Кривенко Леонид Прокофьевич

Где я родился? В Одессе, на Бугаёвской 56. Кривенко Леонид Прокофьевич, 1918-го года рождения, 2-го июля. Отец, Кривенко Прокофий Семёнович, 1885 г. р., работал варщиком на сахарном заводе. Мать, Мария Михайловна, 1884 г. р. - швея по дому у Бродского.

Во время англо-французской интервенции в Одессу, когда мне было меньше года, наша семья бежала на Дальник: отец, мать и старший брат Коля. Была суббота, на второй Заставе рвались пороховые склады. Меня со 2-го этажа бросили мутерше в подол. Отца в это время ранило осколком в голову. Дошли до Новомиргорода Кировоградской области, там отец в больнице умер, так что до своей родины в Мглинский район Черниговской губернии (ныне Брянской области) не добрались. Брат после этого заболел ангиной и тоже умер. Ему тогда года три-четыре было. Мутерша через некоторое время вышла замуж за Павлущенко Василия Алексеевича - хороший мастер-плотник по дереву. Меня он невзлюбил, почти ежедневно избивал. Хорошо помню, как послал в лес, нарезать хороших прутьев для метлы, что мной и было сделано. Отчим взял прутья, зашёл в мастерскую, связал их и за разную мелочь начал меня избивать, требовал от мутерши сдать меня в детдом. С этого дня я сбежал из дому и с семи лет стал самостоятельно пробивать себе дорогу. В коммуне пас свиней, овец, коров. Спал в яслях (*кормушка для скота) и где попало. Всё время один.

Потом познакомился с хорошими цыганами: богатые, красивые, все в золоте. И жалко, что я с ними не остался. Это был коллектив театра Ромен-Сличенко. Я ездил с ними по городам и сёлам Кировоградской области, спал в шатре на пуховых перинах и ими же укрывался. Красивые лошади в упряжке с колокольчиками. Чистый ароматный воздух, еда, жизнь - все прекрасно было. Кур воровали: цыгане любят кур, и я люблю (*смеётся). Были в таборе медведь, собаки. Как было хорошо. Жалко, что мало...

А потом узнал, что мамины сёстры (мои тётки), Алиса и Тамара, вернулись в Одессу. Во время интервенции они тоже уехали из города, а теперь вернулись. Я любыми путями добрался на вокзал, сижу и плачу. Тётка одна подходит: "А чё ты, сыночек, плачешь?" А я, ну что? Обманывать надо. Говорю: "Папа и мама уехали, а я пошёл купить конфет, и они уехали, а я остался" (*плаксивым голосом). - "Куда же они уехали?" - "В Одессу" - "А мы едем туда, давай мы тебя заберём!".

- Ну вы хитрый...

Да, такой хитрый был уже! И так приехал в Одессу, и в Одессе уже жил у тёток на Пролетарском бульваре 15 (*Французский бульвар). Это дом застройщиков сахарного завода имени Бродского. Знаешь, где арка на канатную дорогу? Когда заходишь в эту арку, с левой стороны стоит дом двухэтажный: вот, первый балкон - это 16-я квартира. Тут я вырос, отсюда пошёл в армию и так далее. И вот там я сидел и торговал папиросами: "Ленинградский жучок", "Купишь-куришь", "Экономические", "Цыганочка", "Сальве", "Порт", "Беломорканал"...

- А где брали их?

Та-а, где брал... (*уклончиво пожимает плечами). Хе-хе, находили...

- (*Не выдерживаю, начинаю смеяться).

Вот так, да, да! С ребятами со двора: Мишей Абрамовым, Сеней Сылкиным, Лёней с первой парадной и другими - резали хвосты и гривы у лошадей биндюжников, которые стояли в районе пивзавода, стадиона Динамо, Дома специалистов, кинофабрики. За это я был задержан и сидел в подвале 2-го отделения милиции по улице Ленина (*Ришельевская). Ножницы и конский волос у меня не нашли (по ходу бега по камышам у моря всё выбросил), поэтому дали хороших "пачек" и выпустили.

