Лейкина Татьяна Антоновна

- Здравствуйте. Представьтесь, пожалуйста.

Татьяна Антоновна Лейкина.

- Скажите, где Вы родились, когда?

Родилась я в Брянской области, станция Суземка, 25 августа 1924 года.

- Вы слышали речь Молотова 22 июня о начале войны, по радио она передавалась?

Да, конечно.

- Какое впечатление на Вас она произвела?

Какое впечатление? Какое может впечатление такое производить?! Война и все, страх в голове, больше ничего, никакой реакции. Я еще тогда не была в армии.

- Скажите, а до этого Вы чувствовали, что будет война, что она неизбежна?

Нет, не было такого ощущения. Мы молодые были очень, дурные, такого не было, были счастливые все.

- Когда в начале войны Красная Армия отступала, атмосфера какая была в обществе? Как это воспринималось?

Все мы воспринимали с жалостью новости о том, что уходят наши. Я помню, что пешком приходилось отступать. Нам жители выносили молоко кувшинами, хлеб, особенно вот тут, когда на Юге отступали. Очень хорошее отношение людей было, не было злости какой-то: «Да вы такой!».

Я уже после войны, здесь уже мы жили, как-то стояла в очереди за пенсией, а молодой человек подходит без очереди. На него все закричали: «Куда ты лезешь без очереди? Ты посмотри, женщина пожилая стоит, она же ветеран!». А он говорит: «Да если бы не эти ветераны, мы бы давно пили немецкое пиво!». Вот такой ответ был…. Думаю: «Ах ты, молокосос, и тебя бы на свете не было бы, пил ты пиво бы!».

- Расскажите, пожалуйста, как для Вас началась война?

У меня война началась на второй день.… У нас выпускной бал в субботу был, а воскресенье нам говорят: «Началась война».

Уже в понедельник нас, комсомольцев, это 10-й класс был, погрузили в целый эшелон со всего региона, и отправляют, но не говорят куда. Так только сказали: «Всем на фронт, на фронт, на фронт»…

Я поэтому и говорю, что война у меня началась со второго дня войны объявленной, отправили сразу помогать фронту.

Нас повезли в Западную Украину из Брянской области. Привезли туда противотанковые рвы копать, там 6 метров глубины и 6 метров ширины они были.

Копали мы там, пока немец приближался, а потом нас всех взяли и распустили, как овечек: «Добирайтесь, как хотите, домой». Так я добралась до дома, до Суземки, сама пешком.

Потом к нам в Суземку приехала сестра. Она жена военнослужащего была, и эвакуировалась сюда, ведь думала, что немцев нет тут.

Пока я пришла домой, а немцы уже к нам подходят!

Дальше этих жен военнослужащих отправляли в Чкалов, на Урал. Я тут и подоспела. Родители мои пожилые уже, я последняя у родителей, они мне, говорят: «Эвакуируйся, ты молодая, а нам, старикам что.… А ты молодая, ты поезжай». Я эвакуировалась в этот город Чкалов.

Приехали мы туда, а условия сами знаете, какие были в эвакуации, народа там было ой-ой-ой! Я устроилась, потом пошла на работу на завод. Из Ворошиловграда завод эвакуировался, мы там патроны делали. Я на заводе быстренько как-то успела устроиться. Тогда еще было даже со средним общим образованием мало людей, вот они меня тут же подцепили, сперва на погрузки приняли, потом на станок, а потом и вовсе сказали: «Мы вас в институт направим учиться». А я нет, отказалась, у меня дома условия какие… Я же с сестрой, и сын у нее такой хулиганистый был, уже в четвертом классе – за сына отвечать.

На наш завод приходили и добровольцев набирали на фронт. Я раз записалась – меня завод не отпустил, второй раз записалась – завод не отпустил меня снова. Пошла тогда в главком комсомола сама, добровольно.

- Сколько лет Вам тогда было?

Сколько? Восемнадцать уже где-то.

- Это в 1942 году?

Я пошла еще даже в конце 1941 года в главком комсомола.

