22599
Медики

Сусоров Михаил Николаевич

А.Б.: Скажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?

М.Н.С.: Я, Сусоров Михаил Николаевич, ныне гвардии полковник запаса. Родился я в Горьковской области, Богородский район, деревня Антеньево. Там закончил начальную школу, потом родители переехали в город Богородск в четырёх километрах от этой деревни. Жили в Богородске до окончания мною средней школы в 1940 г. Потом с 41-го по 45-ый война, в 47-ом году я демобилизовался. Поступил в Горьковский медицинский институт.

А.Б.: Расскажите о настроениях в Ленинграде перед войной.

М.Н.С.: Вы знаете, все ведь мы в то время считали, что "Мы им дадим"! "Будем воевать на территории врага"! "Ни одной пяди своей земли не отдадим" - всё было направлено на это. Никто и не думал, что мы до Волги доберёмся за первых 2 года. Так что настроение населения было боевым, поддерживающим армию. Но, к сожалению, первые годы показали, что воевать мы практически не умеем. Да и много причин тому, что мы отступали.

Я считаю, что первый и главный удар был нанесён нашей армии 37 - 38-ыми годами. Когда кадровый состав армии был уничтожен Сталиным, Ворошиловым и иже с ними. Где-то я читал, что было репрессировано 40 000 офицеров перед войной. Восполнить этот пробел за последующие 3 года было невозможно, "изготовить" командиров полков, дивизий за этот отрезок времени.

Второе - самое начало войны. Сталин не думал, что можно начать войну на 2 фронта. Умному человеку нельзя так мыслить, и он думал, что это какая-то афёра. Поэтому не было дано команды войскам, поставить заслон, занять позиции, которые были подготовлены не полностью и не как следует. Но всё-таки можно было встретить более организованно.

Сразу же было уничтожено 1200 самолётов фронтовой авиации. Очень плохо мы снабжались связью и транспортом. Пушки 76мм и гаубицы 122 мм. были на лошадиной тяге, и только 152 мм. пушки-гаубицы и гаубицы были на мехтяге. Не такая скорость, которая должна бы быть.

Связь была плохая, насыщенность ею подразделений была неважная. Радиосвязью практически не пользовались; считали, что секрет будет доступен немцам после расшифровки. Всё шло на проводной связи; её было недостаточно.

Да и сама подготовка офицеров и солдат была неважной. В каком плане? Обороняться нас не учили, нас учили наступать. А пришлось обороняться, и возможности использования даже тех средств обороны, которыми располагали мы - и в виде артиллерийских систем, а потом уже и "Катюши" начали воевать, как следует ... Там где мы стояли, через нас ни одна немецкая часть не проходила, и не могла пройти. Потому что мощность огня "Катюш" была такова, что пройти им через нас было невозможно. Они проходили справа, слева, пытались нас окружить - там части были неустойчивые. И нам приходилось отступать только благодаря тому, что была угроза окружения.

А часть у нас была боевая, хорошая. 4-ый гвардейский миномётный полк формировался на станции Алабино. Там формировали первые 8 гвардейских минометных полков. Командиром полка был Нестеренко Алексей Иванович; написал он книгу "Огонь ведут "Катюши". Вот здесь есть его портрет.

(достает эту книгу и показывает фото)

Командир полка в начале войны отступал от Лиды, где был командиром ствольного артиллерийского полка. И весь свой полк потерял, вышел из окружения с сорока тремя товарищами и вынес Знамя полка. Так как только перед этим он закончил Академию Фрунзе, приехал в Москву, где у него были друзья в Академии и в штабе. Он думал, что ему разрешат сформировать под это Знамя другую часть. А друзья ему предложили подождать, оформить его пока инспектором-артиллеристом, поездить по фронтам. А в это время ему обещали подыскать часть. Он нам рассказывал, что буквально через 2 недели попал в 4 ГМП в качестве командира.

Войну он закончил генерал-лейтенантом, командующим гвардейскими миномётными частями 2-го Прибалтийского фронта, а комиссар полка, который начал с ним вместе, был командующим гвардейскими миномётными частями 3-го Прибалтийского. Тут интересный фокус получился. Комиссар полка до войны сначала закончил нормальное артиллерийское училище, а потом закончил Военно-Политическую Академию имени Ленина. И был комиссаром полка при Нестеренко. Нестеренко был майором, а тот был батальонным комиссаром. Потом они пошли-пошли.

В марте 42 г. Нестеренко пошёл на повышение, - первоначально несколько месяцев полком командовал подполковник Воробьёв, - а потом он заболел. И его сменил этот комиссар полка, учитывая то, что он был раньше артиллеристом. И он у нас командовал около года, и дошёл до такой должности. Ну, конечно, его вытащил Нестеренко, он был на 2-м, они были друзья - не разлей вода. И в полку-то они были как родные братья. Это настолько повышало моральный дух своих солдат! Когда видишь - командование такое дружное, грамотное, и в то же время строгое достаточное - руководило нашим полком. Всегда видели только - комиссар за рулём, командир рядом. А комиссар был в крагах, он был такой! Ходок! Жену первую оставил, врача себе взял второй женой.

Не смотря на то, что мы пополнялись трижды, за войну мы потеряли 492 человека. Полк вообще-то 1414 человек - он пишет в этой книге - 137 офицеров, 260 сержантов и старшин, около 1000 рядовых.

В полку было 36 "Катюш". Полк был трёхдивизионного состава, в каждом дивизионе было по 12 "Катюш", и дивизион имел 3 батареи. В каждой батарее было по 4 "Катюши". Секрет - в снаряде, не в "Катюше". Снаряд 132 мм., где-то высотой 1м. 30, я уже не помню.

(показывает рукой от пола высоту)

Вес 43 кг. Головная часть как у обычного снаряда любой пушки. Он навинчен на газовую камеру - это дальнейшая часть снаряда.

(показывает руками её длину)

В которой 5 палок пороха, они чуть-чуть потоньше моей руки. Дальше вот такое сопло у этой камеры, через которое газ выходил наружу, когда порох загорался. 4 стабилизатора было таких пластинчатых, чтобы не вращался снаряд в полёте. Но главное - от аккумулятора машины подводился ток к снаряду. А там было 2 точки выведено из снаряда - туда подводился ток, возникала искра. И порох в газовой камере загорался.

Взрыв пороха давил на сопло, и снаряд посылался. Вся механика движения такая простая. Однажды был, конечно, случай - немцы могли воспользоваться, но не воспользовались. Командир одного нашего взвода при неисправности машины без разведки пути заехал почти к немцам.

Самого этого лейтенанта убили и двух человек в расчёте. В расчёте 7 человек: командир, наводчик, шофёр, четверо заряжающих. Один из этих заряжающих дополз всё же до части. Это было летом, как-то он через рожь выбрался от немцев, которые подошли непосредственно к машине. Взорвать её не сумели, хотя на каждом крыле каждой машины стояло по ящику тола; и в каждом ящике был уже капсюль с бикфордовым шнуром. Чиркнуть только спичку, и убегай. Через каких-то 2-3 минуты взрыв, и живого места от этой "Катюши" бы не осталось.

Собрали тут же команду, вызволили эту машину. Немцы не успели её утащить. Наши утащили неисправную, колёса были пробиты, но машина к немцам не попала. Случай был такой ... если бы такое дело, то тут ...

(машет рукой)

А.Б.: Это был единственный подобный случай в истории полка?

М.Н.С.: Да. А больше никогда не бывало, чтобы полк попадал в такие переплёты. Конечно, в 42 году под Харьковом, когда окружили 3 армии там, по-моему, и 240 тыс. было взято в плен. Мы по паханому полю, потому что дороги все немцы перекрыли, и за одну ночь проехали 200 км. Если бы не это, то нам бы было не выбраться. Тогда командовал той группой войск Тимошенко, и был дан приказ уничтожить всю технику и выбираться поодиночке.

Наше командование не послушалось этого приказа. Своим ходом, - к счастью бензина было достаточно, заправили все машины, - выбрались за 1 ночь из этого котла. Перебрались через Дон у станицы Вешенская. Пробовали разведку сначала направить в Серафимович, но там переправа была уже блокирована, а у Вешенской ещё нет.

После этого нас отправили под Сталинград, и мы под Сталинградом были с первого и до последнего дня. Мы были на юге Сталинграда. Сейчас говорят, Сталинград растянут на 90 км., а в наше время был растянут на 60 км. по правому берегу реки. Но в глубину при нас он был всего 4,5 км. Практически 4 улицы были длиной 60 км., - вот каков этот город, - поэтому проткнуть его немцам в нескольких местах не стоило большого труда.

23 августа 1942 года - чёрный для города день, - когда немцы сожгли весь город за 2 дня. Знаете, над нашими головами самолёты летали такими волнами, что мы просто поражались, откуда могло взяться такое количество самолётов.

А.Б.: В это время ваш полк был ещё на правом берегу?

М.Н.С.: В это время на левом берегу. На правом берегу мы начали ещё летом в июне или июле. Я не достал трёхтомник "Сталинград", есть там приказ начальника штаба Сталинградского фронта Никишева о том, чтобы 4-ый гв. миномётный полк дал залп по определённым точкам. Чтобы вызволить из окружения 62-ю армию, которую мы поддерживали. Мы поддерживали 62-ую и 64-ую армию, которые были ещё на правой стороне Дона.

А.Б.: Михаил Николаевич, Вы в полку были фельдшером 3-го дивизиона. Расскажите, в чём Ваша служба состояла?

М.Н.С.: Моя служба заключалась в контроле за санитарным состоянием, в первую очередь. Когда полк размещался в каком-то населённом пункте, я всегда приходил в фельдшерский пункт, если он был, к фельдшерам. Узнавал, есть ли какие инфекционные заболевания в этом населённом пункте, потому что размещались в домах у жителей, особенно в зимнее время. И поэтому контакт с населением был очень тесным в зимнее время. Ну, в летнее время, тут немножко попроще - где-то в своих палатках под вольным воздухом. Так что такого тесного контакта не было. Это первое.

Второе - контроль за пищеблоком: питание, водоснабжение. Всё это контролировалось. 3 раза в день я снимал пробу с кухни, обязательно записывал в журнал. Брал полулитровые банки и пищу оставлял на сутки на случай, если отравление какое будет или ещё что. Чтобы её можно было отправить на исследование.

Я уж не говорю о том, что всех раненых... У меня было 3 санинструктора - в каждой батарее по санинструктору. Я был фельдшер, вроде руководитель этой медицинской службы в дивизионе. Оказывали медицинскую помощь всем раненым, больным, заболевшим. Я был вначале военфельдшер - 2 кубаря. Потом перевели на строевые звания - был лейтенантом, потом был старшим лейтенантом медицинской службы.

Слева направо: М. Н. Сусоров,

санинструкторы 3-го дивизиона старшина

м/с Капустин Алексей Александрович,

сержант м/с Лебедок. Занятия по оказанию

первой медицинской помощи.

Щемиловские лагеря, Подмосковье. 1944 г.

А.Б.: О санитарах ваших можете рассказать?

М.Н.С.: Санинструкторы были довольно неплохие ребята, хотя только один из них, по-моему, закончил шестимесячные курсы. А то довольно быстро - трёхмесячные курсы - повязки накладывать умел, и его сразу в часть направляли. Тот, который шестимесячные курсы закончил, еврей Шерман. Ох, грамотный, в этом-то плане, меня заменял при случае. Я больше месяца в дивизионе не работал из-за травмы ноги, был при полку. Правда, периодически из полка направляли фельдшера в дивизион вместо меня, но не всегда. И Шерман этим делом заведовал.

Были ещё Капустин, Довженко, которые мне помогали. Довженко был ранен в Крыму на Турецком вале, и погиб. Его заменил Лебедок, молодой парень, неплохой товарищ, который был на своём месте.

А.Б.: Расскажите о том, каким Вам лично запомнился 41-ый год?

