ноги поставили. А в это время наши освобождали Краснодар и Таганрог, там были большие и сильные бои.
После долгой болезни я выписываюсь из госпиталя, в итоге как медработнику мне дают выздоравливающую бригаду, которую нужно было привести в Минводы и отдать в запасной полк. В общем, выдали мне бумагу, в которой был написан адрес, куда прийти и сдать личный состав. Я отдаю свои документы парням из этой бригады и говорю:
- Вот вам ребята бумага с адресом, вы идите по этому адресу, смотрите мне, если не донесете документы, вас посчитают дезертирами и попадете в штрафную роту.
- А ты?
- А я, вон поезд стоит, в него сажусь и еду до станции Тихорецкой (в госпитале я уже разузнала, что там стоит моя дивизия), там меня примут и дезертиром не посчитают.
Как сказала, так и сделала, сажусь на поезд и приезжаю в Тихорецкую, но ребят наших там не было, они уже уехали, хорошо хоть, женщина подсказала мне, в каком селе дальше их искать. Пошла я опять на вокзал, дохожу уже, тут меня патруль останавливает:
- Ваши документы?
Я им все объяснила, но меня не отпускают, повели в комендатуру. Пришли, заходим, темный коридор. Солдат пошел вперед, а я следом иду, тут я увидела окно, и в это окно прыгнула, упала под стену, лежу и не дышу. Слышу, началась суматоха, стали искать меня, я пролежала м полчаса под окном, после чего поползла прочь от этого места. Немного отползла, встала, нужно опять поезд искать. Нашла поезд на станции, теперь осторожничала, подцепилась, и так доехала до следующей станции.
Иду по улице, смотрю, саперы работают, подхожу к ним:
- 77-я?
- Да, 77-я.
Я им назвала командира батальона, но оказалось, что у них уже другой был, благо дело, он меня знал, и вот я своих догнала с саперным батальоном уже в Таганроге, где как раз до моего прибытия шли бои. Освобождаем Украину, сначала Донбасс, затем подходим к Крыму, и тут у меня открываются раны, что делать забирают из 105-го полка и переводят санинструктором в 136-й отдельный батальон связи, где определили в 612-ю роту телефонистов.
Во время боев за Мелитополь я попала в полосу 315-й дивизии, где два часа выносила раненных с поля боя и оказывала им помощь. С ними я встретилась через 20 лет, они приняли меня почетным ветераном своей дивизии.
А с 77-й я пошла на Каховку, а оттуда уже на Крым. Нашу дивизию перевели в резерв командующего 51-й армии Крейзера, поэтому мы оказались во втором эшелоне. А тем временем первые бои уже шли на Сивашском плацдарме, в ходе которых удалось удержать полосу земли на крымском берегу.
Связисты штабной роты связи с комроты Подгорным И.И. (третий справа) Бахчисарай, апрель 1944 г. |
Со связистами 136-го ОБС |
В марте 1944 г. нашей дивизии было дано задание с плацдарма вместе с 19-м танковым корпусом прорвать немецкую оборону, которая была многоярусная, там была и проволочная оборона, и рвы, и минное поле, потом снова проволочная оборона.
Выступать мы должны были 8 апреля, но решили подготовиться заранее и часть дивизии начала форсирование 7 числа. Я форсировала с оставшимися войсками как и положено 8 апреля, через Сиваш был построен мост, но с него люди все время падали и по Сивашу проходили вброд. Была большая сутолока. Затем достигли прорванного прохода, по краям которого висели бинты, как метки, чтобы легче было перейти. Некоторые солдаты, оступившись чуть в сторону, отходили от прохода, и моментально следовал взрыв мины, настолько плотно немцы их наставили.
Главная задача войск была не просто прорваться, но и постоянно преследовать отступающего врага. Мы день и ночь не спали. Как начали 8 апреля, так и 9-го, 10-го и 11-го ни дня, ни ночи не было на отдых, мы все время бежали за отступающим врагом.
Первый бой мы приняли в Джанкое. Мой родной полк и рота связи атаковали Октябрьское, захватили его, и держали элеватор, не пропуская отступавших немцев. Помню у нас погиб боец в с. Марьяновка Красногвардейского района. Там в больших коровниках засели немцы. На дворе была ночь, а немец ночью не ориентировался и потому не отступал, а пережидал где-то в населенных пунктах. Наш боец в этот коровник проклятый пошел и погиб, мы его похоронили в этой Марьяновке. Затем бросились дальше, немцы двигались очень быстро, за пару дней уже почти под Симферополем были, здесь тоже была сильная укрепленная оборона за Сарабузом. Тут немец нас остановил немного, но все-таки мы справились. Немцы обошли нас с севера, хотели отрезать от основных частей, а мы прошли дальше, через Донское на Мазанку и к 11 ночи мы были под последним населенным пунктом, тогда командир приказал
- В Мазанку ни одному бойцу не входить!
На ночь мы укрылись под горкой в лощинке, как под навесом. Утром в 4-5 часов уже все были на ногах, к 6-7 утра мы оказались на окраине Симферополя.
105-й стрелковый полк пошел к центру города, а 276-й и 324-й пошли на железнодорожный вокзал, где завязались небольшие бои. Там, где был раньше поселок Коммунар, проходила железная дорога, здесь шли уличные бои. Немцы уже были за Бахчисараем, а в Симферополе приходилось вести бои с их заградительными частями за вокзал, депо, и другие объекты. К часу дня мы прошли по ул. Васильева, здесь наш командир батальона был ранен. Почему я так подробно знала уже тогда? Ведь при батальоне связи находилась, мы были намного более информированными, чем пехота.
После Симферополя двинулись дальше, сбор дивизии был назначен за Бахчисараем в поселке Азиз к часу дня. Здесь уже были частью партизаны, частью подпольщики. Но все равно, до часа дня бои вели регулярные войска, танки, бойцы 279-й, 77-й и 417-й стрелковых дивизий, вот бойцы которые вели бои за и Симферополь, и за Бахчисарай. Дальше был Севастополь, на Сапун-горе произошел кульминационный бой всей крымской операции, там только наша 77-я дивизия потеряла 2,5 тыс. человек раненными и убитыми. Мы дрались за каждый метр, за каждую огневую точку. Где шел бой, туда шли бойцы, а мы, санинструктора со всех дивизионных частей, раненных выносили. Нам нужно было раненного спасти, вот наша победа. И мы ее добились, мы верили, что все получится, другой веры у нас не было.
Для меня тяжесть боев на Сапун-горе запомнилась тем, что нам приходилось переползать по трупам, чтобы перевязать раненного, но еще живого бойца. Так случилось, что командир 3-го батальона из моего 105-го стрелкового полка по имени Николай Шилов, казанский татарин, как подкошенный упал под пулеметом из одного из дзотов, к нему кинулось несколько бойцов, но противник прижал их земле. Я оказалась рядом, вижу, что ребята сейчас на смерть бросятся, кричу:
- Назад, ребята я сам!
- Стой, Катя, стой, остановись! - Кричат в ответ. Но какое тут «стой!» когда комбат ранен.
- Прикройте меня, бейте по огневым точкам. - Громко объясняю им в ответ.
И под огневым прикрытием быстро по-пластунски проползла к истекавшему кровью комбату. Надо сказать, что бойцы открыли ураганный огонь, поэтому я взвалила на свои плечи тело командира, и поползла с ним в укрытие. Вокруг свистели пули, вздымалась пыль, и разбрызгивались осколки камня, но все обошлось, вернулась к своим, бойцы подхватили комбата, и меня вместе с ним, после чего увлекли за выступ скалы. Помню, что все лицо и руки были в царапинах, немного осела от усталости, смотрю, солдаты встрепенулись, подбежали, интересуются:
- Живая?
- Немного сомлела, но ничего пройдет!
На войне нельзя показывать слабость, так что я сразу же принялась бинтовать раненного командира. Кстати, он выжил в боях и дошел до Победы. А солдаты в части прозвали меня после этого случая «Наше солнышко» за золотистые конопушки на лице. Весной 1944 г. они стали особенно заметны.
После штурма дивизия продолжила освобождать Севастополь, но меня в это время там не было. Когда только взяли Сапун-гору, командир батальона отпустил меня домой проведать родных, потому что проходя мимо Джанкоя в 20 км от своего родного села меня ни на шаг не отпускали.
Так что отпустили меня проведать родителей, со мной поехал наш повар. До войны он работал председателем колхоза в с. Мазанка Красноперекопского района, Нечитайло Андрей Романович. Дали нам три дня на все про все, и приказали вернуться на станцию Китай Буюконларского района. Мы вместе до Джанкоя доехали, а там он пересел на Красноперекоп, а я добралась до Таганаша.
Прихожу в МТС, прошу машину на два часа. Дали ГАЗ, и я приехала в село. Встретилась с мамой, она лежала больная, вставать уже не могла, с сестрой встретилась. У мамы спрашиваю:
- А где отец?
- Так вот же с тобой стоит.
Отца я не узнала, вышел старенький дедушка, худенький, с бородой. Немцы папу сильно побили, хорошо хоть, его наш сосед защитил, который был старостой. Я 2 часа дома побыла, опять на машину, и снова на станцию. Приезжаю в условленное место на станцию Китай, а там последний эшелон стоит, остальные все уже ушли. Сажусь к 324-му полку и мы отправляемся под Гомель в Белоруссию. Догнала свой батальон, ведем бои под Новополоцком, освобождаем территорию БССР, здесь шли жестокие бои. Уже тогда при штабе дивизии говорили, что мы наступаем с целью освободить Прибалтику, должны двинуться на Латвию, Литву и Эстонию.
В Белоруссии мы не столько вели бои, сколько постоянно сталкивались с группами немцев, которые выходили из леса и открывали по нам внезапный огонь из минометов. При очередном обстреле в машине на дороге осталась наша рация, увидев ее, я подумала о том, что сейчас ее разобьют, и вскочила в машину, повела ее к обочине, и тут на подножку прыгнул командир:
- Куда ты?
- В лес.
Я не могла остановиться, он мне стал говорить, на что нажать, в конце концов, машина остановилась возле дерева.
А тут прибегают бойцы и задерживают нас. Командир берет в руки рацию, а там при штабе поднялся крик:
- На каком основании? Кто увел рацию!?
Посадили нас на «губу», стали разбираться. Потом отпустили, когда узнали, что мы спасли рацию.
После Белоруссии мы вступили в Прибалтику и здесь опять начались сражения, которые закончились для нас в Либаве, где мы приняли участие в окружении и разгроме курляндской группировки противника. Интересно, но тогда у нас последние территории, где мы воевали, называли не прибалтийскими, а курляндскими.
- Как Вы встретили 9 мая 1945 года?
- Нам не верилось, что войне конец, потому что мы еще вели бои. Не могли свободно передвигаться, в лесу все еще сидели и не сдавались враги. Мы и после 9 мая продолжали с ними вести войну. Многие немцы не верили, что война окончилась. Корме того, даже когда немцы начали сдаваться в плен, ситуация не стала лучше, в лесах оставались так называемые «лесные братья», недовольные советской властью, нужно было по несколько человек вместе ходить за пределами части.
Летом 1945 г. стали готовиться к эвакуации из Прибалтики, нас, санинструкторов, командир дивизии позвал к себе:
- Я вас поздравляю, все женщины-участницы войны награждены Орденом Красной звезды, получайте их и домой.
Так мы демобилизовались. Поскольку я была комсоргом, то свой орден отдала бойцу Копыткову Лёне, у которого не было ни одной награды. Он был интернациональным у нас, мать армянка, а отец кубанский казак. Служил ординарцем комбата и работал связным, выполнял некоторые мои комсомольские поручения, отвозил телефонные аппараты на передовую. И не награжден. Когда я реляцию писала, командир поинтересовался:
- Зачем орден отдаешь?
- А зачем мне женщине орден? А Копытков придет домой, что скажет?!
Была у нас Зина связистка, кстати, она на Сапун-горе под огнем держала связь, я и ее попросила:
- Зина, отдай орден Грише.
И она тоже согласилась, Гриша также был на передовой, но без наград, мы так решили:
- Пусть ребятам будет что показать, ведь они честно выполнили свой долг.
- Какое отношение в войсках было к Сталину к партии?
- Хорошее, у нас другого и не было. Сталин и партия это было то, чем жил народ, чем жил солдат, и его надежда на Победу.
- Какое у вас было личное оружие?
- Пистолет, и две гранаты «лимонки». Еще карабин у меня был, но иногда его передавала бойцам которым он нужней, мне за это конечно попадало, но я всегда выкручивалась!
- Из пистолета не доводилось стрелять?
- Нет, не доводилось, но доводилось из миномета и из противотанкового ружья, оно так отбивает плечо, меня прямо отбрасывало. Помню, это было на передовой, прямо из-под носа уходила машина немцев, бойцов много наших, а никто не знает, как из ПТР стрелять. Тогда я взялась за это дело. Выстрелила, машина уехала, сразу не остановилась, может, и попала куда-то, не помню.
- Фамилии Жукова, Рокоссовского, Крейзера, Толбухина звучали в войсках?
- А как же, и не только звучали, это наша надежда была, наши красавцы, мы им покланялись. Некоторые говорили, что, мол, Сталин не командовал, а диктовал свою волю, ничего подобного, командующие выступали перед ним, давали свои предложения, и Сталин соглашался. А в то, что он подавлял их, я не верю. Подавлял там, где бездарность была, так такие нам и не нужны, знаете, после Сталинграда армии действительно нужны были смелые и решительные атаки.
- Как складывались взаимоотношения с мирным населением?
- Всегда хорошие, мы стремились к этому, и население тоже, очень редко когда было что-то плохое, даже на Кавказе мирное население предупреждало нас о немцах, бывало, во время отступления говорили нам:
- Лучше не ходите туда, там могут быть немцы или бандиты.
