12270
Пехотинцы

Кузьменко Петр Никитович

П.К. Я родился в 1922-м году в селе Савенко Поласовского района Республики немцев в Поволжье. Сейчас эта территория относится к Волгоградской области. Там я окончил Краснокутское педагогическое училище, после чего меня назначили работать учителем русского языка в школу в селе Бобово. Впоследствии в этой школе меня назначили завучем, а через некоторое время и директором. Конечно, я был тогда слишком молод, чтобы исполнять обязанности директора школы. Судите сами! Я ушел на фронт в возрасте 19 лет. А я до этого руководил школой чуть ли не год. Состоялось же мое назначение вот каким образом. Нашего директора назначили на должность заведующим районным отделом образования. Так как я все время находился при нем в качестве заведующего учебной частью, он свои дела передал мне. Потом меня утвердили в должности. Так что я являлся законным директором семилетней школы. Надо сказать, детей в моей школе училось не так уж и много, в каждом классе насчитывалось по двадцать пять, по тридцать человек. Обучаясь в нашей школе до седьмого класса, дальше наши дети ходили учиться уже в школу в селе Воскресенка, где имелись восьмой, девятый и десятый классы. Работа, несмотря на молодой возраст, не стала для меня тяжелой. Но разница между школой того времени и сегодняшней, я бы сказал, стоит громадная.

И.В. Войну вообще ждали?

П.К. Однозначно! Дело в том, что когда я руководил школой, у нас на станции шло очень много составов на Запад. Глядя на это, я, помню, одной своей знакомой немке (мы же жили в республике немцев Поволжья) сказал: «Будет война! А с кем будут воевать, я не знаю». Она мне на это так ответила: «Если только начнется война с немцами, нас отсюда выселят». Так оно и получилось. Конечно, я предчувствовал, что будет война, хотя не знал, с кем именно.

Потом началась и сама война. А в сентябре я вступил добровольцем в Красную Армию. Дату я точно уже сейчас и не помню. Призывался я через Федоровский райвоенкомат, располагавшийся в Надыхлумском. Сейчас этот населённый пункт относится к Первомайскому району. Немцы называли его Над. В военкомате нам прочитали лекцию, смысл которой сводился к тому, что у кого будет больше людей, вооружения и снаряжения, тот и победит в этой войне. Короче говоря, речь шла о том, что в войне мы будем победителями. Возможно, по наивности, но я в этом был абсолютно уверен. Так это на самом деле и получилось. С казанских лагерей нас отправили в 127-й отдельный лыжный стрелковый батальон, который придавался 324-й стрелковой дивизии. В чем состояли функции и предназначение нашего батальона? Батальон выполнял те же задачи, что и стрелковые подразделения, но только на лыжах, более мобильно и на снегу. В составе этого батальона меня и ранило.

И.В. Где проходили ваши первые бои?

П.К. Первые бои происходили у меня в районе Сухиничи. Теперь это местечко относится к Калужской области, а раньше входило в состав Смоленской области. Первый бой запомнился мне следующим. Наше подразделение, в данном случае взвод, а следом за ним рота, батальон, пошел в наступление. И тут вдруг немецкий пулемет положил нас всех на снег. Это случилось весной 1942-го года. Командир взвода мне тогда предложил: «Сможешь ли ты с бутылкой с горячей смесью поджечь немецкий пулемет?» Я на это мог ответить только одно: «Я - комсомолец! Пожалуйста». После этого мне дали бутылку с горючей смесью, с которой я и пополз выполнять задание командира. Когда же дополз до расстояния броска, то бросил бутылку. Пулемет после этого был охвачен огнем. Одного из пулеметчиков ошпарило, короче говоря, уже он валялся, а другой стал стрелять по мне из автомата. Но, видимо, он не находился в норме, потому что своими выстрелами только наделал мне всего несколько дырок в шинели. Сам я не получил тогда никакого ранения. Когда я выполнил приказ командира, наш взвод пошёл вперёд и выполнил свою задачу.

Когда пришла пора выполнять следующее задание, меня посадили уже на ручной пулемёт Дегтярёва. Надо сказать, нас носило этот пулемёт два человека. Первый номер нёс само тело, а второй диск от него. Я в данном случае нёс диск. И вот, пока мы шли к своей цели, вдруг рядом разорвалась мина. А мне, знаете, от бывалых солдат приходилось такое слышать: «Дважды в одну воронку ни снаряд, ни мина не попадают!» И когда я рванулся в сторону ближайшей воронки, раздался взрыв. Диск же, который я держал за пазухой, у меня выскочил. И так получилось, что мина попала как раз в тот самый диск, который я потерял. Осколками или от этой мины, или от моего же диска меня ранило. Это произошло 3 марта 1942 года. Командир, увидев меня в таком состоянии, приказал идти в тыл. Но так как я хотел воевать и совсем не предполагал отсиживаться в тылу, то зашёл в один дом и залез там на печку. Когда пришёл хозяин, то меня спросил: «Ты чего на печку залез-то?» Я сказал ему: «Да я ранен!» «А чего ты не идешь в медсанбат?» - поинтересовался он у меня. «Да ладно, пройдет как-нибудь...» Тогда он мне объявил: «Я таких дураков еще не видел: которые сами раненые, а на излечение не идут...» Дураком быть в его глазах я почему-то не захотел и пошел на излечение в медсанбат. Оформив всё соответствующим образом, меня оттуда отправили в Тульский эвакуационный госпиталь, в котором я пролежал где-то полтора месяца.

