Ячменев Сергей Андреевич

Я родился 25 октября 1925 года в деревне Каменка Вадинского района Пензенской области. Семья у нас была небольшая: отец, мама, я и младшая сестра Катя.

Расскажите, пожалуйста, немного о том, как ваша семья жила до войны.

Насколько я знаю, вначале у нас было типичное для тех мест середняцкое хозяйство, но потом напасти пошли буквально косяком: пала лошадь, сгорел наш дом и после этого мы стали жить очень бедно. Досыта не ели, и помню, что в детстве в голодные годы я несколько раз опухал от голода. Но уже когда организовали колхоз, который нормально работал, жить стали лучше. Родители у меня были очень трудолюбивые люди, зарабатывали много трудодней, и я помню, как у нас во дворе выгружали заработанное ими зерно. Правда, и налоги были большие: надо было сдавать и яйцо, и масло. Я, например, помню, что когда стал учиться в школе райцентра, то за обучение нужно было платить 75 рублей, то ли за год, то ли за полугодие, так отец с трудом набирал эту сумму. Но притом, что отец у нас был совсем безграмотным человеком, он понимал насколько важно получить нормальное образование, поэтому для того, чтобы я дальше учился, готов был оказывать любую поддержку.

После окончания нашей деревенской школы я стал учиться в Вадинской школе. Райцентр от нас находится в четырех километрах, поэтому в теплое время года ходили туда пешком, а на зиму приходилось снимать комнаты. Каких-то конкретных идей насчет будущего в то время у меня еще не появилось, просто хотел учиться дальше. В школе учился средне, но когда уже стал офицером, и пришлось доучиваться, то учился только отлично.

Как вы узнали, что началась война?

Деревня у нас небольшая - дворов 150-200, и в то время ни у кого радио и даже электричества еще не было. Поэтому о том, что началась война, мы узнали от людей, которые в то воскресенье вернулись с базара.

В силу своего возраста я не особенно воспринял и осознал это известие, все-таки мне было 16 лет, фактически мальчишка. Понимал, конечно, что это плохо, но всего драматизма ситуации еще не понимал.

Отец у нас был 1903 г.р., поэтому в первые же дни войны его мобилизовали. Но в боях где-то на Кавказе он получил тяжелую контузию, после чего у него стало очень плохо со зрением, его комиссовали, и он вернулся домой еще до того, как меня призвали в армию.

Что изменилось после начала войны? Люди как-то обсуждали причины неудач начала войны?

Мы очень переживали, как же так… Я помню, у меня был сосед, которого из-за плоскостопия не взяли в армию. Так он достал армейские уставы и с нами, подростками, стал их изучать. А как он переживал… Ведь тогда было как - раз в армию не взяли, значит, неполноценный, и девчонки таких ребят сторонились.

Из нашей деревни почти всех мужчин забрали в армию, поэтому основное бремя работы легло на женщин. И надо сказать, что работали они самоотверженно. Помню, что даже на коровах пришлось пахать, потому что всех лошадей забрали в армию.

Жили мы тяжело и только за счет своего хозяйства. Продуктов не хватало, и я помню, как мы ходили в поля собирать колоски оставшиеся после уборки урожая. Но это ведь было строжайше запрещено, и когда нашу соседку, девчонку, мою ровесницу, поймали за этим делом, то ее осудили за кражу колхозного имущества. Не помню, на какой срок, может, и условный, но все-таки осудили.

В вашу деревню приезжали эвакуированные?

Эвакуированных было немного, потому что мы достаточно близко находились к фронту, а их все-таки старались отправить в более глубокий тыл. Но зато в деревню вернулись многие из тех людей, кто раньше уехали в города. Ведь у нас из села очень многие уезжали в Сталинград, Воронеж, Ростов-на-Дону. Например, к нам приехали наши родственники: дедушка, моя тетя с дочкой и сыном, и в нашей новой однокомнатной хатенке тогда в тесноте жило восемь человек. Причем, приехали все оголодавшие, поэтому в первое время нам даже пришлось ограничивать их в питании.

Вы в это время стали работать или продолжали учиться?

Нет, я только на каникулах работал в колхозе, и еще зимой нас иногда привлекали к расчистке дорог, а так продолжал учиться в школе в Вадинске, правда, она уже работала не очень четко. Многих преподавателей забрали в армию, заменить их было некем, поэтому царило такое настроение, что учеба сейчас не главное.

Когда вас призвали в армию?

У нас в 9-10 классе на всю школу оставалось всего пять мальчиков, и когда в конце 1942 года дело подходило к призыву, как раз в разгаре была Сталинградская битва, то мы впятером пошли в военкомат и попросили призвать нас в армию. Кстати, в руководстве школы к этому отнеслись весьма неодобрительно, потому что она и так находилась на грани развала, а тут последние ребята уходят.

