Нереуца Николай Семенович

Родился я в 1923 году в Молдавии. Есть такое село Делакеу в Григориопольском районе. Семья была большая – шестеро детей. Четыре сестры и мы с братом. Мы с Андреем двойняшки, родились 4-го ноября. А чуть раньше, где-то в конце октября празднуется Святой Дмитрий. И если бы я родился один, то стал бы Дмитрием. А поскольку нас двое, то поп посмотрел в святцы, на нас, и говорит: «Этот будет Николай – по деду со стороны отца, а этот будет по отцу матери - Андрей». Вот так нас и назвали.

Пару слов, пожалуйста, о довоенной жизни.

Родители обычные крестьяне, имели небольшое хозяйство: пять или шесть гектаров земли, пару лошадей, корову, где-то 15-20 овец, птицу, сад, виноградники. Но потом, когда стали организовывать колхозы им тоже пришлось вступить. Конечно, многие тогда не хотели этого делать, ведь надо сдать всё хозяйство, а самому опять браться за лопату. Но пришлось…

Родители - Валентина Андреевна и Семён Николаевич

В целом жили нормально. Наше хозяйство обеспечивало нас всем натурально. Особых сложностей с продовольствием не было. В основном люди, что покупали в магазинах? Соль, керосин, спички, сахар. Вот с промышленными товарами были сложности, особенно с одеждой. Поэтому люди выращивали коноплю, лён, и ткали сами. И особенно большие сложности были с обувью. Тогда ведь как было? Сапоги вначале носил отец, потом он их передавал сыну, а потом ещё и внук донашивал.

Голод 1932-33 годов помните?

Сказать, что мы голод ощутили вовсю, то нет. Всё-таки наше село по праву считалось крепким, зажиточным. Все люди имели наделы земли. Но я помню, что из-за сильной засухи год выдался неурожайным, поэтому в то время чистого хлеба не пекли. Примешивали в него картофель, разные травы. Так что с трудом, но перенесли этот период. Точно я не знаю, но думаю, что в нашем селе от голода люди не умирали. Всё-таки у нас в округе не было такого помора.

Если бы не война, то что бы стали делать после школы: учиться дальше, работать? Может, была какая-то мечта?

Родители у нас молдаване и в семье мы говорили только по-молдавски, но мама сама окончила церковно-приходскую школу, и хотела, чтобы мы знали русский язык, выучились и пошли дальше. Наше село фактически сливается с Григориополем и нас отдали в 1-ю городскую русскую школу. Учился я хорошо, мне очень нравились история, география, литература, много читал. Так что я стремился учиться дальше и склонялся к тому, чтобы выучиться на агронома. Но понимаете, тогда люди поменьше думали об учёбе, а больше о том, как бы дать своему чаду отдельное хозяйство. Хотя мама рассказывала, что когда мы были совсем маленькими, отец так говорил: «Андрей будет вести наше хозяйство, а Коля у нас станет начальником».

Помните, как узнали о начале войны?

Мы как раз сдали все экзамены и в воскресенье с утра собрались с ребятами на берегу Днестра, чтобы весело отметить окончание 8-го класса. И вот, помню, стоим на лужайке, день выдался просто прекрасный: солнечный, яркий. Вдруг появился какой-то мужчина и говорит: «Что вы тут веселитесь? Началась война…» Мы все перепугались и побежали по домам. А уже где-то к вечеру начали бомбить.

А начало войны стало для вас неожиданностью? Многие ветераны рассказывают, что чем ближе к границе, тем больше разных слухов ходило.

Во-первых, надо сказать, что начиная с 7-го класса, все мы занимались в кружках «Осовиахима», изучали и противогаз, и винтовку, и пулемёты. К тому же у нас село на берегу Днестра, и очень часто случались переходы границ – говорили, что это румынские шпионы. И нас часто со школы пускали в сады, особенно летом, чтобы помочь пограничникам ловить этих шпионов. Они ведь в село и в Григориополь не шли, а прятались в прибрежных садах.

Ну и пропаганда тогда была поставлена неплохо, мы знали, что в мире фашизм поднимает голову. Когда в Испании шла Гражданская война, нам ассказывали, что в Одессу прибывают теплоходы с детьми испанских республиканцев. И пусть в 41-м году мне было всего 17 лет, но я уже понемножку понимал, что к чему. Работа в колхозе вроде шла как обычно, но по концентрации войск на границе, люди стали волноваться, пошли разговоры. Ведь все видели, что войска сконцентрированы на берегу. У нас и в самом Григориополе стояла воинская часть, а по берегу Днестра были построены доты, и там собственно чувствовалось оживление. Да и по рассказам военных, они ведь прямо говорили – война неминуема...

