Байкалов Георгий Климентьевич

– Байкалов Георгий Климентьевич, двадцать пятого года рождения. Родился в Сибири, в Красноярском крае, на берегу Енисея. До войны семья состояла из шести человек: четверо детей, мать, отец. Работал только отец, мы все на его иждивении.

Когда война началась, мы жили на золотом прииске – отец работал в шахте по добыче золотой руды, которую перемалывали и добывали золото. Мне исполнилось шестнадцать лет. Окончил я к этому времени только семь классов. В тот год, сорок первый, только после выпуска мы узнали о войне. Потом начались в колхозах осенние работы по уборке урожая. Где-то уже в начале сорок второго года я поступил на работу. Вынужден был работать, потому что семью отец уже не мог содержать один.

В семнадцать лет я в запасной полк попал, где мальчишки, длинношеие, ели дышали и валили лес в тайге. Это, как называлось тогда у нас, была сто одиннадцатичасовая программа перед призывом в армию. Несмотря на то что мне было семнадцать лет, я эту программу прошел на валке леса

– Как узнали, что война началась?

– Мы жили на руднике, о котором я сказал, и там сообщили по радио. Это уже рудник был обжитый. Позвонили в уличный колокол и сообщили, что во столько-то часов – а с Москвой разница была четыре – пять часа, будет важное сообщение, вот так я и узнал, что началась война.

– Как сообщение на руднике восприняли?

– Мне трудно судить, я был школьником. Слово «война» мы знали, что это такое, а что дальше делать – не знали. У нас продолжалось все как обычно: отец работал, а мы по хозяйству. Школа закончилась, а осенью начались занятия, но я на них не пошел уже, работал.

– А куда пошли работать? На руднике?

– Да, на этом же. Там больше некуда было идти, один рудник. На нём горняки добывали руду, потом на фабрику дробильную отправляли, обмывка золота. А я, ни много ни мало, поступил работать учеником кузнеца. Молотобойцем. Молот тяжелее меня был. Но я вынужден был хотя бы немножко зарабатывать, да и при деле был. До осени так проработал, потом снова пошел учиться, уже из школы был призван. Кузница около шахты располагалась. Там буры точили или, как можно сказать, заправляли буры. Бурят для того, чтобы взорвать потом, делают шурфы, а потом туда динамит закладывают, взрывают и руду отвозят. И вот я был помощником этого кузнеца, который заправлял буры. Тогда уже там была какая-то машина, она называлась «Клаймекс», по-моему, и не руками её заправляли, а автоматически. А когда буры приходили из шахты, то они были забиты землёй, их нужно было прочищать, вот этим я занимался.

– А смена была восьмичасовая или двенадцатичасовая?

– Уже и не помню. По-моему, восьмичасовая. Я двенадцати не помню. Тогда три смены было, они работали круглосуточно, но это я не берусь уже утверждать

– А получали рабочую карточку или просто зарплату?

– Нет, зарплата была. А потом установили на паек карточки, по карточкам получали, а что там было из пайка? В основном хлеб. Ну, может быть, рыба какая-то, селедка. Потом появились гороховые консервы. Разнообразия особого не было. Рудник стоял в горах, в семидесяти километрах от района, туда сложно добираться было. Наверное, одна машина была на район. Из продуктов мы знали только то, что на огороде выращивали: картошку, морковку.

– А огород был свой?

– Огород, естественно, в каждой семье был, земли хватало там. Корова была своя, даже лошадь была. Правда, потом лошадь, так сказать, призвали в армию, мы остались безлошадными. Ну а корова была до последнего времени. Свиней почему-то не принято было держать, или, скорее всего, нечем было откармливать.

– Вы жили далеко от фронта. Насколько чувствовалась война?

– Конечно, интересовались, как идут дела. Когда меня призвали в феврале сорок третьего, как раз когда уже закончилась Сталинградская битва, и, естественно, это уже всё по радио сообщалось, и за ходом войны мы следили.

– Насколько я знаю, вы попали в запасной полк?

– Да, сразу в запасной полк.

С осени сорок второго года снова пошел в школу, исполнилось мне семнадцать лет. А в феврале сорок третьего года был призван в ряды Красной Армии. Сначала направлен в запасной стрелковый полк, после некоторого времени оттуда отправили меня в военно-пехотное училище Белоцерковское. Оно было эвакуировано в город Омск, вот и началась тогда моя курсантская жизнь.

– Все, с кем я разговаривал, говорят, что запасные полки оставляют одно из самых страшных впечатлений, потому что есть нечего, постоянные нагрузки. Как у вас это было?

