Родилась 5 сентября 1923 года в городе Нарва Эстонской Республики, в рабочей семье. Русская. Училась в Нарве в школе № 8 и государственной русской женской гимназии. В августе 1940 года вступила в Коммунистический Союз Молодежи Эстонии, в ноябре того же года — в ряды ВЛКСМ. Была избрана членом комитета комсомола Эстонии. С июня по августа 1941 работала в Нарвском военном госпитале. В Красной Армии — с 15 августа 1941 года. Находилась в составе Нарвского Рабочего Полка, а затем — 320-го стрелкового полка 11-й стрелковой дивизии на Ленинградском фронте, в должности сандружинницы. Прошла путь от Нарвы до Ораниенбаумского «пятачка». Затем воевала в том же качестве на Волховском фронте. 28 января 1942 года в бою на станции Погостье Ленинградской области была ранена в ногу. В течение трех месяцев находилась на излечении в госпиталях. Затем работала в колхозе «Декабрист» в Свердловской области (в полеводческой бригаде и секретарем комсомольской организации колхоза). Вновь в Красной Армии — с июля 1943. Была направлена в состав 8-го Эстонского стрелкового корпуса. Занимала должности санинструктора в 921-го стрелкового полка, топографа 779-м артиллерийского полка (249-я Эстонская стрелковая дивизия), а после окончания краткосрочных курсов — связиста взвода управления командующего артиллерий 7-й Эстонской стрелковой дивизии. Участвовала в боях по освобождению г.Нарва. В июле 1944 переведена на работу в органы МВД. Работала инструктором актов гражданского состояния в гг. Нарва и Тарту. В 1949 году перешла на комсомольскую работу. Занимала должности 2-го секретаря Нарвского городского комитета ВЛКСМ Эстонии, секретаря комсомольской организации комбината «Кренгольмская мануфактура», инструктора общего отдела и отдела промышленности и транспорта Нарвского городского комитета Компартии Эстонии, заместителя директора среднего профессионально-технического училища (СПТУ) имени Амалии Крейсберг по учебно-воспитательной работе, с выходом на пенсию была сотрудником музея того же СПТУ. Закончила Таллинскую республиканскую партийную школу и вечернее отделение Нарвского текстильного техникума. Награждена орденами Ленина (за трудовые заслуги), Отечественной войны 1-й степени (1985), медалями «За отвагу», «За трудовую доблесть», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг». Живет в городе Нарва (Эстония).
И.В. Вера Александровна, вы сами родом из Эстонии?
В.Е. Да, я родилась 5-го сентября 1923-го года в городе Нарве, в рабочей семье. Мама моя работала на Льноджутовой фабрике, а папа, Александр Андреевич Евдокимов — на Кренгольмской фабрике, на должности прядильщика. Крестным моим стал Пеэтер Михельсон. Его сын Костя, мой двоюродный брат, и сейчас живет в Нарве (кажется, на улице Кингисеппа). Он воевал в составе Эстонского стрелкового корпуса, был, как и я сначала, в 921-м полку 249-й Эстонской стрелковой дивизии, но разведчиком. Получил ордена Славы и Красной Звезды, медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Мы встречаемся с ним, хотя придерживаемся разных политических взглядов. Хочу сказать, что в Нарве, как и в Принаровье, многим русским предлагали брать эстонские фамилии. Но мы не стали этого делать. Вот, например, сейчас в городе живет такой Саша Роози (Александр Петрович Роози). До войны он являлся подпольщиком. Потом воевал в составе Нарвского истребительного батальона и Нарвского рабочего полка, в Эстонском стрелковом корпусе. Так его фамилия до конца 20-х годов была, по-моему, Гулин. Это потом он вынужден был взять себе фамилию Роози: так как жил на границе с Россией, в деревне Венкуль. Но Костя был не из числа тех русских, которые поменяли свои фамилии с русских на эстонские. Его предки были не эстонцами, а не то финнами, не то шведами. Так вот, фамилия Михельсон перешла к ним от каких-то дальних родственников по отцу. Моя мама и его мама были родными сестрами.
Я считаю себя коренной нарвитянкой (то есть, уроженкой Нарвы). Мои и мать, и отец, и дедушка — все родились в Нарве. Кстати говоря, дедушка и бабушка умерли еще до начала войны. Деда, помню, звали Евтихием. Но сам он раньше бабушки ущел из жизни и я его не помню. Так из всей моей родни только бабушка оказалась родом из Гдовского уезда Псковской губернии. Хотя Нарва когда-то тоже являлась частью России. Это уже потом она вошла в состав только что образованной Эстонской Республики (в 1918-м году). Были в Нарве у меня тети и другие родственники, но они жили отдельными семьями. Несмотря на такой приличный состав семьи, мы все же как-то сумели пережить времена тяжелого экономического кризиса в стране. Вы знаете, хотя я в те годы по молодости лет и не работала, я очень даже хорошо себе представляю, что такое безработица. Она наступала у нас временами. Моего папу часто увольняли с работы. Я уже сказала, что он трудился прядильщиком на Кренгольмской фабрике. Мама — на Льноджутовой фабрике. Но ее почему-то в период массовых сокращений на производстве оставляли. Видите ли, в то время не было таких безобразий, как сегодня, когда происходят массовые сокращения: увольняют, несмотря ни на что, и отца, и мать, и всех подряд, в то время как у них остается большая семья. В те годы, если проходило сокращение, увольняли только отца, а мать, на руках у которой было двое детей, оставляли. Руководители как-то договаривались между собой. Но потом проводился новый набор и отец вновь возвращался на фабрику. Когда его увольняли, он временно работал на сланцах. Подобные увольнения происходили, как правило, из-за нехватки хлопков и из-за отсутствия заказов на Кренгольме (на комбинате «Кренгольмская мануфактура»).
Спасало нашу семью во время всех этих неурядиц то, что мы имели свой участок. У нас, конечно, не было своего дома. Мы проживали в частном. Но вместе с тем имели небольшой участок, с которого могли кормиться. Впрочем, у бабушки когда-то был небольшой домик, который потом перешел к другим родственникам. Нам же от него остался, опять таки, еще один участок. В последнее время (перед войной) мы жили на территории нынешнего Ивангорода, на Новой Линии, которая теперь называется улицей Гагарина, в доме № 88/2. Хочу сказать, что Нарва моей молодости была красивым и зеленым городом. И садов было здесь много, причем, что характерно, непосредственно в самом городе. Тогда было не то, что мы видим сейчас: сады находятся непонятно где, уже дальше за городом. На нашем участке, между прочим, тоже был красивый сад. В то время в Нарве жило намного больше, чем сейчас, эстонцев. Но, правда, и русских встречалось немало. Так, например, на территории нынешнего Иванорода и «Парусинки» жили преимущественно русские (раньше Нарва и Ивангород являлись единым целым). В «Старом городе» и на Кренгольме проживало немало жителей, говоривших на эстонском языке. Конечно, в черте нынешнего Ивангорода жили и те, и другие. Но большинство жителей Ивангородской стороны оказывались русскими. Конечно, в городе в свое время встречались всякие разные национальности. Однако русские и эстонцы составляли, так сказать, основной костяк. Нарва в то время считалась третьим и по величине, и по развитию промышленности городом Эстонии. На первом месте стоял Таллин, на втором — Тарту, а на третьем — Нарва. Пярну шел уже четвертым.