А потом всё быстро случилось. Уже в июле немец прорвался под Дубоссарами и пошёл в направлении Умани, Кировограда. А у нас в округе боёв даже не было, единственное что – бомбили только.

Вначале появились немцы. Первоначально они вели себя сдержанно. А потом объявили – что, куда нести: яйцо, мясо, молоко, сало. Потом сами стали ходить по дворам и забирали, что им вздумается. Без всякого согласия. Но потом немцы ушли вперёд, и румыны установили свою власть.

И как народ встретил румын?

В целом народ показал себя хорошо. Мало кто к ним пошёл служить, люди этого остерегались и избегали. И я так лично считал, что оккупация это лишь временно, пусть они и захватили всю Европу. Я всегда знал, что ничего у них не получится. Немцы не победят. Потому что бывалые старики рассказывали – никто никогда Россию не побеждал. И друзья мои, нас ещё со школы пятеро дружило: я, Андрей, наш двоюродный брат, соседские ребята, тоже не сомневались в Победе.

В оккупацию газет как таковых не было, ни радио, только то знали, что люди от одного к другому передавали. Например, я помню, что мы знали, что немцев разбили под Москвой. Хотя они всё время трубили – вот-вот возьмём Москву. Знали, что Ленинград окружён. Знали, что немцев разгромили под Сталинградом. Так что верили – скоро немцам капут! И люди настолько уже сдружились, что стало легче. Я же вам говорю – никто не пошёл ни в румынскую армию, ни в жандармерию. Румыны и сами не доверяли нашим людям. И поэтому в администрации Григориополя были в основном только приезжие из Румынии. Так, на мелкие должности, канцеляристом, они кое-кого взяли, а в основном приезжие. Да ещё власовцы, причём, какие-то калмыки с кавказцами.

А немцы когда появились, они устраивали показательные казни? С евреями они, например, как поступили?

Как только они вошли то всех оставшихся евреев сразу же забрали, и угнали вроде бы в Дубоссары. Больше я их не видел. Зато моей жене кое-что пришлось увидеть. Лида, расскажи.

Рассказывает Лидия Константиновна Нереуца: Родом я из села Чобручи Слободзейского района, это чуть южнее Тирасполя. Когда началась оккупация, наверное, ранней осенью, нас повели работать в поле подсолнухов. В 41-м такой прекрасный урожай поспел: и подсолнухи, и виноград, и в садах всего полно, поэтому румыны выгоняли народ собирать урожай. Румыны ведь во время войны колхозы не распустили. Основное вывозили в Румынию, но что-то делили и меж людей. Сейчас я уже не помню сколько, но они ведь тоже понимали, что если ничего не дадут, то люди работать не станут.

Ну, собрали нас, пошли, а в том числе с нами пошли и оставшиеся еврейки, которые по какой-то причине не успели уехать. Но зная уже про отношение немцев, они одевались в обычную крестьянскую одежду. Простые такие платья, широкие. Детей с собой маленьких взяли.

В общем, стали работать, и вдруг приезжает машина с немцами. Она нас посмотрели, и этих евреек с детьми сразу забрали. Тут наши женщины, чтобы задобрить немцев преподнесли им круг подсолнуха, виноград. Да, а в грузовике у них тоже евреи сидят. Им говорят – «Выходите!» Женщины сидят, плачут, но потом вышли, построились. А одна маленькая девочка, лет пяти, как-то отошла от матери, увидела, что тут угощают и пришла попросить виноград. Так один немец как ударил эту девочку прикладом по голове, что головка сразу отлетела… Представляете?! Это было страшно… А потом этих несчастных евреев при нас построили в ряд у оставшихся окопов на краю поля, и пулемётом всех… А нашим приказали их закопать…

Насколько я знаю, из наших сельских евреев выжили только те, кто уехали. А те, что остались – все погибли. Хотя я слышала, что кого-то прятали, в подвалах, на чердаках. Пусть они и ходили в простой крестьянской одежде, но их вычисляли по внешности, по акценту – «А, жид!» А нас румыны в основном называли большевиками – большевичь. И если что не так, сразу надо прятаться. Как-то ехала подвода со стариком, так они прямо на неё наехали. И лошадь погибла и старик… Если что не так, тут же стреляли. Безбожно, такие люди, что страшно… Поэтому когда говорят о немцах, меня всегда страх берёт. Причем, мне запомнилось, что они все на машинах, с засученными рукавами, и все с губными гармошками – едут и ду-ду-ду, ду-ду-ду… Без музыки они не ходили.