Затем меня отправили в запасной полк, а уже оттуда я попал на фронт, на должность командира взвода 4-й отдельной стрелковой бригады.

И.В. Вам присвоили офицерское звание уже?

П.К. Да, присвоили. Ведь до этого я воевал самым обыкновенным солдатом. В запасном же полку, пока мы там находились, нас стали обучать на младших лейтенантов. Это продолжалось где-то три месяца. Программа оказалась насыщенной. Так как нас готовили на офицеров, то рассказывали о том, какие стоят у взвода задачи, как их следует выполнять, как нужно командовать подчиненными. Но, надо сказать, это проходило как какое-то очень беглое обучение. Подготовка для фронта была явно недостаточной. Уже потом, находясь на фронте, я в этом лично убедился. Помнится, когда я только получил своё назначение на фронте уже в качестве офицера, мне дали взвод, состоявший из казахов, узбеков и татар. По-русски у них никто не знал ни одного слова. Среди прочих был во взводе один пожилой солдат, который мог по-русски говорить. Но ясное дело, какое складывалось отношение у пожилых солдат к более молодым. Помню, этого солдата как-то раз наш начальник политотдела спрашивал: «Слушай, а сколько тебе лет? Почему ты таким старым на фронт попал?» «А я, - сказал он ему, - хотел жениться и сбавил себе годы. Из-за этого меня на фронт и призвали». А у этих южных национальностей, знаете, есть такая особенность: они не столько подчиняются своим командирам, сколько людям старшим по возрасту. Поэтому из-за этого старого солдата многие мои команды на фронте зачастую отменялись.

И.В. Не могли бы вы привести наиболее характерные примеры: как это происходило?

П.К. Конечно, могу. Как-то раз эти мои солдаты разбежались после обстрела. Я им и говорю: «Пойдемте туда, куда нам положено идти...» Они отвечают: «Мин бильмис». И обращаются, словно доказательство сказанного, к тому самому пожилому солдату. Тот тоже мне отвечает: «Мин бильмис». Тогда я поступил с ними следующим образом. Так как в нашем взводе имелся станковый пулемёт, то я приказал взвалить его на плечи самому пожилому солдату. Походив в таком положении какое-то время, пожилой солдат мне сказал: «Сними с меня пулемёт. «Мин бильмис» больше говорить не будем!»

Потом, когда после этого прошло сколько-то время и мы стояли в обороне, находясь в пыли у какого-то котлована (для чего он предназначался, я уж сейчас точно и не помню), вдруг подошел ко мне начальник политотдела бригады Мешков и предложил: «Слушай, а ты не хочешь ли быть помощником начальника разведки бригады?» Я ответил: «Ладно, хорошо...» Но хотя я на такое назначение и дал своё согласие, до помощника начальника разведки так и не дошёл. Получилось следующее. Меня послали в качестве офицера связи в 11-ю гвардейскую стрелковую дивизию, бывшую 18-ю дивизию народного ополчения. Там, получая почту вместе с кое-какими указаниями, я приносил всё это в бригаду. В то время бригадой командовал полковник Иван Кузьмич Щербина. Однажды ему что-то понравилось в моём докладе и он сделал предложение: «Будешь ли ты моим адъютантом?» А я как-то прочитал в газете «Правда» рассказ, называвшийся «Третий адъютант». В нём рассказывалось о том, как один адъютант закрыл собственным телом своего командира и был тяжело ранен. Когда же он выздоровел, то его снова пригласили на прежнюю работу. Тогда я понял, что должность адъютанта совсем не холуйская, и дал своё согласие на новое назначение. И так мы с Иваном Кузьмичем Щербиной до самого конца войны вместе служили. Да и после войны, как говориться, имели дружеские отношения, пока он оставался жив. Надо сказать, что во время боев как адъютант я всегда выполнял его поручения и постоянно находился в простреливаемом пространстве. Если перебивало телефонный провод и связь, мой командир бригады Щербина посылал меня в полки с тем, чтобы я передавал его команды или их изменения подчинённым. Находясь на фронте, я был дважды ранен. Первый раз я повредил запястье левой руки, а во второй раз у меня на теле 13 на 6 вырвало всё.

Командир 31-й гвардейской стрелковой дивизии И.К.Щербина
со своим адъютантом П.Кузьменко


Между прочим, второе ранение я даже не в бою получил. Дело получилось следующим образом. Когда мы зашли в город Карачев, в нашей бригаде началось партийное собрание. Я вместе с другими членами партии участвовал в этом собрании. В это самое время вдруг начался обстрел. В результате его старшине, который рядом со мной находился, оторвало ногу, а мне просто всё вырвало на теле. Придя в медсанбат, я пролежал там всю ночь, мою постель была вся залита кровью. Поначалу меня хотели отправить долечиваться в тыл, но я категорически от этого отказался, и сказал: «Нет, я пойду обратно в свою часть!» Меня перевязали и отпустили. И после этого я стал в своей части самым бесстрашным офицером. Ведь когда начинался обстрел и все падали на землю, я из-за перенесенного ранения никак не мог этого делать, иначе бы у меня разорвалось тела. Так я продолжал три месяца носить повязку, пока рана не зажила.