М.Н.С.: Первый залп полк дал около Диканьки. Штаб полка располагался в ней. Это районный центр, 12000 жителей. Огневые позиции были в 7 км. от Диканьки. Место называлось урочище Переруб. Немцы сконцентрировали силы для атаки 14-ой кавдивизии генерала Крючёнкина, которую мы поддерживали. Для того, чтобы дать залп, надо было получить разрешение даже не командира дивизии, а командующего гвардейскими миномётными частями фронта. А в то время им был генерал Зубанов. Наш командир дивизиона капитан Худяк смотрел с наблюдательного пункта на приготовления немцев. В лесок тогда вошли 2 эскадрона венгерской конницы и батальон пехоты, а линия обороны этой кавдивизии была жиденькой. Не удержать было позицию тем людям, которые обороняли этот участок. И наш Худяк несколько раз звонил командиру полка, чтобы разрешили дать залп по этому месту скопления войск противника. Сказали: "Готовьтесь. Ждите".

Всё было наведено как надо, осталось только скомандовать "Огонь"! Командир дивизиона ждал-ждал, плюнул на это разрешение, и дал залп по этому урочищу Переруб. Думали, что и командира полка, и комиссара снимут, и комдива отдадут под суд за такое самовольное решение. Но залп был настолько удачно положен, что в том месте концентрации войск противника почти ничего живого не осталось. Ведь за каких-то 10 - 15 секунд было выброшено 192 снаряда. Каждый снаряд имеет поражающее действие в диаметре 50 м.; да ещё в то время снаряды были начинены какой-то термитной смесью дополнительно. Она всё сжигала кругом в дополнение к поражению осколками.

Психологический эффект был таков, что наши драпали сюда, немцы, оставшиеся в живых драпали туда, потому что нашу-то пехоту не предупредили, что мы собираемся дать залп. Секретное было всё.

А.Б.: Вы видели, как наши выскакивали из окопов и бежали назад? Откуда Вы это знаете?

М.Н.С.: Нет, я не видел. Передавали с наблюдательного пункта, что наши бегут назад, а немцы бегут туда. И много было лошадей без людей. Наши конники взяли их тогда много в качестве трофеев - 2 эскадрона вражеской конницы были уничтожены. Таким был первый залп 25 сентября 1941 г. нашего дивизиона.

Потом уже воевали и при отступлении и при наступлении. Полковой залп 576 снарядов, по моему, но таким залпом на моей памяти - а я с первого до последнего дня был в полку - стреляли раза 3. Под Сталинградом в начале наступления 20 ноября 1942 г., так как наш фронт начал наступление на день позднее. Как правило, везде где начиналось наступление в начале артподготовки был первый залп "Катюш", потом начинает ствольная артиллерия бить, и завершает артподготовку второй залп "Катюш". И потом уже наступление пехоты, танков или там конницы - в зависимости от того, какие войска были подготовлены для наступления.

Один случай могу рассказать не совсем обычный. Это было ещё на правом берегу Дона, когда были окружены 6 из 7 дивизий 62-й армии. Была дана команда вывести из окружения наши части. Нашему полку был дан приказ ударить по определённым точкам, чтобы по этому коридору вывести бойцов из окружения. Было раннее утро, жара была страшная. Мы выстроились на огневой позиции дать залп.

(показывает рукой построение в линию)

Ждали определённого времени, которое было известно войскам в окружении. Вдруг 2 девятки немецких летят бомбить не нас, а куда-то к чёрту на кулички. Время подошло и командир дивизиона прокричал "Огонь". Немцы увидели - "Катюши" стреляют. Развернул первую девятку их начальник, на нас пикировать. Те, кто отстрелялся, довольно быстро снялись с огневых позиций, а у одной "Катюши" сгорел предохранитель, и она не выстрелила. Командир орудия вместе с шофёром растерялись и убежали. Эта "Катюша" стояла на огневых, тут рядом рвутся снаряды и прочее. Я машину водил. Комиссар подбежал: "Скорее! Машину уводите в кукурузу"! Кукуруза росла на склоне.

Я прыгнул в машину, нажал на стартёр, машина завелась. Я включил скорость и поехал. Поехал на второй скорости сначала, переключал на третью - не идёт. Опять на вторую. Метров 300 я провёл "Катюшу" со снарядами в кукурузу на уклон. Машину удалось спасти, сам я остался жив. Хотя тогда у нас были убитые и раненые - вот старший лейтенант Алдашин погиб. Оказали помощь раненым, увезли.

За то, что я вроде спас "Катюшу", мне дали орден Красной Звезды. Говорят, что направляли наградной лист на орден Боевого Красного Знамени, но начальство сочло, что хватит фельдшеру и Красной Звезды.

(смеётся)

Это был мой первый орден. 42-ой год. Награждали в это время, ой как неохотно. В целом по стране при отступлении награждали неважно. Давали ордена, конечно, но не так как при наступлении. При наступлении сыпали наградами и направо, и налево.

(посмеивается)

Очень неприятный эпизод был в Крыму. Мы 8 апреля 44 г. начали наступать на Крым. Нашему полку было приказано поддерживать 2-ую ударную армию Казакова для наступления на Турецкий вал на Крымском перешейке. Наш дивизион выбрал огневые позиции, я считаю, очень неудачно, около ствольной батареи. Почему у ствольной батареи? Надеялись, что в случае обстрела, можно будет воспользоваться их землянками и ходами сообщения. Потому что наша "дура" стоит такая, что её ничем не скроешь.

Вот выстроились.

(опять показывает рукой построение в линию)

Тоже тогда ждали команду для открытия огня, но немцы засекли нас. Они хорошо пристреляли эту батарею, когда она ещё стреляла до этого. Когда мы встали возле неё, они засыпали нас снарядами. Тут у меня погиб санинструктор Довженко. Сначала командир орудия получил ранение в голень тяжёлое, закричал: "Помогите, пожалуйста"! А это было в 8-ой батарее, где санинструктором был Довженко. Я говорю: "Тащи его немедленно в какой-нибудь кювет или воронку! Не оказывай помощь на месте"! Это глупость, я тоже попадал в такие-то переплёты по первости. Тоже можно рассказать случай дурной.

Он выскочил из ровика туда, но, к сожалению, снаряд разорвался рядом с ним, и огромнейший осколок попал ему в спину. Вырвал кусок шинели и мяса, почка была снаружи. При дыхании почка ходила туда-сюда, через 20 минут он погиб у меня на руках.

Трое суток мы били немцев на Турецком валу, но пробиться не смогли. И только 19-ый мехкорпус прошёл в тыл той группировки через Сиваш; там был у них заранее подготовленный плацдарм. С него они протащили через Сиваш танки, зашёл в тыл, и тогда мы сбили немцев с Турецкого вала. Дальше у них зацепиться практически негде было; тут только были Ишуньские позиции между тремя озёрами. Но тоже быстро сбили их с этих позиций, и бросились мы вперёд. Без всякой разведки, без всего.

И в одном месте были сильно наказаны в связи с этим. Тоже подъехали к немцам прямо под нос. Какой-то капитан-пехотинец подошёл к нашему командиру дивизиона и говорит, что здесь немцы застряли, не дают прохода, попросил дать по ним залп. Мы развернулись и смотрим, сбоку на автомашине едет капитан Вербицкий, начальник разведки полка, и что-то машет рукой.

(показывает налево)

Наши пока задержались, чтобы узнать, в чём дело. Не успел он сказать об опасном приближении к немцам, как ... А мы ждали его, как-то начальство сгруппировалось в кучу: командир дивизиона, заместитель командира дивизиона, командиры батарей, старшина, я - одним словом, человек 8 ожидали его приезда. Только он подъехал, и единственный снаряд немцы бросили в центр нашей кучи! Командиру дивизиона оторвало ногу, замкомдиву Устымчуку осколок попал в подбородок, вышел за ухом - убило, командиру батареи Степунову локоть вырвало, второму командиру батареи что-то ключицу перебило. Изо всей кучи остались невредимыми я и Сашка Бодряшов, командир 9-ой батареи, а все остальные были ранены и один убит. Вот как бывает глупо, когда без разведки всё это делается. Кстати сказать, и Вербицкий получил ранение где-то выше сердца; я довёз его до медсанбата, он на руках у меня умер тоже. Не успели оказать ему никакой помощи.

Командир дивизиона и до сих пор жив. Ему 88 лет, мы переписывались с ним очень долго. Он из Киева, Сергеенков Анатолий Фёдорович.

А вот случай, о котором я хотел рассказать в отношении того, что не на месте ранения надо оказывать помощь, а уводить куда-то. Под Мариновкой была страшная бомбёжка и обстрел. Наши "Катюши" стояли в какой-то балке, обычно в таких случаях на склоне вырывали нишу, и мотор туда загоняли, чтобы сохранить его.

(оживлённо жестикулируя)

А так куда её больше-то загонишь? Шёл солдат не из нашей части, его ранило, он закричал: "Ой, помогите"! Я выскочил оказать ему помощь, и начал перевязывать. Ну, чтобы его в балку спустить, всего метров 20 его надо было протащить, ничего страшного бы не случилось. Его второй раз ранило, а меня миновало как-то.

(посмеивается)

Уж после этого я его утащил в балку и оказывал там помощь. Я хочу сказать, что надо грамотно вести себя на поле боя, когда такие вещи случаются.

А.Б.: Получается, что в дивизионе было больше всего осколочных ранений?

М.Н.С.: Да, больше всего осколочных, потому что нас пуля не доставала, мы стояли всегда в 3 - 5 км. от передовой. Наша система стреляла на 8,5 км., а ближе трёх она не могла стрелять - только от 3 до 8,5. Так что ближе 3 км. мы не стояли, и ружейно-пулемётный огонь нас не доставал, если не считать того, что вёлся авиацией. И конечно, обстрел.

А.Б.: Как Вам запомнилось, насколько часто Вы подвергались бомбёжкам немецким?

М.Н.С.: Довольно часто, особенно в первые-то 2 года авиации нашей почти не было. Немцы господствовали в воздухе, по головам нашим ходили на самолётах. Были случаи - вот так грозили друг другу.

(потрясает поднятой вверх рукой)

Лётчик был виден вот так! Пролетая над нашими головами!

(показывает, что лицо было видно с земли)

"Юнкерсы" были одномоторные пикирующие бомбардировщики, ну, настолько нас допекали! Это не передать.

А.Б.: Никакая маскировка не помогала?

М.Н.С.: Нет. Ну, маскировали, но такую "Катюшу" чем замаскируешь? Тем более под Сталинградом никаких лесов, ничего. Кое-какие балки были, ну, заезжали туда - но это практически не маскировка.

А.Б.: Следовательно, передвигались, в основном, по ночам?

М.Н.С.: Да, а днём зарывались в землю: рыли себе землянки, ровики, окопы в полный профиль - тогда была хоть какая-то гарантия, что от пикирующего самолёта и прочего [спасёшься]. Когда ты всего-навсего в такой дыре находишься, то попасть сложно.

(показывает руками круг в диаметре 50 - 60 см.)

А.Б.: Чем Вы обрабатывали раны?

М.Н.С.: Вы знаете, практически ничем. У нас ничего не было такого, главное - наложить асептическую повязку и только. У нас был сапожный нож, сетчатые шины, вкруговую связанные. Она вот такой ширины.

(показывает, что сантиметров 20 - 25)

Длины метр двадцать, из мелкой сетки. Она скручена также как бинт - это на случай повреждения костей. А были и такие шины из фанеры, но мы их практически не использовали, в машине они где-то ездили. И чтобы их куда-то ... Но вот когда ногу командиру дивизиона ранило, - её потом отрезали, - я шинировал этой шиной Дитерихса, так она называется. Вот это, пожалуй, единственный случай. А то ранение в руку, скажем, - сетчатую шину наложил от лопатки, туда-сюда, забинтовал, и в медсанбат или в свою медсанчасть.

(показывает, как это делалось)

Потом направляли в госпиталь для оказания хирургической помощи.

А.Б.: Главная задача была - быстрее эвакуировать?

М.Н.С.: Наложить чистую асептическую повязку и побыстрее эвакуировать. Были у нас индивидуальные пакеты в прорезиненной оболочке, стерильно всё это дело запаковано. Можно было при проникающих ранениях в грудную клетку, - когда при дыхании воздух выходил из плевральной полости, - этот пакет накладывать на рану, а потом тугую повязку. Для того чтобы не было открытого пневмоторакса, дать возможность раненому дышать за счёт здорового лёгкого как полагалось.