Зато румыны в основном ездили на волах, лошадях, но при этом гордо так говорят: «Едем на Москву!» Хотя простые солдаты у них голодовали. Они ведь в основном, чем питались? Мамалыгой, фасоль варили в открытых больших казанах. Мы от них всёпрятали, потому что самим кушать нечего. Дети маленькие, им молоко нужно, а немцы запросто корову убьют, что надо, вырежут, заберут и уедут. Так люди боялись подходить к туше. Сначала собаки подойдут и только потом люди. Это страшное время, как вспомню… А отступали они как раз перед пасхой. Убегали так безбожно, и люди рассказывали, что много их в Днестре потонуло.

Николай Семенович, а вы помните, как вас освободили?

Соседний Дубоссарский район освободили ещё в марте 1944 года, а нас только через месяц - 12-го апреля 1944 года. В это время все попрятались кто где, в подвалах, в сараях, потому что немцы искали и угоняли всех мужчин. Село словно вымерло, никого нигде не видно.

А весна в тот год выдалась на редкость дождливой, день и ночь шли дожди, войска не могли нормально двигаться из-за такой распутицы. И когда, наконец, появились красноармейцы, то люди бросились выносить угощение. Если до этого прятали продукты, а тут сами выносят последнее и угощают. Потому что люди видели, что снабжение в войсках плохое.

Меня призвали уже через два дня – 14-го апреля. Ведь сразу за передовыми частями шли полевые военкоматы, и они моментально организовывали призыв. Надо сказать, что на территории Молдавии части пополнились очень хорошо. В нашем селе население было около трёх тысяч, и по рассказам людей, призвали около четырёхсот человек. А вернулось домой, может быть, половина... Знаю, что под Сандомиром очень много молдавских ребят полегло…

А вы с братом, куда попали служить?

Андрею воевать не пришлось. Немцы его прихватили во время отступления. Получилось как? Мы ведь в оккупацию всячески избегали румын, и тем более немцев. Старались не попадаться им на глаза. Даже в центр Григориополя редко выбирались. Потому что они устраивали облавы – окружат, стариков отпускают, а молодежь угоняют в Германию. И во время отступления все попрятались кто где. У нас рядом с домом стояла заброшенная конюшня, в которой мы держали несколько коз. И мы втроём: двоюродный брат, Андрей и я, прятались в ней. Но в один день только побыли там, и вернулись в дом, как опять появились немцы. Мы с двоюродным братом сразу кинулись бежать, а Андрей немножко замешкался, пока одевался, пока постолы надевал, немцы зашли в хату и забрали его. Таких как он собрали в здании украинской школы, потом увезли в Румынию, оттуда в Германию. Там он работал в хозяйстве у одного помещика: ухаживал за скотом, обрабатывал землю. По его рассказам я понял, что хозяйство было зажиточное, но кормили их очень плохо, работали от зари до зари. Никаких тебе условий, ни помыться, одежду давали самую плохую. И он там проработал целый год, пока их не освободили.

С братом Андреем

Но когда их освободили, то не отпустили по домам, а привезли в Москву и там он на заводе в Мытищах проработал с 45-го по 56-й год. Там и женился, квартиру получил, в общем, хорошо устроился. А к нам они приезжали в отпуск каждый год. Но жена у него была эстонка, тоже из таких же репатриированных, и ей так понравилось Молдавия, что тепло, столько солнца, фруктов, что она его стала долбать – давай переедем. Приехали они в Тирасполь, постепенно построили домик, она устроилась сварщиком на винзавод, а он слесарем на консервный. Но потом они всё-таки пожалели. Потому что так они были бы москвичи, а так в провинции. Ну, ничего, прожили хорошо, дружно. Поэтому в армию я уходил с двоюродным братом и приятелями детства: Павел Мотынга, Сидор Плешка и Никита Мокряк.

14-го апреля нас призвали и по существу сразу отправили на фронт. Если знаете, от Рыбницы и Каменки вдоль Днестра идёт такая длинная долина и там на берегу есть село Ташлык. Тогда оно было полностью разрушено, потому что оно на горе, и немцы его постоянно обстреливали. А в балках за ним концентрировались войска, и нас туда привели. Распределили по ротам 299-й стрелковой дивизии. Мне сразу вручили ручной пулемёт, и мы с товарищем стали расчётом: я - 1-й номер, а он – 2-й.

Вначале мы стояли во второй линии обороны в пяти-шести километрах от передовой и там нас немножко обучали. Но мы ведь ещё в школе изучили и оружие, и противогаз, и уставы, так что кое-что уже знали.

Несколько недель нас обучали, но вот с обмундированием были сложности. Весна такая, что с подвозом совсем тяжело, и в первый бой мне пришлось идти в своей домашней одежде: домотканый бушлат, старые, порванные ботинки. Знаете, как таких тогда называли?