И.В. Какие бои вам больше всего запомнились?

П.К. Знаете, мне очень хорошо запомнился бой во время Белорусской наступательной операции «Багратион». Это произошло в 1944-м году, когда мы действовали в составе 11-й гвардейской армии и наступали вдоль Минского шоссе в районе населенного пункта Осинки (сейчас называется Юрьев). Это было 22-го июня 1944-го: так получилось, что наше наступление совпало с годовщиной начала войны. Армии было дано задание прорывать оборону. Тогда нашу 31-ю гвардейскую стрелковую дивизию поставили на второстепенный участок. Но получилось в итоге так, что 31-я гвардейская дивизия стала в армии единственная, которая прорывала оборону и продвинулась на восемь километров вперед. Но перед тем, как мы продвинулись, наши самоходки остановились. Противник перешел в контрнаступление. Батальоны залегли. Тогда командир дивизии мне так сказал: «Петро (он меня всё время называл Петро и никак иначе), иди наведи там порядок. Пусть самоходки двигаются дальше». Я пришел к командиру самоходок. Они, оказывается, в ложбину ушли. Я передал ему распоряжение командира дивизии. Он мне на это так ответил: «Ты же видишь, что там у них «Фердинанды» стоят, у них броня сильная. Они уже подбили у нас две самоходки. А дальше, если мы будем продолжать идти вперёд, весь наш дивизион погибнет. Нет, я не могу выполнить этот приказ». «Тогда иди к командиру дивизии на наблюдательный пункт», - сказал я ему. Он пошел к Щербине, а я нашел его заместителя и распорядился так, чтобы он дал приказ полку двигаться вперёд. Полк пошёл вперёд, и в результате этого немецкая самоходка «Фердинанд» была разбита. Но потом, правда, немцы и одну нашу самоходку разбили. После этого остальные наши батальоны поднялись и пошли вперёд, а я решил вернуться на наблюдательный пункт к Ивану Кузьмичу, помня о том, что по людям как по воробьям из пушек не стреляют. Но немцы оказались очень оригинальными. Они сделали из своих орудий по мне два выстрела. А там же проходила болотистая местность. После того, как первый снаряд упал в болото, я лег. Последовал взрыв. Когда я наконец приподнялся, последовал второй взрыв. После этого я встал, отряхнулся и пришел на наблюдательный пункт к командиру дивизии. Щербина встретил меня с красными глазами. Он сначала подумал, что не я, а его друг к нему пришел. «Тебя же дважды на куски разрывало! - сказал он мне. - Видел своими глазами...» Тогда я ему пояснил: «К сожалению, это были хлопья от болотной жижы». Так как я в результате двух выстрелов был испачкан, обмундирование после этого мне пришлось переменить.

Впоследствии я стал воевать уже в составе 84-й гвардейской стрелковой дивизии. Дело в том, что когда во время одного из боёв Щербину ранило, я его привез сюда в госпиталь, в Москву. Но когда после излечения он вернулся в свою дивизию, на его должность (командира 31-й гвардейской стрелковой дивизии) назначили уже другого человека - генерал-майора Бурмакова. А я-то сам с Щербиной находился в Москве! И тогда Ивана Кузьмича назначили командовать 84-й гвардейской дивизией. Дело в том, что её прежний командир генерал Петерс был за провинность снят. Получилась с ним такая вещь. Он ехал на машине. Впереди его оказалась грузовая машина. Он дал сигнал, чтобы его пропустили. Но грузовая машина ему не подчинилась и места не уступила. Тогда он все-таки её обогнал и чуть ли не застрелил офицера, который на ней ехал. Его после этого сняли с командования 84-й гвардейской стрелковой дивизией. Но так как он находился в дружбе с командующим армией Галицким, то ему доверили командовать 5-й гвардейской стрелковой дивизией. До этого командиром ее являлся Солдатов Так его назначили в другое место, а Петерса вместо него поставили. Так что Петерс легко отделался. Больше того, он стал Героем Советского Союза, а Щербина Иван Кузьмич этого звания не получил. И не получил почему? Потому что был инициативен и приказы выполнял не так, как они звучали, а так, как их лучше следовало выполнять...

Командир 31-й гвардейской, потом — 84-й гвардейской дивизий
Иван Кузьмич Щербина


И.В. Например?