В военкомате нам предложили: "Вам по восемнадцать лет еще не исполнилось, поэтому сейчас отправить вас на фронт, мы не имеем права, но если желаете, можем направить в военное училище", и мы согласились.

А как родители отнеслись к этому вашему решению?

Родители есть родители. Конечно, они понимали наш порыв, но все-таки мама очень расстроилась, потому что не хотела, чтобы я спешил и спокойно дождался срока своего призыва.

Вот так мы все впятером попали в 1-е Куйбышевское пехотное училище, которое располагалось на Красной Глинке. Хорошо помню, как нас привели в казармы, положили на голые койки, а матрасы и одеяла появились уже только через какое-то время.

Как вы считаете, в училище вас хорошо подготовили? На что, например, делался упор в обучении?

Основной упор делался на тактику и на изучение оружия. Но даже обычные стрельбы проводились редко, потому что элементарно не хватало боеприпасов. Так что думаю, что качество обучения все-таки находилось на низком уровне, потому что даже преподавателей-офицеров у нас не хватало, и их заменяли сержанты. Запомнилось, как они нас заставляли много ползать по-пластунски и учили штурмовать дзоты и доты. Уже после войны мне пришлось окончить нормальное училище и, конечно, это совсем другое дело. Но в любом случае эти несколько месяцев обучения нам очень помогли, потому что когда мы прибыли на фронт, то не ощущали себя совсем уж новичками. Как кормили? По сравнению с деревней неплохо. Вот сейчас вспоминаю и почему-то совершенно не помню, чтобы мы ходили в увольнения.

Из ваших слов я понял, что училище вы так и не окончили.

Да, мы должны были проучиться шесть месяцев и стать младшими лейтенантами, но где-то в марте или апреле 43-го все училище вдруг подняли по тревоге, и ничего не объясняя, посадили на речной теплоход и отвезли в Куйбышев. А там погрузили в эшелон, довезли в Тулу и оттуда начались наши пешие переходы в сторону фронта. Шли мы не только по ночам, но и днем, поэтому не раз попадали под бомбежки и понесли при этом первые потери…

Прибыли куда-то в район Мценска и там весь состав училища, а нас было человек пятьсот, раскидали по разным частям 3-й Армии. Вот так я попал служить в отдельную роту автоматчиков 351-го стрелкового полка 308-й стрелковой дивизии, которая впоследствии стала 120-й Гвардейской Рогачевской. И мы очень гордились тем, что попали в дивизию, которая геройски сражалась в Сталинграде в районе завода "Баррикады".

К тому времени мы уже знали, что обычно с ранней весны немцы начинают наступать по всему фронту, а тут уже апрель прошел, начинается май, а на фронте затишье. Но мы понимали, что именно так случается перед сильнейшей бурей.

Наши командиры и политработники нам говорили, что на нашем участке немцы готовятся к решительному наступлению и нам нужно как следует подготовиться к этим боям. Поэтому мы постоянно вели работы по укреплению линии обороны, хотя там и без нас все было оборудовано по высшему разряду, все вплоть до отхожих мест.

Больших боев в это время не было, но постоянно случались какие-то мелкие стычки с немцами: то мы, то они проводили вылазки, и как раз тогда мне пришлось принять боевое крещение.

Расскажите, об этом, пожалуйста.

Забегая вперед хочу сказать, что из нас пятерых, которые из нашей школы попросились на фронт, в живых остался только я… О том, что все остальные ребята погибли я узнал только после войны, а Тимур Киреев - мой близкий товарищ, с которым мы вместе и в школе дружили, и в армии старались держаться вместе, погиб прямо у меня на глазах…

Это был наш самый первый бой - разведка боем. Мы с Тимуром служили в одном взводе, поэтому в бою шли вместе, и это случилось у меня на глазах. Ему досталась легкая смерть - пуля в грудь… По-моему я даже заплакал… Подбежал командир взвода старший лейтенант Дьяков, увидел, эту картину и говорит мне: "Ячменев, ему уже не поможешь. Давай вперед, а мы его вынесем". И похоронить мне его так и не пришлось, потому что нас сразу перевели на другой участок. Вначале думал написать о том, как это произошло его родителям, но так и не набрался духу и написал своим, а уже они рассказали родителям Тимура…

А потом началась Курская битва и на нашем участке начались тяжелейшие бои. Порой в день нам приходилось отражать по 5 (!) атак. И все-таки имея численное превосходство в количестве личного состава и техники, немцам удалось нас немного потеснить. Всего за несколько дней этих боев мы потеряли около трети личного состава, но что бы я хотел особенно подчеркнуть. Несмотря на такие тяжелые потери в нашем взводе и роте я совсем не наблюдал никакой паники и упаднических настроений.