И.В. В какой школе вы учились?
В.Е. Сначала я училась в начальной школе № 4. Потом, правда, ее переименовали в Нарвскую начальную школу № 8. Там я проучилась всего четыре года. Школа находилась на «Парусинке» и размещалась в здании, построенном из камня, в котором после войны обосновался Ивангородский дом культуры. Он, может быть, и сейчас существует. Рядом же с ним, в деревянном доме, немножко наискосок, напротив, помещались еще два класса школы. Если в основном здании было два первых класса, то в другом — другие. Затем я продолжила свое обучение в Нарвской русской женской гимназии. Так решили отец с матерью: что, мол, дочь надо учить. Гимназия располагалась на улице Вестервалли (в самом ее конце, на углу с улицей Сепа). Сейчас от гимназии, по сути дела, остался один только физкультурный зал. Само же здание, в которым были учебные классы, подверглось полному разрушению (оно было рядом с этим физкультурным залом). В Нарве в те годы существовало две русских гимназии: государственная и эмигрантская. В ту пору была возможность поступать в нее после четвертого класса. Если же ты переводился из шестого класса, то тебе следовало сдавать экзамен по иностранному языку. Как иностранный у нас, помню, шел немецкий. В начальной же школе иностранный язык вообще не изучали. Поэтому я решила воспользоваться шансом и поступила туда без экзамена. Почему именно мы так сделали? Потому что у нас не было средств для того, чтобы нанимать преподавателя по изучению немецкого языка. Так что я с первого поступала. Некоторые же поступали с шестого. При всем при этом хотела бы отметить, что образование в Эстонии было платным. И учиться направили меня в гимназию именно родители. Сама я при всем желании не смогла учиться, так как средств таких не имела. Чтобы дать мне образование, родители обходили не только всех родственников, которые жили во всем городе, и собирали у них деньги, но и у знакомых. Они это делали всегда, когда подходил срок платить. Стоит отметить, что отдавать за все это дело приходилось большие средства. В таких условиях и приходилось учиться. Считалось, что первые пять классов идет прогимназия, а уже только потом — непосредственно гимназия. Эта учеба продолжалась у меня до самого начала войны.
И.В. Какие настроения преобладали в Эстонии до 1940-го года и как они впоследствии изменились?
В.Е. Вы знаете, еще живя в Эстонии, я от своей бабушки многое слышала о жизни в России, о которой она отзывалась с особенной теплотой. Сама она, я уже вам это говорила, была родом из Гдовского уезда Петроградской губернии. Помню, вечерами она вполголоса напевала какие-то революционные песни. Часто она рассказывала о своем сыне Николае Ефимове, который доводился мне родным дядей. Насколько я из ее рассказов помню, он работал здесь, в Нарве, на Льнопрядильной фабрике и был революционером-подпольщиком. Когда в 1917-м году случилась революция, он вынужден был уйти окончательно в подполье, а потом уехать в Петроград. Там он работал, а потом записался в тогда еще только что сформированную Красную Армию. Вернее, он был даже не в Красной Армии, а Красной Гвардии, с которой, собственно говоря, все и начиналось. Позже он стал комиссаром продовольственного отряда и на этом посту погиб в 1918-м году, кажется, в одной из деревень под Ямбургом. Как это получилось? Значит, вместе с другими красноармейцами он собирал хлеб для рабочих Петрограда. Ночью их, целую группу продотрядчиков, перекололи штыками бандиты. Сонными! Бабушка часто показывала мне фотографию его похорон. Мне почему-то запомнилось, что во время этой похоронной процессии было немало плакатов с революционными лозунгами. Что интересно: другой его брат, тоже, получается, мой дядя, был Белой Армии. Но если Николай пошел добровольцем в красные, то его брата белые мобилизовали. И когда он вместе с белогвардейцами отступал, проходя нынешний Кинисепп, до Нарвы от немцев (они здесь все занимали тоже в 1918-м году; Нарва, как говориться, тогда тоже переходила из рук в руки), то увидел могилу своего брата в Ямбурге, который был красным. А похоронили первого брата как раз в нынешнем Кингисеппе перед военным зданием. Вы, наверное, не раз бывали в этом городе. Так вот, если вы перейдете мост, то по левую руку увидите церковь. По правую же руку находятся военные казармы. Так вот, там могила моего родного дяди и находится.
Но не только по рассказам бабушкины формировалось мое представление о жизни за эстонско-советской границей. Помню, когда я в свое время прочитала роман Николая Островского «Как закалялась сталь», это произвело на меня огромное впечатление. Достать такую редкую и, кстати говоря, запрещенную в Эстонии книгу было очень сложно. Также хотелось отметить, что о делах советского комсомола я многое узнавала от мужа моей двоюродной сестры Виталия Волкова, который находился в подполье. Помню, однажды под стопкой белья я обнаружила револьвер и бумаги с записями — статьи о каких-то рабочих волнениях на Кренольме. Для меня это был определенного рода шок. Кроме того, в деревне Дубровке, расположенной уже на российской территории, на другом берегу реки от Комаровки (тогда и Ивангород, и Комаровка относились к Эстонии), проходили первомайские праздничные демонстрации с красными знаменами. Так я с эстонского берега воочию 1-го мая наблюдала за происходящим. Мы всегда ходили смотреть на такие демонстрации.