– Ну, если я правильно понял вопрос, то вас правильно информируют. Я только помню, что это был февраль месяц. Вот маленький пример. Столовая – это несколько столов. На улице положены доски, где-то там готовят что-то. Что готовят? Суп, допустим, на обед – это мороженая картошка, капусты немножко, и больше там не было ничего. Мы с котелком подходим, нам наливают, садимся на завалинку возле дома. Если столы занятые, то тут и едим. Да, в запасных стрелковых полках была скудная еда. Я почему это так называю, потому что когда я был направлен в училище, там уже была курсантская норма. Уже совсем другое дело! И тем не менее мне её не хватало. Мне было семнадцать лет, а младшим лейтенантом стал в девятнадцать, как раз самый рост был. То есть детство у меня было дома. Юности у меня не было, потом началась самостоятельная взрослая жизнь, которая меня в училище воспитала. Мы были довольны тем, что нам давали. «Прежде думай о Родине, а потом о себе» – вот так нас воспитывали.

– А какое настроение было в запасном полку?

– Мы уже знали, что долго там не пробудем. У меня было направление в миномётную роту, а миномёты были небольшие, не восьмидесяти двух миллиметровые, а маленькие миномёты, лопата. Обыкновенная саперная лопата солдатская. У неё лопасть есть, а вместо ручки трубка и маленькие мины.

Вот это была миномётная рота, в которой я служил. Ну и, естественно, учеба по расписанию – выводили после завтрака на занятия. Что-то мы там делали, но больше всего грелись около костров, потому что знали, что скоро будем отправлены на фронт.

– Чему в училище учили?

– В пулемётной роте на вооружении у нас пулеметы «Максимы» были. На занятии всё полностью изучали, особенно тактику наступающего. Наступления отрабатывали – обязательно пулемёт надо не катить, а нести на себе. Так закаляли в трудностях.

– Целиком на себе? А если в атаке?

– Нет, отделяли ствол от катков, катки – тридцать два килограмма. Катки без кожуха, то есть без ствола с кожухом, и щит ещё. Итого получается – шестьдесят шесть килограммов, без охлаждающей жидкости, полностью пулемёт. Но ствол несёт наводчик, помощник наводчика – катки, а подносчик патронов – щит и коробку с патронами.

В училище нас учили тактике в основном. Ну, и, естественно, строевая была, уставы. То, что необходимо было для жизни курсантам, и обязательно тактические занятия. Я уже думаю, что чуть ли не каждый день.

– Получается, Вы полтора года учились?

– Да. Получилось полтора года потому, что один выпуск был направлен на фронт при мне досрочно, курсантами. Но я ещё остался в училище, прошел курс и дослужился до младшего лейтенанта.

– Звание присвоили в училище?

– В училище. Младшим лейтенантом я уже был направлен на фронт. В отдельный полк резерва офицерского состава Четвертого Украинского фронта. Действующая армия, отдельный полк резерва офицерского состава. Находился он тогда в Польше, под Краковом.

– Вы туда попали, соответственно, где-то в январе-феврале сорок пятого года?

– Да, где-то в это время. Война шла уже к концу, так сказать, говорили, что без вас обойдемся. Если было необходимо, то отправляли из полка резерва непосредственно. Но я был командиром пулемётного взвода, уже пулемёты эти, сходили, что ли. Потому что автоматы пошли в стрелковых ротах. Пулемёты ещё оставались на вооружении в горно-стрелковом полку.

– Какое настроение было вообще в полку и у Вас лично?

– Ну какое настроение? Уже младшие лейтенанты, и близится победа. Конечно, ликовали, что скоро мы победим.

– А как Вы тогда расценивали, что не удалось повоевать?

– Ну, так такая судьба у человека. Тут уже трудно было разобраться, потому что войска остановились. И все уже фронтовики, ведь в отдельном полку резерва большинство было офицеров-фронтовиков. А из училища выпускников мало. Всё было фронтовое.

– А как кормили в полку резерва офицерского состава?

– Это уже в конце войны, поэтому, конечно, было нормально. В полку резерва офицерского состава и занятия были. Подготовка к фронту. И оттуда сразу отправляли на фронт.

– Как Вам пулемёт «Максим»?

– Он тогда был прославленным оружием. Я помню, что даже батареи были пулеметные, и потом они стали зенитными спаренными.

– А как сам механизм, ленты?

Ленты матерчатые были и заедали, особенно мокрые. Но тем не менее стрелять особенно нам не приходилось. Потому что экономия была. А вот таскать на себе, наступать с пулемётом – это мы часто делали.

– Как Вы встретили Девятое мая?

– Девятое мая мне запомнилось тем, что командир нашего полка – полковник Кожевен, как только объявили, что девятого мая – День Победы, он сразу к пулемёту. Здоровый мужчина был. Я еще мальчишка был, а он уже фронтовик и командовал полком резерва. Так вот схватил он пулемёт, со второго этажа стащил его на себе, установил на дорогу и выпустил ленту в воздух. Вот это мне запомнилось на всю жизнь, как объявлен был День Победы. Ликование, безусловно, это же победа, оно осталось на всю жизнь.

Ну а после Дня Победы, вывода войск и окончания действующей армии, остался служить и прослужил в армии двадцать восемь лет. Уволен был в семьдесят первом году уже из Чехословакии. Мы, Брестская дивизия, вошли в Чехословакию, и там я уже был уволен в запас. Подполковник в отставке сейчас. Давно уже. А тогда был в запасе.

– Спасибо вам большое за рассказ!