П.К. Ну вот вам такой характерный пример. Однажды командующий армией приказал Щербине взять населенный пункт Красное. Разведка сообщила, что там очень мало находится противника. Но когда мы подошли непосредственно к этому самому населенному пункту, оказалось, что его там очень много. И тогда Щербина вместо того, чтобы выполнять приказ и идти в лоб, обошел его с тыла. И когда он это сделал, когда наши полки пошли в наступление, немцы этого никак не ожидали и растерялись. Задачу выполнили, населенный пункт был взят. Но после этого к Щербине приехали три офицера. «Вы, - спросили они его, - знаете, зачем мы приехали?» Он честно ответил: «Не знаю!» «Мы приехали отдать вас под суд за то, что вы не выполнили приказа командующего армией». Он удивлялся этому: «Расскажете, как это так получилось, что я приказа не выполнил? Я нашел возможность решить эту задачу почти бескровно. Поэтому так и доложите об этом руководству!» Потом его встретил командующий армией и сказал: «Я тебе объявляю благодарность, спасибо, что ты решил задачу. Но за партизанство я тебе выношу выговор большой. Что ты предполагаешь делать дальше?» «А дальше я буду выполнять ваше задание: наступать на город Молодечный».

Надо сказать, таких случаев с Щербиной происходило несколько. Конечно, командующему армией Галицкому очень не нравилось то, что его подчиненный иногда оказывался умнее его. И он за это зарубил ему геройство. Все командиры дивизий получили звание Героев Советского Союза, все командиры полков стали героями. А Щербина не получил, его даже на героя и не представляли. Ему дали только орден Ленина.

Если говорить об Иване Кузьмиче Щербине как о человеке, то я могу ответить в связи с этим следующее. Это был очень великолепный товарищ! С другим командиром дивизии я, может быть, и не стал бы служить адъютантом. Если хотите, я вам расскажу о том, как складывалась судьба у Щербины до меня и раньше, в самом начале войны. Когда он служил заместителем командира полка в звании майора, его полк попал в окружение. Так как самого командира полка убило, то Щербина принял на себя командование им. К ним тогда еще присоединился один артиллерийский полк. И тогда они вместе стали выходить из окружения. И тут вдруг им повстречался генерал-лейтенант Ерёменко, который в то время был заместителем командующего фронтом. Самим фронтом командовал Маршал Тимшенко. Встретившись с Ерёменко, Щербина его спросил: «Товарищ генерал, вы куда едете?» Тот назвал место. «Туда нельзя, там немцы», - предупредил его Щербина. Ерёменко поблагодарил его, сказал «спасибо», а сам Щербина пошёл по каким-то своим делам дальше. В это самое время начальник штаба, оставшийся вместе с Ерёменко, что-то ему не так ответил. Тогда тот пошёл на него: «Почему вы самостоятельно решили задачу по выводу полка из окружения?» «Так других старших не было командиров, - признался тот ему. - Вы же знаете, что товарищ командир принимает решение». А самым старшим среди командиров оказался Щербина. Когда Щербина снова вернулся к Ерёменко, тот схватил пистолет и попытался или запугать его, или застрелить. Иван Кузьмич выбил у него пистолет и свалил на землю. Потом он, конечно, извинился перед ним. Тогда Ерёменко отдал ему распоряжение двигаться к населенному пункту, который располагался у какой-то станции, пояснив, что там находится штаб армии. Но когда они туда двинулись, там оказался противник. Но Щербине удалось удачно уйти от столкновения с немцами.

Затем, когда Щербина решил несколько важных задач командования, его официально утвердили в должности командира полка. Командир корпуса объявил ему за хорошую инициативу благодарность. Но через какое-то время из штаба Ивана Кузьмича забрали в прокуратуру. Оказалось, что сразу после того самого случая Ерёменко написал такую жалобу Тимошенко: «Я подлецов всяких видел, но таких, как Щербина, ещё не встречал. Прошу разыскать его наказать». Его разыскали и арестовали. На допросе ему сказали: «Ты не выполнил боевой задачи и отступил без разрешения». Тогда Щердина рассказал о том, как всё на самом деле происходило. Про накатавшего жалобу командующего он сказал: «Я спас Ерёменко от пленения. Он должен быть мне благодарен». После этого было принято решение: приговорить И.К.Щербину к расстрелу. Но в это самое время пришло другое указание: «Все приговоры, вынесенные Военной коллегией, отменить и выполнять по окончании войны».

Потом получилось следующее. 16-й армией, как известно, командовал Маршал Рокоссовский. Щербина стал вскоре воевать под его началом. Однажды, когда Рокоссовский поинтересовался его делами, Щербина во всём ему признался. Константин Константинович его успокоил: «Не обращай на это внимания! У меня было положение еще хуже». А он ведь до войны сидел в тюрьме. Впоследствии Щербину перевели в оперативный отдел армии. Потом, когда немец подходил к самой Москве и один командир полка не справился с выполнением боевой задачи, на его место назначили Щербину. Задача же была поставлена следующая: «Удержать такие-то населённые пункты, перекрыть дорогу, идущую на Москву, задержать наступающих немцев...» Но так как сразу после его назначения на должность населенный пункт немцам сдали, Щербине дали приказ снова его захватить. И тут случилось одно происшествие. В это самое время как раз в армии Рокоссовского находился Жуков, который внезапно поинтересовался судьбой того самого населённого пункта. Рокоссовский пояснил: «Он сдан!» Недолго думая, Жуков берет трубку телефона и звонит Щербине. Он ему говорит: «Если ты не вернешь населённый пункт обратно, то я тебя расстреляю!» Рокоссовский тут же пояснил Жукову, что Щербина едва приступил к выполнению своих обязанностей. И вот что характерно: Ивану Кузьмичу удалось половину населённого пункта освободить. Потом у него появился и сам Жуков. Щербина стоит, как говориться, бледный, уже готовый к расстрелу. «Я задачу выполнил не всю», - признался он Жукову. На что Георгий Константинович ответил: «Нет, я за то, что ты сделал, выражаю тебе личную благодарность!»