А уже где-то числа 10-11 июля нас пополнили до полного штата, и уже мы сами перешли в наступление. Участвовали в боях при освобождении Орла. Запомнилось, что в тех тяжелых боях погиб наш комдив Гуртьев. (По данным ОБД-Мемориал генерал-майор Гуртьев Леонтий Николаевич 1891 г.р. погиб 03.08.1943 - прим.Н.Ч.) Говорили, что вроде бы он погиб, когда проводил рекогносцировку. Мы переживали его смерть, потому что при наших нечастых встречах он создавал впечатление простого человека, без всякого высокомерия и чванливости.

Ну а мне почему-то везло. Столько людей у нас погибло, а меня только легко ранило. И я то ладно, хоть был молодой и подготовленный, но у нас ведь большинство было всего с тремя классами образования, и значительно старше меня. Помню, что в моем отделении служил такой солдат Иванов 1903 г.р. Как его звали, забыл уже, но точно помню, что с Дальнего Востока. Он меня по-отечески опекал, и когда мы выходили из боя, всегда подсказывал и подучал, хотя к тому времени меня уже назначили командиром отделения: "Сынок, тут ты действовал неправильно, не использовал складки местности, а мог бы. Можно было укрыться за кустиками, а ты пошел напропалую". Но где-то в районе Брянска он погиб. Наши ячейки находились рядом, но снаряд попал именно в его…

И это была характерная ситуация, когда старшие помогали новичкам. Вообще, для меня загадка, откуда взялась эта дедовщина, ведь в годы, когда я служил, ничего такого не было и в помине. Максимум - могли заставить сапоги почистить или подворотничок подшить. Откуда такая жестокость в людях появилась, не понимаю. Думаю, что первый негатив появился после того как в армию стали попадать бывшие заключенные, и этому фактору как-то сразу не придали значения. Да и эти массовые сокращения при Хрущеве тоже не пошли на пользу армии. Я ведь лично видел, как тогда фактически на улицу выкидывали людей, которые только что окончили Академию… Сколько жизней тогда поломали, сколько обиды вызвали в людях…

При каких обстоятельствах вас в первый раз ранило?

Это случилось в Брянске. Во время уличных боев мне в левое бедро попала пуля, а я даже не заметил, в какой момент это случилось. Мне откровенно повезло, потому что оказались прострелены только мягкие ткани, и я даже мог спокойно ходить при этом. А после боя мне ребята говорят: "Ячменев, а что у тебя все мокрое?" Смотрю, оказывается, пулевое ранение. Обратился в медсанбат, рану обработали, перебинтовали, день пробыл там и обратно в роту.

Потом, в феврале 44-го, незадолго до моего последнего ранения меня еще легко ранило осколком ручной гранаты. Видно он был уже на излете и, пробив шинель, неглубоко впился мне в правое колено. Вытащили его и все. Что самое интересное, на фронте я больше всего боялся остаться без ног, и первые два ранения пришлись как раз в ноги.

Насколько я понял, третье ранение стало последним.

Да, потому что оказалось тяжелым, и после него мне уже воевать не пришлось. Это случилось 23 февраля 1944 года, почти сразу после того, как мы форсировали Днепр в районе Жлобина. В одном из последующих боев мы попали под сильный огонь, и меня как ударило в правый плечевой сустав, что аж перекосило, и я упал. Через некоторое время очнулся, и санитар отвел меня в медсанбат. И что характерно. В пылу этой боли я выронил свой ППШ, и когда санитары довели меня на пункт сбора, но там вначале отказались принимать: "А где ваше оружие?" Ребята сходили за автоматом и только после этого меня приняли.

Отправили меня в далекий тыл - в Котельничи, что в Кировской области. Лечился там несколько месяцев, а долечиваться меня перевели в госпиталь №1838, который находился в селе Некрасовка. В июне 44-го меня признали годным к нестроевой и направили в какую-то часть. Но там посмотрели, что с меня толку мало, потому что рана открылась, и отправили долечиваться домой.

Три месяца побыл дома, оклемался и меня направили на учебу в Саратовское танковое училище. Вначале планировалось, что за год мы пройдем весь курс обучения, но когда дело уже шло к выпуску, война закончилась, и нам к годичным курсам добавили еще три.

Как вы узнали о Победе?

У нас в училище оружие стояло прямо в казармах в пирамидах, и когда мы утром узнали о том что война закончилась, то все сразу его похватали и как начали стрелять… Радость была неописуемая, у нас же все фронтовики. Устроили митинг, а на ужин даже выдали по 100 граммов. А как нас встречали и приветствовали простые люди, когда мы выходили в город… Нас обнимали, качали, приглашали зайти в гости, даже предлагали вместе выпить за Победу.