«Чернорубашечники».

Точно. Напротив Ташлыка через Днестр стоит большое село Пугачены. Вот тут была переправа – натянут железный трос, и по нему шли плоты и небольшие лодки. И примерно 22-го мая, мы из Ташлыка ночью переправились через Днестр, и ворвались в Пугачены. Немцы ожесточенно оборонялись, но мы всё-таки отбили у них половину села. А чуть южнее находится село Шерпены, и наш 956-й полк оставили в Пугаченах, а 958-й и 960-е полки перевели туда, фактически разделили дивизию. Вот в этих Пугаченах я и принял свой первый бой. Пришлось очень тяжело, надо признать, что и растерянность была, и страх одолевал.

Вначале наша 299-я дивизия была в составе 5-й Ударной Армии 3-го Украинского Фронта, но уже в последних числах мая нас сняли с Шерпенского плацдарма, и перевели чуть севернее, на 2-й Украинский. Мы переправились через Днестр у села Фрунзовка и с боями освобождали Оргеевский, Страшенский, Каларашский, Унгенский районы. На Прут вышли у села Скуляны, что чуть севернее Унген. Захватили его и простояли там в обороне до самого начала Ясско-Кишиневской операции. В это время вели бои местного значения, но несколько раз переходили через Прут и участвовали в боевых действиях на румынской стороне. Ещё запомнилось, что там у нас многие переболели малярией. Некоторых даже пришлось отправлять в госпиталя. Я в один момент тоже почувствовал какой-то озноб, говорю второму номеру: «Федя, что-то не то со мной». Ну, в санчасти проверили меня и заподозрили малярию. Дали хину, а она такая горькая, страшное дело, аж глаза вылазят. Но дня два её попил и всё прошло.

И лишь 22-го августа мы пошли в наступление и оказались на территории Румынии. Надо сказать, что здесь у противника было много власовцев – особенно кавказцев, и они оказывали ожесточённое сопротивление. Если румыны сразу убегали, то эти сопротивлялись до последнего. Так мы прошли с боями через всю Румынию. (Некоторые подробности этих боёв можно узнать из наградного листа, по которому заместитель командира по строевой части 299-й стрелковой дивизии полковник Семизоров Яков Михайлович был награждён орденом «Отечественной войны» 2-й степени: «В период с 22.8.1944 дивизия вела стремительное преследование отступающего противника по территории Румынии. … Тов.Семизоров непрерывно находился в боевых порядках и помогал командирам частей организовывать быстрое продвижение – по 40-50 километров в сутки, в результате чего дивизия, в значительной степени содействовала войскам 53-й Армии по овладению столицы Румынии – города Бухарест» - http://podvignaroda.ru )

Вышли на берег Дуная и остановились, не стали переправляться, потому что шли переговоры с руководством Болгарии. Немного передохнули, а потом нас перебросили выше по течению, и у города Турну-Северин мы с боями вошли на территорию Сербии. Там тоже оказалось очень много власовцев, которые оказывали ожесточенное сопротивление. Зато нас сразу встретили партизаны. А простые сербы с таким воодушевлением, буквально со слезами на глазах встречали нас… Очень дружно встретили, радушно. А мы тогда были в основном на подводах, и почти все их сразу отдали югославам. Знаете такую поговорку – «Мы же матушка пехота. Прошёл сто километров и ещё охота…» (Некоторые подробности этих боёв можно узнать из наградного листа, по которому командир 956-го полка 299-й стрелковой дивизии гвардии подполковник Серебряков М.В. 1913 г.р. был награждён орденом «Красного Знамени»: «В период тяжелых оборонительных боев с 27.9.44 по 3.10.44 в районе деревни Михайловац (Югославия) 956-й СП тов.Серебрякова показал исключительную стойкость в обороне, отражая в день до 15 контратак численно превосходящих сил противника, на фронте до 6 километров.