Потом были большие повязки - примерно с газету салфетки. 2 салфетки на бинте широком. Одна подвижная, а другая намертво пришита. Одну пришитую на одну сторону раны, подвижную на другую сторону, куда там полагается по размеру. И потом бинтом.

(сопровождает объяснение жестикуляцией - как это применялось)

Хорошие повязки, очень даже, крепкие, стерильные. Оболочка была у них из промасленной бумаги, не прорезиненная, но жёсткая. Эта бумага разрывалась ниткой, которая закручивалась вместе с ней. Нитку снял, можно было эту повязку взять.

А.Б.: В 41 - 42 году хватало этих перевязочных средств?

М.Н.С.: Хватало, нам хватало, не знаю как в других местах. Всё время наша медицинская часть пополнялась и нас пополняла.

А.Б.: Бинтов вы не стирали?

М.Н.С.: Нет. Да у нас и условий таких для стирки не было. Это в госпиталях - там другое дело. Там всё-таки стационарная часть, они в домах, месяцами на одном месте. Или недели по 2 - 3, если это полевой подвижный госпиталь. А мы сегодня здесь, "Моторы", и километров за 20 - 30 куда-то в другое селение. На одном месте редко стояли.

Ну, вот скажем, под Сталинградом - да. Потому что мы были в Бекетовке, самом южном районе. Тогда было 7 районов, немцы 6 районов ведь взяли в городе, только наш район остался незанятым. Хотя и говорят, что Сталинград мы не сдавали.

(наклоняясь вперёд)

Практически сдали весь город. До самого ноябрьского контрнаступления мы были на правом берегу. Наш как раз дивизион был первым из полка брошен в прорыв. Не хочется об этом говорить, но перед тем как готовили этот прорыв и были не совсем уверены, что всё будет удачно - переписали всё имущество в дивизионе до последней иголки. На случай - списать вместе с народом. Буквально всё: противогазы, каски, обмундирование, шинели. А в то время уже было холодно.

Причём ни одной деревни не было. 26 суток я не был ни в одной хате после начала этого наступления, пока не свалился с ангиной и попал в санчасть полка. Так и медсанчасть-то была не в доме, а в палатке в балке, там меня лечили.

А.Б.: Михаил Николаевич, обязательно надо было раненых отправлять в санчасть полка или были какие-то случаи, когда можно было, минуя её ...

М.Н.С.: Нет, минуя. И очень часто даже миновали. Потому что старался я всегда, насколько возможно, доставить раненого бойца в какую-то часть санитарную, где ему окажут квалифицированную медицинскую помощь в виде оперативного вмешательства. Это чаще всего в медсанбат дивизионный какой-то чужой, той дивизии, которую мы поддерживали. Или прямо в ХППГ первой линии - хирургический подвижной передовой госпиталь - где-то километров за 10 от передовой. Медсанбаты тоже были где-то в 5 - 10 км.

А.Б.: Какова была практика отправки раненых? За вами какой-то определённый госпиталь закрепляли или Вы имели право в любой раненого привезти?

М.Н.С.: Нет, не закрепляли, могли в любой. Мы - отдельная часть, она не придавалась какой-то армии, нас перебрасывали с одного участка фронта на другой, придавали дивизиям дивизион, а другой дивизион другой дивизии. И довольно часто их так расформировывали, но общее командование было с начальником штаба.

Труднее всех было работать тылам, потому что перебросят на другой участок, в другую армию - надо встать на довольствие, надо оружие, бензин и всё остальное получить через снабжение этой армии. Только наладится этот поток снабжения, вдруг перебросят в другое место. Опять надо начинать с того же самого. Для тылов это было очень неудобно.

А.Б.: Раз на 10 км. надо было раненого отправить, на чём их возили?

М.Н.С.: На грузовых машинах. У нас санитарная машина была при полковой медсанчасти, но чтобы она была закреплена за каким-то дивизионом - такого не было. Обычно свои же дивизионные грузовые машины использовались для доставки раненых. Те, которые снаряды возили.

А.Б.: Вы говорили, что в Сталинграде болели желтухой. А вши были в полку?

М.Н.С.: Болел, но я не госпитализировался, так в дивизионе и оставался. Мне сказали, что надо побольше сахара, и гепатит был такой бестемпературный. Желтуха прошла как-то самостоятельно, я не могу сказать каким образом. Никакого специфического лечения в то время не было, так что я перенёс ту желтуху на ногах. И из части никуда не выходил.

А.Б.: В полку на фронте как часто и чем болели?

М.Н.С.: Я бы сказал, что очень редко болели. То ли это какое-то психическое состояние человека стрессовое, чрезвычайно напряжённое, сказывалось положительно. Редко-редко кто болел какими-то заболеваниями. Простудными почти никто не болел, потому что на улице всё время и зимой, и летом. Редко когда приходилось задержаться на длительный срок в населённом пункте, хорошо отдохнуть.

Но бывало, что нас специально отводили в тыл на отдых. Устраивали баню, с вошебойкой. Вшей было полно, это даже говорить нечего. Это даже и у командного состава, даже старшего. Без вшей не ходили. Не часто, но выводили.

Один раз зимой 42-го весь полк свалился в туляремии. Думали, что сыпной тиф, температура до 40 и выше, а люди так чувствовали себя сносно. На ногах такую температуру переносили! Приехала какая-то комиссия эпидемиологическая из штаба округа тогда, брали кровь на исследование. Сказали, что это не тиф, это туляремия, и нас отправили в Воронеж на отдых, где мы пробыли месяц. Вот тут мы лечились. А больше я не помню каких-нибудь больших вспышек, вроде брюшного тифа.

А.Б.: Это не совсем по вашей специальности. В каких случаях полку выделялось зенитное прикрытие?

М.Н.С.: В первые годы войны нас очень опекали, чтобы мы не попали в плен никогда. Нам даже придавали пехотные подразделения для охраны наших "Катюш". Кроме своих, были выделены специальные роты для охраны наших подразделений. А во время войны даже были специальные сапёрные подразделения с лопатами, разгребали нам снег на дорогах. Потому что заносило дороги, а стрелять надо было. Но это было только в самом начале - зима 41 - 42 года.

Зима 42 г. - это под Москвой, на южном фасе. Когда Юго-Западному фронту было приказано выделить часть войск для обороны Москвы, то заместитель командующего этим фронтом генерал-лейтенант Костенко сформировал группу из кавкорпуса, которым командовал Крючёнкин, стрелковой дивизии, наш 4 ГМП, 7 ГМП. Но у нас БМ-13, а в 7-ом были БМ-8 с маленькими снарядиками.

Это было в Орловской области, наш полк там попал в окружение. Но так как начальство наше было очень опытным. Зима 42 г. была неблагоприятной для нас. Во-первых, мы сначала были в Лисичанске, в Донбассе, нас перебросили по железной дороге, выгрузили на станции Касторная. Дальше своим ходом пошли на Елец и Ливны, эти 2 города близко друг от друга. Там засели немцы в каменоломнях каких-то, и мы, сколько ни ковыряли, оттуда их выковырять не могли. И только опять кто-то зашёл сзади, тогда удалось нам фронт пройти.

Мы въехали в тыл к немцам. Тогда освободили что-то около 400 населённых пунктов, по тылам ездили-ездили, снаряды все расстреляли. И они захлопнули, а мы остались без снарядов и без всего. В одном месте, в Нагольной Тарасовке, нет ... Верхняя Любовша, сконцентрировался полк, а там было чем хорошо? В глубине страшного оврага протекала какая-то речушка, курица перейдёт. А тут была гора, наверное, больше метров 50.

(показывает рукой вверх)

Наши оказались в лагуне, а немцы прошарашили там поверху. И там попал только один первый дивизион наверху, а 2 дивизиона были внизу. Первый дивизион весь расколошматили, погиб командир дивизиона, установки взорвали. Тогда мы потеряли 26 человек убитыми, и 43, по-моему, ранеными. Удалось как-то нашему командиру полка, соединиться с конниками Крючёнкина, которых мы поддерживали. Прорвали кольцо окружения и вышли. Ни одного человека не оставили там, все трупы и раненых вывезли. И в селе Кривец, недалеко от Верхней Любовши, их захоронили. Я показывал Вам фотографии этой могилы из поездки ветеранов после войны на станцию Красная Заря, недалеко от Верхней Любовши.

А.Б.: Получается, что ваши установки в 41 - 42 году были на ЗиС-5?

М.Н.С.: Да, на ЗиС-6, у него были 2 оси задних.

А.Б.: На "Студебекеры" вы перешли только в 44?

М.Н.С.: Да. Полк сначала был трёхдивизионный и было 36 "Катюш", а после переформировки сделали двухдивизионный полк из 24 "Катюш". Эти установки подарили нам шефы полка с Новосибирского приборостроительного завода на деньги, собранные заводчанами. Они были на "Студебекерах". Это лето 44.

А.Б.: По рассказам солдат, как они сравнивали ЗиС-6 и "Студебекеры"?

М.Н.С.: Ну, никакого сравнения, конечно.

(улыбаясь)

Это зверь, а не машина. Она очень высокая, на высоком ходу. Сзади тоже 2 моста, передний мост ведущий. Впереди была специальная лебёдка с тросом, ею можно было зацепиться за любое дерево, и она тебя вытянет из любой канавы, ямы. Да и не заседали никогда. Я помню случай был. Это было где-то под Волоховым Яром.

Стояли мы на краю такого оврага, обрыв.

(жестикулирует)

Шофёры спали на крыльях машин, потому что они довольно широкие и длинные. Дело вроде было ранней весной, и одна машина каким-то образом пошла назад, свалилась в овраг. Пытались вытащить машину своими силами, не удалось. Попросили танкистов, зацепили лебёдкой "Студебекера" за танк, вытащили. И ничего машине не сделалось. Шофёр и ещё кто-то спали на крыльях, ушиблись, но только упали, но остались практически здоровы. Тут же сели на машину и уехали. На установке даже снаряды подало вперёд вверх, а самой машине ничего не сделалось.

А.Б.: Водители жаловались на недостаток запчастей к ним?

М.Н.С.: Нет, да они и не ломались никогда. Я не помню, чтобы хоть какая-нибудь машина сломалась. С 44 до 45 года я не помню, чтобы кто-то из шофёров под машиной лежал и что-то крутил как у наших ЗиСов. Там почти беспрерывно - раз, два, взяли! Только так. Застревали везде и всюду, потому что ездили по Украине. Чернозём, дороги все грунтовые - и команда: "Расчёты! В голову колонны"! И постоянно - раз, два, взяли!

Единственно, я помню, мы шли в Чехословакии через какую-то гору. Страшная, отвесная гора. Надо было бы подождать сутки и проехать другой дорогой, но что-то тут я не знаю. Так мы ночь целую шли в эту гору на "Студебекерах", но всё-таки прошли без сучка и задоринки. На "ЗиС" не пройти там ни при каких обстоятельствах. Тогда разведчики говорили, что вряд ли мы сможем перейти через ту гору. Но надо было дать залп в одном месте, а немцы перекрыли другую дорогу в обход той горы, так мы прошли, дали залп, и их сбили. Так что "Студебекер" - это чудо, а не машина.

Если бы у нас были с первого-то дня такие машины.

(качая головой)

Да и "Форды" у них какие были, ой. Они ведь дали нам более 500000 машин. Если бы не эти машины, то наша армия бы вряд ли доползла до мая 45 г.

(посмеиваясь)

А.Б.: По словам сослуживцев, какое было рассеивание при стрельбе?

М.Н.С.: Большое. К сожалению, это был недостаток нашей установки. Вот поэтому массированность огня и компенсировала этот недостаток. Количество снарядов на определённую площадь попадало большое, поражение этого места было очень хорошим. Я не могу назвать величины рассеивания, но, во всяком случае, всегда накрывали несколько гектар. Это не просто по отдельному ДОТ, ДЗОТ, танку - случайно можно попасть. Один раз под Сталинградом стреляли прямой наводкой по шести танкам, они там шли.

(проводя рукой воображаемый горизонт)

1 танк загорелся, другому перебили гусеницу - он крутил-юлил - остальные ушли за бугор. Это был единственный случай, когда дивизионом стреляли по 6 танкам. Но нас охраняли 2 танка Т-34 в этом прорыве, нам очень помогло это. В той перестрелке почему-то немцы стреляли болванками, а не снарядами. Если бы они стреляли снарядами по нам, то там нам бы не поздоровилось. А так только - вз-з-з-и-и - и мимо!