У вас есть боевые награды?

Только медаль "За боевые заслуги" - это за бои за взятие Орла. Правда, мне по секрету рассказали, что тогда представляли к ордену "Красной Звезды", но вручили только "БЗ". И еще мне вручили медаль "За Победу над Германией".

Как вы считаете, почему вас так скупо награждали?

Хорошо известно, что щедро награждать стали только под конец войны, уже после того как меня ранило. А у нас насчет наград все было очень скромно. Помню, после одного из боев кто-то из штаба полка меня отметил: "Ячменев, тут ты действовал неплохо, но награждать тебя пока рано. Твое время для наград еще придет". Так что нас в этом отношении совсем не баловали, но я никогда по этому поводу не переживал. Сейчас мне даже становится неловко и непонятно, когда я вижу, что на груди некоторых ветеранов совсем нет свободного места, вся грудь в каких-то непонятных медалях, каких-то значках.

Вы провоевали в пехоте на передовой чуть меньше года, что само по себе является огромным сроком. Как вы считаете, что вам помогло выжить: удача, опыт, судьба, или может быть Бог?

Я и сам не понимаю, как, столько провоевав, остался жив. А я ведь ни одного боя не пропустил, ни одной атаки. Про Бога я на фронте совсем не думал, врать не буду. С одной стороны, конечно, везение, без него на войне никак. А с другой стороны должен сказать, что я на удивление всегда быстро приспосабливался к обстановке и к тому же никогда зря на рожон не лез. И уже сейчас осмысливая все пережитое на фронте, понимаю, что почему-то никогда не испытывал сильного страха. Приказывают идти в бой, в атаку, и я уже прекрасно понимаю, чем это "пахнет", но у меня почему-то не было такой мысли, чтобы как-то укрыться и не пойти. Даже самому удивительно, но вот не было такой страсти, такого страха, хотя знали, что в бою иногда выбывало 30, а то и все 50 процентов… Сам не понимаю, откуда у меня взялся этот не героизм, а какая-то убежденность, что все будет хорошо. Наверное, потому что молодые были и больше думали о жизни. Ходил как на обычную работу - в бой так в бой.

А вам самому лично убивать довелось?

Приходилось. Одного немца я еще под Брянском застрелил из ракетницы. Сразу после окончания Курской битвы нам поручили прочесывать местность и брать в плен окруженцев. Мы очень обрадовались такому заданию, потому что после страшных боев под Орлом это для нас было словно на курорт попасть. Все-таки это не в атаку ходить, поэтому, честно говоря, мы заметно расслабились, потому что все было спокойно, и мы никого не находили. И вот в какой-то момент я оставил свой автомат в стороне и пошел в кусты справить естественные надобности. И вдруг в кустах заметил немца, а у меня из оружия только ракетница. Выстрелил в него с близкого расстояния и попал в живот. Как же он кричал… Но ведь и он меня тоже увидел и хотел убить, просто не успел.

А второй случай произошел как-то в наступлении. Мы продвигались вперед, и тут я заметил, что в кустах, метрах в десяти от меня, кто-то шевелится - два немецких пулеметчика. И я их обоих расстрелял из своего ППШ. Так то я много стрелял, но вот про этих троих точно знаю, что это лично я их убил. И вы знаете что поразительно, после этого я в какой-то степени испытал к ним чувство жалости. Особенно когда застрелил этого немца из ракетницы, ведь он вроде как на меня еще не нападал. Но это же война…

А вас за это не должны были наградить, все-таки уничтожили целый пулеметный расчет?

Да у нас таких случаев было много, и это не считалось чем-то таким героическим, наоборот, в порядке вещей.

А вообще вы к немцам что испытывали?

Конечно, особенно когда мы вступили в Белоруссию и увидели сожженные села, повешенных людей, то все это вызывало к ним совершенно определенные чувства, и отнюдь не миролюбивые. Но, честно говоря, у меня глубокой ненависти не было. Более того, во время учебы в Саратовском училище, немного зная немецкий язык, я с пленными даже немного разговаривал.

Вам приходилось видеть случаи жестокого обращения с пленными?

За все время на фронте мне ни разу не пришлось видеть, чтобы пленных убивали. Как бьют видел, это да. Бывало на марше, когда мимо проводили пленных немцев, из нашей колонны выбегали отдельные солдаты и били их прикладами, но не более того. Но чтобы их расстреливали, не видел ни разу.