Впоследствии Щербину назначили заместителем командира 11-й гвардейской стрелковой дивизии. В 1942-м году немцы прорвали оборону в районе села Каменки и форсировали частично реку, которая там протекала. Но в это время случилось трагедия: командир дивизии вместе со своим начальником артиллерии куда-то ушли и пропали с концами. В этой непростой обстановке Иван Кузьмич не растерялся: приняв командование дивизией на себя, он своими действиями помог остановить наступление немцев нашим войскам. Вскоре подошли и другие части Красной Армии, которые помогли ему отбросить противника за реку. Потом он стал командовать 4-й стрелковой бригадой, в которой я и стал его адъютантом

А в 1943 году Щербина получил новое назначение. Дело в том, что во время наступления в район города Карачева командир 31-й гвардейской стрелковой дивизии не справился с поставленной ему задачей и был переведен на другую должность. На его место и поставили Щербину. Я тогда служил как раз его адъютантом в той самой 4-й стрелковой бригаде. И вруг раздается звонок. Я поднимаю трубку и слышу следующее: «Звонит полковник Бобков. Где полковник Щербина? Передай ему, чтобы он немедленно прибыл к Баграмяну за новым назначением». После того, как я передал ему приказ Бобкова, он поехал к Баграмяну. Иван Христофорович сказал ему, чтобы он принял на себя командование 31-й гвардейской стрелковой дивизией. Между прочим, в распоряжении Ивана Кузьмича было всего-навсего четыре часа, чтобы принять дивизию, чтобы познакомиться со всеми командирами полков и начать выполнять боевую задачу. Конечно, всё это стоило ему невероятных усилий. Но он с этим справился. И что же получилось? Дивизия, которая находилась при наступлении армии в хвосте, вышла вперед клином и обогнала все остальные дивизии. И выбралась туда, где стало опасно уже ей одной воевать. Тогда было отдано распоряжение отойти назад, так как для дивизии возникла реальная опасность попадания в окружение. Но что интересно, распоряжение это, поступившее непосредственно от командира корпуса, было получено в то самое время, когда самого командира дивизии не оказалось на месте. Поэтому приказ выполнялся командирами полков.

Потом Иван Кузьмич Щербина, как я уже говорил, командовал 84-й гвардейской стрелковой дивизией, участвуя в боях по освобождению Восточной Пруссии. Помнится, когда мы оказались в районе Кенигсберга (нынешнего Калининграда), то с нами произошла история, похожая с той, про которую я до этого рассказывал (когда на какое-то время во время наступления наши самоходки остановились). На этот раз самоходки опять остановились, а наши пехотинцы залегли. Щербина подозвал меня к себе и сказал: «Петро, иди туда! У тебя опыт в таких делах есть. Наведи везде порядок!» Я пошёл выполнять его приказ. Конечно, грязь на дорогах была несусветная. В пути встретил старшину, несшего в термосах какую-то еду для других солдат. Его прямо на моих глазах убило. Мы с ним какое-то время разговаривали, как вдруг, сказал полслова, он вдруг замолк. Я посмотрел и обнаружил страшную картину. Его обезглавленное туловище полетело прямо в грязь. От увиденного мне сделалось не по себе. Но, на моё счастье, неподалеку была небольшая ложбинка. Я туда запрыгнул и пробыл в ней какое-то время. Уже потом я догнал своих самоходчиков и передал им приказ командира дивизии. После этого они пошли в бой. Ужасно обессилевший, идти по топкой грязи я уже больше мог. Тогда я стал идти по дороге, которая, как назло, простреливалась крупнокалиберным немецким пулемётом. Но состояние было у меня такое, что, несмотря ни на что, я всё равно шёл по дороге, думая про себя: «Будь что будет!» И получилось так, что хотя мне шинель всю разорвало, ни одна пуля меня не задела. И когда я пришел на наблюдательный пункт к своему командиру дивизии, то сразу же свалился возле сарая и минут пятнадцать лежал, отходя от усталости и перенесённого стресса. Потом, придя в себя, пришёл на НП к Щербине и обо всем доложил, как есть. Иван Кузьмич мне сказал: «Спасибо, ты всё сделал правильно. Я видел, что ты мое задание выполнил очень хорошо». После этого он дал своему старшине задание сменить мне обмундирование.