Оказалось, в это время там из НКВД было у них задание: если будут приходить грамотные люди после десятилетки и изучавшие немецкий язык, то направлять к ним, а я как раз немецкий знала. Меня главком комсомола сразу направляет в НКВД: «Идите, вам там все расскажут».

Я пришла, они там с доброй душой: «Ой, как хорошо, ходите к нам на учебу», - «Так я работаю, как я буду ходить к вам на занятия? Я же работаю», - «Ходите, не волнуйтесь». А в это время тут даже судили, когда на работу не выходят! Я им говорю: «Вы что?», - «Мы берем ответственность на себя, ходите на занятия».

Я ходила на занятия месяца полтора. Они объяснили: «Вы будете в роли офицера, будете получать зарплату».

20 мая 1942 года нас с Чкалова отправили эшелоном. Директор завода меня долго не отпускал, когда я пришла, говорю: «Последний день, я уже еду», - «А куда вы едете?», - «Ворошиловград». А завод наш Ворошиловградский был. Он и отвечает: «Это моя Родина, я отпускаю вас». Отпустили меня, я отправилась на фронт.

Пока мы ехали к Ворошиловграду, немец наступал, очутились мы под Ростовом, там нас разгрузили, расформировали.

Я попала в особый отдел – в контрразведку, в СМЕРШ – это смерть шпионам. Они рассчитывали, что я немецкий хоть как-то, но понимаю. Это уже был тогда Южный фронт, меня на этом Южном фронте туда и зачислили.

Работа моя была такая, конечно, без боёв, я в атаку не шла с оружием. Нас направляли в места, где были подозрительные лица, нас туда бросали – не то они шпионы, не то я шпионка (смеется). В общем, вот такие были дела.

- За что Вас наградили?

Свою первую награду я получила, это медаль «За боевые заслуги», за то, что по моему собранному материалу разоблачили шпиона.

Получилось так: мы военную цензуру проверяли. Я пришла проверить их и взяла пачку уже отштампованных, военной цензурой проверенных, писем. Это значит, что можно отправлять их в армию ребятам.

Я как раз открыточку держу, проверяю. Или специально вышло, или такое совпадение, а открытка была с Дальнего Востока, а на обороте гимн Советского союза, он еще тогда вышел новый как раз. Я поворачиваю гимн почитать, а там, если правильно, то должно быть: «Мы армию нашу растили в сраженьях». Вижу, там указано: «Мы армию нашу растили в мученьях»! Меня это сразу насторожило. Я сразу стала открытку читать, бросились в глаза заглавные буквы, каждая строчка начиналась с заглавной буквы, как-то выделялись они, если обращаешь внимание. А заглавные буквы – было все зашифровано, где они, что они. По этой открытке тогда раскрыли большую подпольную сеть врага, и мне дали в награду за это медаль «За боевые заслуги».

Потом был Южный фронт, Северо-Кавказский, а дальше по Военно-Грузинской дороге нас отправили. Потом я была в Черноморской группе войск Закавказского фронта, примерно в районе Туапсе. А потом нас направили, сперва не сказали даже, во Львов.

- Когда Вы туда приехали?

Во Львов мы приехали в начале 1944-го года, тогда Львов был освобожден.

- Он был освобожден в июле 1944-го года. Я имею в виду, сразу после освобождения Львова Вы туда прибыли?

Да. Тут нашу часть оставили, наш 4-й Украинский фронт пошел дальше, а нас оставили во Львове для борьбы с бандеровцами.

Тут мне досталось хуже, чем на фронте, это ужас один, но, слава Богу, уцелела, жива, но много наших погибло.

Город Стрый – это Львовская область, там мы тоже работали.

Забрасывали меня не как военную, а как гражданскую, я учительница немецкого языка была.

Война кончилась, это застало меня во Львове.