Полк в течение 6-и суток оборонительных боев ни разу не позволил противнику вклиниться в нашу оборону, и во взаимодействии с другими частями и соединениями 68-го Стрелкового Корпуса 3.10.44 перешел в решительное наступление и овладел населенными пунктами Дупляни, Штубик, и тем самым способствовал успешному завершению окружения противника. В период боев по уничтожению окруженных сил противника в районе дер.Клокочевац, Милашево-Кула, Црнайка, несмотря на трудные условия наступления в горах, полк сумел хорошо выполнить боевую задачу и нанес противнику большие потери» - http://podvignaroda.ru )

Потом вступили в Венгрию и вот тут началось… По Румынии-то мы прошли без особого сопротивления. Румыны, как говорится, драпали. Немцы их сдерживали, но они всё равно драпали. А вот в Венгрии шли тяжелейшие бои. Мало того, что у мадьяр кадровые солдаты были сильные, хорошо подготовленные. Если с нашей стороны призывали в армию, и зачастую не успели толком подготовить, то они своих заранее готовили. Фактически у них всё взрослое население было в армии. Всякие ополчения и прочее. Да ещё мирное население встречало нас очень недружелюбно. И я скажу, что венгры очень мстительный народ. Очень! Много случаев было, когда подло убивали наших солдат. А сразу после войны у нас в полку убили офицера. Он, конечно, тоже дал маху. Будучи где-то на квартире начал ухаживать за женой хозяина и его зарезали… Офицеры жили по квартирам, так им запретили гулять по вечерам, потому что было много случаев нападений. Так что в Венгрии прилось очень непросто. Там шли тяжелейшие и очень кровавые бои. Особенно на Балатоне, за Будапешт. Но я в этих боях не принял участия, потому что в начале декабря меня вызвали в штаб батальона, и приказали – «Вы направляетесь на курсы младших лейтенантов». Вернулся на позицию, сдал пулемёт одному калмыку – старшему сержанту. А вторым номером у меня был мой земляк Фёдор Сандул. Обнялись с ним на прощание и Федя заплакал: «Коля, ты уходишь, а я остаюсь…» И уже потом он мне рассказывал, что эти позиции несколько раз переходили из рук в руки, и тоже полегло много наших солдат… А Федю там ранило, и после госпиталя он вернулся домой. Только в прошлом году умер. (Выдержка из наградного листа, по которому стрелок 3-й стрелковой роты 956-го полка 299-й дивизии красноармеец Сандул Прокофий Иванович 1922 г.р. был награждён медалью «За отвагу»: «В боях с 7-го по 9-е декабря 1944 года северо-западнее села Дьета (Венгрия) огнем ручного пулемета уничтожил 4 немца» - http://podvignaroda.ru )

Прокофий Сандул и Николай Нереуца

В общем, собрали сколько-то таких же солдат, и отправили на курсы младших командиров 2-го Украинского Фронта. Привезли в румынский город Тимишоара, разместили в армейских казармах. Но проучились всего несколько недель, как вдруг нас по тревоге поднимают, срочно в поезд погрузили, и опять в Венгрию. Оказывается, немцы собрали свои отборные механизированные части и прорвали фронт. А резервов особенно не нашлось, и нас, четыреста или пятьсот человек с этих курсов, бросили в бой.

Попали мы на какую-то станцию, и простояли там в обороне два месяца – январь и февраль. Но больших боёв там не было, так мы ещё и занимались по программе курсов. А на станции и продукты остались, и всё что угодно, так мы сами себе готовили. Даже оладьи научились печь.

Но после того как немцев отбросили, нас оставили продолжать учебу. Днём мы на огневой позиции, мой пулемёт стоял в окне второго этажа, а вечером собирались на занятия. И только в самом начале мая всем присвоили звание младших лейтенантов, и меня назначили командиром пулемётного взвода в 80-ю Гвардейскую дивизию.

С боями шли по территории Австрии. Причём, боевые действия мы вели до 16-го мая. Когда 9-го мая узнали про капитуляцию Германии, со всех видов оружия открыли стрельбу – «Победа! Победа!» А немцы по нам стреляют… Они же там по большей мере добровольцы и фанатики, сопротивлялись до последнего. Хотя им в рупоры передавали «Сдавайтесь! Война окончена! Вам гарантируется жизнь!» Но только некоторые переходили на нашу сторону. И лишь после того как полностью разгромили оставшиеся группировки, нас вернули в Вену. Так собственно закончилась для нас война.

За что вам вручили медаль «За отвагу»?

За бои под Яссами. Вернее за один конкретный бой. Как-то решили провести так называемую разведку боем. При поддержке нашей роты разведка переправилась через Прут, причём, под сильным огнём артиллерии, чтобы выявить расположение вражеских частей, их концентрацию, и основное – подготовить переправу для остальных частей. Удачно выполнили это задание, и многие из нас были отмечены наградами. Но я уже только в Австрии получил эту медаль. (Вот, что на самом деле говорится в наградном листе: «27.9.44 в бою на правом берегу реки Дунай (Югославия) при отражении контратак противника, огнем из ручного пулемета уничтожил 9 солдат противника» - http://podvignaroda.ru )

С однополчанами. (г. Вена, 1945 г.)

А можете выделить, где были самые тяжёлые бои?

На Шерпенском плацдарме было ещё страшнее, чем в Венгрии. Это даже не сравнить. И если первоначально говорили, что на плацдарме погибло пять тысяч человек, то сейчас выявлено, что все десять, если не больше.

Как раз насчёт потерь хочу спросить. На фронте у вас было ощущение, что людей у нас не берегут?

Не было. Лично я такого не думал. Не знаю, может это потому, что моё главное счастье в том, что мне всегда попадались хорошие командиры, которые заботились о солдатах.Например, дивизией командовал генерал-майор Травников. Исключительно хороший командир. Сам родом из Вологды, порядочный человек, учитель по образованию. А командиром нашего взвода был китаец – Чинчунь. Он попал к нам после уфимского училища. Исключительный парень. Как он относился к солдатам… А командиром роты был Николаев - бывший учитель средней школы из Херсона. Всего на год старше меня, исключительно порядочный человек. Помню, когда я уезжал на курсы, он меня обнял: «Николай, считай, что тебе крупно повезло. Живой останешься, в тепле будешь спать…» Ведь зима на 45-й год выдалась ужасной. Может и не так холодно, зато дождь не прекращается. Беспрерывно идёт и идёт, день и ночь. Мы шалаши кое-какие наделали из кукурузы и камыша, но всё равно все мокрые, и ведь не обсушишься. Целые сутки на передовой пробудешь, потом только тебя меняют. Но ведь не на квартиры выводят, а в каких-то сараях жили. Тяжело пришлось, но никто не унывал. Никто даже не заболел. Настолько закаляет эта обстановка, этот энтузиазм – во-первых, что мы победим. И, во-вторых, что я останусь живым.

А как сами считаете, что вам помогло выжить на фронте?

С одной стороны во мне жила какая-то внутренняя уверенность, что со мной ничего не случится. Но когда мы увидели эти сложнейшие условия, от той агонии, растерянности, можно сказать всё забыл. У тебя одна цель – идти вперёд! А погибнешь или останешься живой это уж как повезёт… Но мы, молодые холостяки, честно сказать об этом не особо задумывались. За нами же нет никакой заботы, семья там или что, и нас ничего не обременяло. А вот у тех, у кого дома остались семья, дети, так они плакали, боялись, очень сильно переживали. И многих эта боязнь, желание непременно остаться живым и приводила к смерти.

Второе – несоблюдение порядка, дисциплины, элементарных правил. Например, был строжайший приказ – ночью никакого курения. Так некоторые не слушали, поднимутся с окопа. А перестрелка ведь не прекращалась, и шальная пуля найдёт тебя всегда. Так многие по глупости погибли…

В-третьих, когда меня призвали, мама умоляла, чтобы я был более внимательным и осторожным. Ведь когда наши войска вышли на Днестр, надо признать, что очень многие погибли здесь по пьянке. Вина напьются, а пьяному море по колено… И дома у нас, несмотря на то, что вино мы делали, мы его не сильно употребляли. Только на праздники. Поэтому мама меня наставляла: «Ни в коем случае не употребляй! Будешь трезвый – останешься живым!» И, конечно, дала на память крестик. У меня мешочек такой был, вроде кошелёчка, и я его в основном там носил. И ещё у меня был своего рода талисман – маленькая, как марка, фотография брата.

«Талисман» - фотография брата

А вы лично на фронте бога вспоминали? Знаете, как говорят - на фронте атеистов нет.

Так оно и есть. И в этом нет ничего удивительного, мы же христиане. Бывало, перекрестишься – «Дай Бог, помощи!» Пусть мы и комсомольцы, но мы же христиане, крещёные, в церковь ходили.

А можете сказать, что чью-то смерть переживали тяжелее всего?

Вы знаете, я за всех переживал, знакомый-незнакомый, нет разницы. Ведь это же чей-то сын, муж, отец. Но, конечно, когда погибает твой друг или родственник, это совсем другое дело. Я же вам говорил, что уходил в армию вместе с двоюродным братом. Долго вместе с ним воевали, но уже в Венгрии он погиб. Но я этого не видел, потому что я в 3-й роте, а он в 1-й. Потом ребята мне рассказали, что немцы перед тем как пойти в атаку устроили мощную артподготовка, и их сильно разбомбило. Много ребят погибло, в том числе и он. Звали его Пётр Захаров, мой одногодка…

А у вас был какой-то самый явный случай, когда могли погибнуть?