Между прочим, когда мы под Кенигсбергом воевали, там у немцев располагалось шесть оборонительных рубежей, на Косе «Фриш Нерунг». Но лишь кое-какие наши дивизии смогли взять у них только две полосы. Остальные же и близко подойти не сумели. Тогда нашей 84-й гвардейской дивизии было приказано решить эту задачу. И что же получилось? В то время, когда все наступали днём, Щербина решил начать наступление ночью. И вот, когда немцы поужинали и собирались ложиться спать, мы начали своё продвижение вперёд. Но перед этим, что характерно, Иван Кузьмич обнаружил одну хитрость у немцев. Дело в том, что окопы у них были сделаны не прямо на опушке леса, а выйдя немного вперёд. Из-за этого получалась такая вещь, что как бы наши наступающие части не били по опушке леса, никакого вреда немцам сделать так и не могли. Заметив это дело, Щербина сделал всё от себя зависящее, чтобы в течение первой ночи все эти линии обороны были преодолены. Дивизия вышла в город Пиллау, нынешний Балтийск.

Собственно говоря, за эту операцию Щербине тоже надо было бы дать героя. Но Галицкий от этого воздержался. И когда я после войны ездил к Баграмяну и рассказал ему об этом, он сказал: «Так Щербина больше всех заслужил звание Героя Советского Союза! Пусть Галицкий подпишет, а я это дело продвину». И когда я пришёл к Галицкому домой, он мне сказал: «Я очень виноват перед Щербиной, но он был чересчур строптивый». Через моё посредничество он подписал свою книгу Щербине, которая называлась «В годы суровых испытаний». И в завершение нашей беседы сказал: «Ну хорошо! Подготовьте документ на присвоение Щерине звания героя». Я написал и послал всё это домой к Галицкому. Но он вернул мне документ без объяснений, так его и не подписав. И так звания Героя Советского Союза Иван Кузьмич Щербина и не получил.

И.В. Когда зашли в Кенигсберг, в каком застали состоянии? Как местное население к вам отнеслось?

П.К. Знаете, внешнее состояние Кенигсберга было приличное, кроме той части, которую бомбили англичане, французы и американцы. А так он сохранился очень хорошо. Но когда я после войны приехал в бывший Кенигсберг, ставший уже Калининградрм, то его не узнал. Город был очень красивый. Появились наши пятиэтажки. Но местное население из Кенигсберга куда-то увезли. Кажется, потом его в Германию все-такие эвакуировали. Но когда в 1945 году мы входили в Кенигсберг, я бы не сказал, что на лицах мирных жителей мы встречали какого-то злого выражения. Но они вели себя как побежденные и сами нас боялись.

И.В. Насколько мне известно, ваша дивизия воевала в Прибалтике — в Литве. Расскажите об этом, если можно. Не встречались ли вы с «лесными братьями» там?

П.К. Да, я там был. Потом наша дивизия форсировала реку Неман, но уже без Щербины. Он в это время находился на излечении в госпитале. Кстати говоря, за форсирование Немана пяти воинам нашей дивизии было присвоено звание Героев Советского Союза: за то, что они первыми переправились на берег противника и удержали его до подхода других частей. Что же касается Литвы, то там действительно орудовали бандиты. Как-то раз они и самого меня чуть не отправили на тот свет. Дело в том, что я в то время находился вместе с женой командира дивизии. Я её отвозил от мужа, к которому она приезжала, обратно в Москву. Когда в одном из населённых пунктов мы собрались остановиться на ночёвку, к нам пристал один местный житель, предложивший свой ночлег в соседнем хуторе. Тогда, оставив в целях безопасности жену вместе с шофёром командира дивизии, я пошёл к нему домой. Но когда зашёл его в дом, обнаружил, как в дом один за другим стали приходить неизвестные мне мужчины. Между тем, он говорил мне о том, что направляется к своей сестре и что там всё будет хорошо. Мне стало всё понятно, и я только об одном их спросил: «Где здесь у вас туалет?» Они мне показали, я вышел на улицу и от них удрал. Вот это, пожалуй, единственный эпизод во время войны, когда я видел «лесных братьев», больше я их не встречал.

Петр Никитович Кузьменко, 1945 год


И.В. Приходилось ли вам встречать кого-нибудь из высшего командного состава Красной Армии?