Ну, и потом что же делать? На Свердлова (*Канатная) есть морское училище. Решил поступать туда. Пришёл - 140 рублей: три формы купить надо. А откуда же у меня деньги? Пришёл к тёткам, а они: "У нас таких денег нет". Ну, и я бросил это дело. А муж одной из тёток, дядя Лёня тоже, работал токарем 5-го или 6-го разряда на заводе Гена - это ЗОР (*завод Октябрьской революции). Приходит, говорит: "Ну что?" Я говорю: "Так и так". -"А ты не хочешь пойти в ФЗУ? (*Школа фабрично-заводского ученичества). Мы тебя устроим". -"А что я буду там иметь?" И я пошёл туда учиться. Получил специальность токаря по металлу (а токари тогда ого-го были, это сейчас они работают задаром), и пошёл работать. Сначала там работал, а после этого перешёл на завод Марти - это на спуске Короленко (*Маринеско), как ехать к Пересыпскому мосту. На трамвае едешь: на буфер сел, проехал - кондуктор выходит, начинает гонять. И однажды один старичок говорит: "А чё ты, сыночек, так едешь? Тебя ведь могут в милицию забрать, могут побить тебя". Я говорю: "А что? У меня денег нету". (Это же с Пролетарского бульвара на Пересыпь двумя трамваями я должен был ехать). -"А ты иди в трамвайное управление работать, так ты будешь ехать бесплатно". У-у-у! И я пришёл на Водопроводную 1, поступил работать токарем в трамвайное депо и стал вытачивать гужоны для сцепления вагонов. Заходишь в трамвай, показываешь удостоверение: "Служебный!" - ты такой герой...

И там я работал до 38-го года. А в 38-м году, в октябре месяце, с трамвайного управления я был призван в армию, в пограничные войска. Кушка (*ныне Серхетабад) - самая южная точка Туркменской ССР и всего Советского Союза на границе с Афганистаном. Здесь началось моё обучение. Во время этого обучения мне выпало "счастье" греть воду в титанах. Привезли кучу корней, я стал их рубить, а топор не рубит. Обратился к старшине, тот засмеялся и говорит: "Это саксаул (*Небольшое среднеазиатское дерево). Он не рубится, а ломается".

Через месяц меня направили на погранзаставу № 17 (Кара-Баба). Коня белого дали, Графон назывался, я его так привязывал, и он не мог ничего делать. Прихожу утром - весь грязный. Говорю: "Что же с тобой делать?" А надо мной смеются - я первый год. Целый день его чищу, чищу, а начальник приходит, платочком проведёт: "Грязный, купай его". А где купать в Каракумских песках? И целый год я с ним мучался, пока не пришёл другой призыв. Так я уже передал этого "дракона" кому-то, а сам получил другого коня: Иртыш, красивый такой. И вот, второй год службы я уже с ним был. А ночью там такие морозы, так мы надевали шубы и шли на границу, если в пешем строю. А только солнце выйдет - всё, жара. Шубу снимаешь, в шабанку положишь. Приходишь на заставу: "Кто будет по такому-то маршруту, не берите шубы, там в шабанке есть". Вот так менялись. 45-55 градусов жары, а воды нет, вода привозная. В бурдюках привезут, лошади флягу поднесёшь, она, бедная, голову так вот поднимет, дашь ей - капля воды изо рта на землю не упадёт. Панамы были на них, одни уши торчали, потому что такая жара...