А у меня на Брянщине родители пожилые в подвале, там все разрушено буквально, там партизанщина была. Забрать их во Львов к себе не могу, они не в состоянии переезжать, отказываются, и я через наркомат Украины написала заявление, чтобы меня перевели в Сумскую область. А она буквально на границе, 7 километров от нас, и начинается моя Родина, и я упросила ради родителей туда, меня перевели туда, я там и работала. Забрала родителей к себе, так у меня складывалась судьба. Тут я и замуж вышла.

Муж очень не любил, что я работаю в органах. У нас тогда распорядок рабочего дня был с 8 до 12, потом до 5 часов перерыв, а с 5 до 12 ночи мы снова работали. Мужу это не нравилось: «Уходи, уходи, уходи, не надо тебе это терпеть». Вот я в конце 1946-го года уволилась из органов и работала на заводе экономистом.

- Вот Вы были в особом отделе, Вы знаете что-то о штрафных батальонах, штрафных ротах?

Да.

- Вам приходилось с этим сталкиваться?

Я слышать - слышала, даже был трибунал тогда, много судил наших, кто нарушал дисциплину. Даже вот военная цензура была, параллельно шел военно-сортировочный пункт, почту который сортировал.

Так вот, трибунал судил двух девушек там, они из конверта вытягивали деньги, платочки носовые, и их засекли, и судил их трибунал. Вот я тогда столкнулась только с этим явлением.

- А про заградительные отряды слышали что-то?

Да, конечно. Много создавалось заградительных отрядов. Даже когда отступали на Северном Кавказе, тогда люди добровольно сами сделали заграждения, чтобы не дать пройти врагу. Там я столкнулась с этим.

- Приходилось ли Вам слышать во время войны о предателях Родины, о так называемых власовцах?

Да, конечно, кто за них не слышал.

- Приходилось сталкиваться лично?

Нет. Вот так при допросе, только так.

- На фронте среди фронтовиков какое отношение было к Сталину? Шли ли с его именем в атаку?

К Сталину было хорошее отношение, я не слышала ничего плохого. Это вообще был кумир для всех, если вот так выразиться.

Даже уже после войны собрались во Львове на встречу однополчан, там все так скромненько говорили, а одна: «Я бы жизнь за Сталина отдала!». Сталин для нее был все! Вот такие были отзывы, но больше были такие, кто боялись, скромненько себя вели. А так…ну, всякие были.

А вообще, конечно, за Сталина в войну все горой стояли, действительно кричали: «За Родину! За Сталина!». Оно так и было.

- Расскажите о своих командирах. Какие у Вас отношения были с командирами, Вы доверяли им?

Мы командирам своим доверяли, отношения у нас были служебные, но честные.

Я помню, когда до Ростова доехали, где нас сгрузили, там какой-то поселок, в нем церковь была, туда нас всех поместили. А тут такая бомбежка началась, и наш командир бросил нас и вперед дал драпака! Мы его уже догоняли, а он здоровьем был не ахти какой, задыхался. Вот так он со страха бежал, а мы смеялись, но так он добрый человек был.

- Скажите, а какое у Вас мнение о наших маршалах – о Жукове, Рокоссовском, Василевском?

Полководцев мы всех ценили.

- То есть хорошее было отношение?

Да, хорошее отношение.

- Не упрекали ли их в том, что они чересчур не берегут жизни солдат?

Нет. Наоборот, когда наших убивали, все сожалели очень.

- На фронте были люди разных национальностей. Не было ли каких-то конфликтов на национальной почве, каких-то трений? Или наоборот все было?

Наоборот, сплоченность была! Даже я говорю, когда отступали, по Военно-Грузинской дороге ехали, все думали, что грузины на нас там со страхом каким-то будут смотреть, а было все наоборот. Они нас принимали, как родных, защищали, как могли. Не было разногласий. Так же вот грузинские женщины угощали нас всем – своей стряпней, встречали хорошо, грех пожаловаться.

- А какое отношение было к религии в армии в это время и лично у Вас или у Ваших сослуживцев?

Да никакое, за нее даже не вспоминали. Нет, каждый «Ой, Господи», как чего-нибудь было, мог сказать. Каждый говорил: «Мы не ходим в церковь, мы не молимся, но в душе у нас Бог есть. Если Бог, значит, пусть Бог». Все такое мимолетное, не такое серьезное, как сейчас…. И начальство наше стало креститься, а я вот до сих пор не могу креститься, вы знаете. Хотя когда сестру хоронили, приглашали священника, вот он читает, а я не могу, не то, что я не уважаю, ну не привыкла. Сейчас до сих пор я религию уважаю.

А так Бог у меня в душе всегда с собой, я его и в войну вспоминала, а вот так чтобы ходить в храм.… Да и вы в церковь ходите? Это сейчас надо. Раньше не ходили? Дети не ходили? Нет, конечно. Все равно уже потихоньку люди переходят, Янукович вообще не отрицает, что он религиозный, религию любит (прим. - интервью записано в 2010-м году в г. Харькове).

- Какое было отношение советских солдат к врагу, к неприятелю?

Самое ненавистное, хотелось всех уничтожить, всех победить, чтобы их не существовало! А так, когда в плен брали, судили, уже какая-то жалость была. А разве осудили их? Посидит и выйдет, и всё.

- Вам приходилось сталкиваться с военнопленными во время войны? Во время работы, службы Вы общались с военнопленными лично?

Сталкивалась косвенно очень, нам не разрешалось. Так по службе было немножко, это во Львове мы стояли, там много было военнопленных. Вот там я столкнулась с пленными, да и местных жителей, поляков, много было арестовано, женщины были тоже арестованы. Нас привлекли женщин обыскивать, осматривать.

- А за что их арестовывали?

За что арестовывали? Ну, считали, что они замешаны, что они помогали немцам. Вот так все было, не то, что персонально по каждому.

- Не разбирались?

Не разбирались. Уже потом, когда арестовали, тогда разбирались, кто и за что.

- И что потом с этими женщинами было, с полячками?

Многих вернули, я за каждого не знаю. Я знаю, что были даже во Львове полячки, две женщины, но их тоже арестовывали, а потом, правда, и мы немножко вмешались, они действительно невинные абсолютно, их отпустили. А так хорошие такие женщины. Одна все спрашивала нас, подходит ко мне: «Вы с Ленинграда?». Я говорю: «Нет, я не с Ленинграда», - «Неправда, не обманывайте, вы похожи» (смеется).

- Когда Вы были на фронте, воевали против нас ведь не только немцы, воевали и румыны, итальянцы, венгры, финны и прочие национальности.

Тут было испанцев много, отношения у нас были хорошие, но дружбы нам не разрешалось, как вот я с вами разговариваю – Боже упаси! Отношения нормальные были.

- Вы имеете в виду испанцев, которые воевали вместе с Советским союзом или которые воевали против нас?

Нет, это за нас воевали они, много их было.

- Вопрос бытового плана. Какое у Вас было снабжение, обмундирование, питание?

Хорошее, я не жалуюсь, обмундирование было хорошее. Даже когда демобилизовалась, из моей шинели, помню, муж себе китель пошил. Материал тонкий такой, английский. У нас хорошее обмундирование было.

- И питание хорошее?

Питание тоже было хорошее, давали дополнительный паек. Когда в Сумской области я работала, то я родителей забрала. В это время центр наш снабженческий был в Шостке. Вот мы раз в месяц за пайком ездили в Шостку или нам его привозили. Ну, пайки хорошие, и жиры, и масло сливочное, подсолнечное – все было, так что я не жалуюсь.

- Скажите, а какое у Вас было личное оружие?

Фактически был ТТ. И оно все хранилось у начальства, мы их с собой не носили, только в редких случаях, когда уже было опасное дело.

- А на Западной Украине когда были, Вы носили с собой оружие?

Нет, что вы. Я там учительница была, в гражданском, учительница немецкого языка. Я и украинский хорошо знала, потому что мы там жили, я вообще хорошо знала украинский и немецкий. Теперь уже все забылось.

- Вы учителем были по заданию?

По заданию, конечно. Вот направляют в деревню какую-то: «Вот документы, поселковый совет, туда явитесь», мне там пишут характеристику. Там тоже были завербованы, они уже знали, ну, кто близко…. А когда на задание иду, они уже, те, кто старые, немножко подучивали даже нас.

- С какой целью Вы были там учителем? Какая Ваша задача была?

Задача? Найти это бандеровское подполье. Вот начальник снабжения наш поехал на машине за питанием и все, их встретили в лесу бандеровцы. Этого нет и нет - ни машины, ни начальника, ни снабжения. Значит, вся рота на поиски, нашли их мертвыми уже, у начальника даже на груди была вырезана звезда красная. Так издевались они, это ужас!

Поэтому когда присваивал героев наш президент (прим. - интервью записывалось на Украине), я его бы разорвала, я бы его сама застрелила бы! За какие заслуги?! Когда мы в лесу находили колодцы, забитые трупами наших солдат! Это страшные люди – бандеровцы, я их до сих пор ненавижу!

Даже во Львов в 1992-м году на встречу однополчан ездили, вот так группа женщин стояла, подходит к нам одна: «А чего вы не говорите на нашей мове?». Почему мы не по-украински? Вот какая у них злость осталась до сих пор. Я говорю: «А вы почему на нашей не говорите?», - «Так мы ж не знаем», - «Так и мы ж не знаем». Все это преподносилось с такой злостью!

- Скажите, Вы на Западной Украине во Львовской области были с 1944-го года и по какое время?

Во Львовской области была до июля 1945-го года, когда откомандировали меня в Сумскую область.

- Удавалось Вам выловить, ликвидировать банды бандеровцев? Вы были свидетелем того, что были здесь ликвидированы?

Нет, мне это лично не приходилось.

- А какое отношение было к бандеровцам и к советским солдатам у местного населения? Как бандеровцы относились к советским солдатам, советским людям?

Бандеровцы относились плохо к советским солдатам, очень плохо!

- Я имею в виду мирное население, крестьяне.

Я и имею в виду мирное. Нет, никакого внимания, никакой заботы не было. Сейчас уже немножко поменялось, но все равно у них дух бандеровский есть до сих пор!

-У Вас были ранения?

Нет, контузия была у меня. Царапины были, на лице есть шрамик, на ноге.

-Где Вы получили контузию?

Контузию получила в Краснодарском крае, по-моему, потому что я в Краснодаре в госпитале лежала.

- Долго Вы лежали потом в госпитале?

Нет, у меня такая легкая была, быстро отошло, но лицо было перекошено. Лечили хорошо, быстро восстановили, я вернулась в свою часть.

- Скажите, а как относились наши, советские люди, к тем людям, которые были в плену, которые вернулись из плена?

Наши? По-разному.

- Было какое-то недоверие к бывшим пленным?

Да, к некоторым было недоверие, что с плена вернулся, а если еще и рано возвращался, говорили: «Да это он заслужил, выслужился». Было и такое. В основном, воспринимали своих как своих.

- Нормальное отношение?

Нормальное, конечно.

- Скажите, а какую роль в войне нам оказали союзники и их помощь? Были ли у Вас поставки по ленд-лизу?

Вы, наверное, знаете, как они долго нас держали, не начинали свои действия, все ждали. А потом уже Сталин: «Что же вы? Вы же обещали открыть второй фронт»! Тогда они зашевелились.

- Попадались ли Вам еда, оружие, которое было доставлено нашими союзниками? Еда была у вас американская или обмундирование, оружие?

Консервы были американские, в основном. Мясные, вкусные. Все было вкусное.

- Скажите, а в минуты отдыха чем Вы занимались? Читали книги, слушали музыку, ходили в кино? Какой у Вас был досуг?

Если гармошка какая, танцы устраивали в минуты отдыха. Какие там минуты были? В основном, это танцы. Гурьба соберется – потанцуем, а если нет, значит просто так.

- Скажите, а часто Вы писали домой письма?

Нечасто, но писала, в месяц раз писала.

- Какие отношения между мужчинами и женщинами были на фронте?

Я вот тут должна сказать: обычно, когда видели девушку в форме, то все считали, что она там прошла всё – такое было мнение. Но я должна сказать по пословице: если сучка не захочет, так кобель не вскочит. В жизни видите, что такое, оно так, действительно.

Некоторые поддавались легко, еще беременели, уезжали домой, мне даже родители писали: «Вот приезжают живые с детьми, и ты бы так». Я в ответ написала: «Я лучше пулю в лоб себе пущу, чем приеду с таким позором домой!». Нет, я относилась к этому строго очень!

Были хорошие у меня фронтовые друзья даже среди мужчин. Здесь вот разыскал меня один, мы знали друг друга, говорили, беседовали, потанцуем, если гармошка была. Но таких каких-то близких отношений у меня ни с кем не было.

Даже человек, которого я любила, нравился он мне, я с ним с удовольствием беседовала, а он взял внезапно раз - и поцеловал меня. Я потом сама думаю: «Да что ж я действительно, каждый проезжий мужик будет меня целовать?». Оскорбила его до невозможности. Это я в своей части, а он был из трибунала, этот парень. Он так сразу после этого оскорбления: «Уходи, уходи!». Наверное, недели две он не показывал даже глазки, не встречались мы. Потом как-то подъехал на машине, у него легковая была, он возил, наверное, начальство. В этот раз, как оказалось, винограда он где-то нагрузил в машину, всех наших сотрудников начал угощать, тут мы с ним и помирились.

Была у нас хорошая дружба, мечтали, что поженимся после войны, но, к сожалению, у нас как-то распался этот союз после войны уже. Он сам из Ростова был.

Уже мы из Суземки переехали в Харьков, с 1978-го года, кажется, в Харькове с мужем мы живем. Я как-то подхожу вечером, побежала в магазин, купила хлеба, смотрю – мужчина стоит и читает списки жильцов нашего подъезда. Я не обратила даже внимания, читает и читает. Поднялась на второй этаж, не успела еще раздеться – звонок в дверь. Смотрю – стоит этот же мужчина, который читал, - «Я вот ищу», - и называет мою девичью фамилию. Я говорю: «Это я», он говорит: «Не может быть», говорю: «Ну как же не может быть?», - «А сестра у вас есть?», - «Есть сестра, она старше меня. А вы по какому вопросу?», - «По личному», - «Ну, проходите», - я его пригласила, он зашел в прихожую, на стульчике сел.

Я так на него глядела-глядела, думаю, кто же такой, потом мне в голову, что это знакомый мой хороший был. Говорю: «Вы Николай Васильевич Желткевич?», а он: «Да». Вот как мы не признали друг друга – ни он меня, ни я его. Говорю: «Как ты нашел меня?», - «Да я же писал туда, - это где я начинала работать, - Я писал туда письма и в военкомат писал, везде писал. И вот мне прислали твой адрес. Сперва отвечали, что неизвестно», - а там милиция вызвала женщину, она далекая родственница, мы переписывались. Вот так он узнал мой адрес, нашел и пришел.

Он у нас в гостях бывал, мы у него были тоже, познакомились с его женой, он очень недоволен был своим браком. Я говорю: «Что же ты, Николай, нарушил закон, не дождался? Я тебе первая написала, что я вышла замуж». А от него писем нет, а мы же договаривались открыто, чтобы признаться. «А это все мама у меня, мама свела меня». Так отвечал.

Вот так он меня разыскал. Но, к сожалению, при мне он пожил мало, год-два. У него была дача возле Алексеевки.

Я как-то прихожу домой, а сын мне говорит: «Николай Васильевич звонил, хотел тебя пригласить». Там у них сабантуй на даче собрался, а я как раз занята была, тогда еще не жили мы на Алексеевке, внучку смотрели. Потом мы летом с мужем поехали в дом отдыха, приезжаю, а от него обычно поздравительные приходили, а сейчас ничего нет. Потом приходит письмецо коротенькое от жены, что Николай Васильевич умер, похоронили. Две тетушки у него старенькие были, он оставлял мне адрес: «Если что, то ты…». Мы как-то с мужем поехали к этим тетушками, они рассказали: «Ой, как он жил с ней. Он не жил, он мучился, это она его загнала на тот свет».

- Как Вы встретили 9 мая 1945-го года? День Победы помните?

Мы были во Львове. Это неописуемо! Такой радости у меня в жизни не было и, наверное, никогда не будет, как День Победы. Город весь дрожал от взрывов снарядов, не пойму, ночь уже или день. Вдруг объявляют, что кончилась война. Мы все на улицу, все мы были родные, все близкие, словами не передать эту радость! Вот так мы встретили.

- Отмечали долго, наверное?

Да. В части обеды были праздничные, там нам по 100 грамм фронтовых подносили. Я говорю, что сейчас люди злые, молодежь как собаки друг на друга. Но мы тогда были, не передать этого, мы родные были, близкие, не было злости такой, как теперь у людей! Я посмотрю на молодежь сейчас – ужас какой-то!

- Расскажите, пожалуйста, о наиболее ярком, необычном эпизоде в вашей жизни во время войны, службы в органах.

Да это уже даже после войны было, когда я работала в контрразведке СМЕРШ шпионом. Это было в Сумской области, там в этой местности была гадалка, она была сильно связана с немцами. А потом, когда пришли наши, уже мы ее на свою сторону завербовали, она начала работать на нас.

Вот к ней приходил один немец по национальности, он тоже у нее как шпион, но данные она давала ложные ему. Но как же его нам перехватить? И вот мы с ней договорились. Её домик был, вот от нашего отделения в окно посмотришь и виден домик вдалеке. Я говорю: «Когда он будет у тебя, ты на окно повесь белое полотенце, я буду знать». И вот она это сделала.

Но тут же я не одна, начальник мой с МВД, я же в СМЕРШ, рядом у нас МВД, он с ними там: «Ты посиди одна, заморочь ему мозги». Они меня послали, девчонка я была смазливая, чтобы он, значит, не смылся. Я пошла, а потом они нагрянули вроде как случайно, он был арестован. Вот это мне запомнилось.

А так по работе я за эту открытку вам рассказывала раньше, это тоже для меня была какая-то шоковая ситуация.

Вообще много разного приходилось в войну, особенно военная цензура. Вот если солдат пишет письмо и пишет, что плохо относиться власть, они передавали такие письма нам. Приходилось даже нам самим писать, чтобы оказать немедленную помощь, а если нет – выезжаем туда, начальство требуем, они помогали там тогда солдатам.

- Может быть, какой-то интересный случай, когда Вы работали на Западной Украине, расскажите?

На Западной Украине нет. Единственное, что пришлось неприятно, что были женщины - заключенные. Я зашла, а все стоят руки по стенке, вот это меня морально как-то, душу мне перетрясло. И жалко, и надо, никуда не денешься. Вот у меня было какое-то потрясение моральное от этого.

- Когда Вы были на Западной Украине, приходилось ли Вам сталкиваться с солдатами дивизии СС «Галичина», которая была из западных украинцев собрана, из галичан, но воевала вместе с немцами против Советского Союза?

Мы знали, что создаются такие. А так, конечно, не перечислишь, они же в тайне. А потом, когда раскрывалось все, тут уже мы судили. Не сразу, правда.

Я вот когда была во Львове, так там погибло наших больше, чем за войну, и все от этих бандеровцев! Все время эти похороны, похороны. Даже ночью идут по улице и убивают, они знают уже. Похороны, похороны… Почетный караул всегда на похоронах стоял. Вот так сожмешься в комочек и стоишь.

- Как советские органы боролись с бандеровцами?

Так же и боролись. Вот я была в городе Стрый, там с жителями разговаривали и даже арестовывали, только такая борьба была. Такого, чтобы убивали, расстреливали на улице, такого не было, все через суд!

- Арестовывали уже конкретных людей, которых знали, что они были задействованы?

Да.

- То есть не было облав массовых?

Нет, массовой облавы не было, только которые точно знали.

- Какие меры к ним применялись? Их депортировали или сажали в тюрьму?

Это все решал суд, но больше всего сажали в тюрьму, конечно.

- Скажите, вот с каждым годом сопротивление было все меньше и меньше, и они становились более лояльны к советской власти?

Да, все меньше и меньше, конечно, они уже стали нас побаиваться. Сперва, после войны, они козырем ходили и ловили наших на каждом шагу.

- Они убивали только военных или и гражданских, которые работали в советских органах?

Убивали и из гражданских, если до них доходило, что они работали на наших.

- Учителя, врачи тоже подвергались нападению?

Были такие случаи, конечно. Но там уже наша власть восстановилась, там были свои медпункты, это все охранялось. Но если они знали, что я врач и свободно где-то хожу, они могли меня за это убить.

- То есть Вы постоянно ходили под прикрытием?

Да.

- За Вами были прикреплены военнослужащие?

Конечно.

- Военнослужащие из армии или от НКВД?

Сперва, сразу после войны, были из армии, а потом, когда все утряслось, больше из НКВД.

- В это время, получается, после войны в школах была какая-то охрана, чтобы не нападали на школы? Больницы? Ну, органы власти – поселковые советы, местные советы, они охранялись?

Они охранялись, конечно. Но не было случаев, во Львове сколько жила, чтобы они напали на больницу.

- А какие были случаи?

Единичные. Вот идешь по городу, они знали каждого на пересчет, так же и у них работала разведка. Единично, по одному убивали. А так, чтобы на больницы, такого не было.

- Почему они так поступали? Почему боролись против советской власти, как думаете?

Они были против советской власти.

- Как думаете, почему?

Так их воспитали, наверное. Как вы думаете, почему? Так их воспитывали, так у них организовалось. Это же бандеровцы, у них главарь был, он воспитывал, руководил, он их настраивал. Ой, жестокие!

И люди после войны… вот этот наш разведчик Кузнецов. Сам-то он погиб от их рук и был там захоронен в лесу. Так бандеровцы после войны все выбросили! Этот Кузнецов сам из Свердловска был, забрали в Свердловск остатки.

Погиб наш начальник снабжения, шофер, они же поехали за продуктами, а бандеровцы их в лесу встретили и уничтожили. Потом мы с частью весь лес прочесали, нашли их мертвыми.

- А почему их убили, как вы думаете? Оружие хотели забрать?

Да они любого. Какое оружие? Они ехали за продуктами, шофер и он, какое там оружие? Они убивали всех военных! Страшное дело!

- То есть они не смотрели, кто это был? Из НКВД, из армии, из службы тыла, они не обращали на это внимания?

Нет.

- Скажите, пожалуйста, какой фильм о войне Вам кажется очень интересным и правдоподобным? Может, есть Ваш любимый фильм?

Как же он назывался? Это еще после войны. «Взятие Берлина»? Это настолько правдоподобно было. А у меня женщина жила, старушка, она за моим ребенком смотрела, я на работу ходила, я еще ей говорила: «Пойдем с нами в кино», - «А какое?», - ««Взятие Берлина»», она говорит: «Я еще до войны видела его» (смеется). Как мы смеялись, вот это мне запомнилось, может быть, поэтому и фильм запомнился.

- Вы смотрите современные фильмы о войне? Как Вы можете их охарактеризовать?

Как я могу их охарактеризовать? Я теперь только по телевидению вижу.

- Вот эти фильмы, которые по телевидению показывают, как Вы их оцениваете? Они правдоподобны или там много вымышленного? Передают они атмосферу того времени?

Очень мало правдоподобного, вымышленного больше. Я всегда возмущаюсь, а вообще где стреляют, добивают, я эти фильмы уже не могу смотреть, на меня они действуют отрицательно.

- Спасибо Вам за беседу.