П.К. Я, например, во время войны лично встречался с командующим фронтом Баграмяном. Дело было так. Как-то раз я приехал под Кенигсберг на его командный пункт с донесением от своего командира дивизии. Когда зашёл, то никакой охраны у него не обнаружил. Он сидел один и пил чай. Увидев меня, он предложил: «Прошу со мной чаю попить!» Ну а как я, какой-то старший лейтенант, мог пить чай с генералом армии (он носил четыре больших звезды на погонах)? Я ему ответил: «Спасибо, не надо». И только потом я узнал, что, оказывается, у армян есть традиция угощать гостей чаем, отказываться от которой ни в коем случае нельзя. Но я, между прочим, встречался с Иваном Христофоровичем и после войны. Тогда этот Маршал Советского Союза отмечал своё 80-летие. Меня от Совета ветеранов 11-й гвардейской армии вместе с генералом Толстиковым послали его поздравить и вручить ему памятный подарок. А дело в том, что в населённом пункте Жидачев, расположенном на юге от Москвы, для Совета ветеранов армии были изготовлены три вазы. Одна в качестве подарка предназначалась Баграмяну, другая секретарю Совета ветеранов 11-й гвардейской армии Рабиновичу, в третья мне. И вот одну из ваз мы повезли в качестве подарка Баграмяну. В то время он жил на даче, которую раньше занимал Будённый. Когда мы вошли в его скромное помещение, он нас с радостью принял. Сказал: «Раздевайтесь!» А своим сообщил: «Ко мне приехали мои фронтовые друзья!!!» Но какие мы могли быть его друзья? Мы были всего лишь его подчиненными. Но он именно так нас всех представил. Мы разделись все. Накрыли на стол. Тогда он дал своему врачу (а это был кремлёвский врач) бутылку с коньяком. Тот её открыл и налил ему рюмочку. Баграмян её выпил и собственноручно разлил всем нам этот коньяк. Мы все выпили. Когда Баграмян собрался было ещё раз себе налить, его лечащая врач сказала ему: «Иван Христофорович, вам больше нельзя пить». «Ну ведь друзья мои фронтовые пришли! - сказал он ей. - Прошу вам мне разрешить. Я даю вам гарантию, что в течение недели я ни капельки в рот спиртного больше не возьму». Она, как говориться, плечами поводила и разрешила. А потом уже в конце мне сказала: «Я за него отвечаю головой, а он мои указания не выполняет. Очень прошу, не задерживайте его больше десяти минут, пока вы будете сейчас с ним беседовать». Потом мы пошли к нему в кабинет. Надо сказать, его кабинет представлял из себя крохотную комнатку со стулом, кроватью, книжным шкафом и столом. Помнится, я тогда подарил Ивану Христофоровичу подписанную уже книгу «Гвардейская Витебская», посвящённую боевому пути нашей дивизии. Так, к сожалению, получилось, что, несмотря на то, что я вложил в неё очень много ценных сведений, стал лишь теневым её автором. Короче говоря, кое-какие люди ухитрились сделать так, что не вписали туда мою фамилию. Когда книга была уже свёрстана, редакторша собственноручно вычеркнула фамилию Кузьменко. Сказала: «Да нас и так полно! Да ещё вас туда ставить?» Короче говоря, оказалась непорядочным человеком.

Приходилось мне встречать на фронте и командующего армией Галицкого. Мы вместе с Щербиной ходили к нему на наблюдательный пункт. После войны, конечно, тоже с ним встречались, о чем я уже рассказывал. Но что я могу в общих чертах о нём сказать? Как командир он был талантливый и, можно сказать, гениальный, а как человек злопамятный. Я вам уже рассказывал о том, что он нашего командира дивизии единственного в армии лишил звания Героя, всем остальным присвоил...

И.В. Из ветеранов 31-й гвардейской кто-то еще остался в живых?

П.К. Человек двенадцать осталось. Из них ходячих только пять, все остальные находятся в лежачем положении. Но я в Совете ветеранов дивизии по-прежнему остаюсь секретарем. Председателей уже шесть штук при мне поменялось, а я как был с 1967-го года секретарем, так до сих пор им и являюсь. Сейчас нашим председателем считается один полковник, но он сейчас серьезно болен. Кстати говоря, сын Щербины Ивана Кузьмича, тоже полковник, - член нашего Совета!

И.В. Страх испытывали на фронте?

П.К. Я об этом так вам скажу. Когда какой-то ветеран говорит о том, что он, мол, был бесстрашным на фронте, он мелет чепуху. Страх дан нам природой и от него никуда не денешься. Самый главный вопрос: как преодолеть этот страх? Вот преодоление этого страха и есть геройство. Помню, когда мы в бой шли, то нам было очень страшно. В самом же бою уже никакого страха не ощущали, так как тогда уже находились в каком-то моторном состоянии. Поэтому правильно Юлия Друнина писала: тот, кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне...

И.В. Что вы можете сказать о ваших потерях в годы войны?

П.К. Что касается 31-й гвардейской и 84-й гвардейской дивизий, то по сравнению с другими частями, входившими в состав нашей армии, у нас потери были не минимальными. Потери, конечно, мы несли, не без этого. Но по сравнению с другими дивизиями значительно меньшие. За это нужно, конечно, объявить благодарность Ивану Кузьмичу Щербине, это он так постарался.

И.В. С органами СМЕРШ вы как-то сталкивались?

П.К. Мне приходилось с ними встречаться. Помню, в нашей дивизии служил капитан Кожаев, представлявший этот самый СМЕРШ. Запомнился он мне, между прочим, следующим. Когда он обратился к командиру дивизии с каким-то требованием, тот не только не стал его выполнять, но и прогнал этого СМЕРШовца. На что Кожаев сказал: «Да, мы, СМЕРШовцы, такие: нас гонят в дверь, а мы лезем в окно». Уже потом, после войны, встретившись с Кожаевым на одной из послевоенных встреч ветеранов 31-й гвардейской стрелковой дивизии, я ему напомнил об этом. Он мне ответил: «Я этого не помню». Сейчас он уже не жив. Сейчас очень мало нас, ветеранов дивизии, осталось в живых. Помнится, после войны, когда организовался Совет ветеранов нашей дивизии, я собрал по всей стране где-то 1250 человек ветеранов. Так вот, сейчас нас осталось, может быть, человек пятьдесят, не больше.