И как-то раз, уже в 39-м году, мы возвращались из наряда от 44-го погранстолба (это самый уголочек Каспийского моря), и обнаружили следы на контрольной полосе. А у нас самая лучшая связь была тогда. Выйди с заставы, стреляй - ничего не слышно. Поэтому, когда мы ехали на большие расстояния на лошадях, давали клетку и двух голубей. У них пистончик на ножке, вынимаешь и пишешь: "Снялся, еду во столько-то времени" - пистон, голубь, фьють (*свистит). Он на заставу прилетает, и там уже знают, что есть связь с Кривенко. Сразу прибегает дежурный, ловит его, вынимает записку, смотрит: всё в порядке. А если тревога - стрельба, и вся застава поднимается. И вот, значит, я дал голубеграмму: "Иду в преследование" (я тогда уже был старшим наряда). Тут сразу приехала тревожная группа вместе с начальником заставы старшим лейтенантом Полтавцом, и мы начали преследование. Прошли по этим Каракумским пескам сыпучим, а у Вити Дериглазова даже лошадь упала от жары. И вот, мы так: то я еду - он идёт, то он едет - я иду пешим. И так мы добрались почти до Мары - это 75 километров по Каракумским пескам. Тут дозорный доложил, что банда уже проехала большой период, уже никого рядом нету, в котловане сели, оружие сложили в козлы, а сами пьют чай. Начальник сразу разбил группу: слева щель и справа щель, впереди хребет, а за ним котлован. Ручной пулемёт сюда, остальные с криками "Ура!" и клинкам - в атаку. Застали их врасплох, прижали к земле пулемётным огнём с хребта, повязали (правда, немножко засуетились), и давай конвоировать на заставу. Шестнадцать человек, с верблюдами. На верблюдах навьючена контрабанда: опий и другие наркотики. У каждого из этих афганцев по несколько пачек денег, наших советских. И вот, приконвоировали их, и за это я получил в 39-м году двухнедельный отпуск в Одессу. Приехал в Одессу, а мы на заставе шили себе костюмы, сапоги делали, портупею - как офицеры. Я шёл, на меня смотрели: кто я такой? И после этого вернулся обратно на заставу и был до 41-го года.

Обстановка на границе в то время была напряжённая. Вражеские лазутчики пробирались глухими тропами и лезли через горы. Но на их пути неизменно оказывались воины в зелёных фуражках. У нас были собраны представители всех национальностей, в том числе и одесситы призыва 1938-го года: Филипп Ковальков, Стёпа Петрохаленко, Лёня Барабанов, Петя Крохмаль, Наум Файнгерц, Яшка Гольдман и другие. С Петей Крохмаль (его, наверное, уже нет в живых) мы дружили, он еврей был. Так я ему говорю: "Ты же жид". А он: "Я не жид, я еврей". Ха-ха. Говорю: "А в чём разница?". -"Жид - это предатель, а еврей - это хороший". И вот, мы с ним 38-го года, да раньше даже, по две тысячи какой-то там год вместе были. Жену его и сына бандиты застрелили, а сам он потом уехал в Америку. Это был мой друг...

- Чем вооружали пограничников на вашей заставе?

В конном наряде помимо клетки с голубями каждый из нас имел на своих плечах винтовку "трёхлинейку" или ручной пулемёт Дегтярёва, один диск с патронами, две гранаты, бинокль, клинок, к седлу был привьючен бурдюк или брезентовое ведро с водой, неприкосновенный запас еды и другое. С такой выкладкой выезжали на охрану государственной границы и находились там по 10-16 часов.

Вскоре началась Великая Отечественная война. Мы днём и ночью слушали тревожные сообщения бумажного репродуктора о том, что наши войска сдают город за городом. На заставе все, и я тоже, начали писать рапорты с просьбами об отправке на фронт, но нам сказали, что мы нужны здесь. А в октябре месяце, когда мы с товарищами были в наряде в пешем строю, к нам прискакал конный посыльный и передал приказ: "Срочно прибыть на заставу". Там мы сдали закреплённое оружие, боеприпасы, имущество, и убыли в Ашхабад для общего сбора и отправки на фронт в Москву. Прибыли в Сокольники, где формировались части, и там я был зачислен в 226-й полк НКВД. А 7-го ноября 1941-го года, в составе 5-й роты 2-го батальона 226-го полка 42-й бригады, был на историческом военном параде на Красной площади.

- Ого, так вы НКВДшник!

Да-а-а, по жизни! С 38-го года и по 2004-й всё время в органах. Трудовой стаж у меня больше семидесяти лет. Я имею более 70-ти благодарностей, от кого только хочешь.

