Война застала меня на заводе имени Громова в Солнечно горске. С приближением немцев к Москве я был зачислен в заводской истребительный батальон. Проходили занятия на курсах "Выстрел", где обучались всем навыкам диверсионной работы. В конце сентября 1941 года на завод приехали представители из Москвы. Отобрали 6 человек: Егорычева Николая, Лосева Николая, меня и других ребят. Так мы оказались в диверсионно-разведывательной школе особого назначения при УНКВД Московской области. Как только начались занятия, мы поняли, что нас готовят для диверсий в тылу немецких войск. И действительно, в ноябре наш отряд в составе 35 человек под командованием бывшего пограничника младшего лейтенанта Рыбникова был заброшен в тыл противника в Лотошинский район. Сделали немного: заминировали большак и из засады обстреляли немецкую автоколонну. И вернулись на базу в Москву. Пребывание на ней длилось дней 10. И снова в поход. Нас повел другой командир отряда - Ю. Д. Миловзоров. На этот раз в Калужскую область.
Ближе к фронту дорога становилась все труднее. После Малоярославца стали чаще попадаться навстречу санные повозки с ранеными. Вдруг налетели вражеские самолеты. Было видно, как из-под крыльев вырывались огненные выхлопы. Развернувшись, самолеты снова бомбили и обстреливали нас. Одному бойцу перебило ноги, его пришлось с попуткой отправить в госпиталь.
На переднем крае Миловзоров связался с армейской разведкой, выясняя возможность перехода линии фронта на данном участке. Для уточнения обстановки решили еще раз провести разведку. Пошли 5 человек - трое армейских бойцов и двое из нашего отряда. Перебравшись через окоп, и пройдя метров 300 по мелколесью "нейтральной полосы", подошли к опушке леса и стали подниматься на возвышенность, сплошь поросшую большими елями. Ветер качал макушки деревьев, осыпая нас колючим снежком. Поднявшись наверх, мы сквозь деревья всматривались "в лежащую впереди местность. Справа внизу перед нами виднелась березовая роща, в которой почти все березки были поломаны, как будто смерч прошел по этим местам, Это фашисты постоянно били по роще из минометов. Показали разведчики и заминированный овраг, на противоположной стороне его угадывались немецкие позиции. Не успели мы осмотреться и выясните, путь, чтобы не напороться на мины, как неожиданно были накрыты минометным огнем. Несколько мин разорвались совсем рядом. Мы скатились в какую-то яму, но никто не пострадал. Где-то, видимо, затилась "кукушка" и корректировала направление огня.
Командир принял решение перейти линию фронта правее березовой рощи. Около двух часов ночи отряд на лыжах вышел на нейтральную полосу. Немцы с интервалом пускали осветительные ракеты, держа под прицелом местность. Прошло 60 лет, а я ясно слышу хлопок ракетницы и вижу залитую светом поляну. Мы падаем, лежим, а только ракета погаснет, без всякой команды поднимаемся - и вперед к лесу. И снова ракета в воздухе, и снова мы вжаты в снег в маскировочных халатах. Мороз за 30, а из-под шапок пот течет, и ты знаешь: твое спасение - лес, он укроет. Рывок - и снова лежим. Нас заметили по лыжному следу и тотчас же открыли пулеметный и минометный огонь. Отблески взрывов видны через смеженные веки - так они близко. Маша Конькова, наша медсестра, перевязывает одного, затем еще двоих раненых. Последний рывок, последний поклон минам - и мы в лесу. Минометный обстрел прекратился. Прислушиваемся. Тихо, только порывы ветра, заметающего наши следы. Все дальше и дальше уходим во вражеский тыл.
Меняя головных разведчиков, прокладывающих в снежной целине лыжню, отряд уже больше двух часов идет лесом, неся на себе оружие, взрывчатку и продовольствие - сухой паек из расчета двухмесячного пребывания в тылу противника. Изредка останавливаемся на несколько минут для уточнения маршрута. За это время, уткнув подмышки лыжные палки, успевали на мгновение расслабить руки и вздремнуть. Обходим населенные пункты, чтобы не подвергать риску ни себя, ни местных жителей.
На рассвете вышли в намеченный район. Заминировали большак и устроили засаду. Мороз усиливается, руки совсем закоченели, и вдруг слышим гул приближающихся вражеских автомашин. Открыли огонь. Четверых фашистов убили, из легковой машины забрали штабные документы и отошли. Вскоре к месту нападения примчались мотоциклисты и открыли беспорядочный огонь по лесу. Только приготовились к отходу, как прибежал Ваня Охотников и крикнул: "Немцы на просеке!". Залегли и открыли огонь. Они не ожидали здесь встречи с русскими. Это и решило исход дела. Мы уничтожили больше 30 фашистов, взорвали 6 грузовых и штабных машин, добыли ценные сведения. И - дальше по тылам.
Разведчики установили, что уже около двух недель в одной деревне находятся наши бойцы-окруженцы. Название ее не помню, во расположена она на крутом берегу Урры. В деревню вошли на рассвете. И только расположились на отдых, как раздались автоматные очереди. В избе, стоящей на косогоре, из окна просматривалась замерзшая река, по ней перебегали фашисты, стреляя на ходу. Перебежками, захватив лыжи, вещмешки, оружие, отстреливаясь, вместе с окруженцами мы отошли в лес. Немцы преследовали нас до опушки.
И снова отдых без тепла, еда всухомятку. Через сутки, как было условлено, соединились с отрядом Бабкина В. Н. и двинулись к деревням Тогропец и Успенское.
С каждым днем труднее становилось с продуктами. Но больше беспокоили раненые: они нуждались в лечении и отдыхе. И оставить их было негде. Надо было возвращаться к своим. Неожиданно наткнулись на лесную санную дорогу, по которой в нашу сторону ехало несколько повозок. Но кто в них, наши или немцы? В темноте не разобрать. Кто-то, стоящий впереди, у дороги, окликнул: "Стой! Кто едет?". Ответом была автоматная очередь. Завязался бой. Короткий, но яростный. Из немцев не ушел никто. Были и у нас потери. Погиб Егорычев Николай. Бабкин, Соловьев, Авдюнин были тяжело ранены. Соловьев стоял, опершись на лыжные палки. "Что с тобой?". "Ранен в живот", - ответил он. Делая ему перевязку, - рана находилась слева в подреберье, - я рукой нащупал со спины пулю: оттянув кожу, она застряла. Медсестра Маша Конькова осталась за линией фронта с раненными бойцами, перевязывали сами, как умели. Распрягли отбитую у немцев лошадь, посадили на нее Бабкина, остальных понесли на руках.
Шли почти без остановок, спешили к своим. Впереди, метрах в двухстах, справа и слева горели небольшие костры - это немецкие огневые точки, за ними просвечивалось окончание лесного массива, опушка леса и поле. Последовала команда подготовить гранаты. Миловзоров вел отряд прямо на блиндаж к костру. И вдруг, не дойдя метров 30-50, резко повернув в сторону, повел отряд между блиндажами. "Все, - подумали мы, - влипли". У костров сидели немцы, закутанные в одеяла. Вот мы поровнялись с ними, вышли на опушку леса, удаляемся. Тихо. Нас приняли за своих? До сих пор не ведаю. Расчетливым и рисковым был наш командир!
К своим вышли на вторые сутки. У деревенской околицы наших дозорных остановил оклик: "Стой, кто идет?". "Свои, -вырвалось у ребят, - отряд выходит из немецкого тыла, раненых несем и донесения". Радовались, готовы были расцеловать часового. Оказывается, мы вышли на позиции артиллерийской части. Расчеты обложили позиции комьями снега и их со стороны, тем более ночью, не было видно.
Раненых сдали в медсанбат. В штабе части командир снял телогрейку, отпорол подкладку, вытащил удостоверение, отпечатанное на шелковом полотне, и предъявил его командованию. Нас накормили - принесли мягкий хлеб, чай, и все это показалось нам таким вкусным после сухарей и консервов. Через несколько дней мы прибыли в Москву на свою базу.
13.07.2006