Поэтому, конечно, нет ничего удивительного в том, что в августе 1940 года, после того, как в Эстония вошла в состав СССР, я вступила в Эстонский Комитет Комсомола. Вернее, вступила я туда буквально незадолго до всего этого. В городе находились регулярные части Красной Армии, но считалось, что Эстония независимая и не является советской. При вступлении в эстонский комсомол нам выдавали такие розового цвета карточки членов комсомола, которые мы уже потом обменивали на обычные. Тогда считалось, что мы подпольно вступаем в комсомол. Конечно, тайно, как тогда об этом говорили, комсомол в городе группировался, но единой организации в Нарве еще не было. Но при этом в Нарве уже были созданы несколько комсомольских организаций: на Кренгольме, на Суконной и Льнопрядильной фабриках. Также, уже после вхождения в состав СССР, была создана и эстонская территориальная организация комсомола. В ноябре того же года нас приняли во Всесоюзный комитет ВЛКСМ. Помню, уже после того, как окончилась война, мы с Ольгой Петровной Долгополовой собирали сведения о самых первых комсомольцах Нарвы (Она была сначала секретарем горкома партии. Впоследствии возглавляла Нарвский городской отдел народного образования, иначе говоря — гороно. Ольга Долгополова считалась ветераном партии и комсомола и, как самая опытная, была почетным членом нашей организации ветеранов комсомола. Мы и с ее сестрой Валентиной Петровной были друзьями, учились вместе. Валентина тоже, как и Ольга Петровна, ушла из жизни. Но осталась еще в живых их сестра Дора).
Нас насчитывалось тогда где-то около пятидесяти человек. Но что интересно: поскольку все это происходило в период летних каникул и школьной комсомольской организации создано еще не было, то я вступила в комсомольскую организацию Льнопрядильной фабрики, где работала моя мама. Так получилось, что нашими первыми учителями и помощниками в этом деле стали не школьные преподаватели, а комсомольцы из частей Красной Армии, которые стояли в нашем городе. Они приходили к нам в комитет комсомола почти что каждый день. От них мы, кстати говоря, многое и узнавали о жизни советской молодежи и о советском комсомоле. Потом закончились каникулы. Я стала работать в комсомольской организации гимназии, хотя в то же самое время продолжала состоять на учете на фабрике.
 |
Комсомольский билет Веры Евдокимовой |
И.В. Как вы считаете, что побудило вас вступить в комсомол? И какие обязанности вы выполняли как одни из первых комсомольцев в Эстонии?
В.Е. Что побудило, вы спрашиваете? Конечно, в первую очередь патриотизм. Ведь я от бабушки кое-что знала о положении молодежи в Советской России и о комсомоле. Бабушка, кстати говоря, у меня тоже трудилась на фабрике. Конечно, главной задачей вновь созданного было помочь партии в преобразовании жизни, как тогда было принято говорить, на социалистических началах. Некоторые наши комсомольцы были выдвинуты на ответственные должности и стали руководить производством. Некоторых направляли на различные курсы. Поскольку я имела более высокое, чем у рабочих, образование (училась в гимназии), мне тут же по линии работы в комсомоле поручили заняться делопроизводством. Работать приходилось очень много. Во-первых, огромное внимание уделялось беседам в молодежной среде на политические темы. Во-вторых, нам приходилось активно привлекать молодежь к занятию спортом, а это — и волейбол, и бег, и метание копья и диска. Мне особенно запомнились показательные спортивные выступления нашей молодежи на Петровской площади. Кроме этого, у нас проводились соревнования между Льнопрядильной и Суконной фабриками. В третьих, мы, комсомольцы, уделяли огромное внимание художественной самодеятельности. По сути дела, она целиком и полностью держалась на комсомольцах. Так как в то время у нас в городе, да и в Эстонии все это только начиналось, никаких художественных руководителей не существовало и в помине. Единственным нашим помощником в этих делах являлся гармонист, которого для этого дела нам специально выделяла парторганизация. Концерты у нас проходили довольно часто. Причем не только в Нарве, но и в других городах Эстонии.
Ну и, кроме всего прочего, мы, комсомольцы, оставались главными помощниками городских руководителей во всех делах. Что мы делали? Собирали металлолом, помогали проводить земельную реформу в принаровских деревнях, шефствовали над школьниками-пионерами. Помню, одной из первых пионервожатых в городе стала моя подруга Шура Мирасова (Александра Ивановна Мирасова), которая состояла в комсомольской организации на Суконной фабрике. Также пионервожатыми были у нас комсомольцы Коля Алексеев, Тамара Эйхфус, Ира Николаева и Георий Зимин. Еще мы проводили субботники на производстве, разгружали железнодорожные составы, заготавливали дрова для города. Между прочим, последнее дело оказалось для нас достаточно трудным. Ведь зимой у нас мерзли ноги. И так как теплой обуви у нас не было, то мы обматывали ноги тряпками и так работали.
Отдельно мне бы хотелось остановиться на вопросе организации политической учебы. Мы, комсомольцы, активно в этом деле участвовали. Помню, мы изучали речь Владимира Ильича Ленина на третьем съезде комсомола и прослушивали различные радиопередачи. И хотя радиоприемников тогда в городе было очень мало, для нашей комсомольской организации его все же выделили. К нам часто приходили политруки и комсомольцы из стоявших в городе воинских частей Красной Армии, которые не только читали у нас лекции и доклады, но и проводили с нами беседы. Я до сих пор хорошо помню медсестру Любу, которая рассказывала нам о своем участии в войне с Финляндией. Мы, девушки, буквально заслушивались ее рассказами.
Я уже говорила о том, что мы выпускали стенные газеты. В этом вопросе мы старались ориентироваться на лучшее. Для некоторых наших комсомольцев выпуск стенной газеты открыл путь, если можно так сказать, в большое творчество. Например, редактор стенгазеты Кренольмской комсомольской организации Лембит Реммельгас был выдвинут на работу в редакцию городской газеты «Нарва таэлинне». Во время войны он стал корреспондентом армейских газет. Уже после войны его назначили редактором таллинской газеты «Ыхту лехт» и республиканских газет «Ноорте хяэль», «Рахва хяэль» и «Сирп я Васар». Впоследствии он стал известным эстонским писателем.
Осенью 1940 года меня избрали членом городского комитета комсомола. Я в то время работала сразу в двух комсомольских организациях — фабричной и школьной. В то время первым секретарем Нарвского горкома комсомола был такой Леонид Вальтер. Он стал первым секретарем буквально с самого начала, еще тогда, когда все это делалось подпольно. Вторым секретарем был такой Дильс.
 |
Вера Евдокимова в 1940 г. |
Школу я после прихода советской власти еще не закончила. Нам предстояло учиться еще полгода для того, чтобы наши программы — советская и бывшая эстонская - сошлись. Перед этим, помнится, все изучали Конституцию СССР. До этого подобные предметы, понятное дело, наш класс не проходил.
Хотелось бы отметить, что потом многие наши нарвские и принаровские комсомольцы сложили свои головы в борьбе с фашизмом. Среди них — Саша Кустов, Руфина Тайнова, Леша Федоров, Николай Кочнев, Гога Кочетков, Галина Мери, Володя Богданов, Николай Киселев, Володя Пярно и многие другие. Также хочу сказать, что когда в конце 1940 года в Эстонии организовалось Таллинское военно-пехотное училище, немало наших ребят уже в начале 1941-го года стали его курсантами. Я хорошо помню, как торжественно мы провожали в армию Ивана Лисецкого, Виталия Волкова, Бориса Писарева, Николая Киселева, Бориса Пярну и многих других. Об Иване Яковлевиче Лисецком следует рассказать немного подробнее. Когда-то, еще в 1940-м году, он состоял в комсомольской организации в Принаровья. Но когда в конце тогда же года организовалась в Таллине офицерская школа и многих комсомольцев взяли туда (Имеется в виду, очевидно, то же самое Таллинское военно-пехотное училище. - Примечание И.В.), он тоже поступил туда. Потом началась война и всех их направили в армию. Но что очень важно: ему после войны, уже будучи профессиональным военным, посчастливилось вернуться в Нарву. Здесь он стал военкомом. На этой должности он находился 13 лет.
И.В. Как вы узнали о начале войны?
В.Е. Война застала меня здесь же, в городе Нарве. Мы как раз накануне проводили городской комсомольский вечер. На нем проходил смотр художественной самодеятельности. Это мероприятие, которое было в субботу в городском «Темном саду», буквально затянулось у нас на всю ночь. А наутро мы узнали, что началась война. Между прочим, в то время в моей личной жизни должно было состояться событие огромной важности. В свои 17 лет я собиралась выходить замуж. Мальчик приходил к моим родителям. Обо всем они уже договорились. 21-го числа он мне сделал предложение. Но из-за начала войны все это переменилось. Вскоре его призвали в армию и он погиб. Замуж мне так выйти и не пришлось. Правда, уже после войны за мной ухаживал Герой Советского Союза Николай Матяшин и делал мне предложение. Но я не смогла ему ответить взаимностью. В то время у меня было очень много работы — все время занималась общественной деятельностью. Между прочим, он тоже нарвитянин, так как когда-то учился здесь в русской эмигрантской гимназии. В Нарве же было три гимназии: одна эстонская и две русских, одна из которых государственная, а другая — эмигрантская (ее содержали на свои деньги русские эмигранты). Уже потом мы учились вместе с ним на одном курсе в Таллинской республиканской партийной школе. Там и вышла эта история.
Мы, молодежь, конечно, были очень патриотически настроены. Мы тут же пришли в горком комсомола и подали заявления о том, чтобы нас направили на фронт. Но возраст наш оказался для этого слишком небольшим — нам исполнилось всего только по 17 лет. Но вскоре тех ребят, которые были нас постарше, призвали через военкомат в армию и зачислили в 5-й Нарвский истребительный батальон. Они сражались с фашистскими десантниками и бандитами («лесными братьями») на территории Принаровья (То есть, деревень, расположенных по берегу реки Наровы — Примечание И.В.). Те же ребята, возраст которых для этого не подходил, находились на охране города. Нас же, 18 девчат, направили работать в Нарвский госпиталь, который образовался на базе городской больницы. Сначала мы в Нарве так и работали. Это продолжалось где-то два месяца. Это, по сути дела, были первые мои трудовые шаги. Раненые к нам поступали в основном из частей Красной Армии, которые сражались в Латвии, Литве и Эстонии. Но потом стали также поступать и свои ребята из истребительного батальона. Работы было, конечно, очень много. Ухаживали за ранеными, помогали при их эвакуации в тыл и даже принимали участие в проведении операций. После дежурства мы уходили отдыхать домой, а потом стали ночевать там же, в госпитале. От нас раненых направляли в Ленинград. Мы сопровождали их. Наши эшелоны фашисты обстреливали и бомбили.
Но потом, когда 17-го августа началось отступление, мы ушли вместе с частями Красной Армии. Считалось, что я начала свою службу в Красной Армии 15-го августа. Мы находились в составе Нарвского Рабочего Полка. Это уже впоследствии мы влились в ряды 11-й стрелковой дивизии, которая перед войной как раз стояла в Нарве. Она, между прочим, какое-то время помогала нашей комсомольской организации. Мы, трое сандружинниц, а это, кроме меня, были Шура Мирасова, самая старшая из нас, Мила Кудрявцева, попали в Нарвский рабочий полк. В него влился весь Нарвский истребительный батальон. В то время он как раз стоял под Кингисеппом.
 |
Красноармеец Вера Евдокимова в 1941 г., |
И.В. В Нарвский Рабочий Полк вас попало только трое?
В.Е. Только трое. Все остальные стали работать либо в госпитале в Ленинграде, либо в медсанбате 11-й стрелковой дивизии. С тяжелыми боями мы отступали и остановились на Ораниенбаумском пятачке. Причем, что характерно: из-за того, что Кингисепп был эвакуирован фашистами, нам приходилось отступать 17-го августа 1941-го года вместе с частями 11-й дивизии через Усть-Нарву по лесным дорогам и понтонным мостам. Наш Нарвский рабочий полк позже, как я уже вам сказала, влился в 320-й стрелковый полк все той же 11-й стрелковой дивизии. У меня сохранилась фотография, на которой мы, трое девчат, засняты вместе с командиром полка и начальником штаба того же полка Цепиловым.
И.В. Помните ваш первый бой?
В.Е. Когда в боях под Кинисеппом прошел самый основной бой Нарвского рабочего полка, мы еще не находились в его составе. Буквально на следующий день мы прибыли в медсанбат 11-й стрелковой дивизии. Сразу же поступили раненые. Но потом по нашей же просьбе нас, трех девчат, главный врач Кузин взял в Нарвский рабочий полк. Мы участвовали в боях, отступая от Кингисеппа до самого Ораниенбаумского пятачка. Как сандружинницы мы оказывали первую помощь раненым и вытаскивали их в тыл. Признаюсь честно: нам приходилось порой очень тяжело. Ведь нам нужно было ползком тащить раненых. Приподниматься нельзя — иначе убьют. Но мы настолько оказывались увлечены процессом по спасению раненых, что даже не обращали внимания на тот факт, что где-то рядом кипит бой. Надо было спасать раненых! В то тяжелое военное лето их было очень много, а мы даже толком не знали того, как их правильно переносить в полевых условиях. Не было у нас в этом деле совершенно никакого опыта! Бои шли днем и ночью. Мы же не могли как следует разобраться в военной обстановке. Передвигались и через лесные чащи, и через болота, с ног валились от усталости, но духом не падали.
Помню, однажды мы ползем за раненым, как вдруг командир приказывает нам спуститься в траншею. А мы не делаем этого. Тогда он нас спрашивает: «Вы куда направляетесь?» Мы ему показываем: «В ту деревню, за ранеными». Он нам отвечает: «К немцам, что ли, захотели?» Оказывается, эту деревню уже заняли немцы, а мы настолько увлеклись работой, что даже этого и не заметили.
Отсюда наш полк сняли и отправили в Ленинград. При этом сказали, что мы едем в распоряжение ленинградских партизанских отрядов и будем впоследствии пробираться к своему городу Нарве. Мы, конечно, с радостью на это согласились и отправились в путь. Но получилось все совсем не так.
Попутно хочу заметить, что, оказавшись в Ленинграде, мы короткое время пережили и ужасы блокады: голод, холод и обстрелы. А сколько людского горя мы тогда увидели. Об этом, как говориться, лучше даже и не вспоминать. Здесь погибли наши подруги — Вера Мухина и Галя Блохина, тяжело были ранены и умерли в госпитале Леля Никитина и Ляля Тимофеевская. Конечно, друзей было терять тяжело, об этом нечего и говорить (Вероятно, речь идет о погибших в составе 11-й стрелковой дивизии. - Примечание И.В.)
По прибытии в Ленинград поступило распоряжение эвакуировать Нарвский рабочий полк в глубь страны. Сказали, что там будут формироваться эстонские национальные части. Мы, трое девчат, отказались туда ехать. И тут мы узнали, что в городе находится в эвакуации эстонское советское правительство. После этого мы тут же разыскали первого секретаря Центрального Комитета Компартии Эстонии Николая Каротамма. Пришли к нему и рассказали о постигнувшей нас беде: о том, что нас хотят эвакуировать из Ораниенбаума. В Ленинград нам было обратно никак не попасть. Почему? У нас имелись документы только у Шуры Мирасовой — она ходила уже с паспортом. У меня был комсомольский билет. А вот у Милы и он отсутствовал. Ведь она успела стать членом Эстонского комсомола, а во Всесоюзный, как я, вступить не успела. Так что мы находились в городе без всяких документов. Мы стали упрашивать Каротамма о том, чтобы он помог нам вернуться в 11-ю стрелковую дивизию. Он нам ответил, что он не имеет никакого права направлять нас в воинские части. Но потом мы все же его уговорили и он нам выдал документ, где говорилось о том, что мы возвращаемся в 11-ю стрелковую дивизию. Там же стояли подпись первого секретаря ЦК Компартии Эстонии и печать Верховного Совета Эстонской ССР. В то время шли бои под Ораниенбаумом и Петергофом. С этого времени мы спокойно шагали по Ленинграду. А ведь до этого, если встречали идущие патрули, то, как правило, прятались.
 |
Слева нараво. Начальник штаба 320 СП Цепилов, красноармеец Вера Евдокимова, командир 320 СП, |
С имевшимся у нас документам мы спокойно попали в в воинскую часть к морякам. Они помогли нам переправиться сначала в Кронштадт, а оттуда - в Ораниенбаум. Помнится, прямо на танках мы приехали в деревню Мартышкино, где располагался наш полк, и пришли в свой полковой медпункт. Но там нас огорчили. В то время как раз вышел приказ о том, чтобы всех девушек, которые находятся на передовой, следует снять. Какое-то время мы находились при полевом госпитале. Но потом вышел специально для нас приказ, в котором говорилось о том, что поскольку мы имеем такой важный документ за подписью самого секретаря Компартии республики Каротамма, то для нас сделано исключение. Короче говоря, нас вернули на полковой медпункт, но уже не на самую передовую в батальон, а, как говорят, на полковой медпункт. В то время полковой медпункт и батальонный медпункт были настолько близки друг от друга, что временами их было вообще не различить. Бои шли все время. Наши войска отступали. Но мы все же отстояли этот Ораниенбаумский «пятачок».
А затем нас перебросили в Ленинград, где мы получили пополнение, а затем по «Дороге жизни» (в это время как раз и фотографировались) прибыли на Волховский фронт. Там на станции Погостье я была ранена.
И.В. Расскажите о том, как это получилось.
В.Е. Хотя я и числилась в полком медпункте, на самом деле находилась на передовой. Как только мы в начале 1942 года туда прибыли, там начались очень сильные бои. По сути дела, та самая станция Погостье несколько раз переходила из рук в руки. Нас сразу бросили в бой. И вот на самой передовой, когда мы подбирали раненых, оказывали им первую медицинскую помощь, а затем отправили дальше в тыл, меня и «зацепило». Я вынесла с поля боя шесть раненых бойцов, а в тот момент, когда перевязывала на поле боя раненого командира, получила тяжелое ранение. Осколок мины угодил мне в ногу. Меня отправили в госпиталь. Мила же и Шура оставались в этом же 320-м стрелковом полку. Хочу сказать, что старшей из нас была медсестра Лиля Грузнова. В тяжелые минуты она всегда, помню, успевала нас подбодрить. Так вот, впоследствии, участвуя в составе отдельного лыжного батальона в одной из ответственных операций — в разведке боем, она была тяжело ранена и умерла. Уже потом меня за участие в этих боях наградили медалью «За отвагу».
Через некоторое время после этого я пыталась вернуться в свой полк. Я, например, сбежала из госпиталя, но меня снова туда вернули, поскольку бои шли серьезные, а у меня нога была ранена и не действовала. Я все время прыгала на одной ноге. В последнее время лежала в эвакуационном госпитале в городе Молотове Свердловской области. В общей сложности в госпиталях я провела три месяца.
Так как рана у меня еще не зажила, меня на время освободили от военной службы. Нога у меня по-прежнему не действовала. Тогда я поехала куда-то в Свердловскую область, где у меня находилась в эвакуации мама. Там какое-то время я жила в колхозе «Декабрист». Впрочем, как мне стало известно, в этот колхоз была эвакуирована, как я уже сказала, не только мать, но и брат (Видимо, не родной. - Примечание И.В.), а также сестра и кто-то из жителей Нарвы. Там же я сумела создать комсомольскую организацию. Настолько была активной! Помню, когда я только там оказалась, мысли «ходили» такие: «Сколько жить здесь придется до полного выздоровления? Неизвестно... Но время пройдет быстрее, если найти себе дело. Вот только какое?» В небольшой деревеньке, в которую я попала, молодежи оказалось совсем мало, да и то все — в основном девушки. Комсомольцев обнаружилось только двое. Я стала третьей. Но я решила, что это не так уж и мало. Ведь это, согласно Уставу — целая комсомольская организация. Не удивляйтесь моим рассуждениям. Я ведь никогда не меняла своих взглядов. И сейчас по-прежнему считаю себя коммунисткой. После этого на состоявшемся собрании мы тут же постановили — создать в колхозе «Декабрист» организацию ВЛКСМ. Какой-никакой, а опыт работы в комсомоле у меня уже имелся. Я была участником создания в своей родной Нарве комсомольской организации, избиралась ее секретарем. Правда, тогда я не знала (опыт имела-то совсем другой) того, что создание комсомольской организации необходимо, так сказать, утвердить на заседании бюро райкома. Между тем путь до райкома оказывался совсем неблизким. В деревне же не существовало никакого транспорта. Была, правда, одна лошадь, но она никогда не находилась без дела: на ней пахали. Лес же возили на быках и коровах. Так мы, комсомольцы, прожили полгода не утвержденными. Наша организация выросла до 15-ти человек. Помимо того, что мы проводили регулярные собрания, озвучивали политинформацию и выпускали стенгазету, мы еще создали художественную деятельность и выезжали с концертами в поле.
Кроме того, выполняли, помимо своей основной работы, и другие обязанности: собирали теплые вещи для отправки солдатам на фронт, шили и выпиливали игрушки для колхозных малышей, помогали сами в уборке урожая, а также организовывали на сбор колосков местных пионеров. Сама я в то время работала уже звеньевой в полеводческой бригаде. Работала без выходных и праздников. К вечеру ездила со всеми на заготовку дров. Хотя, надо сказать, рана все еще давала о себе знать. И вот спустя полгода мне все-таки удалось попасть в райком комсомола. Помню, я принесла туда взносы, которые мне удалось собрать со своих комсомолок за шесть месяцев существования нашей организации, и потребовала комсомольские билеты (для принятых в ряды ВЛКСМ). Честно говоря, услышав подобное требование, райкомовцы переглянулись. Но я, несмотря на то, что мне было всего лишь 18 лет, оставалась в своем решении непреклонна. Тогда они расспросили меня и собрали членов бюро. Затем они тут же утвердили комсомольскую организацию колхоза «Декабрист» и послали в деревню вместе со мной своего работника: для того, чтобы вручить билеты комсомольцам.
И.В. В колхозе вы находились до окончания войны?
В.Е. Нет, после вручения комсомольских билетов я пробыла еще полгода. Но потом стало известно о том, что началось формирование эстонские национальные части. В июле 1943 года я снова пошла в военкомат и попросила направить меня в Эстонский стрелковый корпус. Мне пошли навстречу. Сначала я находилась в составе 921-го стрелкового полка. Но он во время боев ни в чем не участвовал. В операциях под Невелем и Новосокольниками была задействована в основном корпусная артиллерия. Потом я добилась того, чтобы меня перевели в 779-й артиллерийский полк той же 249-й Эстонской стрелковой дивизии. Сначала я находилась на должности топографа и одновременно исполняла обязанности санинструктора батареи. Но после окончания краткосрочных курсов стала связисткой (телефонисткой). Впоследствии же я перевелась во взвод управления при командующем артиллерией 7-й Эстонской стрелковой дивизии, где, как я потом узнала, служила моя сестра. Но когда появлялись раненые, я по-прежнему выполняла обязанности и санинструктора.
И.В. И первыми боями, насколько я могу об этом судить, в которых вы участвовали в составе национального корпуса, стала операция по освобождению Нарвы в 1944-м году?
В.Е. Именно она. По сути дела, и последними боями, в которых я участвовала, стало освобождение моего родного города Нарвы. Как сейчас помню, переправу мы наводили под Рийгикюла, немного севернее Смолки. Короче говоря, это было основное направление перехода наших войск через реку Нарва. Конечно, эти бои произвели на меня самое сильное впечатление во время войны. Надо сказать, здесь мы очень долго стояли. Сражения проходили очень сильные. Но чем мне запомнился сам бой за Нарву? Значит, уже 24-о июля начались бои западнее города, где сосредоточилась 8-я армия. Мы же в это время находились на правом берегу Наровы. И только 25-го июля в 7 часов утра стали действовать наши части. Наша артподготовка длилась больше часа. Это было что-то невероятное. Мы увидели сначала белые ракеты. После этого к делу тут же подключились наши «Катюши». Это стало сигналом для всей остальной артиллерии. За время войны я перевидала немало артиллерийских подготовок, но таких мощных, как под Нарвой, не встречала. Весь левый берег был в огромных земляных фонтанах от непрерывных разрывов. А потом началась переправа через реку Нарву на западный берег. Сначала переправилась пехота. Ей, кстати говоря, пришлось очень тяжело. Но вскоре мы наладили «понтонку», и пошли танки и артиллерия. Большую помощь тогда оказала наша авиация. По Кингисеппскому шоссе удалось навести переправу в ночь на 26-е. Но 25-го в Нарве еще находились немцы, которые взрывали город — церкви, дома и свои же укрепления. Гражданское население же в городе отсутствовало. Когда мы вошли в город, то обнаружили в нем лишь двух старушек. Они вышли из укрытия, когда мы освободили город.
 |
Бои в г.Нарва, июль 1944 г. |
Помню, в тот самый момент, когда проводилась артиллерийская подготовка, я находилась на пункте связи со штабами всех батарей. Пункт располагался где-то между Рийгикюла и Смолкой. Я слышала все разговоры на КП (командном пункте). И когда я узнала, что наши вошли в город, мне безумно захотелось в нем побывать. В первую очередь из-за того, что хотела повидать своего отца, который во время эвакуации так и не успел покинуть Нарву. С нашего НП город полностью не просматривался. То есть, получалось-то что? С наблюдательного пункта была видна только Нарвская сторона. Ивангород же за лесом не был виден. И представьте себе, я не выдержала и вместе с одним из своих земляков пошла искать свой родной дом. Это был первый, так сказать, случай, когда я нарушила воинскую дисциплину — ушла в самоволку. Нас во взводе управления командующего артиллерией дивизии служили четверо. Так вот, сначала у нас двое сходили в самоволку в города, а потом я с сослуживцем. Ведь когда освобождали Нарву, нас дальше реки не пустили. Помню, мы тогда прошли совсем немного, как вдруг нас вернули. Связано это оказалось с тем, что в то самое время Эстонский стрелковый корпус собирались перебрасывать под Тарту по Гдовскому шоссе. В общем, нас вернули. Мы не удержались и решили сходить в город для того, чтобы походить по старым местам и узнать, что стало с теми домами, где жили наши знакомые. Помнится, мы тогда сходили и на «Парусинку», и в то самое место, где стоял наш дом. Все ходили смотреть свои дома. Но мне, к сожалению, увидеть его не пришлось. Он, вероятно, в результате бомбежки (ведь немцы бомбили город) подвергся полному и окончательному разрушению. На его месте стояла глубокая воронка, которая уже начинала немного зарастать травой. В нее, кажется, попали два снаряда. Два соседних дома же уцелели. В это самое время я искала своего отца. Мне было известно, что мама у меня вместе с сестрой, немного младше меня по возрасту, была эвакуирована в самые последние дни перед приходом немцев. У отца, как я потом узнала, сложилась такая судьба. В самом начале войны он находился на оборонных работах. Дело в том, что в то время многих рабочих брали прямо с фабрик рыть укрепления за Нарвой и в Принаровье. Между прочим, маму тоже туда отправляли, но так как с ней оставалась маленькая сестра, которую никак нельзя было оставлять одну, ее быстро вернули. Из-за того, что Кингисепп фашисты заняли раньше, чем Нарву, мой папа, повторюсь, не успел эвакуироваться. Нарва, таким образом, оказалась отрезана от советских войск. Поэтому наши отступали из города через Усть-Нарву (поселок Нарва-Йыэсуу). Отцу не повезло и он угодил в концлагерь под Таллином. Кстати говоря, из-за перенесенных им испытаний прожил он после войны совсем недолго.
И.В. Почему вам не довелось участвовать в составе Эстонского стрелкового корпуса в последующих боях (освобождении Таллина, островов Эстонии, ликвидации курляндской группировки противника)?
В.Е. Дело в том, что после освобождения Нарвы городу срочно понадобились кадры для восстановления разрушенного хозяйства и меня по этой причине здесь оставили. Я все смеюсь, когда рассказываю о своем участии в войне: свой город освободила и дальше воевать не пошла. Но ведь тогда получилось что? Эстонию начали освобождать от фашистов. Для того, чтобы наладить здесь жизнь, нужны были проверенные кадры. А где их взять? Если говорить о тех людях, которые здесь жили, то их нужно было проверять: на кого они работали во время немецкой оккупации и как они себя вели. А из Эстонского стрелкового корпуса можно было запросто брать людей и при этом никого из них не проверять. Поэтому нас и брали в освободившиеся от фашистов районы: кого — в органы милиции, кого — в органы Министерства внутренних дел, кого — в советские органы, то есть, горисполкомы и волисполкомы. Все это были кадры из Эстонского стрелкового корпуса. Сначала нас с сестрой среди прочих направили в Ленинград — для того, чтобы научить работе в органах милиции. Через месяц, после прохождения курсов, я снова вернулась в Нарву и стала работать инструктором актов гражданского состояния. Помню, я привезла тогда из Ленинграда нарвский архив, семейные списки гражданского состояния и создала вместе с другими сотрудниками Нарвский ЗАГС. Здесь меня и застало окончание войны. Я успела зарегистрировать первые послевоенные браки в Нарве. Потом уже я создавала ЗАГСы в Тарту.
И.В. В завершение расскажите о том, как сложилась ваша судьба после войны.
В.Е. Значит, как я уже вам сказала, еще в 1944-м году меня направили работать в органы милиции. Работала сначала в Нарве. Но потом меня на два года прикомандировали в Тарту с тем, чтобы я там наладила загсовскую работу — в качестве инструктора актов гражданского состояния. Фактически мне приходилось работать на весь уезд. В моем ведении находились Тартуский ЗАГС и волисполкомы. Со временем я вернулась в Нарву. Но потом, участвуя в Пленуме горкома комсомола, я была избрана его членом. С тех пор со мной стали вести непрестанные переговоры о том, чтобы я перешла на комсомольскую работу. И в 1949-м году, дав согласие на такое дело, я стала вторым секретарем Нарвского городского комитета комсомола. Пока я находилась в отпуске, мое прежнее руководство молчало. Но стоило ему закончиться, как вдруг меня вызвали в Таллин на ковер. Мне хотели там устроить чуть ли не трибунал. Ведь я, как говориться, самовольно перешла на комсомольскую работу из органов МВД. Тогда с этим было очень строго. Но за меня вступился горком партии. Так меня оставили на этой работе. Первым секретарем городского комитета ВЛКСМ являлся Анатолий Дмитриевич Пушкин, фронтовик. В чем состоял основной смысл нашей работы? Городской комитет возглавлял всю комсомольскую организацию в Нарве и своей деятельностью регулировал работу первичных комсомольских организаций. Скажем, на Кренгольме, в общестроительном тресте, в отделе милиции, в различных клубах, сапожных и пошивочных мастерских — везде существовали организации, которые курировал Нарвский городской комитет ВЛКСМ.
 |
Вера Евдокимова сразу после войны |
В эти же годы комсомольскую организацию на Кренгольме (на комбинате «Кренгольмская мануфактура») возглавляла такая Светлана Константиновна Боборенко. Мы с ней все время находились в хороших отношениях. Я ей все время помогала. Но она была по образованию педагогом — закончила педагогический институт. И когда в школу № 4 срочно потребовался директор, ее перевели на эту должность. После этого, чтобы не оставлять комсомольскую организацию без более опытного человека, мне предложили занять ее место. Я тут же дала согласие на такой переход. Как-никак, а довоенный опыт работы в комсомоле у меня имелся: я являлась членом комитета комсомола на фабрике, хотя на ней и не работала. Кроме того, я во время войны находилась в составе комитета комсомола. Да и во время работы в органах милиции являлась секретарем комсомольской организации, но, правда, не освобожденным. Так я и работала. Мы, кстати говоря, много чего делали.
Когда я вместе с Боборенко только начала заниматься комсомольской организацией Кренгольма, там насчитывалось, точно, правда, я этого не помню, что-то около 200 с чем-то человек комсомольцев. Когда же я уходила с этой организации, у нас уже было две тысячи с лишним человек. Хочу сказать, что мы не только привлекали много молодежи к вступлению в комсомол, но и также находили тех членов организации ВЛКСМ, которые не состояли у нас на учете. В общем, к нам на Кренгольм приезжали работать прядильщицы и ткачихи. Но из-за того, что прежде слабо работала местная комсомольская организация, их как-то и не замечали. А когда она заработала как следует и они увидели, что здесь много интересного, они сами к нам приходили и вставали на учет. У них, конечно, уже были комсомольские билеты и учетные карточки ВЛКСМ. Также мы вновь принимали и восстанавливали в своих рядах тех, кто когда-то являлись комсомольцами. Какую деятельность мы, как комсомольцы, проводили? Во-первых, активно участвовали в восстановлении комбината «Кренгольмская мануфактура». У нас субботники и воскресники проводились каждый день. Помню, кода у нас заканчивалась основная работа, мы делили территорию на несколько участков и шли добровольно выполнять свои обязанности как общественники. Взять хотя бы такие работы, как строительство клуба Кренгольма. Все основное здесь делали, конечно, строители. Но на подсобных работах были везде мы, комсомольцы: подносили им кирпичи, копали траншеи, а если что-то где-то нужно было проложить, прокладывали, сажали деревья и кустарники, разбирали в городе завалы. Все это делалось руками комсомольцев. Потом стали создаваться бригады, которые перенимали различные передовые методы. Так если кто-то в работе добивался лучших методов, то его опыт комсомольская организация распространяла среди других, причем не только комсомольцев, но и вообще молодежи. Так что работы было у нас в то время действительно много. Кроме того, под нашим руководством активизировалась деятельность различных кружков и секций.