Даже пленных власовцев, которых очень много взяли в плен в боях на орловском направлении, не убивали. После гибели Гуртьева комдивом у нас стал Масленников. И как-то мне пришлось видеть, что он ехал на коне, а мимо как раз вели колонну пленных власовцев, так он их плеткой стегал.

Как вы считаете, на командиров вам везло?

Сейчас уже сложно ответить, но видимо да. Но вот я уже когда потом учился, нас чему учили: сектор обстрела, ближайшая задача взвода, последующая. А на фронте ничего этого не было. Чтобы наш командир взвода Дьяков, который потом стал комроты, хоть бы раз перед боем нам что-то объяснил конкретно: "Нам поставлена такая задача, ориентиры такие", нет, ничего подобного. Зато это побуждало нас самостоятельно думать как лучше поступить и я потом всю жизнь тоже учил своих подчиненных, что нужно мыслить самостоятельно и не стесняться проявлять инициативу.

Тогда я бы хотел задать вам один из важнейших вопросов нашего проекта. На фронте у вас не было ощущения, что мы воюем с неоправданно высокими потерями, что людей у нас не берегут?

Мне кажется, что однозначного ответа на этот вопрос дать нельзя. Иногда казалось, что и не берегли, а с другой стороны, что было делать в конкретной ситуации? Например, где-то немцы прорвались и нужно срочно закрыть брешь. А как, чем, кем ее закрыть? Конечно, людьми…

К тому же обстоятельства порой складывались таким образом, что на фронт попадали совершенно неподготовленные люди, и их сразу бросали в бой, а ведь они не прошли даже малейшей обкатки и обучения. Это нам, например, так повезло, что мы прошли обучение, а другие нет. Помню, когда только пришли в роту и нам выдали автоматы, то сразу повели на полигон, потому что в училище мы ППШ совсем не изучали. Показали, как с ним обращаться, рассказали о недостатках, немного постреляли. И я когда, только получил автомат, дослал патрон в патронник, но увидел, что он прошел не до конца. Решил протолкнуть его, ударил и произошел выстрел. Хорошо, что держал его куда-то в сторону, и на пути выстрела никого не оказалось. Вот что значит, нет необходимой подготовки.

И кстати ведь с этими пулеметчиками как получилось. Я когда нажал на спусковой крючок, оказалось, что у меня закончились патроны… И еще как назло у моего ППШ был дефект - диск входил очень туго, и я все думал, как бы решить эту проблему, может, что-то обточить. Начал выбивать диск, а немец уже на меня пулемет разворачивает. Но я все-таки успел раньше, а если бы еще чуть-чуть замешкался, то все… Как сейчас помню лицо одного из них: рыжий, мордастый, небритый… Но я к чему это говорю, что если бы на моем месте оказался неподготовленный солдат, то это уже не они, а я остался бы там лежать…

С людьми каких национальностей вам довелось вместе воевать?

Самых разных, но в основном у нас служили славяне, а представителей различных нацменьшинств у нас я почему-то и не помню. Даже нескольких евреев на фронте встречал, и у меня создалось такое общее впечатление, что они воевали храбро, поэтому в отношении них у меня никакого предубеждения не было.

Политработники пользовались авторитетом среди солдат?

У нас были нормальные люди, и никакой неприязни к ним не было. Я ведь и сам на фронте стал кандидатом в члены партии. Когда один из наших политработников увидел, что я веду себя достойно, пользуюсь авторитетом, то предложил мне вступить. А членом партии я стал уже в 1946 году.

А с особистами приходилось сталкиваться? Почти все фронтовики признаются, что им пришлось присутствовать при показательных расстрелах.

Нет, с особистами я ни разу не сталкивался, не общался, и показательного расстрела не видел ни разу.

Случалось, что между солдатами возникали серьезные конфликты?

Ничего такого у нас не было. Сколько помню, даже конфликтных ситуаций не было совсем. И никого от нас в штрафную роту не отправляли.

Хотелось бы спросить о вашем отношении к Сталину.

Считаю, что заслуг его умалять не нужно хотя, на мой взгляд, это очень противоречивая личность. И думаю, что если бы не твердая рука Сталина, то мы бы не победили. Ведь даже наши враги признавали, что ни одно другое государство кроме СССР не выдержало бы такого напора. Но кто организовал такую мощнейшую государственную систему? Сталин! Правда, вот, сколько я не был на фронте, и сколько раз мне ни пришлось ходить в атаку, но я не помню, чтобы мы хоть раз кричали "Ура! За Сталина!" Почему-то могу вспомнить только крики "Вперед!"

Вот единственное за что я Сталина по-настоящему осуждаю, так это за столь непримиримое отношение к людям попавшим в плен. Вот лично мне, например, уже после войны во время службы в 48-й дивизии, которая стояла в Болграде, довелось общаться с 1-м замкомандующего Одесского военного округа Потаповым, который попал в плен в самом начале войны. (В сентябре 1941 года командующий 5-й Армией Михаил Иванович Потапов будучи тяжелораненым оказался в немецком плену. Но всего за несколько первых месяцев войны он успел проявить себя как грамотный и инициативный командир, и считается, что в его лице Красная Армия потеряла одного из самых перспективных своих военноначальников. По данным "Википедии" за несколько часов до ранения лично участвовал в рукопашной схватке с гитлеровцами. В немецком плену пробыл по апрель 1945 года, но держался там с достоинством и на редкость мужественно, поэтому после войны с личной санкции Сталина был возвращен в ряды Советской Армии. В 1958-1965 годах служил в должности 1-го заместителя командующего войсками Одесского военного округа. В 1961 году ему было присвоено звание генерал-полковника - прим.Н.Чобану) И я помню, что однажды на каком-то приеме Потапов вдруг разоткровенничался и стал рассказывать, как сразу после войны его из немецкого плена отправили уже в наш лагерь и как он там работал на лесозаготовках… Какой-то обиды он при этом не показывал, но было заметно, что вспоминает об этом с большой горечью... А ведь это был человек с чистейшей репутацией, а с ним вот так обошлись...

А у нас в селе один человек побывал в плену, так ему потом запрещали работать учителем в школе… Ну разве так можно? Мне непонятно такое жестокое отношение к людям, ведь, сколько их не по своей вине оказались в плену. На мой взгляд, это в корне неправильно, правда, обо всех подобных вещах мы стали узнавать только после войны.

Почему-то сейчас вспомнился и такой эпизод. После войны один из наших односельчан вернулся из армии - вся грудь в орденах и в лаптях… Настолько бедно жили, что просто нет слов. И я все думал, ну как же так, что это за такое отношение к людям…

А как вы восприняли смерть Сталина, разоблачения ХХ-го съезда?

Мы с пониманием отнеслись к докладу Хрущева, потому еще при жизни Сталина уже и сами начинали задумываться о некоторых вещах. Например, что явный перебор в восхвалении, ведь в газетах чуть ли не через слово - Сталин. Он то, это, все Сталин… Но несмотря на все это его смерть мы восприняли как настоящую трагедию и очень многие люди плакали.

Если можно позвольте вам задать несколько вопросов о "бытовой" жизни на фронте. Как кормили на фронте? Вы, например, ни о чем из еды не мечтали?

Нет, потому что там совершенно не до этого. Когда кухня не отставала, кормили нормально. После боя старшина всех тянул на кухню обязательно поесть. Почему-то запомнилось, что нашу тушенку мы и не видели, только американскую.

И запомнилось, что в госпитале кормили не очень здорово, поэтому мы искали дополнительный приварок. Помню, на 1 мая пошли кому-то копать огород. А потом один мой товарищ, который был значительно старше меня, говорит: "Поедем на заработки". Поехали в какое-то село и пошли по домам спрашивать, кому, чем нужно помочь по хозяйству. Так за это нам кто горох давал, кто крупы, и все заработанное мы привезли на всех в госпиталь. Запомнилось, как в одном доме подрядились пилить дрова, так мне пришлось пилить только одной рукой. Я не любитель выпить, но помню, что в госпитале мы экономили сахар, который нам выдавали, и четвертинку меняли на четвертинку самогона.

Спиртное на фронте как часто выдавали?

Насколько я помню, водку выдавали только перед боями, да и то не всегда. Но я в то время совсем не пил, и всегда отдавал ее старшим солдатам, вначале Иванову, потом другим. Эти сто граммов вряд ли сильно помогали, но на какое-то время, действительно, снимали нервное напряжение. Вот что гораздо тяжелее переносили, так это нехватку курева. Я то еще только покуривал, а вот старшие по возрасту солдату здорово страдали.

Вспоминаю один эпизод. Как-то раз перед боем покурили. Пошли в атаку, немцев немного потеснили, окопались. Когда установилось затишье, собрались, решили покурить, а моего портсигара нет. Он у меня был сделан из баночек от американской тушенки, наподобие кофе "Пеле". Вспомнил, что забыл его на прежней позиции. Ребята мне говорят: "Раз забыл, давай иди". - "Так это же вы хотите курить, поэтому вы и идите". Поторговались немного и они меня убедили, что раз портсигар мой, значит, мне и идти. И когда я за ним пошел, немцы меня обстреляли. Так я потом все думал, и надо было мне так рисковать? А главное из-за чего, и после войны я бросил курить.

Как одевали? Что вы, например, носили на ногах: сапоги или ботинки с обмотками?

Точно не могу вспомнить, но, по-моему, мы все время в обмотках воевали. Так мало того, что мы на фронте в них ходили, так еще и весь 1-й курс в Саратовском училище в них проучились. Ребята из-за этого так сильно переживали, что даже стеснялись ходить в них в увольнения. Все-таки сапоги есть сапоги, а ходить в обмотках считалось непристижно.

И запомнилось, как мне не повезло на фронте. Мне досталась шинель из английского сукна, но она хоть и хорошая, но тоньше чем наша и ветер ее продувал насквозь. В нашей значительно теплее.

Вшивость большая была?

Периодами вши прямо заедали. Но это и неудивительно, потому что насколько я помню за все время на фронте нормально помыться смог всего один раз.

И помню, что особенно меня донимали вши, когда лечился после ранения. Мне ведь на руку установили большой гипс, как у нас говорили - самолет. И долго не снимали, а чесаться хотелось просто невыносимо, поэтому искал какие-то палочки, чтобы просунуть их под гипс и почесать.

Многие солдаты с ужасом вспоминают пешие переходы, и что на фронте приходилось очень много копать.

Тут все очень просто, не будешь копать - убьют. Помню, у нас один из курсантов тоже очень не любил копать, так, когда однажды он не выкопал себе укрытие и пули ему изрешетили весь котелок, который висел на поясе, так он сразу стал окапываться быстрее всех.

Уже потом я считал, что во время войны мне пришлось пройти полторы тысячи километров. И ни разу на машине, только пешком. Особенно запомнились переходы, когда шли к фронту. Как приходилось нести вдвоем тяжелое противотанковое ружье. От усталости люди прямо на ходу засыпали. Смотришь, кто-то из колонны пошел куда-то в сторону, значит, точно заснул. Да я и сам пару раз вроде как заснул на ходу. Что и говорить, тяжело приходилось.

А на передовой как-то удавалось отдыхать? Играли, например, в карты? Хоть раз устраивали для вас концерты?

За все время на фронте, помню всего один раз, когда нам устроили концерт силами каких-то приезжих артистов. А в госпитале была своя самодеятельность. И помню такой курьезный случай. Когда взяли Орел, прямо на центральной улице - Московской, на которой находится вокзал, который мы брали. И там ребята где-то нашли патефон, поставили пластинку, и заиграла музыка...

А в карты мне довелось сыграть не на передовой, а в госпитале. Я не любитель этого дела, но как-то сыграл в "двадцать одно". Причем, начинали играть на папиросы, а потом переходили на деньги. А ведь недаром есть такая поговорка, что "новичкам везет", потому что мне действительно повезло, и я всех обыграл. В конце остались мы с одним узбеком. Обыграл его, но он решил отыграться и достал откуда-то из-за пазухи последнюю заначку и решили сыграть на все. Но я опять выиграл, так он так разозлился, что схватил меня за шиворот, порвал рубашку, и заплакал… И так мне стало его жаль, что я ему все его деньги вернул.

С женщинами приходилось общаться?

На передовой я женщин совсем не видел, только в медсанбате и в госпитале уже общался. И даже ни одной ППЖ на фронте ни разу не видел. Они, наверное, только в штабах водились, да и то, только где высокое начальство было.

Какие-то трофеи у вас были?

Мне как-то в голову не приходило обшаривать немцев в надежде что-то найти. Единственное что искали - продовольствие: галеты, сухари, иногда шоколад можно было найти, шнапс, хотя он меня и не интересовал. Что-что, а снабжали немцев очень хорошо. Но при этом мы всегда опасались всяких мин-ловушек, и, например, когда захватывали блиндажи, были очень аккуратными.

А так у меня, да и других ребят не было даже какой-то мелочи: часов, или чего-то еще. И как другим даже не приходило в голову снимать с них сапоги или брать что-то еще.

На фронте у вас были какие-то приметы, суеверия?

Может, и были, но я не помню. Вроде ничего такого не чувствовал. Единственное что - на прощание мама, она была религиозная женщина, дала мне "святое письмо", которое я хранил в нагрудном кармане, но вот куда оно потом делось, даже не помню.

Вы можете выделить, что лично для вас было самым страшным на фронте: атака, бомбежка, возможность оказаться в плену, а, может, попасть под огонь своих?

Нет, под огонь своей артиллерии или авиации мне попадать не доводилось, не помню такого. А насчет плена я даже и близко мысли такой не допускал, правда, и таких ситуаций не было, чтобы пришлось об этом задуматься. А так на фронте все страшно, но лично для меня самым неприятным было оказаться под бомбежкой на марше. Просто в этом случае как никогда чувствуешь свое бессилие, а ведь даже в самом тяжелом бою можно что-то придумать и хоть как-то противодействовать.

За все время вашего пребывания на фронте где были самые тяжелые бои?

Однозначно - это бои во время битвы на Курской дуге.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Как я вам уже рассказывал, в 1948 году окончил Саратовское танковое училище. И я считаю, что время проведенное там, дало мне очень много в плане общего развития, потому что помимо военного образования нам давали еще и общее. Нас, например, учили тому, как нужно пользоваться столовыми принадлежностями, а по воскресеньям даже танцам учили. Из местного театра приходила молодая актриса и учила нас танцевать. Именно в училище я приобщился к чтению и прочитал очень много книг на разные темы. Помимо всего прочего я там познакомился с девушкой, мать которой работала билетершей в театре, поэтому за все время обучения посмотрел там едва ли не все спектакли. Да и к своей специальности у меня появился большой интерес, поэтому я учился очень хорошо, и меня как отличника всегда отмечали.

После училища меня направили ГСВ в Германии, в 7-ю танковую дивизию, в разведвзод. Служил очень хорошо, поэтому, когда подошло время перевода меня спросили: "Куда бы вы хотели замениться?" - "В приволжский военный округ", потому что хотел быть поближе к родителям. Но оказалось, что я сделал глупость, потому что это тыловой округ, и там находились только училища да всякие курсы, а значит, и возможностей для роста по службе нет почти никакой. Зато в Казанской бронетанковой школе переподготовки технических работников, где я служил, все было очень четко налажено. Появилось свободное время, и я решил восполнить пробел в образовании. Пошел учиться в вечернюю школу при Доме офицеров, причем в 9-й класс, потому что уже порядком все подзабыл. Три года там отучился - 9-й, 10-й и 11-й классы и в итоге окончил ее с серебряной медалью. И как оказалось, это не прошло даром.

Когда началось печально знаменитое хрущевское сокращение армии на миллион двести тысяч, всех наших ребят сократили, а меня решили оставить, потому что увидели, что училище я окончил отлично, а школу с серебряной медалью. Потом окончил школу пропагандистов и на распределении попросился служить на Дальний Восток. Там сильно удивились моему выбору, спросили почему: "Хочу посмотреть мир, к тому же там развернуты войска и есть возможность для служебного роста". - "Мы твое желание поняли, но сделаем по-своему", и направили меня … опять в ГСВ в Германии, в 1-ю Танковую Армию.

Там у меня служба пошла отлично, получил звание майора, и однажды начальник отдела кадров Армии мне сказал: "Ты отлично служишь и надо бы тебя продвигать, но ты пойми, у нас должности освобождаются только в чрезвычайных обстоятельствах. А раз такое дело - надо учиться". Поэтому я подал документы на заочное отделение Военно-политической Академии. Конкурс был 9 человек на место, но я все экзамены сдал на пятерки и меня приняли. После этого служил в армии до 1982 года, и ушел в запас в звании полковника с должности начальника отдела организационно-партийной работы политотдела 14-й Армии. В то время полковники служили только до 50 лет, а мне пришлось до 57, потому что не хотели никуда отпускать, и только когда я настоял, меня уволили в запас.

Последние 16 лет я служил в Кишиневе и настолько хорошо себя зарекомендовал, что меня сразу после увольнения хотели взять на работу в ЦК Компартии МССР. И я уже было дал согласие, но командующий 14-й Армии мне вдруг сказал: "Эээ нет, у нас на тебя другие виды". - "Так я уже вышел из вашего подчинения". - "Нет, ты подал рапорт, но ты нам нужен. Пойдешь командовать военторгом". - "Так я же ничего в этом не понимаю". - "Понимать не надо, ты просто наведи там порядок. У тебя заместитель профессионал в этом деле, а твердой руки у него нет". - "Но и у меня самого вроде как не самая твердая". - "Мы на тебя надеемся". Вот так я оказался в "Военторге", где прослужил еще 10 лет. И могу без ложной скромности сказать, что при мне там царил безукоризненный порядок.

У нас с женой сын и дочь, трое внуков, и уже два правнука есть.

Войну потом часто вспоминали?

Раньше часто, но и сейчас иной раз снится какой-нибудь фронтовой эпизод. Чаще всего вспоминал гибель близких мне людей. Я и сейчас не могу без волнения вспоминать Тимура Киреева, Колю Лыбина, Иванова…

Были на фронте у меня и другие хорошие товарищи, но близкой дружбы ни с кем не случилось, потому что на передовой уж слишком большая "текучка"… Я ведь к моменту своего последнего ранения считался ветераном роты, который воевал в ней дольше всего. Мне, правда, никто в лицо не говорил: "Надо же, а он еще жив", но я и сам иной раз об этом подумывал. Говорю вам, мне просто повезло…