Был случай в Сербии, на берегу Дуная. Там получилось, что сплошной линии обороны не было, а очагами - мы проходили, а выше нас находились позиции немцев. И мы втроём напоролись на немецкую разведку. Они нас засекли, когда мы фактически оказались лицом к лицу, всего пять-шесть метров. Началась стрельба, и товарища ранило. Немцы крикнули: «Хэнде хох!», но мы рванули, отстреливаясь, укрылись за огромными валунами. По правде сказать, мы и сами потом не верили, что остались живыми…

А вам лично приходилось убивать?

Ну, если честно сказать, то вот так, чтобы он упал после моего выстрела, такого я не видел. Мы ведём стрельбу, и они ведут. Но раз наша стрельба даёт эффект, значит, всё-таки попадали…

Я же до курсов всё время был пулемётчиком, а на курсах – автоматчиком. Автоматчиком, конечно, намного легче быть. Пулемёт это такое оружие, которое требует большого ухода. И сам по себе он тяжёлый. Да ещё два диска надо нести, это всё сложно. А автомат взял на плечо, несколько рожков, конечно, с ним легче.

Как оцените пулемёт Дегтярева?

Хороший. И дальнобойный, убойная сила хорошая. Единственное – надо беречь диски от загрязнения.

С особистами пришлось общаться?

Конечно, ведь я же был на оккупированной территории, и они меня изучали досконально. Но я нигде ни в чём не замешан. Да, если бы ко мне хоть малейший вопрос возник, если бы я был пройдоха, разве меня отправили бы учиться на курсы младших лейтенантов? А так в своём взводе, роте, я был своего рода передовиком, меня часто отправляли на какие-то собрания. К тому же я молдаванин, но хорошо разговаривал по-русски. А главное – дисциплинированный, ответственный, хорошо знал своё военное дело.

Почти все ветераны признаются, что им хоть раз, но пришлось присутствовать на показательном расстреле.

Я тоже раз видел… Это случилось уже в Югославии. Там один солдат из соседнего полка по пьянке надругался над местной девушкой. Ну, и со всех частей туда отправили по несколько человек, чтобы сами посмотрели и другим передали. И вот этого парня расстреляли… Но я считаю, что так и нужно было поступать.

Во-первых, когда мы только вошли в Югославию то всем зачитали строжайший приказ об отношении к местному населению. Если когда шли по Румынии, могли, например, взять курицу с какого-то огорода, то в Югославии ничего подобного не допускалось категорически!

Во-вторых, на территории Югославии было очень много водки – палинка, цуйка. У них ведь много разных плодов, и яблоки, и виноград, и слива, и они из всего гонят спирт. Почти у каждого дома вырыты хорошие погреба, а в них хранятся большие, чуть ли не на тонну, дубовые бочки. И поэтому наши солдаты пили безбожно. Из автомата как даст по такой бочке, из неё как из друшлага течёт...

Я же из дома ушёл, знал только вкус вина. И то редко пили. А в Вене мы охраняли вино-коньячный завод и там я впервые выпил коньяк. Знающие люди учили, что он должен пахнуть клопами.

А политработники какие вам попадались?

Заместителем комбата был армянин – старший лейтенант. Очень грамотный и порядочный человек, бывший преподаватель вуза. У него был сильный акцент, но как же доходчиво он рассказывал: «Ви нэ бойтесь! Вас нэ убьют…»

У вас, кстати, люди, каких национальностей служили?

Самые разные. Вот Кабиров – кабардинец. Усманов – татарин. Двое украинцев, молдаван много, поскольку у нас в Молдавии большой набор провели. Ну, и русских, конечно, много. Шло большое пополнение после госпиталей. Но все жили дружно. Единственное, что было, мусульмане категорически не ели свинины и сала. Мы их даже поругивали – «Ты же на фронте. Тебе нужны силы, надо кушать». И что характерно, вот он получил пайку хлеба, сахар, чай, махорку, куришь – не куришь, её всем выдавали. Всё возьмёт, а суп не ест, потому что он сваренный с салом.

Хочу спросить про ваше отношение к Сталину.

Самое положительное. Сейчас мы, конечно, всё немножко утрируем, но он сыграл большую роль в Победе. Народ, солдаты, офицеры, настолько были уверены, что со Сталиным мы победим. Не зря говорилось – в бой со Сталиным!

Были у вас какие-то трофеи?

Абсолютно ничего не имел. Единственное что, сразу после войны купил в «военторге» швейцарские часы «Омега». А брать, нигде, ничего не брал. Во-первых, что-то брать, это несколько осуждалось. Это же ведь чьё-то. Я думал так, это человеком потеряно, то пользоваться этим… И ни одной посылки домой не послал. Вот когда я демобилизовался из Средней Азии, то там разрешали брать домой продукты. А у нас ведь в Молдавии тогда настоящий голод был, поэтому я купил рис, просо, пшено, изюм, и привез всё это с собой. Вот и все мои трофеи.

С однополчанами (г. Вена, 1945 г.)

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

После Победы мы где-то полгода прослужили в Вене, а потом нас вывели в Венгрию. Но там недолго пробыли и нас перевели в СССР. В вагонах чуть ли не два месяца ехали до Саратова. Там простояли недели две, даже не выгружались. Прошел слух, что нас направят на Дальний Восток, но в итоге отправили в Туркестанский Военный Округ. В город Талды-Курган. Там большой военный городок.

Но прослужил там чуть меньше года и решил демобилизоваться. Захотелось вернуться домой, хотя нас очень настойчиво уговаривали ехать служить на Дальний Восток, на Чукотку, в Хабаровский край. Но всё-таки чувство вернуться домой пересиливало, и в сентябре 1946 года я демобилизовался.

А со мной вместе демобилизовался и мой друг. Сам он из Ярославля, и говорит мне: «Николай, ты ведь знаешь, у меня дома никого нет. Я туда не поеду». И мы вместе поехали ко мне. Хотя первоначально самим стало как-то страшно – что мы будем делать на гражданке?

На второй день пошли в город, расспросили ребят, которые уже вернулись из армии. Ну, работы везде полно, но у нас ведь даже среднего образования нет, никакой специальности, и что делать? Вывод один - ребята, надо учиться.

Поехали в Кишинев, а там в октябре 1946 года как раз открылась торгово-кулинарная школа потребкооперации. Проучились там год, причём, три дня в неделю обязаны были отработать на восстановлении города. После выпускных экзаменов получил назначение в Слободзейский райпотребсоюз. Вот так получилось, что я свою жизнь связал с системой потребкооперации и проработал в ней всю жизнь. 43 года. За это время прошёл путь от рядового инструктора до начальника одного из ведущих управлений республиканского «Молдавпотребсоюза». Десять лет отдубасил председателем Слободзейского райпотребсоюза, а потом меня назначили председателем Тираспольского райпотребсоюза - самого крупного в республике. Вместе с товарищами, мы вывели район в передовые. Наш райпотребсоюз даже занесли на союзную доску почета. Вручили нам переходящее знамя ЦК и Совета Министров СССР. А в 1971 году меня перевели в аппарат «Молдавпотребсоюза», и тут я проработал 18 лет. В это время избирался и членом правления, и восемь лет – членом совета «Центрсоюза». Выезжал на съезды в Москву. Я считаю, что в расцвете молдавской потребкооперации есть и мой скромный вклад. ( За свой честный и добросовестный труд Николай Семенович Нереуца отмечен многими наградами: многочисленными благодарностями и почетными грамотами, орденом «Знак Почета». Его имя по праву занесено в «Золотую книгу почета» Центрального Союза потребительских обществ бывшего СССР (ныне «Межкоопсовет») под грифом «хранить вечно». Но главная его награда, которой он больше всего дорожил – доброе имя и безупречная репутация - прим.ред.)

Я хочу, чтобы в своей статье вы обязательно написали о моих учениках. Ведь всю свою жизнь я старался передать свой опыт моим молодым коллегам. Это и Павел Петрович Калмыш, он до сих пор работает в аппарате «Молдавпотребсоюза». Опря, Занделов, Кожухарь Виктор Васильевич, Чабан Галина Луковна, Маковей Виктор Афанасьевич, всех сейчас и не вспомнишь. Всё было в нашей жизни, и плохое, и хорошее, но хорошего значительно больше. Сколько всего удалось сделать, построить, в какой цветущий край мы превратили нашу Молдову. Тем больнее мне видеть то, что творят сейчас эти лжедемократы. Всё развалили, разграбили, уничтожили… Какие махинации, какие злоупотребления они сейчас допускают на выборах, а их хозяева с Запада никак их не сдерживают. Творят что хотят, это самая настоящая хунта… Особенно печально, что в нашей Молдове опошляют наше советское прошлое. Зато всё восхваляют румын, хотя старшее поколение знает, что при Советской власти народ жил хорошо. Все работали, учились. А если бы остались румыны, то я не уверен, что мне бы удалось даже школу окончить. Зато нынешние руководители не признают ни праздника Победы, ни победы Советского Союза. Не знаю, к чему мы так придём…

Большая у вас семья?

У нас с Лидией Константиновной две прекрасные дочери, четверо внуков.

На мемориале в селе Шерпены

Часто войну вспоминаете?

Конечно, вспоминаю. Самое первое вспоминаются те ужасы, что довелось увидеть. Ведь сколько людей погибло… Вспоминаешь это дело и даже вздрагиваешь порой во сне…