Со временем, работая секретарем комитета комсомола всего Кренгольма, я была направлена на учебу в Таллинскую республиканскую партийную школу, которая давала незаконченное высшее учительское образование. Училась я там два года. Когда же я ее закончила, мне предложили работать в Таллине — в ЦК комсомола Эстонии. Но я не дала на это согласие, так как хотела вернуться обратно в свой город. Как говориться, для меня Нарва — это было все. И с большим трудом я все же добилась, что меня вернули сюда. Затем начался этап моей работы в Нарвском горкоме партии. Там я была инструктором, сначала в общем отделе, а потом в отделе промышленности и транспорта. И все это время меня беспокоили: уговаривали на то, чтобы я начала свою карьеру в Таллине. В этом не было ничего удивительного. Ведь я, хоть и не в совершенстве, но владела эстонским языком. А республике, конечно, такие кадры очень сильно были нужны. Сколько раз меня вызывали уже в ЦК партии и предлагали перейти на партийную работу, не счесть. Предлагали места и в Таллине, и в Ряпина. Но я никак не хотела на все это соглашаться.
И тогда, чтобы меня не тревожили после окончания партийной школы, я поступила в Нарвский вечерний текстильный техникум, который закончила в 1960-м году. Прошло какое-то время, как вдруг меня вызывает кто-то из начальства и говорит: «Вы теперь имеете и учительское, то есть, педагогическое образование, и специальное образование. А нам как раз нужен такой человек в училище — в СПТУ имени Амалии Крейсберг». Я согласилась и перешла на эту работу. Кстати говоря, пока я училась в техникуме, оставалась внештатным инструктором горкома партии. Помню, я тогда направляла работу партийных организаций по промышленности и транспорту. Что еще мы делали? Готовили их вопросы, то есть, этих предприятий, на бюро горкома, принимали соответствующие меры. В вечернее же время я училась. Так я стала заместителем директора СПТУ имени Амалии Крейсберг по учебно-воспитательной работе.
Честно говоря, когда в начале 60-х годов я только туда устроилась, училище называлось еще школой ФЗУ. Сначала она какое-то время располагалась на Новоткацкой фабрике, потом — на Кренгольме, на улице Котовского. Это уже потом она стала называться профтехучилищем. Сначала директором училища была Мария Ивановна. Потом место директора занял такой Анатолий Иванович Маланичев. Тогда, по сути дела, только начиналось строительство здания училища на Кренгольме. Сейчас это учреждение называется «Профессиональный центр технического образования». После окончания строительства училище возглавляла Мария Константиновна Тарасова. Впоследствии она перешла работать в строительное училище. Она умерла буквально совсем недавно. Чем я там занималась? Помимо того, что преподавала (вела историю и обществоведение), я проводила воспитательную работу среди учащихся и ведала кружками: художественной самодеятельности, спортивными (так называемыми спортивными секциями), а также различными кружками по интересам: кройки-шитья и прочее. В общем, у нас было много всяких кружков. В каждом из них существовали руководители. Я же, как заместитель директора, их работу направляла. За эту работу меня наградили орденом Ленина. Но заслуги были не только у меня, но и у всего нашего училища. К примеру, в этот же период наше СПТУ имени Амалии Крейсберг было награждено орденом Трудового Красного Знамени. Хотя я бывала в Кремле на Всесоюзном совещании, высшую награду страны мне вручили в Таллине. Это сделал на общем педагогическом собрании наш непосредственный руководитель — начальник профтехобразования Эстонской ССР.
Заместителем директора профтехучилища я проработала почти двадцать лет, до 1978 года, а затем продолжила трудиться в качестве сотрудницы музея училища, в создании которого в свое время принимала активное участие. Знаете, я все время занималась общественной работой. Когда, например, работала в горкоме партии, эту деятельность я проводила внештатно. В самом училище я все время была в партийной организации членом такого партийного комитета и, как замдиректора, направляла работу музея. Что у нас был музей? В основном он являлся музеем базового предприятия, то есть, охватывал историю комбината «Кренгольмская мануфактура» и самого училища. Впоследствии по нашей воспитательной линии в музее проходил сбор материал о воинских частях, которые участвовали в 1944-м году в освобождении города Нарвы от немецко-фашистских захватчиков. Но у нас, честно говоря, имелся материал не только о 98-й Ропшинской стрелковой дивизии, но и о других частях и соединениях, освобождавших город. Помню, мы в свой музей приглашали ветеранов освобождения города, они нам что-то рассказывали, а мы, в свою очередь, их воспоминания записывали. Кроме того, к нам в училище и так присылали разные материалы. В итоге этого материала в училище накопилось столько, что мы у себя создали целый раздел, посвященный истории воинских частей, которые освобождали Нарву. Мы дали даже материал в школу № 10 и они начали разрабатывать эту тему. Это уже потом они, так сказать, расширили сбор тех самых материалов. Потом мы поставляли информацию в 12-ю школу, в 7-ю школу, в 4-ю школу. Особенно много в этом вопросе мне помогла Анна Парфеновна Макарова, которая находилась в моем подчинении и занимала должность воспитателя. На нее было возложено руководством музея. Считалось, что она идет от педагогического коллектива. В общем, работу музея и я, и она направляли. Но нельзя сказать, что в этом вопросе мы проводили совершенно и только общественную работу. Анне Парфеновне я оформляла работу по созданию музея как руководство кружком. Ведь у нас как возглавляли кружки самодеятельности Романихин (гармонист) и Арутюнян (танцмейстер), так Анна Парфеновна руководила музеем. Считалось, что это ее дополнительная работа. В музее я проработала где-то до 1983-го года. Хотелось также отметить, что когда в 80-е годы издавалась книга по истории комсомола Эстонской ССР, я была в составе республиканского комитета, который собирал для нее материалы. О себе писать оказалось как-то неприлично. Тем не менее, в сборнике есть упоминание моей фамилии и помещена моя фотография военного времени.
 |
Вера Александровна Евдокимова примерно 1980 г. |
| Интервью и лит. обработка: | И. Вершинин |