- Во сколько начался парад?

Парад начался в 8 часов утра и через час кончился. В 4 утра нас подняли и из Сокольников повели пешим строем. Идём, и куда идём - не знаем, все молчат. А потом на машины. Приехали, выходим (а я-то в Москве бывал), и когда дошли до ГУМа, тогда уже поняли: "Мы идём на Красную площадь!". И на протяжении всего пути до площади беспрерывно играла музыка и исполнялась песня "Священная война". Пришли, а там уже до самого мавзолея Ленина стояли солдаты. Мы встали напротив ГУМа, и там впервые я увидел Сталина живого...

- И как впечатление?

Ну, вы представляете, такой он красавец, да? А оказывается, у него оспа, и он такой маленький. Это впервые я его там увидел и больше уже не видел никогда. И вот тут он выступил со своей речью, и сказал нам, что война наша справедливая, и наша миссия - сделать всё для Победы. Мы шли, как говорится, "или-или", тусклые такие, чёрт его знает: сорок градусов мороза, мы - кавалеристы, так у нас ещё были сапоги, а в пехоте - обмотки и ботинки. Холодно, снег - тихий лопатый снег в 41-м году. И после его этой речи, после его энтузиазма и, ну, как тебе сказать, влитого в душу оптимизма к Победе, не взирая на потери, мы пошли.

- А по какому критерию выбирали участников для парада?

Не знаю, как с заставы меня направили в этот полк, так я с ним на парад и попал. И вот, прошли по Красной площади, а оттуда по Васильевскому Спуску на оборону Москвы.

- Первый бой помните?

Первый бой был под Солнечногорском - это 25 километров от Москвы.

Мы сначала всё время были на обороне: выедем на какой-то участок, чем-то поможем, и обратно в Ногинск. Раз пять были ночные учения: "Тревога!" - поднялись, на "полуторку" 16 человек, на ЗИЛ 24 человека. Выезжаем: кто забыл винтовку, кто клинок, кто вещевой мешок. А в вещевом мешке, там всё было: и продукты, и личные вещи, и так далее. Приехали в лес, там рассыпались и тактические занятия проводим.

А 6-го декабря началось контрнаступление. Нас подняли в 4 часа утра, и снова на "полуторку" 16 человек, на ЗИЛ - 24. И едем, не останавливаемся. Мороз 42 градуса, а на нас только зелёные фуражки, шинели, да сапожки - проедешь немножко, замёрзнешь. И вот, проедем, а потом сходим, бежим за машиной. Пробежали где-то с полкилометра, нагрелись, и опять на машину. И снова начинается: -"О-о-о, товарищи, а я забыл то-то..." -"Будешь руками воевать!" Уже ведь не вернёмся, ха-ха.

Приехали в Солнечногорск - первым делом надо где-то отдохнуть. Нашли какую-то школу, зашли - там полно сена. Начальство говорит: "Давайте проверьте". Мы начали это сено штыками проверять, может там кто-то есть. Потом час-полтора прямо с винтовками покемарили, команда: "В ружьё!" - поднялись, и как пошли вперёд. Гнали их, как не знаю, как волков. Все войска, что были, все пошли в наступление. И шли, просто как река текла. Как пошли от Москвы, от Солнечногорска их отогнали, так они не останавливались. Бросали оружие, и бегом, бегом, аж до Калинина (*Тверь) - а это километров двести!

И вот тогда я впервые увидел фрица. Он уже, наверное, убитый лежал, рыжий такой, здоровый. Так я подошёл и вот так штыком его... (*смеётся). Ну а потом мы куда-то стреляли: я не знаю, попадал - не попадал. Потом уже пошло... А вот это, что я помню, была моя первая стычка с фашистом (*заливается смехом).

- Пленных брали?

Ну, кого получалось - да, а кого нет - стреляли, будь здоров. А что же делать?

- А какое оружие у вас тогда было?

Трёхлинейка. Всё, больше никакого.

- До рукопашной доходило?

Нет, но рукопашному бою мы учились под Москвой.