И.В. В самом начале войны вам приходилось, судя по всему, подниматься в атаку. Поделитесь своими ощущениями.

П.К. В атаку я поднимался, когда воевал еще рядовым. Помню, я во время первой атаки и оружия даже не имел. Я еще перед этим сказал своему командиру: «Зачем же вы посылаете безоружных идти в наступление?» «А, - сказал он мне, - одного кого-то убьют, так ты винтовку его возьмешь». Но ощущения в атаке боязни какой-то не было. Какое-то безрассудство чувствовалось. Ну как еще сказать про ощущения? Здраво не мыслили в тот момент.

И.В. Была ли нехватка вооружения во время войны?

П.К. В начале войны оружия не хватало в течение полугода. А потом все наладилось. Я был вооружен пулеметом Дегтярёва.

И.В. Показательные расстрелы приходилось видеть?

П.К. Да, был на моей памяти один показательный расстрел. Но, правда, это «мероприятие» проходило в отдельном лыжном стрелковом батальоне, в котором в самом начале войны я начинал свою службу рядовым. Тогда поймали одного нашего солдата-дезертира и прямо перед всем строем расстреляли. Этим нам преподнесли урок, чтобы мы, как говориться, все знали, что быть дезертиром в армии у нас нельзя. Впрочем, происходил у нас и другой похожий случай. Во время бурана один наш солдат хотел перейти к немцам, но перепутал местность, заблудился, и стал кричать: «Долой Сталина!» Его тут же поймали и расстреляли. Это было в 31-й гвардейской стрелковой дивизии. Об этом мне рассказал командир полка. Сам я этого лично не видел.

И.В. Как вас награждали во время войны?

П.К. За конкретные случаи. Вот я об этом так вам скажу. Один орден Отечественной войны, 2-й степени, я получил 29-го апреля 1945-го года, а другой такой же орден 9-го мая, всего через 10 дней после этого. Между прочим, наградили меня этими орденами за то, что я бегал от командира дивизии по полкам и передавал его распоряжения и изменения в них. Все проходило удачно. Кстати говоря, представление написали на орден Боевого Красного Знамени, но вышестоящее начальство решило: «Он — всего лишь адъютант командира дивизии. Разве ему «Красное Знамя» положено?» И дали второй орден Отечественной войны. Но я еще был награжден двумя орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Кенигсберга».

И.В. Ваше отношение к Сталину?

П.К. Очень хорошо я к нему отношусь. Надо сказать, что я и сейчас положительно оцениваю Иосифа Виссарионовича Сталина, хотя мой отец в свое время был репрессирован. А репрессировали его за то, что в 30-х годах он сказал: «Колхозы - это плохо, из-за них мы будем голодать». Каширин, еврей, живший в нашем населенном пункте, на него донес. Отца после этого забрали и расстреляли. Только за эти слова!!! О том, что его расстреляли, а потом посмертно реабилитировали, мы узнали только 1992 году. До этого нам было известно лишь то, что его забрали, а как там и что с ним происходили, этого мы никак не могли знать.

И.В. Как складывались ваши отношения, отношения вашего комдива с политработниками?

П.К. Дело в том, что у Ивана Кузьмича Щербины сменилось три политработника. Сначала им был полковник Мешков Владимир Васильевич. Потом его место последовательно занимали подполковник Дибров и Иван Иванович Рождественский. Служил в дивизии довольно непродолжительное время и еще один замполит, с которым Щербина не ладил. Дело состояло в следующем. Этот замполит (фамилия его выскочила у меня из головы, за что прошу меня извинить) распорядился послать в бой снайперов. А ведь снайпер выполнял большую задачу и необходим был только в своем качестве. Этот же политработник послал их как рядовых в бой и они все погибли. На эту тему у командира дивизии шел с ним серьезный разговор. Щербина всегда был требовательным командиром. Когда надо, мог строго сказать. Но зря никого не ругал и никогда голоса своего не повышал.

И.В. ППЖ (походно-полевые жены) встречались у ваших командиров?

П.К. Встречались. Ну ППЖ у многих имелись наших командиров. В том числе и у моего командира дивизии тоже.

И.В. Как это воспринималось?

П.К. Ну как воспринималось? Как норма.

Интервью и лит.обработка: И. Вершинин

Наградные листы

Рекомендуем

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Мы дрались против "Тигров". "Главное - выбить у них танки"!"

"Ствол длинный, жизнь короткая", "Двойной оклад - тройная смерть", "Прощай, Родина!" - всё это фронтовые прозвища артиллеристов орудий калибра 45, 57 и 76 мм, на которых возлагалась смертельно опасная задача: жечь немецкие танки. Каждый бой, каждый подбитый панцер стоили большой крови, а победа в поединке с гитлеровскими танковыми асами требовала колоссальной выдержки, отваги и мастерства. И до самого конца войны Панцерваффе, в том числе и грозные "Тигры",...

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus