Пехотинцы

В то время бригадой командовал полковник Иван Кузьмич Щербина. Однажды ему что-то понравилось в моём докладе и он сделал предложение: «Будешь ли ты моим адъютантом?» А я как-то прочитал в газете «Правда» рассказ, называвшийся «Третий адъютант». В нём рассказывалось о том, как один адъютант закрыл собственным телом своего командира и был тяжело ранен. Когда же он выздоровел, то его снова пригласили на прежнюю работу. Тогда я понял, что должность адъютанта совсем не холуйская, и дал своё согласие на новое назначение. И так мы с Иваном Кузьмичем Щербиной до самого конца войны вместе служили.

А потом привезли под Варшаву и погнали на эсэсовцев. Там была дивизия СС, они в бой шли пьяные. Ну и мы тоже – нам водку дали, так мы котелками, кружками пили. Выпиваешь – и вперед. Ну, нас вооружили хорошо – автоматы у нас были, пулеметы танковые, ручные. Мне дали СВТ со штык-ножом. И пошли… Ну, немца я в плен не брал. Я мстил. Иногда поднимает руки, а я в него стреляю. Мне командир говорит: «Зачем ты это делаешь? Он же сдается». Я говорю: «Они убивали больше всех». Вот такое… Была у меня большая злость.

Только мы на сопку вышли – немцы бросили осветительные ракеты. Мы видны как на ладони… Немцы как по нам вдарили… Мы опять залегли. Я лежу, закрылся, встать не могу. Ко мне казах-ручной пулеметчик подползает: «Товарищ командир, я ранен. Кому передать пулемет?» Кому отдать… Говорю: «Уходи как хочешь, только пулемет не бросай». Все лежат, тут командир отделения, казах, вскакивает, вдоль своего отделения бежит, каждого солдата прикладом – никто не встает. Добежал до меня, лег рядом. А я вижу – все плохо – никакой дивизии нет, танков нет.

Я упал на врага, сразу же схватил немца, как мог, прижал его к земле.  Конечно же, ему некуда деваться, я был здоровый и сильный. Немец тоже  был крепкий, но сладить со мной ему оказалось невозможно. Напарник  второму немцу ударом приклада шею свернул. Так что остался только мой  «язык». Скрутили ему веревкой руки, заткнули рот кляпом, захватили с  собой пулемет, и поволокли немца за собой на нейтральную зону. Остальные  ребята присоединились по пути, ведь на выход отправилось 12  разведчиков. И тут немцы хватились своих, открыли бешеный пулеметный и  минометный огонь по нашей пехоте.

Затвор взвел, нажал на курок и тррр… Просто поливаешь. А  вот как диск заряжать? Я пачку открыл, и патроны просто наложил. Крышку  закрыл. Один выстрел и все… Подполз к соседу,  говорю:
—  Такое дело…

Как мы были вооружены? Великолепно, любая пехотная часть слюной  давилась, видя наше оружие. Был свой взвод автоматчиков, у всех  остальных хорошие карабины, а также вдоволь ПТР. Минометов у нас не  было, зато имелось девять пулеметов ДП-27 на роту.

Как будто какая-то сила неведомая и непонятная толкала от него. Я отошел, может, метров на десять от него. И вдруг - мина. Тихо так падает. С миномета такие были мины. И разрывается прямо около него на моих глазах. Ему весь череп, ну голову, раскололо. Он моложе меня был маленько. Вот погиб он. А потом было такое. Мы на Полоцк еще тогда наступали. Я забыл, какая деревня там была. Так там тоже мина разорвалась. Второй номер был пулеметчик. Украинец, высокий парень. Тому всю задницу поразрезало, ну мякоть, в общем. Ну я ему тогда и говорю: «Сильный? Уползай отседова, с передовой. Я тебе что могу?» И он уполз.

Однажды, когда я со своей ротой был в комендатуре, целая рота  вооруженных гоминьдановцев одела форму Китайской Народной Армии и прошла  все посты (видимо, у них был какой-то пропуск). Подошли к советской  комендатуре, встали в одну шеренгу и как начали палить по окнам, по  дверям, по площади! А мы в комендатуре как раз только начали обедать.  Сначала все перепугались, а потом выскочили из здания, увидели, кто  стреляет и как ударили по ним из автоматов! Уже не разбирались, кто они  такие – раз стреляет по нашей комендатуре, значит, его нужно уничтожить.  Минут через пятнадцать все нападавшие были перебиты. Тут выскочили  китайцы, выскочили все наши, стали разбираться, и оказалось, что это  были гоминьдановцы – они вроде как решили отомстить нам за помощь  китайским коммунистам.

За невыполнение нормы нас карали, как за саботаж, расстреливали  каждого десятого из рабочей команды, а один раз устроили показательную  казнь. Весь лагерь построили.
Посередине плаца – виселицы на десять человек. Вывели из строя  десятерых евреев, среди них двое из одной семьи – отец и сын. Накинули  петли на шеи, полицаи выбили табуретки из под ног обреченных, а одна  веревка порвалась, и на землю рухнул еще живой узник. Тогда приказали  ездовому принести вожжи и снова повесили несчастного на конской упряжи, и  опять…, вожжи не выдержали, и он снова упал на землю живой. Только с  третьего раза его повесили...

И вот утром мы пошли в атаку. Немцы были в траншее, а перед ними еще была натянута колючая проволока - ее еще нужно разрезать. Мы на них шли в полный рост. Кричали «ура», а за нами еще ехала пушка-сорокапятка на лошадях. Пробежали метров пятьдесят, и по нам ударил немецкий реактивный миномет, мы его называли «ишаком», потому что звук снарядов похож на ржание. Потом еще их пулеметы начали бить, но мы уже успели подойти близко и добрались до траншей. Тогда немцы проморгали нас – спали, что ли. Стали забрасывать их гранатами, расстреливать в упор. Ближний бой - это страшная штука, нельзя передать словами! Стрельба, крики, а тут возле тебя раненый умирает, хрипит...
Читати украiнською

Морозы сильные. Дежурить ночью тяжело. Днем один человек дежурил, а  ночью обычно два. Спать хочется! У нас у каждого была винтовка. Она же  длинная, с штыком, неуклюжая. Однажды я с дежурства пришел, разрядил  винтовку. Почему-то мы в блиндаже их разряжали. Собираемся завтракать.  День был морозный, солнечный, красивый день. Вдруг к нам в блиндаж  заходят два генерала. Мы тут в своих солдатских шинелишках, сереньких,  замусоленных, грязных, - окопные все. А генералы в роскошных, богатых,  красивых шинелях. Жукова я сразу узнал. Второй генерал - Артемьев,  командующий Московским военным округом.

После прибытия под Москву первый бой приняли в районе Волоколамского шоссе, мы не давали прохода немцам. Вырыли окопы, немцы наступали и пехотой и танками, самолетов было очень много. Когда мы приняли бой, поняли, что такое немецкая атака, видимо, они хотели одним рывком до Кремля добраться. Потери были большие, но мы старались не отступать, приказ был держаться. Плохо то, что враг сильно бомбил. У нас приказ был: "Во что бы то ни стало, Москву не сдавать".

А когда в атаку поднимаешься, то уже действуешь как робот, все действия "механические", и даже опытный пехотинец на каком-то необъяснимом "внутреннем автомате" определяет место и момент для следующей перебежки под огнем, он видит поле боя, видит немцев, видит ближайшую воронку чтобы укрыться ... Героями в бою становились невольно, а не осознанно... Пренебрежение к смерти появлялось как-то само по себе, и вытесняло инстинкт самосохранения.

Финны оставляли заслоны из пулеметчиков и снайперов на каждом километре. Под каменными валунами высотой в два этажа, размещались пулеметные точки и своим огнем не давали нам головы поднять. С высоток и из леса по нам стреляли "кукушки", так снайперской пулей был тяжело ранен наш комбат капитан Шкурпела. Нам приходилось залегать, на окопаться было невозможно, чуть копнешь - вода. Нашему батальону пришлось принять участие в штурме ДОТа-"Миллионера". Те, кто воевал на Финской, на линии Маннергейма, хорошо знают, что это за крепость.

А положение наше получилось аховое, безнадежное, наши танки нас бросили, связи нет, а из этого ДОТа нас пулеметчики скоро всех посекут. По траншее ко мне подходит ротный - "Грановский, ты у нас самый молодой. Давай, выручай, видишь ДОТ. Надо его любой ценой уничтожить. Действуй, браток". У меня руки замерзли, попросил ребят связать мне две противотанковые гранаты. Винтовку свою оставил на месте. Взял эти гранаты, и у меня еще был бельгийский "браунинг", трофейный, еще с первого дня наступления. Перемахнул через бруствер и пополз к ДОТу, за мной еще один боец, но его убило на первом же метре. Ползу, а по мне стреляют с двух сторон.

Наше село оказалось в оккупации уже в первые дни войны, поэтому провести мобилизацию в Красную Армию просто не успели. Никаких боев в нашей округе не велось. Постоянного румынского гарнизона в нашем селе не было, но позже, в 1943-1944 появилась т.н. «Армата неагрэ» (черная армия), что-то наподобие «трудармии». Это были мобилизованные на оборонительные работы люди, они строили недалеко от нашего села оборонительный рубеж для румынской армии. А так жизнь мало изменилась, люди по-прежнему много работали.

Немцы почувствовали, что мы замышляем атаку. Сразу начался минометный обстрел. Лежим с комиссаром батальона в длинном окопчике, Рядом еще пару бойцов изготовились к атаке. Я говорю ему : «Проползу чуть вперед, чтобы бойцы меня видели когда в атаку буду поднимать». Комиссар головой кивнул. Я не прополз и десяти метров как в окоп залетела мина и разорвала комиссара на куски, вместе с бойцами. Комбат все это видел и после боя мне сказал -«Ты , ротный, в рубашке родился!». Обстрел усилился, подключилась немецкая артиллерия.. Комиссар полка пришел в мою роту. Взглядом спросил -«Готовы?..». И мы поднялись в атаку!.. Пробежали мы всего метров пятьдесят. Немецкая артиллерия просто стерла нас с лица земли. На моих глазах, комиссар полка пытался вновь поднять людей в атаку. Снарядом ему снесло голову...

Шли вечером, но было светло от искрящегося снега и полной луны. Навстречу выходили поодиночке раненые и говорили нам -«Здесь никто не уцелеет. Все здесь погибнете!»... Продолжаем идти. Минут через пять нас обгоняет упряжка из трех коней. На лафете сидел пожилой бородатый ездовой. Этот момент немцы не прозевали, дали несколько залпов беглым огнем по тому месту где мы находились...Один из снарядов попал прямо в упряжку. Все три лошади были убиты, а ездовому оторвало голову. Голова катилась как мяч на нас, залегших в снегу...Глаза моргали и губы шевелились в последнем смертном спазме...

Окопы были в болоте. Холодно. Подмораживает. Обмундирование - “колом”, отделение “таяло” на глазах, а я оказался покрепче. Немецкие позиции отстояли от наших примерно на 300 метров. Я подумал, что немцы вряд ли станут стрелять, и решил разогреться. Разминаюсь, и вдруг слышу - пуля пролетела. “Не моя”, - думаю. Греюсь дальше. А там, видимо, снайпер был: вторая пуля меня достала. Ударила в руку и прошла как раз между локтевой и лучевой костями. Я упал, каска отлетела на бугорок. А снайпер еще и по каске выстрелил. Я откатился вниз.