Так вот, когда мы освободили Клин и уже дошли до Калинина, пришёл приказ Сталина войска МВД и КГБ снять с передовой для других работ. Ну, ты потом когда-нибудь узнаешь, какие мы работы проводили... Вернулись обратно в освобождённый Клин, а там, то в подвалах, то на чердаках, фрицы ещё пооставались. Они же к морозам не привыкли, заразы такие: кто надевал чулки, кто ещё что-то такое, чтобы не замёрзнуть. И стреляли, паразиты, последние пули выбрасывали. Мы думали, что уже, как будто, очистили город, и в это время меня ранило в правую ногу (сидел паразит один в полуподвале и стрелял). Видите, как получилось? Прошёл туда-сюда - ничего, а вернулся в освобождённый Клин - попал под пулю...

- Извините, а что за "другие работы", о которых вы говорили?

Хе-хе, ну, другие работы... Это не говорится. Я не могу сказать. Не могу.

И я сначала полежал в госпитале батальонном, а после этого в 42-м году меня отправили в Ленинградское пограничное училище, которое с началом войны было эвакуировано в Алма-Ату. Вот была красота! Мы приехали: там ни войны, ни зим, тактику проводим, а яблоки такие вот (*сидит с довольным лицом)...

- В каком вы звании были тогда?

Рядовой. У нас был командир - подполковник, забыл фамилию - он водил нас в предгорья, где Алматинка течёт и сады цветут, и мы там сидели и вот такие яблоки жрали (*улыбается). Эти шесть месяцев, которые я там провёл, мы вот так жили (*показывает большой палец вверх), не думали о войне.

Кончил я это училище шестимесячное, получил звание младшего лейтенант в 42-м году, и меня направили в 33-ю железнодорожную дивизию города Куйбышева на охрану здания, куда было эвакуировано правительство. Потому что Сталин остался в Москве и не выезжал оттуда до Победы, а всё правительство переехало в Куйбышев. И вот, побыл там, а оттуда направили в Саратов, в 121-й полк НКВД начальником гарнизона станции Палласовка по охране единственного железнодорожного моста, по которому через реку Торгун проходили все военные эшелоны к Сталинградскому фронту.

- Были какие-нибудь инциденты?

Был один единственный случай: самолёт фашистский прилетел, обнаружил и сбросил бомбы, но не попал на мост. А у меня в зоне охраны были женщины с "сорокапятками". И как этот самолёт прилетел, они убежали, и бросили эти "сорокапятки" (*смеётся). Так я сообщил в Саратов, мол, дайте мне что-нибудь такое, а женщин заберите - это не дело. И прислали бронеплощадку со спаренным пулемётом ДШК, пятерых ребят - во, таких, как ты - и они встали. И вот, когда он в следующий раз прилетел, эти ребята как дали ему, и не знаю, сняли его или нет, но факт, что больше после этого он не прилетал. Или он отлетел куда-то и упал, не знаю, но тут, на нашей территории, его не было. За это хотели дать поощрение, но кому это нужно? Мы такие были патриоты, какое поощрение? РАБОТАТЬ, и больше ничего...

После этого охраняли Эльтон и Баскунчак - это солёные озёра. И на этих озёрах в свободное время наш гарнизон, 75 гавриков всех национальностей, строил ложные аэродромы с самолётами из фанеры. Фашисты летали и бомбили. А мы соль собирали, грузили на платформы и отправляли в тыл. И так две недели. А потом какая-то сволочь, видно, сообщила, и прилетел самолёт один, бросил бочку, к бочке привязана рельса и проделаны дырки - она летит и свистит. И на бочке написано чёрной краской: "Какой аэродром, такие и бомбы".

- На русском прямо?

Да-да, на русском! И после этого меня перевели на станцию Ахтуба - это Капустин Яр. Паром, Волга красная, крови полная, и Сталинград - тоже начальником гарнизона по сопровождению и охране эшелонов с техникой и личным составом к Сталинградскому фронту. И там я был до 44-го года.

Затем со станции Ахтуба я был направлен в Великие Луки, а вскоре всех оставшихся в живых офицеров отправили в 64-й полк резерва офицерского состава в только что освобождённую Одессу. Полк разместился в здании бывшей книжной фабрики в Стурдзовском переулке (*ныне ул. Веры Инбер). Командир полка был с протезом одной ноги, фамилию не помню, герой Советского Союза. Через некоторое время полк переехал в школу по улице Будённого 89 (*Болгарская), в районе Алексеевского рынка (*упразднён), а я стал работать в комендатуре на пересечении улицы Бебеля (*Еврейская) и проспекта Мира (*Александровский). Комендантом гарнизона был генерал Первухин. Мы патрулировали улицы с работниками милиции и наводили порядок в городе.

В то время впервые появилось название "Чёрная кошка". Одну женщину, которая проходила по Приморскому бульвару в районе Потёмкинской лестницы, ограбили бандиты. А до этого ей перебежала дорогу чёрная кошка. Она пришла на Привоз и стала об этом всем рассказывать. И пошло по городу: банда "Чёрная кошка". Когда Говорухин в Одессе снимал свой фильм (*судя по всему, речь идёт о фильме "Место встречи изменить нельзя"), я ему об этом рассказал. Но это легенда. Банды "Чёрная кошка" в Одессе как таковой не было. Были разные группировки, но ни одна из них не носила такое название.

С началом Ясско-Кишинёвской операции часть нашего полка присоединилась к войскам, проходившим через Одессу, и с ними мы дошли до Унген (*Молдавия), а потом двинулись на Румынию. Освобождали от фашистов города: Галац - Румыния, Шопрон - Венгрия, Баден - Австрия, Суботица - Югославия, Брно, Братислава - Чехословакия. Остановились на отдых в городе Сентополь (*?) - это граница трёх государств: Венгрии, Чехословакии и Австрия. И вот там, патрулируя территорию расположения части (часть № 28930, 3-й Украинский фронт), в 4 часа утра 8-го мая 1945-го года из штаба части мы узнали о капитуляции Германии. Это была радость со слезами на глазах. Началось всеобщее ликование, стрельба из всех видов оружия, крики: "Ура!!!", "ПОБЕДА!!!". Местные жители выкатывали на улицы бочки с вином...

А 9-го мая я был назначен дежурным офицером по охране и режиму лагеря военнопленных и интернированных в городе-красавце Вене.

- Как к вам местное население там относилось?

Вот в Австрии - очень хорошо. В Вене меня один старичок к себе на квартиру взял, и я у него жил.

- А были страны, где плохо относились?

Знаешь, мы были такие молодые, что не обращали внимания. Где-то было хорошо, где-то было плохо. Наша задача - вперёд, освободить, и всё. Когда мы в Вене стояли, там это "Чёртово колесо" наверху - вот, что я запомнил. А так - молодой, извини за выражение, девки. Да-да (*смеётся). А что? Здоровые, молодые ребята, уже война-то кончилась.

- Сейчас пишут, что на освобождённых европейских территориях много случаев насилия было с нашей стороны.

С нашей?! Чепуха! Я не буду ручаться за всех, как говорится: "В семье не без урода". Но таких случаев я сам лично не видел и не слышал. К нам относились, и мы относились добросовестно, очень хорошо.

А в октябре 45-го меня отправили в Москву. Приехал в Москву, говорю: "Так мне сказали домой". -"Какое "домой"?" -"Есть "не домой"!". И по распоряжению командования Москвы направили меня в УВД Хабаровского края. Приехали мы в Хабаровск: шинельки, зелёные фуражки, и 45 градусов мороза. Бог ты мой... Нас одели в японские бурки, шубы, вышли - друг друга не узнаём: "Кто ты? Кто ты?" (*смеётся). И дальше: река Амур, станция Пивань, Комсомольск-на-Амуре (сейчас это город громадный, а тогда стоял один домик двухэтажный, и тайга была вырублена вокруг для постройки), и потом Сихотэ-Алиньский хребет. Началась война с Японией, и было указание Сталина сделать через этот хребет тоннель. А инженер Кузнецов, о котором я вам сейчас расскажу, доложил Сталину, что мы не успеем в срок. -"А какое ваше мнение? -"Моё мнение: делать три витка железной дороги по хребту". А кто же это делать будет? А там были заключённые, у которых срок по 20-25 лет. И этих заключённых столько там легло... Взрывают, а куда прятаться? Погибло столько, и всё-таки сделали в срок. А этот Кузнецов прямо там заболел, и умер. И по сегодняшний день наверху этого Сихотэ-Алиньского хребта находится станция имени Кузнецова. И вот, мы жили на станции Мули (*ныне пгт Высокогорный) - это непроходимая тайга. Одни клещи, медведи, и нанайцы на нартах ездят. Знаете? Это такая национальность. В нарты запрягают по 6-8 собак, если видели - это нанайцы едут. Вот, я там с ними был (*смеётся). И опять в должности дежурного офицер по охране и режиму лагеря военнопленных, только уже японцев из Квантунской армии.

И после этого я уже демобилизовался и в 46-м году приехал в Одессу. Не снимая шинели, зелёной фуражки, как был, так и пошёл в органы МВД работать, потому что больше некуда было. Пришёл в милицию, написал рапорт, думал: "О, меня, наверное, обратно в армию возьмут". Приехали ребята, я рассказал им всё (тогда ещё на Энгельса (*Маразлиевская), возле парка Шевченко, было МВД). Пришёл на второй день туда к ним, а мне дают предписание: "В милицию города Одессы". Я говорю: "Та не-е, я в милиции не хочу...". Пришёл домой посоветоваться с тёткой, говорю: "Так и так". -"Лёня, иди, 600 рублей будут платить". И так я начал работу в уголовном розыске. И проработал там двадцать лет под руководством Давида Михайловича Курлянда (*Именно Курлянд Д. М. послужил прототипом для создания образа Давида Гоцмана из сериала "Ликвидация"). Это был мой учитель, который брал меня на все операции и многому научил. Душа-человек. Таких и тогда было мало, а сейчас вообще нет. Я ему благодарен за всё! И бок о бок с нами всё время были наши верные соратники: Пётр Гарай, Кирилл Добринский, Михаил Каширин, Сергей Бражник, Михаил Лукопёров и другие.

- А как вы сейчас к немцам относитесь? Осталась какая-то ненависть?

Я тебе скажу, что у немцев рядовой состав был толковый. Некоторые даже предупреждали наших девочек на оккупированной территории, мол, уходите, девочки, прячьтесь, сзади идут эсэсовцы, которые будут насиловать и убивать. Вот так. Так что рядовой состав - не эсэсовцы - разные были. Но более-менее можно было с ними и жить, и воевать, и мириться. Сейчас, видишь, вот эта баба, которая там у них (*Меркель), она перекрутила всё, и с немцами сейчас мы дружим. Они поняли, что с Советским Союзом воевать нет никакого смысла: сколько их не будет - всё равно мы победим. Хуже немцев - вот эти бандеровцы. Если бы у меня был пистолет, я бы их сейчас стрелял!

- Сейчас рассказывают, что НКВДшники чуть ли не своим в спины всю войну стреляли, как-нибудь можете это прокомментировать?

Это всё бутафория. Расстреливали - было, конечно. Но я, вот, за свою жизнь пальцем никого не ударил (*наклоняется и пристально смотрит в глаза). У меня чистые руки.

- Сейчас НКВД очень сильно грязью поливают.

А-а, о-о, пускай поливают. Если бы не КГБ и МВД тогда, то сейчас поливали бы грязью нас всех. Мы своими манерами, своим энтузиазмом, своей практикой, сделали всё, что должны были. И благодаря Сталину. Всё, больше ничего не знаю.

- Так благодаря чему мы войну выиграли, как считаете?

Выиграли, потому что все (не только военные), как говорится, сплотились в единый кулак. Пошёл энтузиазм героический, и все всё вместе сделали, с большими-большими потерями. И самое главное - победа в битве под Москвой. Это в первую очередь, откуда лёд тронулся. Если бы не было этой героической битвы, мужества и стойкости тех солдат - не было бы ни Сталинграда, ни Ленинграда, ни Курской дуги. Я горжусь, что родился в Одессе и выжил ради Москвы.

- Дезертиров много было?

Да, были, были. Но я тебе скажу (а я уже был в 42-м году офицером), что даже сами солдаты тех, которые трусились или ещё чего, на месте расстреливали, никого не спрашивали. -"Ага, ты бежишь. Куда ты бежишь?" - чик, и всё. Назад отступаешь - "На!". А как же иначе было? Тот же самый Жуков никогда не ругал. Говорил: "Правильно делаете". Предатель уходит, а непредатель стреляет. Если бы народ, армия, ополченцы не были в едином кулаке, а как лебедь, рак и щука, то ни хера бы, извини за выражение, не получилось. А когда совместились все, и каждый в одну цель - ПОБЕДУ - вот тогда порядок.

- К приказу № 227 (*"Ни шагу назад!") как относитесь?

Аха-а-а, отлично! Это правильный приказ! На месте расстреливать тех, которые не воюют и предают - это не вояки. Такой приказ и был: "Ни шагу назад!". Шаг назад - пуля. Будь здоров.

- У вас были такие случаи?

Да. Я лично не стрелял, но солдаты мои стреляли. Потому что я командую, а они же впереди. Иногда, когда надо поднять в атаку, то и офицеры вперёд идут. А потом, когда уже пошли, то офицер возвращается назад и смотрит, кто сзади.

- Кормили как на фронте?

Ну, как тебе сказать? Под Москвой, там уже было "да". А перед Москвой, один горелый чёрный сухарь и две-три ложки каши в котелке на сутки. Вот такая была кормёжка.

- А снабжение оружием, боеприпасами?

Оружие - винтовка трёхлинейная и пулемёт Дегтярёва. Всё. А, и гранаты. Гранаты такие, гранаты "лимоночка", патронтажик - вот это было у нас и всё. Потом уже пошло дело. А первое время очень тяжело было.

- C немецкими танками приходилось сталкиваться?

Нет.

- Одевали вас нормально? Не мёрзли?

Ну, я же говорю: сапоги у меня были и шинель длинная. А когда пришли в Сокольники, так командир, забыл фамилию, полтавчанин, здоровый такой: "А-ну, кавалеристы, (извини за выражение) по яйца обрежь шинели!" - и пришлось шинели вот так отрезать, и они уже коротенькими стали. И пошли дальше...

- Песни какие-нибудь пели на фронте? Или не до песен было?

"Вставай страна огромная!" - от первого парада и до конца. Всё, больше никаких.

- А к Сталину как относитесь сейчас?

Дай Бог, чтобы вы, ваши дети и внуки при таком Сталине жили, как жили мы. Сейчас на него плетут, что он то, сё, стрелял - это всё ерунда. Были случаи, я не отрицаю: и в тюрьму сажали, и так далее, тех, которые были против Советской власти. Я 95 лет прожил от и до: и хорошее, и плохое было, а что сделаешь? Иначе нельзя. Тридцать шесть лет прожили под его руководством - самые трудные годы. Ничего не было. Дошли до того, что в космос полетели! Сталин - дай Бог, чтобы нашёлся такой человек.

* * *

«Временами сижу и вспоминаю со слезами на глазах, как в холодные дни 1941 г. при 42 градусах мороза, в шинельке и зелёной фуражке, пограничник Леонид Кривенко после парада на Красной площади, голодный, с одним чёрным горелым сухарём и парой ложек каши в котелке в день, мужественно, по зову Партии, речи Сталина и народа, защищал родную мать-Москву, цепляясь за каждый кусочек земли, орошая её своей кровью и жизнями своих товарищей-фронтовиков. А сейчас ты, Леонид Кривенко, забыт, заброшен и никому не нужен...» (*Отрывок из записки, найденной в рукописях).