(воспроизводит звук летящего бронебойного снаряда, жестикулирует)

А болванка нашему брату не страшна. Попасть в "Катюшу" болванкой где-то за 3 - 4 км. - это исключено. Я помню только, что одна болванка попала в люк нашего танка. Я иду, и вдруг что-то мимо меня пролетело. Я не обратил внимания сначала. Оказалось, это люк оторвался от танка, мимо меня пролетел, не задел. Метрах в 20 шлёпнулся. Танкисты потом вылезли, говорят: "Вот, чёрт, как удачно попали"! Люк этот забрали, уехали, сварили, обратно к нам приехали.

А.Б.: Это был единственный случай, когда стреляли прямой наводкой?

М.Н.С.: Нет, стреляли и до этого. Прямой наводкой стреляли мы где? Вот как раз под Харьковом один раз стреляли прямой наводкой. Но прямой наводкой можно стрелять из наших машин только на склоне горы, чтобы рельсы были параллельно земле. Так они всё время немножко на возвышении, и менее чем за 3 км. не давали поражающего действия. А вот на бугре ...

И иногда вырывали под передние колёса ямки небольшие, чтобы колёса туда заехали, и направляющие были параллельно земле. Тогда можно стрелять прямой наводкой. Нет, стреляли несколько раз.

А.Б.: Вы не помните, какие-то это были особенные случаи?

М.Н.С.: Помню случай такой - там пехота наша отступала. Мы всё боялись поразить её, говорили, что сейчас пехота отойдёт, а мы сейчас же ударим прямой наводкой по немцам, наступающим на нашу пехоту. Разрыв там был метров 500, может даже и меньше. Стреляли тогда через голову пехоты и отбили эту атаку запросто.

А.Б.: На Ваш взгляд, сколько времени требовалось для перезарядки расчётам?

М.Н.С.: Это минут 15 - 20, не больше. Грузовые машины со снарядами, в каждом ящике по 2 снаряда. Машины подвозили снаряды непосредственно на огневые позиции. У каждой "Катюши" по 4 человека. В начале 2 человеатащило 1 снаряд, а потом уже по одному. 43 кг. на горбу тащили. К сожалению, были случаи, когда часть снарядов не слетала по каким-то соображениям. И их надо было или на завод обратно отправлять, или подрывать. На завод говорили - это дороже, и их подрывали.

И помню 1 случай, когда 2 "ЗиСа" снарядов - нашли овраг, в который надо было снести снаряды и там их подорвать. Было весной скользко. Почему не вывернули взрыватели? До сих пор не могу понять. Один солдат со снарядом на плече подскользнулся, снаряд упал прямо перед ним. И так как взрыватель был в снаряде, снаряд взорвался. От этого человека ничего не осталось, подошвы мы нашли и ещё что-то такое. Этот случай был из ряда вон выходящий, не бывало ничего подобного. Изрешетило борт машины - весь в дырах был, но, ни один снаряд в машине не детонировал.

Обычно всегда делали как. Снаряды заряжали, но взрыватель в снаряде отсутствовал.

А.Б.: Заряжали - это ставили его на направляющую?

М.Н.С.: Да. 8 снизу. На снаряде был штырёк как шляпка гвоздя спереди и ближе к хвостовому оперению. По каналу эта шляпка гвоздя проходила. Сверху она шла, а снизу снаряд держался на этой шляпке. 43 кг., а эта пуговка была, я бы сказал, не очень-то и надёжная. Но не срывалась, не падала. Я не помню, чтобы какой-то снаряд упал. После того как зарядят, тут же взрыватели ...

(показывает рукой ввёртывание)

Такая хреновинка. Вкручивают в носовую часть снаряда, он уже готов к полёту.

А.Б.: Каково было количество этих несходивших снарядов? Из 16 для 1 залпа, сколько могло не сходить?

М.Н.С.: Это редко, один или два, при каких-то обстоятельствах. Чаще - сходило всё, но были такие случаи, когда снаряд не сходил.

А.Б.: По периодам войны это как-то отслеживалось? В начале было этого больше или в конце было больше?

М.Н.С.: В начале было больше вот почему. Были снаряды уменьшенной дальности, так они и назывались УК-13. Эти снаряды подчас взрывались непосредственно на самих установках, были такие случаи. Я помню, мы потеряли 2 командиров установок от взрывов снарядов на "Катюше". Хотя кабина бронирована была, сзади её лист брони был. Можно было и на переднюю часть кабины забросить лист, он на верху кабины был. Но его, как правило, не трогали. Хотя там чуть не сантиметр толщиной лист на шарнирах можно было опустить, забросить. Но взрывалось немного.

Сколько всё-таки было, накапливали определённое количество таких снарядов, возили на машинах до определённого места, потом подрывали.

В конце войны таких случаев не было, потому что их сняли с производства. Видимо, дали знать на заводы, они проще в изготовлении и дешевле.

А.Б.: В конце войны были случаи несхождения снарядов?

М.Н.С.: Нет, что-то я не помню случаев подрыва снарядов в Чехословакии или где-то. Тот случай подрыва солдата был около Мелитополя, и ещё где-то. Это 42-ой. А в 43 - 44-ом, что-то я не помню таких случаев, чтобы не сходили. Изредка бывало, но чтобы так уж часто - нет.

А.Б.: Были случаи, когда марши на дальность больше 5 - 10 км. совершали со снарядами на направляющих?

М.Н.С.: Да, часто ездили на машинах полностью заряженных. Но без взрывателей. Все 16 снарядов на "Катюше", и ездили на большие расстояния. Не обязательно было заряжать только перед стрельбой. Могли стрелять по ходу марша. Вот в Крыму, когда ранило командование дивизиона, ехали с заряженными "Катюшами". Сергеенков быстро тогда развернул дивизион в одну линию, тут же навели. И если бы не капитан Вербицкий, остановивший нас, то залп был бы дан через каких-нибудь 5 минут, самое большее. Всё было наведено.

Наводили очень быстро. Ехали мы где-то уже за Сталинградом весной 43-го года, и остановились для чего-то, не могу уже сказать почему. Вдруг едет Ерёменко - впереди броневик, сзади тоже машина с охраной. Он едет на машине, по моему "Эмке", остановился, увидал "Катюшу". Подозвал к себе, спросил какой части. Ему говорят, что 4 ГМП. Он сказал, что знает нас прекрасно, вместе под Сталинградом воевали. Тут же подошёл адъютант его, майор, с сумкой полевой на боку. Ерёменко решил проверить, как мы работаем. Достали карту, он ткнул пальцем, куда надо дать залп - какое-то перекрестие дорог. Приказал одной установке подготовиться к залпу, навести.

Был у нас такой Видюк, ему везло на командующих. Он быстро навёл машину, спрашивает:

- Стрелять?

- Нет, не надо. - Залпа не было, но он посмотрел на часы, как быстро это было сделано. Вручил часы командиру орудия и кому-то ещё.

А второй случай с командующим был в Чехословакии. Ехали по какой-то узкой дороге у горы. Дорога была очень узкая, и как-то 1 машина встала поперёк дороги, а сзади ехал командующий 4-ым Украинским фронтом генерал Иван Ефимович Петров на "Виллисе". Сзади тоже была машина с охраной, но никакого броневика не было. Он подъехал, а на нашей машине ехал в кабине старший лейтенант, начальник особого отдела, у нас был при дивизионе такой. Петров, не говоря ни слова, палкой этого старшего лейтенанта огрел раз да другой. Проехать ему невозможно, загородили дорогу.

Тот говорит, что будет жаловаться. Петров ему ещё. Машину наконец-то развернули, чтобы проехать ему. Он приказал командира того орудия посадить в машину с охраной и увёз. Опять этот Видюк попал.

(рассмеялся)

Никогда этого не забыть. Трижды ему повезло так. А третий раз ехали мы по какой-то лощине, заяц бежал. Он из пистолета, из идущей машины по бегущему зайцу выстрелил и попал. Мы все были удивлены, а он говорил, что он прицелился.

(смеётся)

Зайца того тогда зажарили и съели. Вот опять Видюк, был такой. После инцидента с Петровым дня 3 не было Видюка - думаем, ну всё, пропал наш Видюк! А он денька через 3 явился к нам и рассказывает, что с этими солдатами пил-ел, и это было у нас.

(щёлкает пальцами по горлу)

И ничего с ним, никаких судов ровнёшенько не было, просто он был в охране командующего. Видюк был здоровый украинец, хороший очень командир.

А.Б.: Сталкивался Ваш полк с немецкой реактивной артиллерией?

М.Н.С.: Я в воспоминаниях написал - погиб лейтенант Дмитриев (Это был лейтенант Тихомиров. См. в дневнике рассказчика запись от 1.12.1944). В одном месте взяли "Ванюши" со снарядами. И командир полка, не этот, а Холошенко, по-моему, или Дибров, попросил Дмитриева посмотреть немецкую установку, и если возможно, то испытать. Они испытали, один снаряд взорвался, и Дмитриев погиб. Когда-то на встрече был тот командир полка, я его спросил про тот случай. Командир ответил, что до сих пор считает смерть Дмитриева на своей совести. Распорядился, чтобы использовать позже немецкую установку, а потом так и бросили.

А.Б.: А по вам они стреляли?

М.Н.С.: Да, и не один раз. Ой, я никогда не забуду, один раз в Большом Токмаке я попал.

(рассмеявшись)

Грязюка была такая, и эта "Ванюша" заиграла. А он как ... Вы знаете ... даже не знаю как ... звук очень противный, какой-то хрюкающий. Пришлось в кювет, в грязь шлёпнуться, чтобы только осколки не поразили. Всё текло с меня после этого дела. Попадали, и не один раз. Они стреляли лучше. Почему? Потому что у них кучность лучше намного, чем у нашей "Катюши".

Они ствольные, хотя ствол у них всего с метр, наверное, но всё равно кучность их снаряда лучше, рассеивание очень не большое. Правда, и дальность у них не такая: у нас 8,5 км., а они вряд ли больше чем на 3 - 4 км. стреляли своими "Ванюшами".

А.Б.: Каковы были основные правила совершения залпа?

М.Н.С.: Правило тут одно - быстро наводили. На каждой установке есть специальный прибор .. ак он назывался-то ... Там в стороне была буссоль, а на установке каммулятор, нет, не так, забыл, как назывался. Этот прибор наводился на буссоль, давали угол, чтобы выгнать это дело.

(показывает рукой угол возвышения)

"Катюша" могла ходить вверх и вниз, вправо и влево на определённый градус. И я бы сказал, что после того как залп дадут, то газы ударяются в землю. Такой столб пыли и грязи как при атомном взрыве! Метров на 30 - 40, может 50.

(показывает вверх)

По этим грибам нас засекали немцы, и если только сразу не удерёшь с огневой позиции, то тут же накроют - без каких либо разговоров. Очень точно стреляла артиллерия немецкая после наших залпов. Мы только - хлоп - моторы завели, и с огневой позиции опять на выжидательные, где-нибудь километра за 2 - 3 от огневой в лесочек, деревеньку, под крышу, деревья. Маскировку какую-то делали, и всё. На этой огневой позиции стоять было невозможно.

А.Б.: Второй залп с этого же места никогда не делали?

М.Н.С.: Нет. Но могли дать второй залп через час, два - какое-то время. Почему через час, два? Обычно на карте привязывают эту местность к определённой точке, чтобы до места падения снаряда было расстояние, ... Есть круги, они как-то накладываются, я уж их артиллерийские измерения не знаю, но всегда они целлулоидные круги крутили, и говорили: "Угол такой-то".

Но стреляли подчас и не полностью, а снарядов 5 - 6. Только для того, чтобы пристрелку сделать - посмотреть - куда снаряды лягут. Такие были случаи, но не часто. Обычно шарахали всем дивизионом, быстро сматывались, и на этом конец.

А.Б.: От выжидательных до огневой, как правило, какое расстояние было?

Где-нибудь 3-5 км., иногда даже и побольше. Во всяком случае, минут за 15 - 20 с выжидательных до огневых всегда доезжали. Огневые позиции заранее выбирают: командир батареи с командиром дивизиона выезжают вперёд, смотрят какая площадка, с какого участка - какие овраги, населённые пункты, где немцы находятся - примерно прикидывают, откуда можно достать населённый пункт или овраг. И говорят, в какое время наши собираются наступать - значит надо дать залп по такому-то участку. Всё. Минут за 15 до залпа дивизион идёт ходом, быстро разворачиваются, и залп дают.

А.Б.: Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке?

М.Н.С.: Во всяком случае, что мы им дадим, что мы всё-таки победим. Возьмём тот или иной населённый пункт. Сами мы непосредственно их не брали, но пехота, которую мы поддерживали, или танковые части. А мы и танковые бригады поддерживали. Они за нашими залпами следом идут.

А.Б.: А во время обстрела или бомбёжки?

М.Н.С.: Что сказать? Старались - кто под колесо ляжет, кто под машину, чтобы во время обстрела не поразило наших-то людей. Вы знаете, иногда на огневых позициях заранее выкапывали ровики для персонала на случай обстрела. Команду в несколько человек с лопатами на огневые позиции отправляли их готовить.

А.Б.: А чувство какое?

(рассмеявшись)

Каждый день, каждый час слышишь - тут ранило, того убило. Что уж тут говорить? 492 человека потерял полк из 1414, это 30 % с лишним, потери большие. Хотя с учётом особенностей нашей части, когда нас на прямую-то наводку не ставили. Потери-то в первые годы войны у нас были меньше чем потом.

Во-первых, вначале стреляли не так часто, берегли снаряды, их подвезти было не так просто. Мы пользовались железнодорожными, в основном, станциями. А с железнодорожных станций возили своими машинами - у нас было 343 машины различных, конечно, модификаций и назначения. К каждой установке было приписано 8 ЗиСов, которые возили снаряды туда-сюда. И был ещё специальный артпарк из Газиков и ЗиСов. А сколько снарядов надо, чтобы можно было дать полковой залп из 576, когда в каждом ящике 2 снаряда. На каждом ЗиСе было 16 ящиков.

Из ящиков потом делали гробы. Мы своих хоронили только в гробах, не было такого случая как пехота - в плащ-палатку завернули, и туда. И больше ничего. У нас каждый убитый был похоронен в гробу, по всем правилам христианства, я бы сказал. С обязательным залпом трёхкратным, речами комиссаров по поводу таких несчастных случаев.

А.Б.: Как можете определить лично ваше отношение к врагам в той войне?

М.Н.С.:

(смеётся)

Ой, что тут определять. Сколько они нанесли нам горя и мучений, так это передать невозможно. Сколько мы потеряли людей. И почему? И зачем? Что им надо было?

(возмущённо)

Они жили лучше нашего. У них всё было. Мы ведь ехали по загранице, смотрели какие у них дома! С какими подвалами, какие у них сараи, сколько там скота. Какая там чистота, какой порядок! Это, Александр Викторович, говорить не хочется!

(взмахивает рукой)

Как они жили и чего они хотели?! Непонятно. Вот они и сейчас без Калининградской области, так? И что они добились? 6,5 млн. своих ухлопали, мы своих только 8,5 млн. солдат, а всего с мирным населением говорят 27 млн. Это куда к чёрту дело годится?

Какое может быть снисхождение к этим врагам? У меня, например, никакого абсолютно. Я считаю ... Наши некоторые ещё заигрывают с этой Меркель, Путин там был ... Они вроде старались как-то рассчитаться, помочь - деньги получил тот, кто был в концентрационных лагерях. Мне пришлось быть в Маутхаузене. Я в 1973 году был руководителем туристической группы из Кировской области, в моём подчинении было 24 человека, в основном медики. Мы ездили в Австрию.


Слева направо: неизвестный; неизвестный; старший

сержантВидюк, командир орудия; старший техник-лейтенант

Михаил Фёдорович Сорокин,техник-оружейник дивизиона;

Сусоров М. Н. со спасённой им из горевшего дома

чешской девочкой.

А.Б.: А чувства какие испытывали, попав в места, где победили?

М.Н.С.: Где победили. Мы Победу встретили в Чехословакии. Нас встречали как родных братьев, никаких не было абсолютно трений. Пивом поили, цветами забрасывали - так нас встречали чехи - надо было только видеть и знать.

(прикладывая руку к сердцу)

Какое удовольствие и благолепие в душе было при этой встрече! Потом мы в Праге были у одного преподавателя в двухэтажном особняке с товарищем. Он хорошо играл на фортепиано. Мы ему напевали наши песни, я немножко пел, мой товарищ Сорокин хороший голос имел. Мы "Волга, Волга мать родная", "Степана Разина" напевали, а он имел нотную тетрадь, быстро записывал нотными значками, и потом нам проигрывал. Мы второй раз пропевали под его музыку. Тут же нас чаем угостил.

Видел я одного повешенного немца. Он сидел в бункере и передавал сведения своим самолётам для бомбёжки. Его выследили, и на мельнице повесили. А наших я видел около станицы Багаевской, это недалеко от Ростова-на-Дону. Зимой было сожжено из огнемёта человек 30 наших пленных. Ещё горелое мясо пахло, шинелью обгоревшей. Когда ещё нам читали лекции по хирургии, что во время пожара и при таких случаях, человек принимает позу боксёра. Сгибатели превалируют над разгибателями. Люди лежат вот в таком положении.

(принимает соответствующую позу)

Руки и ноги согнуты, и сам он согнут. Так они и лежали. Вы знаете, настроение было такое - изорвать всё и вся, что только можно у этих немцев, за наших людей. Просто без слёз невозможно было смотреть на погибших ребят.

(взмахивает рукой)

Как Владимир или Валентин Резник написал: "Войну описать невозможно ... Она всегда пред глазами стоит наяву и во сне". Вот такое стихотворение мне надо будет найти и выучить обязательно. Вот так война выглядит.

А.Б.: Какие настроения были в полку в тяжёлые периоды, в июне - октябре 41, июле - октябре 42?

Я бы не сказал, что у нас... У нас, во-первых, персонал был подобран в полку очень хороший. Они были мобилизованы из центральных областей - Московской, Горьковской, Ивановской, Ярославской. Кэгэбэшники прощупывали каждого, чтобы ни сучка, ни задоринки не было. Было очень много комсомольцев, членов партии - одним словом - персонал в полку был настолько морально высок, что я бы сказал... У нас был один...

Это была зима 42 года, 2 украинца ушли из секрета. Выбрасывали секрет вперёд, кроме того, что охрана всегда была при "Катюшах" - каждую ночь при них выставлялся пост. Кроме них на расстоянии 1 - 2 км. выставляли специальные секреты по 2 - 3 человека. Они должны были дать знать, что немцы идут или разведка какая. По всей видимости, те украинцы поняли, что вряд ли нам победить немцев, и ушли, наверное, в свои семьи.

А.Б.: Какие чувства у Вас были в момент боёв в Сталинграде?

М.Н.С.: (смеётся)

А.Б.: Удержите - не удержите? Погоните - не погоните?

М.Н.С.: Вообще был такой момент, когда сомнение бывало. Когда нас прижало довольно здорово, то, чтобы мы не попали к немцам, нас переправили на Сарпинский остров. Он километров 16 в длину и километров 8 в ширину, сзади его была старица, не очень широкий рукав. Там был деревянный мост постоянный, через который мы получали снаряды с заречной части. А основной рукав волжский защищал нас от нападения.

Мы стреляли по заводам уже занятым немцами. Сталинградский тракторный, "Красный Октябрь", "Баррикады" - они идут сверху. Почему-то город так построен, что в верхней части, откуда вся зона ветров идёт на низ, построены колоссальнейшие заводы. На острове был мыс Голодный, на нём ни деревца нет. Сам-то остров очень хорошо облесён. И мы находились в деревне Рыбразвод, около которого было озеро. Вообще было много озёр, заполненных рыбой, - никто не ловил во время войны.

Я помню случай такой, когда неслетевшие снаряды решили взорвать в рукаве волжском. Предупредили рыбаков и взорвали. Волга чуть не выпрыгнула из берегов, и сколько там было рыбы - всё бело было. Рыбаки ниже на лодках ловили всплывшую рыбу, и нам попадало, конечно, оттуда.

Мы глушили рыбу сами. На озере осока, а в ней, как правило, стоит щука, смотрит, куда ей нырнуть. Я имел немецкую винтовку, подходишь, из винтовки - ба-бах - она тут же животом к верху. Если не успел за одну-две минуты её подцепить сачком, или, прямо прыгнув туда, она успевает очнуться и уходит. Я, по-моему, всего раза 2 попадал в голову. А она довольно близко от поверхности воды находится - сантиметров 10 от поверхности воды. Из пистолета ТТ стрелял также, и ловили мы эту рыбу, ели безо всякого.

Я уж не говорю о том, что выменивали у рыбаков осетров. Один раз нам метра на полтора осетра выменял Чмыхалов. Мы продели ему провод через жабры и пустили в озеро; привязали этот провод к дубу, который был на берегу.

(смеётся)

Мне делать было нечего - я тянул за провод осетра к берегу. Он хвостом бил так! Интересно было - ну 20 лет, что там говорить?! Ума - палата!

(машет рукой)

Вот такими делами иногда занимался. Я уж не говорю о том, чтобы стрелять научиться, как следует. А стрелял я прилично, без похвальбы. Из пистолета, у меня был пистолет ТТ. Где-то на 25 м. мы соревновались, бутылку ставили. И в горло чтобы попасть этой бутылки - попадал, попадал иногда. Один раз было какое-то полковое соревнование, и я занял второе место по стрельбе. Иногда ставили консервные банки на дерево и стреляли; или ледяшки, они разлетались вдребезги. Бывали дела такие нехорошие, портили патроны. Что было - то было.

А.Б.: Что запомнилось из встреч с людьми на наших освобождённых территориях?

М.Н.С.: Вообще-то говоря, я бы не сказал, что были какие-то большие жалобы со стороны населения. То ли мы проходили по таким местам, где немцев практически не было - в некоторые деревни они и не заглядывали, не бывали. В основном старались идти в крупные населённые пункты, по дорогам, блокировать их. Рассказывали, конечно, как скот забирали из этих деревень, чтобы кормить своих солдат. Это было. Но так, чтобы направо и налево расстреливали - такого не было. В каких-то партизанских краях нам не приходилось находиться. Партизан расстреливали чаще всего.

А в городах население общалось с нами, и мы там... чтобы больно уныние какое большое или ещё что-то. Больше жаловались на плохое питание и плохое снабжение. Есть нечего было, голод - вот это основное.

А.Б.: Вас как встречали?

М.Н.С.: Нас встречали хорошо, с распростёртыми объятиями. В отношении чужой территории, скажем там Польши, Германии. Вот в Венгрии тут было ... Во-первых, мы языка не знали венгерского, общение было такое не тесное и не особенно приличное. Старались так: мы занимаем их комнату какую-то или дом даже, они переходили к соседям, оставляли нас одних. И такого тесного общения, чтобы у нас что-то просить, или особенно нам у них просить - не приходилось.

Были такие моменты у немцев, когда они убегали, оставляли хозяйство целиком. В это время было распоряжение Сталина или Молотова, я уж не помню, что мы могли посылать посылки к себе на Родину из материалов кого-то. Были случаи мародёрства с нашей стороны. Я помню, даже санинструктор Капустин у меня каким-то образом наворовал 5 или 6 часов, и попался. У какого-то местного жителя снял часы с руки. Местный пожаловался командиру, тут же его цап-царап, обыскали, нашли 5 часов. Те часы отдали тому товарищу, у которого Капустин их взял, а самого посадили на гауптвахту. Но что-то тут опять какое-то наступление срочно было - ни суда никакого не было, но такой случай имел место. У меня даже в дневнике об этом написано.

Были случаи использования скотины, оставленной немцами. Ели от пуза, мяса какого угодно - свинина, телятина, говядина. Некоторые у нас коров доили, молочные фляги с молоком у нас были, мы молоко пили. Всё это было. Но чтобы где-то нас подстреливали из-за угла, или ещё что-то такое, вот этого я не помню.

А.Б.: С немецкими женщинами как отношения строились?

М.Н.С.: Я знаю, был один случай такой. В каком-то населённом пункте я зашёл в дом, и вся трясётся немка. Я немножко немецкий знал, учил в школе, изъясняться немного мог. Да и перед этим у меня словарь был, старался немного восполнить свой пробел в немецком языке. Смотрю, в этом доме рояль изрублен топором, и хозяйка мне сообщила, что был "рус иван", и топором изрубил этот рояль. Я думаю, ну, какого хрена, что он этот рояль там ему был! Ну ладно.

Где-то надо было ночевать. Я открыл одну комнату и сказал ей, что приду к ним ночевать. Да-да-да, приходите. Я пришёл, и что-то мы с ней разговорились - она меня даже чаем угостила, сидим за столом. Вдруг она открывает ковёр.

(указывает на пол)

Там западня, открыла её, а там лет 12 девчонка. Она её оттуда вытащила, увидела, что я ничего с ней абсолютно не собираюсь делать. Но она рассказала, что в соседнем доме изнасиловали какую-то её подругу наши солдаты. Это вполне могло быть.

Я тоже помню - в Польше за каким-то сараем изнасиловали одну женщину ... не нашей части. Один стоял с чайником, поливал это место, другой залезал. Вот такие чудеса имели место. А так, чтобы какие-то с нашей стороны были изуверства по отношению к ним - не помню, такого не было.

Я переночевал в том доме очень хорошо. Та девчонка была с матерью, разговаривали. Она её, конечно, скрывала в подполье.

А.Б.: Что Вы сейчас думаете об этом мародёрстве, изнасилованиях, вандализме?

М.Н.С.: Я считаю, что это всё-таки безобразие, не должно было быть этого. Хоть, конечно, солдатня наша изголодалась по женской ласке... но такое насилие над женщинами я бы не одобрил.

А.Б.: Тогда Вы что об этом думали?

М.Н.С.: Особенных задумок не было, в голову ничего особенно не приходило - почему так, зачем? Я никогда не одобрял никакого насилия над местным населением. В этом плане совесть моя чиста перед всеми, с кем я когда-либо там контактировал. Я разговаривал, объяснялся с немцами. Хотя немцев было немного в тех местах, где я бывал. Чаще они эвакуировались, но оставались старики.

Помню, в одном месте наши разграбили дом у стариков. Но главное что - на чердаке были запасы муки, всё это опрокинули, кроме того, что барахла забрали. Ну ладно, барахло начальством было разрешено брать, но чтобы до безобразия доходить - изрубить рояль или опрокинуть муку ... Не знаю. Так быть, по-моему, не должно.

А.Б.: Как Вы считаете, было справедливым это разрешение посылать посылки из числа трофеев?

М.Н.С.: Я бы сказал, что не очень. Но единственно должен сказать, учитывая, то разграбление, что было на нашей территории - что мы могли взять у них. Это далеко до того, что они над нами выделывали, вытворяли. Я могу сказать одно - уже после войны я читал, как наше высокое командование грабило Германию.

А.Б.: Вы же сами этого не видели? А командование вашего полка?

М.Н.С.: Я не видел. Наше - нет, не занималось. Ни начальник штаба, ни командиры - нет. Рядовые иногда посылали что-то, но, я бы сказал, чепуху какую-то, дрянь. Хорошего там уже ничего не было, и хорошего взять было нечего. Поношенные костюмы, обувь, нового ничего не было. Не было в нашей практике какого-то магазина, чтобы его можно было ограбить. Такого я не помню, что бы мы так попадали.

Единственное что, начальник штаба за пишущую машинку в футляре взял аккордеон. Так как играть кроме меня никто не мог, они отдали мне аккордеон за флягу водки.

(смеётся)

Я научился на аккордеоне быстро играть - "Златые горы" в этот же день. До этого у меня была ещё тальянка, а она почти также как аккордеон, однорядная. И играл на аккордеоне. Потом я подарил его внуку, он ходил в музыкальную школу. А мне подарил гармошку потом в 1972 г. исполком городского Совета, когда мне исполнилось 50 лет.

А.Б.: Были в полку женщины?

М.Н.С.: Были 3 медсёстры при медсанчасти. Одна была эстонка, другая из Ростова-на-Дону. В самом дивизионе не было, и в других дивизионах я не знаю.

А.Б.: Какое к ним было отношение?

М.Н.С.: Вообще-то они пользовались и авторитетом и уважением. Но я помню, была ещё докторша одна, Васюкова. Она потом была женой начальника штаба полка официально. Мы встречались в Донбассе, она приезжала вместе с мужем. Он был уже полковником, она в войну была военврачом 3 ранга, "шпалу" носила. Официально жила с ним, и на фронте также было.

Была жена у командира полка, у нас был Попов Алексей Афанасьевич. Сначала был нашим командиром дивизиона, потом был откомандирован начальником артсклада за Волгу. Потом уже в чине подполковника его назначили уже командиром полка. У него была первая и последняя жена в полку. Уже беременную он отправил её к себе на Родину.

А.Б.: Никаких ППЖ не было в полку?

М.Н.С.: Я не помню такого, нет. По-моему, эти девчонки в санчасти, нигде они по рукам не ходили. И наши медики к ним относились, как к равным своим медицинским работникам.

А.Б.: Как опишете взаимоотношения рядовых и командиров в полку?

М.Н.С.: Конечно, панибратства не допускалось, хотя были случаи и совместной пьянки. Сколько угодно было таких случаев, но если старший начальник что-то сказал, а младший его послал куда-то - такого я не помню. Старший начальник - имеется в виду в полку. Я помню только старшина командира взвода как-то на ... послал. Это был чрезвычайный случай, какой-то разбор был после этого, довольно строгий.

Рядовые есть рядовые, даже сержанты чувствовали себя начальниками над рядовыми. Вот командиры орудий все были сержантами - он был командиром своего подразделения из 7 человек. Если он посылал снаряд нести, а кто-то отказался. Я не помню такого. Дисциплина в полку была.

А.Б.: Офицеры свой доппаёк делили с рядовыми?

М.Н.С.: Я не помню, делили ли. Но я до Сталинграда ни одной капли спиртного не пил. Я спиртное отдавал лейтенанту Швецову за этот доппаёк. Нам давали мелкий частик - консервы в банках, чаще всего лещ, иногда щука, - сахарного песку, пачку печенья, табак. Я не курил. Табак я отдавал командиру дивизиона Попову, он курил одну за другой. Я ничего от того табака не имел. Старшина уже знал - и мою дозу табачную отдавал командиру дивизиона. Был турецкий табак, в таких пачках объёмистых, нарезанный такими кусочками тоненькими, длинненькими. Не просто махорка, табак.

А.Б.: Ну, вы же были гвардейская часть.

М.Н.С.: Да. Но рядовым давали махорку.

А.Б.: Это как-то влияло на отношения? Я имею в виду, что офицеры снабжались лучше, чем рядовые?

М.Н.С.: Нет. Как лучше? Питание сначала было одинаковым, был общий стол. И где-то уже после Сталинграда были сделаны офицерские столовые отдельно, но это, то же самое практически. Только 1 солдат готовил для нас пищу, но из тех же самых продуктов, какие давали на кухню. Вот я, например, снимал пробу на кухне и столовался вместе с офицерами дивизиона - нас в дивизионе было 12 человек: 3 командира батареи, в батарее по 2 командира взвода, - нет больше. Но в батарее иногда сами офицеры устраивали себе небольшую столовую. А при взводе управления были командир дивизиона, комиссар, начальник связи, помпотех, я, кэгэбэшник. Человек до десятка.

Были такие случаи, когда наш завпродскладом, что ли, менял часть продуктов у населения. Я помню, того полутораметрового осетра он выменял на селёдку у какого-то рыбака. У них её, видимо, не было. Мы деньги получали, иногда их давали, чтобы он купил что-то у местного населения. Раз курицу купил за деньги. А так, чтобы дополнительно воровали у солдат - такого я не помню.

А.Б.: Как Вы оцените качество питания на фронте?

М.Н.С.: Нас вполне устраивало. Всё-таки по сравнению с мирными жителями - никакого сравнения. Ну, а уж за границей, когда были, то на кухню почти никогда не ходили. Всё что хотели, то и ели. В Венгрии в каком-то гроте в скале был склад вина - бочки стояли одна на одной. Говорили те, кто ездил туда за вином - там на вершок от цементного пола было вина. Плюхали в сапогах по вину, и наша шатия-братия настолько набиралась, что чуть ли не подыхала в этом вине от паров и самого вина. Помню, привезли на "ЗиС" 7 бочек вина, а у меня резиновый шланг как у медика у единственного был.

(смеётся)

Было у меня 2 земляка из Горьковской области Шмаков и Горохов. Земляк на фронте - это что родной брат, таков порядок. Они подошли и попросили шланг, так как у меня медика он у единственного в дивизионе был. А Шмаков должен был охранять этот "ЗиС". Мол, мы пососём и тебе принесём. Шмаков нализался до такой степени, что стоять часовым не мог. Кто-то проверял, и его пьяного нашли в дребезину. Потом в холодный хлев его запичужили, но, учитывая, что это земляк мой, - да как же, да он же простудится. Я взбеленился, парня заморозите. Я его вызволил из хлева. Перед завтраком или обедом кружку четырёхсотграммовую вина обязательно, кто хотел.

А.Б.: Можете рассказать поподробнее о землячестве? Что можно и обязаеьно нужно было сделать для земляка и что нельзя было сделать?

М.Н.С.: Я не знаю, как сказать. Было 2 земляка, встречались. Один проехал по населённому пункту, в котором он жил - отпустили его на ночь, стояли недалеко. И один раз отец встретил сына. Пытались этого сына зачислить в нашу часть, договаривались с той частью, наше командование ходатайствовало. Но сын занимал тоже должность какую-то приличную, его не отпустили.

А.Б.: Земляком считался человек из твоей области?

М.Н.С.: Да, не из твоего города. Вот горьковчане ко мне приходили. Они были связисты. Шмаков был маленького роста, плюгавенький, Горохов здоровый. Эти катушки на себя навешают, надо нести на наблюдательный пункт, разматывать проводную связь. Тяжело страшно. Иногда Шмаков

(показывает как задыхался)

Я ему разрешал полежать, иногда освобождал от работы - бумажку напишу старшине - освободить на денёк-другой. Иногда встречались - кто письмо получил, новостями обязательно делились. Это и не только с земляками, это вообще было так заведено. Я с поварами, в основном, имел дело - кухня была трёхкотловая. Один большой котёл для первого, другой поменьше для второго, и третий котёл для чая. Вначале кухня была на шасси колёсном - очень неудобно. Я уж не говорю о том, что в непогоду грязь, дождь, а никакого над ней нет, готовить на ней было худо.

Разрешили взять машину "ЗиС" - на раму деревянную поставили кухню в кузов, сделали из вагонки крышу, сверху закрыли брезентом - и вот было!

(показывает поднятый к верху большой палец)

Никакая дождь, гроза, ничего нам было не страшно. Было 3 повара, четвёртый шофёр, я был пятым - там практически и обитали. В холода и стужу в будке было потеплее, чем где бы то ни было. Там было топлено, там была вода, кипяток. Это для нас было большим подспорьем.

Готовили регулярно первое, второе и третье. Солдаты имели котелки, за чаем приходили дополнительно. Обычно первое в котелок, в крышку - второе; были такие котелки плоские, с крышками. Каша обычно, макароны с мясом - мяса было много. А в первые годы, когда скот гнали из западных областей, столько набивали овец, телят и коров, свиней было меньше, потому что их и гнали меньше. Её ведь надо кормить, корова-то и телёнок траву ест, и всё. И овца тоже самое. Поэтому их гнали стадами, а свиней только где-нибудь на свиноферме - заедут на машине, набьют сколько хочешь, особенно зимой. Без мяса никогда не жили, мясо было всегда.

Хлеб - то же самое. Вот только, я помню, Большая Белозёрка, это перед Никополем - были такая грязюка, невозможно было ничего завезти, питались только сухарями. Тракторы гусеничные не проходили, бензин на себе носили в двадцатилитровых канистрах. Я помню, подтекало горючее, и всю спину сжёг им один боец. Вся белая кожа чулком сошла. Я его отправил в госпиталь без спины. Это было недели 2, питались отвратительно.

Это была весна 44, как раз перед Крымом. Старались спихнуть немцев в Днепр, это Никопольский плацдарм, 35 км. по фронту и километров 8 в глубину. Пытались столько раз его спихнуть - ничего не удалось. И только с севера зашли сзади, тогда они ушли с этого плацдарма. А так вообще - питание было хорошим. И истощения, какого никогда не было. Хлеба давали достаточно много, 800 г. да с хорошим приварком. Вот так хватало.

(проводит пальцем по горлу)

А.Б.: Как можете оценить роль спиртного на той войне?

М.Н.С.: Каждый день выдавали по 100 г., но иногда бывало, что некоторые начальники и озорничали. В Воронеж на отдых направят, водку всё равно дают, а её берегут на всякий случай для начальства. Кто-то приедет из штаба фронта или ещё откуда - угощали безо всякого. И бывало так, что тем, кто в тылу находится - повара и прочее - шиш, только тем дадут, кто на огневых. Ох, сколько здесь было шуму, гаму, жалоб. Жаловались чаще всего комиссару полка, ох, он вздрючку давал! Смотришь - опять выдадут, кому-то строгача дадут. Но это не часто.

По моему иногда и больше чем по 100 г. давали это как-то умели на складах кладовщики. То ли воды доливали, то ли ещё что-то такое. Во всяком случае, определённый запас и резерв был. Я помню, провожали командира полка, он собрал весь офицерский состав полка, что-то всего было 90 с лишним человек. Остальные были в отъезде, карауле. Так напоил всех, причём по-хорошему. Где он брал эту водку, кто его знает? Но ежедневно давали солдатам по 100 г. безо всяких.

А.Б.: Как Вы относились к религии на той войне?

М.Н.С.:

(усмехается)

А по моему никто никогда о религии не вспоминал. Никаких у нас не было... отказников - оружие в руки не беру или что-то в этом роде. Я не знаю, верующих ... Я так неверующий фома на 100 %, и думаю, что халтура поповская абсолютно ничего не стоит. Чтобы кто-то с того света вернулся, или там Иисус Христос какой-то, непорочное зачатие, Воскресение, Вознесение - чушь голая!

А.Б.: К религии на войне можно отнести солдатские приметы и случаи предчувствия или предсказания смерти, ранения.

М.Н.С.: Это по всей вероятности имело место. Я лечил зуб. В медсанчасти у нас был хороший врач-стоматолог Фундаментский Михаил Абрамович, москвич, и он, пломбируя мне зуб, причём пломбой, которую никто никогда нигде не делал. Он разбил градусник и сделал ртутную амальгаму, запломбировал ею зуб. Впоследствии зуб посинел от ртути, но не болел никогда, по-моему, сейчас остался единственный зуб внизу, который он пломбировал. Сейчас на нём коронка. Так вот он говорит:

- Приснился мне сон, что я погибну.

- Да Вы что, Михаил Абрамович!

- Нет, я уже предчувствую, так оно должно случиться.

И действительно, 19 августа 1942 года (Это произошло 19.07.1943. Запись в дневнике) он погиб вместе с командиром полка. Погибли ещё его шофёр, старшина Абрамян нашей же медсанчасти, там и раненых было несколько человек. Бомбёжка была такая, что не приведи Бог. Мы стояли километрах в двух от того места, где они погибли. Они только в лесочек заехали, кустарник был такой.

(показывает высоту метра полтора)

Машины были все снаружи. И смотрим, целая армада налетела бомбить их в этом месте. Что там? Исковыряли всё на свете, пожар - машину сожгли штабную со Знаменем и орденами. Потом в золе нашли остатки орденов расплавленные. Потом это всё было сдано. Вернули части ордена, и полк не расформировали. Но после этого часть не получила ни одной награды, хотя другие полки, хуже нас воевавшие, получали по 4 ордена Боевого Красного Знамени.

А.Б.: Как у Вас проходил период привыкания к мирной жизни?

М.Н.С.: У меня-то довольно просто проходил, почему? Потому что мне срочно надо было сдавать экзамены в институт. Я имел цель - во что бы то ни стало закончить институт. Одного года ... шесть-то лет учился - ни хрена не знаешь медицины! А год в училище - только и умел, что перевязки делать, ну, названия лекарств знал. Никакого медицинского образования не имел. Я бы сказал, что уж не очень тянула меня медицина, хотел быть инженером. Одно время мне и математика нравилась, но встретился с товарищем, закончившим Военно-Медицинскую Академию. Он говорил, что мне будет легче учиться, советовал идти в медицинский. Так я и пошёл в медицинский.

Ещё хорошо мне отец посоветовал снять копию с аттестата зрелости. Я подлинник аттестата отправил в Военно-медицинское училище, и он пропал. Училище было эвакуировано в Томск, но аттестат не вернули. Поступил я в институт по копии, но за обучение надо было платить за первый год. Жизнь была тяжёлая.

Ездили мы на Молитовку, где была толкучка как в Кирове в Чижах, купили костюм. Я без копейкиднег поехал устраиваться в медицинский институт. Хорошо, что это было рядом с домом. У отца и матери средний сын был военным. 47 год был голодный, карточная система. Картошку я приносил из дома, мясо привозил из Наруксово товарищ, отец у него был ветеринарным фельдшером. Мы с ним в одной комнате жили, в одной кастрюле четырёхлитровой готовил картошку и мясо - вот так питались.

А.Б.: А в моральном плане?

М.Н.С.: А что? Мы - победители, всё было нормально. Никаких особых, я бы сказал, не было - что это такое, почему Сталин так, почему туда, сюда.

А.Б.: Просто я знаю о необычных фактах из того времени. После войны в Дальней бомбардировочной авиации рассказывают - по полкам прокатилась волна самоубийств.

М.Н.С.: У нас ничего такого не было. Не помню, чтобы в полку кто-то застрелился. Полк расположился после войны в Коломые Ивано-Франковской области. Питание было хорошим, занятия были с утра до вечера - времени свободного не было совершенно. И у офицеров, и у рядовых - или за техникой ухаживали, или стрельбища устраивали. Потом у нас сам военный городок был не очень благоустроен. Была команда, в которой и я был; где-то километров за 50 от Коломыи был лес выделен части. Мы заготавливали лес для обустройства. Потом я перешёл из катюшной части в танковую - 104-ый гвардейский танковый полк - там заканчивал службу военную. Готовили навесы под танки из леса.

А.Б.: Как строились отношения фронтовиков и тех, кто не воевал, но служил в этот период?

М.Н.С.: Я не знаю, кто и как, но у нас не было, кого в часть призывали. У нас, наоборот, расформировывали часть. А в танковом полку я был начальником аптеки и старшим фельдшером - что бы какие-то ЧП? Не помню.

Единственно, что нас беспокоило - бандеровцы ночами подчас в самом городе Коломыя убивали офицеров. Была команда: в первых этажах не размещаться офицерскому составу, а если во втором этаже, то окна желательно заставлять шифоньерами, чтобы в окна не забрасывали гранаты.

В самой Коломые - никогда не забыть - поставили памятник Сталину в те 2 года, которые я там находился. Кто-то додумался повесить на руку Сталину дохлую курицу и написали: "Кончаю жизнь самоубийством, так как не могу уплатить 100 яиц с курицы". Или сколько там полагалось, я не помню. Это было около рынка, народу собралось! А постамент большой, так его достать невозможно, да ещё и фигура Сталина не в рост человека, а в 2-3 роста. Пока нашли какую-то лестницу, пока сорвали ...

(смеётся)

Шуму было на весь город. И нашего брата постреливали. Но чтобы по пьянке, как-то друг друга - ни разу не помню, чтобы нечто подобное было.

А.Б.: После войны в какой-либо из периодов было у Вас чувство ностальгии по фронту?

М.Н.С.: Я бы уж не сказал, что ностальгия была, но когда встречи бывали, то Вы знаете ... Эта дружба, товарищество, какое-то тепло человеческое, которое исходило из того фронтового периода, во всех местах, где мы были. В Севастополе, Диканьке, Волгограде, Красной Заре всегда встречались, обнимались, целовались, рассказывали - одним словом, как родные браться встречались.

А чтобы было чувство, что мы перестали быть фронтовиками, демобилизовали нас - нет, я не помню такого. Чтобы кому-то не хотелось демобилизоваться. Вообще-то я пытался попасть в Военно-Медицинскую Академию и в 45 году.

Из фронтового дневника М. Н. Сусорова

17 июня 1943 г.

Начало наступления на реке Миус.

[...]

1 июля

Лечу Лянгузова и Царалунгу от чесотки. Дал поварам нагоняй за грязное содержание кухни.

2 июля

Пробу снимаю нерегулярно. Сменял гармошку - подарок новосибирцев на итальянку.

3 июля

Скучно. Вспоминаешь прошедшие дни, и с кем их проводил. Ничего особенного не случилось.

4 июля

Смотрели кино "Приятели", не особенно понравилось, но смотреть можно. Уж очень метко обрисована школьная жизнь. Невольно припоминаешь все проделки и те прозвища, которые давали учителям.

5 июля

Стирал портянки, носки и платки, загорал и хорошо умылся в речке. Лазал на скалы, красиво. Тушил траву.

6 июля

Весь день подготавливались к выезду и выехали только ночью. Марш совершили благополучно.

7 июля Дьяково.

Прибыли в Дьяково. Устроились неважно. Частей много. Вырыли аппарели и ровики на случай бомбёжки.

8 июля

Обстрелял Дьяково снарядами двойного действия, был в частях Фундаментский (Фундаментский Михаил Абрамович, врач-стоматолог мсч 4-го ГМП).

9 июля

Наши войска стянуты для наступления. Ждут указаний. Был в санчасти.

10 июля Дьяково

Кочергина учил играть на гармошке. На фронте ничего существенного.

11 июля

Поддерживаем 5-ую ударную армию. Приказали перебраться левее. Противник ведёт авиаразведку.

12 июля

Переехали из Дьяково в х. Безымянный. Рыли аппарели. Бомбил левее нас.

13 июля

Ранен Ротин в ухо. Читал "О тех, кто предал Францию".

14 июля

День моего рождения, мне 21 год. Стоим в х. Безымянный. Занимаюсь.

15 июля

Прибыли из х. Безымянный в балку Каменная. Зарылись в землю.

16 июля

Первый день наступления юго-западнее Ворошиловграда. Продвинулись на 8 км. Овчинникову ногу камнем зашибло.

17 июля

Продвинулись на 4 км. Взяли: Дмитровку, Мариновку, Степановку. Потерь не имею.

18 июля

Продвинулись на 2 км. Противник упорно сопротивляется. Высоты переходят из рук в руки. Наша авиация действует хорошо. Потерь нет.

19 июля

Переехали под Дмитриевку. Немец не поддаётся. Идут упорные бои. Убит Шмелёв (Командир полка на тот момент, Гостев - шофёр комполка), Фундаментский, Абрамян, Гостев и двое других. Сгорела штабная машина, Знамя полка с орденами, машина санчасти и все укладки ВБ-1 и В-1.

20 июля

Противник бросил много авиации и стал бомбить весь участок прорыва. Похороны в Нагольная Тарасовка. Сильно бомбил Дмитриевку. Нет воды. Сбили 2 бомбардировщика немецких.

22 июля

Переехали в балку около Мариновка. Вели огонь. Пили водку.

23 июля

Бомбил Мариновку. Всё почти разрушил. Били по Саур-Могиле. Ларионов легко ранен в ногу.

24 июля

Ранен Чубаркин. Отправлен в тылы полка. Бомбёжка усиливается. Немцы предпринимают контратаки.

25 июля

Приезжал майор Попов. Принял полк, выпили, поговорили. Противник усиливает натиск. Наши ведут оборону.

26 июля

Противник настойчиво наседает. Ранен Романенко и Щербак.

27 июля

Сдерживаем натиск. Отбиваем контратаки противника.

28 июля

Бомбит и бомбит по площади. Потери вообще большие. Никто не убирает.

29 июля

Меняли части и собирались наступать снова, но противник нас опередил.

30 июля

Противник повёл наступление. Наши отступают. Хочет закрыть мешок, но не удаётся. Ранен Черноухов.