Мы же в 1944-1945 гг. мирных жителей не трогали, наоборот, они нам помогали. Со мной даже такой случай был. Когда мы освободили Симферополь я взяла на «линейку» двух бойцов и поехала в Эски-Кермен, там моя подруга училась вместе со мной в техникуме. В село заезжаем, нам староста говорит:
- Смотрите повнимательней, в домах или на окраине села могут быть немцы.
Оставили одного бойца в линейке. Захожу к подруге, и только успела спросить, была ли она у меня дома, смогла ли съездить туда. Она ответила, что не смогла и говорит:
- Я в подвал пойду, принесу тебе ящик яблок.
- Не надо, в подвал не ходи.
В домах мы немцев не заметили, во дворе их вроде тоже нет, но немцы были ли в подвале, в саду или в лощине точно не знаем. Кстати, потом в деревне немцев нашли, через два или три дня их опухших собрали, есть им было нечего, так что они сдались.
Так что мирное население нам помогало.
- Посылали ли вы посылки домой?
- Нет, только денежный аттестат. А посылки не доводилось. И трофеи не собирали. Единственное, у меня были золотые американские часы, так ими я была премирована в дивизии после одного тяжелого боя. Обидно, но когда я училась в Симферополе и работала в городской библиотеке, в 1952 м году у меня их бандиты отобрали.
- Что было самым страшным на фронте?
- Предательство. То, когда человек проявляет малодушие. Главное было любому человеку внушить надежду только в себя, чтобы он не смалодушничал и не предал.
- Как мылись, стирались? Вши были?
- Стирались так: выкатывали из обоза котел и прямо в палатке ставили, в одной мылись, а в другой быстро одевались. А если идешь на марше и в туалет захочешь, а тут везде народ идет, то говоришь своим:
- Ребята, я уже не могу.
Тогда они вставали кругом и все, кое-как прикрывали, а куда деваться. Одна семья была.
- Выдавали сухой паек? Что в него входило?
- Да, у нас он состоял из бекона, хлеба, сухарей. И каша прессованная. А так вообще ели щи, кашу. Перебоев с питанием мы не ощущали, не жаловались. И в госпитале кормили нормально, знаете, мы тогда считали, еда не главное для человека, главное дух, что мы выстоим, что мы нужны еще.
- Как к пленным немцам относились?
- Я, например, считала, что если немец попал в плен, то ему нужно помогать выжить. Помните, я рассказывала, как немца раненного перевязывала. Таково мое отношение.
- Как относились к женщинам в войсках?
- У нас относились хорошо, заботливо.
- Приходилось ли вам воевать с «власовцами»?
- Нет. Только с «лесными братьями», и то не сталкивалась, а слышала.
- С особистами сталкивались?
- Нет, не довелось. Да и за что меня было привлекать?! К примеру, когда раны открылись, я тогда в госпиталь не пошла, а два месяца работала в 4-м отделе рядовым, хотя была в то время старшим сержантом, писала реляции на всех бойцов, кто был в бою, связывалась со всеми политруками и комсоргами. У нас Золотоверх был помощником комиссара дивизии по комсомолу, вот мы с ним выискивали молодых ребят, которые участвовали в боях, и я писала на них реляции. Так что была предана делу.
Комсостав 136-го отдельного батальона связи 77-й сд |
- Какие ранения были характерны для передовой: пулевые или осколочные?
- Разные, но осколочных больше, потому что немцы активно использовали минометы, особенно страшными были «Ванюши», они давали много осколков. Да и артобстрелов, и бомбежек было очень много.
- Что входило в сумку сан инструктора?
- Жгуты были, ножницы, которыми, скажем, кисть висит, я могла ее обрезать и наложить жгут, и тут же писала записку: «Срочная эвакуация с передовой». Сложно было перевязывать, когда ранена голова, уши, или промежность. Как-то бойца под Сапун-горой ранило, бомбили сильно, его прошило осколком и зацепило половой орган, мы его перевязали и попросили командира:
- Любыми путями отправьте в медсанбат.
Спасли ему все, сейчас у него 2-е детей и 4 внука.
- Какие-то медикаменты входили в сумку санинструктора?
- Жаропонижающие, еще самое главное, чтоб от живота были. Потому что солдаты ели все подряд, а потом у них животы болели.
- Какие средства использовались против вшей?
- Специальных никаких не было, но у нас в полку был хороший помощник по хозчасти и мы старались всегда прожаривать одежду.
- Как лечились ожоги на передовой?
- Не помню, чтобы ожоги чем-то лечили.
- Чем вы были награждены во время войны?
- Двумя медалями «За боевые заслуги», это уже в 1944 и в 1945 годах. Также представляли к медали «За отвагу», говорили, что даже наградили, но я ее так и не получила. Красную звезду я отдала Лёне Копыткову. Еще есть медали «За оборону Кавказа» и «За победу над Германией».
Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
Стенограмма и лит.обработка: | Д. Ильясова |