31 июля

Ранен Коняхин. Нас перебросил на левый фланг. Держим и ведём бесперебойный огонь. Пехота сзади нас. Положение очень тяжёлое: пыль, вонь от разложения трупов, нечем дышать и нет воды, хотя жара нестерпимая. Авиация противника не даёт поднять головы.

1 августа

Противник взял Семёновку, Мариновку, Лиманский, двигается к Миусу. Нельзя поднять голов,бомбит беспрерывно. Контужен Шмаков.

2 августа

Ночью бомбит со световыми ракетами. Дали ночью залп. Взрывом снарядов пропали две установки 1-го дивизиона. Убит Комар.

3 августа

Переехали за Миус. Убит Никитин, ранен Апенько, Харитонов, Меркулов. Ведём огонь без передышки, прикрываем отход.

4 августа

Переехали к Новой Надежде. Живу с тылами. Наступление немцев приостановлено.

5 августа

На фронте ничего существенного.

6 августа

Бомбили свои штурмовики по своим позициям. Я с огневиками.

7 августа

Х-в. самострел. Переезжаем в Нагольную Тарасовку на отдых. Марш совершали ночью.

8 августа

Прибыли на старые места х. Берёзовый. Снова у своих знакомых.

[...]

1944

1 декабря Пятница

Собираемся переезжать, но мостов через канал не навели, и сидим, дожидаясь чего-то. Связь с НП смотали. Заполняли какие-то бланки на всех в личное дело всё утро. Голодухин возился с Николаевым, и возил своей колючей бородой по лицу Аркадия. Только что сообщили по телефону, что лейтенант Тихомиров убит, а трое рядовых ранено. Они ездили стрелять из "Ванюши" (в полку организуется батарея "Ванюш"), и что-то взорвалось. Жаль парня, хороший был человек.

Вечером прочёл книгу "Дубровский". Проработали статью о смерти Кирова. Было совещание партактива, на котором ставился вопрос "Об авангардной роли коммунистов в дни войны". Много говорили о мародёрстве. Действительно, многие берут не только продукты питания, но и тряпьё. Так в 6-ой батарее отрезали у хозяина голенища. Был начфин, и заполнил завещание на свой вклад. Лёг поздно.

2 декабря Суббота

Не успели толком позавтракать, как кричат: "Моторы"! И как всегда водится у русских иванов - простояли, вытянувшись в колонну, около 3 часов, замёрзли как черти. В небесной канцелярии наблюдается за 2 последних дня больше порядка. Пить кончили, а отсюда и дожди перестали. Сегодня, даже хорошо подморозило.

Поехали на переправу чужой армии, подняли скандал. Начштаба генерал арестовал, и с большим трудом удалось его выручить. Прибыли в Станча и остановились ночевать, хотя тоже не сразу, а колесили и ездили лишний час. Вечером попили чаю и легли спать с Юрьевым на одной койке. Дежурит Гусаров по дивизиону. Проехали г. Требишов, почти целиком цел и невредим; население всё высыпало из домов на дорогу и встречает замечательно.

Вот мы и в Словакии, где мы хоть плохо, но понимаем жителей, а они понимают нас. В селе Станча мы зашли в хату, где девчата делали для бойцов лапшу. Как они нас тепло встретили, сразу видно, что родственный братский народ, который ждал нас и встречает с охотой. Живут здесь тоже неплохо, хаты чистые, но не так красивы как у мадьяр. Хорошо, что мы проехали Венгрию благополучно, косо смотрели на своих "освободителей" жители городов и деревень.

3 декабря Воскресенье

В 1 час ночи зашли в одну хату, где горел огонь, и не было ни одного человека. Я с Юрьевым лёг на перину и подушки, оказавшиеся на койке, и, предварительно попив чаю, захрапели как убитые. Фролов и Шатик пекли блинчики всю ночь в кастрюле, так как сковороду не могли найти. Утром в 8.00 мы встали, вымыли голову (благо Гусаров догадался поставить на плиту ведро воды, которая и нагрелась), и не успели позавтракать, как явились хозяева - мать с сыном.

В 12.00 вели огонь по д. Кузьмице, которую и подожгли. Сил у немцев мало, а артиллерии почти нет совсем.

[...]

Читал "Народную энциклопедию".

Заболел Зубахин, а вечером лечил Павлова! Спал с поварами вместе. Ходил по деревне искать баню с Евсеевым, и не добились ни черта.

4 декабря Понедельник

Погода была плохая, шёл дождь, и я почти не выходил из квартиры. Грязи развезло море - ни пройти, ни проехать. Написал 3 письма: Кольке Сусорову, Шамилю и Пиманычеву (Шамиль - прозвище школьного друга Ивана Шеломаева, Пиманычев - бывший сослуживец по 3 дивизиону. Николай Сусоров - двоюродный брат М. Н. Сусорова). Хотели отдать постирать хозяйке бельё, а оказался большой церковный праздник Введение, и она отказалась до завтра.

Вечером был у Юрьева, сидел Царёв и рассказывал о своём житье-бытье. Они ободрали кожаное кресло и тарантас. Капустину ставил банки, совсем что-то он расхудился.

Поговорил с одним кулачком, имеющим свой трактор "Фордзон" и большое хозяйство. Он был в Америке и работал на заводах у Форда. А живот у него такой, каких я никогда не видел в нашей стране. Такие бывают только карикатуры. Сын его хорошо говорит по-русски и может читать наши книги. Просидел я них довольно долго и, придя к себе на квартиру, открыли диспут о причинах первых поражений нашей армии. Что явилось поворотом в этой войне? Почему немец терпит поражение за поражением? С Соколовым мы долго говорили о государственном устройстве нашей страны, о коллективизации, совхозах, профсоюзах, о церквах.

Ночью противник вёл методический огонь по нашему переднему краю из крупнокалиберной артиллерии.

Девушки вылезают из "бункеров" (подвалов) с опаской, так как немец им наговорил про нас всяких половых нелепостей. Прорабатывали приказ по полку о запрещении использовать и варить на квартирах пищу. Улучшить питание на кухне и организовать офицерскую столовую в дивизионе.

5 декабря Вторник

День Конституции, но он так прошёл без шума и гама, без лекций и бесед. Некоторые даже и не знали, что это такой большой праздник, в который в мирное время устраивали огромные демонстрации. А мы в этот день устроили баню в одной кухоньке. Но с каким трудом это всё удалось организовать - представить себе невозможно.

Хозяйка целые сутки трещала по поводу порчи её кухни. И чтобы нас перебило, и подохли бы мы, и каких-каких проклятий не посылала она на наши головы. А Капустину сказала, что всё равно убьёт его. А он, не обращая внимания, берёт у неё дрова и топит баню. Тогда со двора она с мужем стала носить дрова в сарай под замок. Но кое-как перемылись, и всё затихло, но она (хозяйка) и до сих пор не разговаривает и ничего не делает для наших бойцов. Вот так рады некоторые нашему приходу.

Утром Фёдор Цекунов наладил зажигалку и променял её на качку (утку) хозяину. Мы нажарили картошки и пообедали с большим аппетитом, вспоминая зажигалку. Интересно отметить, что хозяйка с живой утки ощипала все перья и только потом отрубила ей голову. Так у нас не делают.

6 декабря Среда

Идёт подготовка к наступлению. Противник находится за р. Гельмец, закрепился за окрестные деревни. Сзади его в горах имеется укрепрайон, видимо, немец думает закрепиться в этом районе после того, как наши опрокинут его с Гельмеца. Но наше командование, по-видимому, собирается подбросить силёнки и выбить одновременно и из укрепрайона. Довольно много прошло танков, самоходных орудий и особенно ствольной артиллерии.

Домывали в бане взвод управления дивизиона, огня не вели. Прочитал роман Тургенева "Накануне" - очень интересный роман. Писали письма на Родину. Ходил к Капустину ставить банки и долго говорил с сыном хозяина об образовании словаков. Он проучился 12 лет, и проходили то же самое, что проходит наша программа средней школы. Те же логарифмы и теплоту с электричеством, но "менее" обширно как мы. Кроме того, у них введены дополнительные дисциплины: религия, латинский язык и венгерский, кроме своего родного и немецкого, который есть и у нас. Играл и выиграл 2 партии в шахматы.

7 декабря Четверг

Ночью немец ходил в контратаку; некоторые шипения "катюш" были слышны, но наши огня не вели. Пищал "ванюша" таким голосом, как будто его кто душит, или он подавился. Гладил бельё, которое постирала хозяйка нам. Целый день с самого утра никуда не выходил и сидел и читал "Отцы и дети" в комнате, обутым в валенки.

Да, за последнее время, возможно, это и грешно, я совсем не вспоминаю о своих родных и родителях. Письма пишу, только исполняя долг сына в отношении своих родителей. На фронте я совсем зачерствел, и сердце моё огрубело. Да, как Тургенев писал: "Нельзя быть мужчиной, бойцом, и остаться кротким и мягким. Жизнь - дело грубое". Домой меня не тянет, и я бы с удовольствием уехал учиться куда-нибудь лет на 5, не заезжая на Родину. Хочется поговорить только с отцом и братом Гурием, и то только потому, что нужно узнать кое-что из прошлого нашего рода.

Старшина привёз водки, и с ней получается страшный скандал. Побрился и протёр лицо спиртом - как приятно загорелось всё лицо, - и в комнате запахло "Акрихином" (Название химического завода в Подмосковье, который часто посещали воины 4-го ГМП во время пребывания в Щемиловских лагерях летом - осенью 1944). Пишу, а коптилка до того разгорелась, что в комнате стоит столб копоти, которая ночью лезет в нос и оседает в лёгких. По утрам откашливается чёрная как уголь харкотина (мокрота). Спим мы ежедневно по 9 - 10 часов. Не успев встать, торопимся на завтрак, который обычно раздают в 8.00 по московскому времени. Обед бывает в 15.00.

8 декабря Пятница

Целый день читал роман Тургенева "Дым". До чего замечательно пишет. За день ничего существенного не произошло. Вечером в 19.30 вдруг подали команду "Сборы", но поехали только огневики, а остальные машины остались на месте. Ночью я не поехал, а остался ночевать в деревне.

9 декабря Суббота

Встал полшестого и поехал с кухней на огневые позиции. На 9.00 было назначено наступление, и надо сказать, подготовлено оно было неплохо. Наш дивизион за 45 минут (была рассчитана артподготовка на это время) должен был дать 4 залпа по разным целям.

Ровно в 9 начали громить немецкую оборону. Когда наша ствольная артиллерия стала бить по высотам трассирующими снарядами, мне показалось, что били пулемёты; и только когда наглядно были видны взрывы, пришлось убедиться в своём заблуждении. Столько дали огня - море, - артиллерия целых полчаса била без перерыва. R. S. били замечательно, расчёты работали как никогда слаженно. За весь период артподготовки со стороны противника не было произведено ни одного выстрела. Всё заволокло дымом.

Но зато когда дым рассеялся, и наша пехота двинулась вперёд, немец открыл довольно интенсивный ответный огонь. Он обстрелял нашу огневую позицию (бросил 6 снарядов), и особенно досталось Овчукову - Суворову. Долго он клал на их ОП и ранил самого Овчукова. Под конец появилось 2 наших штурмовика Ил-2, да потом ещё 5 штук. Сзади километрах в двух, висели 2 аэростата, где наблюдало большое начальство. Столько было огня, и, по видимому, успеха не предвидится. Особенно противник держит под обстрелом шоссейную дорогу, по которой нам счастливо довелось проехать обратно.

Утром и ночью до наступления противник методически вёл огневые налёты по переправе через реку Гельмец и по наиболее вероятным скоплениям живой силы и техники. Выдавали по 100,0 г. водки, но я не пил, а отдал Николаеву за сахар. Тем более, что почки мои начинают шалить.

Читаю "Дворянское гнездо". Не успел заснуть, как меня разбудили и сообщили, что через 1 час выезжаем. Перешли в подчинение 95-го корпуса. Выехали в 23.30 и приехали в Требишов в 1.35 10 декабря.

Интервью и лит.обработка:А. Бровцин

Наградные листы

Рекомендуем

История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе

Впервые полная история войны в одном томе! Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества не осмыслить фрагментарно - лишь охватив единым взглядом. Эта книга ведущих военных историков впервые предоставляет такую возможность. Это не просто летопись боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а гр...

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus