Вертель Василий Васильевич

— Меня зовут Василий Васильевич Вертель, 19 августа 2023 года мне исполнилось 100 лет. Я воевал с июля 1941-го года в одной дивизии, одном полку. Моя дивизия потом стала 33-ей гвардейской Севастопольской Краснознаменной дивизией 62 армии Чуйкова. В 3-м воздушно-десантном корпусе были пятая, шестая, двести двенадцатая воздушно-десантные бригады. Я пришел добровольцем в третий воздушно-десантной корпус в Ейске, потом начали бомбить, мы перебазировались в Ессентуки, Пятигорск. В 1946 году, в звании капитана, был демобилизован по состоянию здоровья. Я был награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны I степени, орденом Отечественной войны II степени, орденом Красной Звезды, боевыми медалями «За оборону Сталинграда», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией». В 2013 году Советом ветеранов военной разведки был награжден орденом «Гвоздики» и памятным юбилейным знаком «200 лет военной разведке».

Первый бой был во время подготовки высадки десанта в Крым. Когда немцы взяли Ростов, там не было наших войск, был штаб дивизии, полки в станице Варениковской, Анапе, где были аэродромы. Нас быстро погрузили в вагоны и бросили всю дивизию на Дон. Мы, 88-й стрелковый полк, разгрузились в городе Калач-на-Дону. Там вырыли окопы, переправились через Дон, когда был мост, ушли на встречу войск Паулюса. С ним мы встретились 19 июля 1942-го года на реке Чир на границе Ростовской и Сталинградской области. В станице Чернышевской у нас были тяжелые бои, она дважды переходила «из рук в руки». Там мы приняли бои и отступали до самых стен Сталинграда. В мае 1942-го года третий воздушно-десантный корпус преобразован в 33-ю стрелковую дивизию и направлен на защиту Сталинграда. На въезде в станицу сейчас стоит памятник 33-ей стрелковой дивизии, открытый после войны. Я был на открытии, приехало человек 300 нашей дивизии. Служил я в разведке, но, вроде как, был и в полку. Наш командир дивизии погиб, как и многие другие. Из-под Сталинграда с командиром дивизии полковником Утвенко Александром Ивановичем вышло 360 человек. А было больше 10 тысяч. Каждый взвод — 50 человек, четыре отделения по 12 человек. Все молодые, 18—19 лет (мне в том числе), командиры — постарше. В основном, все были добровольцами, из Макеевки, Дарьевки, Ровеньки, Украины, Кубани. Наши Лебедев, Болото — с Донбасса. Много было кубанцев.

— Расскажите, что Вы помните о боях под Сталинградом.

— Это были самые тяжелые бои из всех, что я помню. Они шли на расстоянии 160 километров от Сталинграда. Немцы нас окружали. Рассказывать об этом, действительно, страшно, как и вспоминать. Представьте: летит штук 20—30 тяжелых «Юнкерсов», их охраняют «Мессера». Только одни отбомбили, сразу летит следующая партия немецких самолетов. И так — целый день, с утра до вечера, весь Сталинград был в дыму. Все горело: город, нефть, даже Волга. Все эшелоны, вагоны с горюче-смазочным материалом. За плотной дымовой завесой было не видно залетавших туда наших истребителей. Потом появились два немецких «Мессера», стали кружиться, прикрывать своих. Когда горючее заканчивалось, прилетали другие. Когда заканчивалось горючее у наших истребителей, они летели бреющим полетом за Волгу, их догоняли и расстреливали. Это был страшный суд.

Мы были в 70 километрах от Калача-на-Дону, а от Калача-на-Дону 90 км от Сталинграда. 160 километров мы отходили с окружения в окружение до самых стен Сталинграда. На ту сторону Волги вышло 360 человек, сидели в лесу под деревьями. Помню, командир дивизии и нас три сотни с лишним, — все, что осталось от десяти и более тысяч людей. Кто-то попал в плен, кто-то был ранен, многие убиты. Немцы шли колоннами, танками, за ними — бронетранспортеры, а за ними — мотоциклы с колясками, на каждом по три человека с пулеметом.

А мы с винтовками СВТ (самозарядная винтовка Токарева), которые стреляют через раз. Было мало боеприпасов, артиллерии. Когда они были, мы держали бой хорошо, когда стали заканчиваться, наши танки остались побитыми, без горючего, мы были, можно сказать, с голыми руками. Нашей задачей было выдержать несколько недель до подхода основных сил, и мы это сделали. Смогли. Целый месяц с боями отходили до самого Сталинграда. Во время переформирования и пополнения дивизии личным составом прошёл ускоренный курс обучения в полковой школе, мне присвоили звание младший лейтенант и назначили командиром взвода разведки 88-го гвардейского стрелкового полка.

— Расскажите, пожалуйста, о боях, во время которых Вы были ранены.

— Я был ранен четыре раза. Но не каждый раз лежал в госпитале. Когда меня ранило впервые, я находился при взводе, в полку. Это было в декабре 1942-го года, затем под Саур-Могилой, лежал в госпитале в Новочеркасске. Мы освободили Новочеркасск, пошли на Таганрог, оттуда повернули на Донбасс. Освобождали наши города и дошли туда, где сейчас наши отстреливаются, освобождают Донбасс. Там меня и ранило. Мне дали направление на отдел кадров армии, я мог не вернуться на войну, но отправился на реку Молочную, где была наша часть. Скадовск взяли, со Скадовска пошли на Малую и Большую Каховку. А напротив Малой Каховки стоял город Берислав, там были немцы. Мы стояли в Большой Каховке. Сейчас там одна Каховка, Малую затопили. Так что все те места: Херсонскую область, Скадовск, Каховку, — все это мы освобождали в период Великой Отечественной войны.

Под Саур-Могилой, на Донбассе в окружение попала вся наша армия, там сражалась наша 33-я стрелковая дивизия. Там погибло много моих разведчиков, погиб начальник разведки, меня ранило, командир нашей дивизии погиб, там же он был и похоронен после войны. Как командующий 62-ой армии Чуйков похоронен на Мамаевом Кургане, так и наш командир дивизии был похоронен на Саур-Могиле. Бои были очень тяжелые, была крепкая оборона, много танков. Там была такая скалистая возвышенность, доступ за которую был сложным. В бое под Саур-Могилой я попал под немецкую гранату, мне повредили глаза. Сейчас, в старости, все это усугубилось, лечению глаза не подлежат. Потом оттуда нас кинули на Сиваш, и пошли с боями освобождать Крым до самого Севастополя. В станице Чернышевской приняли бои, отходили до самых стен Сталинграда. В основном, у нас была 62-ая и 2-ая гвардейская армия. Четвертый раз меня ранило в 1945-м году, в Восточной Пруссии. Я попал в госпиталь уже в Норд Янге, лежал там, сохранились все справки, документы.

— Вы же после Донбасса освобождали Крым в 1944-м году?

— Когда мы взяли Скадовск, там же, на берегу Черного моря, был залив, от Скадовска мы пошли на Малую и Большую Каховку. Там мы пробыли почти до конца марта, а в марте-начале апреля нас кинули на Сиваш. Мы форсировали Сиваш, об этом можно почитать в книгах. У меня есть десятки книг: «Зарево над Сталинградом», «Сталинградцы — творцы победы», две большие толстые книги, написаны о нашей дивизии. В книге «Под гвардейским знаменем» описаны полностью мои похождения. Книга «33-я гвардейская» — с моими воспоминаниями.

Мы держали плацдарм, вся наша дивизия. 1-2 апреля мы были в окопах, нас прикрывал снег. Шли правее Симферополя, освободили Джанкой, другие населенные пункты, дошли до самого Севастополя. Свою оборонительную часть мы начали в Мекензиевых горах, где моряки держали оборону в начале войны. 1 мая 1944-го нам дали по сто грамм в честь праздника, а после 4-го мая мы пошли в наступление. 9-го мая мы были уже в Севастополе, был салют в честь его освобождения. И нашу дивизию переименовали.

— Василий Васильевич, за один из боев Вас наградили орденом Красного знамени. Можете рассказать подробнее?

— В октябре 1944-го в Литве мы с бойцами захватили немецкий бронетранспортер. Мы шли вслед за нашими частями, я шел с группой разведчиков. У меня была своя стратегия командования. Я разбил разведку на 3 группы, дал всем одно задание — передавать данные командиру полка о расположении войск. Мы же с группой отправились в глубокий тыл. Это было недалеко от Шауляя, там был штаб армии. Командующим 2-й гвардейской армии был генерал-лейтенант Порфирий Георгиевич Чанчибадзе, он стал командовать после Василевского. Я был у него на приеме как лучший разведчик армии. Мы пробрались далеко в тыл, смотрим: немецкий бронетранспортер пошел в сторону наших войск. Мы быстро залегли возле дороги, в яме для продовольствия. Когда он возвращался назад, мы его закидали гранатами, взяли в плен солдата вместе с бронетранспортером.

Еще был случай: на чердаке стояли, танки проходят, мы с чердака командиров танков расстреливали. Я стрелял из пистолета на чердаке. Люк был открыт, танкисты меня не видели. Тут же, на Днепре, под Новый год (1944-й) мы стояли в Каховке, взяли там двух пленных. На острове в доме мы три дня сидели голодные, в тылу, на переднем крае у немцев. Когда с тыла возвращались, двоих прихватили, хотели взять кухню с ездовым, но пожалели лошадь. Лед был слабенький, мог не выдержать. Когда мы возвращались назад, наши открыли огонь, двоих ранило. Смирнову, ленинградцу, ниже колена перебили ногу, а Лепиков был сибиряк, тому выше колена мякоть прострелили. Он в госпиталь не пошел, а при взводе лечился. Так получилось, что наши нас встретили огнем и этих двух немцев передали.

Я с одним встретился случайно во Ржеве. Когда наша часть расположилась там после войны, я этого пленного встретил, он меня узнал. Мы в футбол играли, они за проволокой загороженной наблюдали. И кричит на меня. Хлопцы говорят: «Что за немец?». А он говорит: «Каховка, пррр, пррр!». А мы же их провизию съели, которую их кухня везла, были голодные, им ничего не досталось. Наелись, начался понос, и были именно такие звуки: «Пррр, пррр». Я узнал его. После войны он был на нашей оккупированной территории в Германии, его контрразведка проверила и отпустила.

— Расскажите, пожалуйста, как в августе 1944-го первый батальон Вашего полка попал в окружение, и Вы помогли ему выйти из окружения.

— Это было в Литве. Командовал заместитель командира дивизии, подполковник или полковник, точно не помню. Наш батальон находился в лесу. Мы пробрались через линию и туда, предложили им выйти. Но этот батальон отказался, не выполнив приказ командира дивизии. Потом они все уцелели, сами отстреливались в лесу. Когда мы возвращались назад, переходили дорогу, смотрим: колонна движется, брички, солдаты. Мы залегли и открыли огонь, там было десятка три немцев, лошадей, а потом сзади появилось несколько танков, мы ушли в направлении своей части.

У меня в разведке служило три полных кавалера ордена Славы трех степеней. Солод Алексей Пудович из Цимлянска, Майборода Леонид Тимофеевич и Рот Эдуард Никитович. Сейчас уже никого из трех нет в живых. Я их всех знал, своих разведчиков. Эдуард Никитович был уволен от нас, когда кончилась война, забрали в Германию, так как он знал немецкий язык, был евреем. Он почему-то оказался аж в Израиле, его семью расстреляли на Украине, он как-то спасся. Я его держал у себя как переводчика. Он был такой щупленький, незаметный, все необходимое мне передавал.

С кадровыми разведчиками, такими как Майборода, Лепиков, Дорошенко, Селиверстов, мы после войны встречались. Варнавский, командир разведроты, хороший, боевой командир был, награжден орденом Александра Невского. Он жил в Москве, как и заместитель командира полка Александров Дмитрий Николаевич. Никого из них уже нет в живых.

— Свой орден Красной Звезды Вы получили за бои в Крыму. Можете рассказать подробности?

— Конечно, расскажу, что помню. Там был интересный бой в немецком населенном пункте, хуторе Найдорф в Крыму. В апреле 1944-го мы ворвались туда и выбили оттуда немцев. Наши выступали с командиром батальона, их немцы обстреляли, всех положили. Мы обошли этот хутор разведкой, зашли сзади, выбили их, двоих взяли в плен, расстреляли, командира батальона ранило в живот, он попал в госпиталь. Потом, после войны, случайно оказался заместителем начальника милиции Краснодарского края по политработе, понимаете?

Когда собиралась наша 33-я гвардейская стрелковая дивизия, краснодарцы-ветераны войны, мы разговорились, он говорит: «Так это ты?». Я говорю: «Да, я, вот так обошли населенный пункт, выбили немцев, взяли. Нас было 5-6 человек, я вот со своей группой работал». После пошли танки, мотоциклы, мы открыли по ним огонь. Они драпанули, наша пехота пошла дальше в наступление. Так в боях мы дошли до самого Севастополя.

Еще случай был, на окраине Симферополя был аэродром. Мы зашли на него, там было заминированное здание, минами натяжного действия. Написали: «Осторожно, мины». Приземляется немецкий самолет, «Мессершмитт», а тут мы залегли с автоматами, замаскированные. Он был в метрах 60-100 от нас. Мотор работал, летчик не вылазил. Посмотрел, видимо, что их самолетов нет, никто не выходит. Самолет разогнался, поднялся. Мы открыли по нему ураганный огонь из шести автоматов, на приличном расстоянии. Самолет ушел.

А под Севастополем мы взяли двух румын в плен, переодели одного разведчика во все женское на нейтральной зоне. Мы пролежали тогда целый день, пришел один румын, зашел на кухню, там его наш разведчик придавил, связал, второй пришел, а нашего разведчика мы переодели в женскую одежду. Воды набрал, куры ходили, жителей не было, они все побросали, ушли. Зарубал курицу, соломой печку поджег, начал топить, вроде, варил. Они решили воды набрать и поесть, а посмотрели, что это женщина. Это был наш разведчик Алексей Пудович Солод, здоровый такой, крепкий парень, родом с Цимлянска, который мы освобождали.

— Приходилось ли Вам воевать с румынами в 1942-м году на Кубани, в Ростовской области?

— Да, один раз. Тогда еще была конная разведка полковая, мы втроем ехали на лошадях в лесополосе. Смотрим — летит немецкий самолет, мы в лес, а там полно румын. Они все сдались, мы человек 150 привели, сдали в нашу часть. Брали в плен и итальянцев, чехов, кого только не попадалось.

— Воевали ли с власовцами, предателями, полицаями?

— Да. Но там свои методы были, мы их не пленили, разговаривали. Большая Каховка стоит на высоте, вокруг нее обрывы, а Малая внизу, кругом одни заливы. И вот, на той стороне Днепра были власовцы, немцы, мы с ними разговаривали через репродуктор. Вечером по Днепру шло эхо, у нас была труба с граммофона, мы в нее разговаривали. Разные уговоры были, говорили, что вы тут воюете, а наши интенданты с вашими женами живут, нецензурными словами ругались. Открывали огонь иногда. Они были настырными, не хотели сдаваться.

— Приходилось ли Вам брать в плен больших немецких офицеров? Майоров, полковников, ценных «языков»?

— Когда взяли Кенигсберг и пошли на порт Пиллау, мы пошли на переговоры с командиром дивизии, генералом, который находился по эту сторону залива. Прибыл их представитель, нас послали на переговоры — начальника разведки майора Скорикова Василия Николаевича, переводчика и меня. Мы прошли одну линию обороны, набитую солдатами, пешком, вторую тоже, попали в бункер с примерно 40 офицерами и 4,5 тысячами солдат.

Мне было страшно, я спрашивал майора, начальника разведки по фамилии Скорик: «Нет ли в дивизии больше людей, почему ты меня взял?». А он отвечал: «Мы с тобой вместе выросли, я до майора, начальника разведки, ты до начальника, я тебя брал, чтобы мы вместе прошли этот путь. Если будем погибать, тоже вместе. Может быть, нас, офицеров и командира дивизии расстреляют, и меня в том числе». И мы пошли. Начались переговоры, в итоге, они сложили оружие. Это долгая история, можете в моих книгах почитать. Мы их вывели в наш тыл, они все сдались. Это был мой последний бой в порту Пиллау.

Нас, разведчиков, иногда посылали в атаку, использовали как пехоту. Было такое между Шауляем и Кельном, когда немцы готовили прорыв для того, чтоб соединиться с Либавской немецкой группировкой. Они решили прорваться. Пехоты было мало, артиллеристы наши боевые хорошо сражались, подбивали немецкие танки. И мы пошли в атаку. Это было на реке Дубица, сзади был Шауляй, штаб армии, а впереди — немецкий город Кельн. Вот там мы ходили в атаку разведчиками. Обычно всегда было такое правило, что, когда идет пехота после артподготовки в атаку на передний край, группы разведчиков должны быть вместе. Им надо пленных брать, данные и так далее.

— Как местное население (литовцы, латыши) относилось к советским солдатам?

— Отлично относились. Они не наносили никакого вреда, преступлений, даже наоборот. Между Кельном и Шауляем в нейтральной зоне жил учитель, литовец, мы всегда у него останавливались, все было нормально. Даже когда мы шли на Литву, мы прошли глубокий тыл, нам дали направление, что идем на Шауляй, и мы шли. Уже в тылу немцев нас угощала их барыня. Мы все хотели посмотреть, что это за барыня. Слов таких даже не знали: «пан», «барыня». Пришли, а там старушка командует, бабуля зажиточная. Она нас всех накормила, напоила, как родных. Мы ушли в лес. А потом шла группа немецких летчиков, мы их арестовали, часть перестреляли, часть сдали нашим войскам. Это длинная история. Так что разведчик не артиллерист или танкист, это всегда на передовой.

— Василий Васильевич, в феврале 1943-го Ваша дивизия попала в окружение на Донбассе, 20 февраля выходила из него. Можете рассказать об этих боях?

— Я был в дивизии, но на полмесяца попал в госпиталь в Новочеркасске как раз после ранения под Саур-Могилой. Командир дивизии погиб, мой начальник разведки — тоже, там погибло много командиров батальонов, рот, много моих разведчиков. Меня ранило. Отлежался полмесяца, вернулся в свою дивизию, и мы пошли наступать, освобождать Украину. Шли до реки Молочной, там были тяжелые сражения, шли до самого Скадовска. Взяли его, пошли на Каховку, взяли и ее. На той стороне был город Берислав, там были немцы. Нас хорошенько потрепали, не понятно было, где батальон, где полк.

Наша дивизия от самого Ростова до Сталинграда не выходила из окружения. В Литве был наш батальон, я ходил, выводил с окружения с разведкой, тоже туда попал. Даже перед штурмом Кенигсберга в Восточной Пруссии меня направили в 91-й стрелковый полк начальником разведки, там я пробыл неделю, попал в госпиталь. Немцы пошли в наступление и попали на нашу пехоту. Они не далеко отошли, может, несколько километров. Меня тогда ранило, и заместителю командира полка по политчасти оторвало ногу. В общем, нашей дивизии доставалось крепко. Поэтому у нас что ни командир полка, то Герой. Один Евдокимов под Сталинградом, которому надо было присвоить звание.

Герои Советского Союза: Давид Иванович Герасимчук, Дмитрий Васильевич Казак, — командиры нашего боевого 88-го стрелкового полка. Много Героев было в дивизии. И под Севастополем Герой погиб, при штурме Севастополя. Дивизия прошла большой путь, от Ростова до Сталинграда. Освобождала Сталинградскую область, Ростовскую, часть Кубани прихватила, Донбасс, Украину освобождала, Литву, Латвию, Восточную Пруссию, Белоруссию. Но Белоруссию быстро прошли, зашли в Литву, не помню даже населенных пунктов. Между тем, у меня за освобождение Белоруссии десятки медалей, к каждому празднику меня награждают, посол приезжает сюда, в Краснодарский край.

— Расскажите, пожалуйста, как Вы пленили первого немца? Как ходили первый раз за «языком» в тыл к немцам?

— При наступлении их десятки попадалось, а когда оборону держали — меньше. Взять, например, Малую Каховку. Это уже не первый раз был, мы ходили через Днепр, взяли двух языков, которые были на берегу. Мы там на Новый год находились у немцев за линией обороны, нас было пять человек. Сидели на чердаке, на сквозняке, хата разбита, ни дверей, ни окон. Мы сидели, маскировались, наблюдали за передним краем сзади немцев, где можно лучше брать. И вечером, когда кухня стала развозить пищу, мы взяли в землянке одного, а второй с котелками от кухни шел. Пришел, мы и этого забрали. Автоматы перемотали в белое, надели белые халаты, чтобы на снегу было не видно.

Брали при освобождении Новочеркасска, завод Буденный, там брали «языка», ходили в разведку. Там с переднего края брали. Забросали гранатами, одного уничтожили, а один остался живым, был ранен в ногу. Мы его на себе волокли. Брали их десятками. Когда Манштейн наступал на Сталинград, шел для освобождения войск Паулюса, по снегу ползали, мороз был 20-30 градусов, вьюга, ветер, ни одного деревца. Так мы ходили туда в разведку. Под Цимлянском «языка» брали, при наступлении уже, освобождая Ростовскую область. Мы шли через Дон, переправлялись, до самого Новочеркасска, затем до Таганрога. Там в окружение попали, вырвались тоже.

— Были ли рукопашные бои?

— Были под Саур-Могилой. Под Сталинградом дважды ходили в рукопашную. Командир полка Евдокимов командовал, поднимал нас всех в атаку, и мы ехали на танке. Между Сталинградской и Ростовской областью. Половину перестреляли, командир полка погиб. Я выжил, наверное, Бог был со мной. Ночью я выползал, искал своих, осталось человек 5—6. И на Донбассе, и в Литве были рукопашные атаки. Между Шауляем и Кельном стояла наша дивизия в обороне, а немцы готовили наступление. Хотели прорвать линию и пойти на соединение на Либавскую группировку. Группировка была крупная, было окружено сотни тысяч немцев. И они пошли в наступление: артиллеристы, пехота, — все в рукопашную, с автоматами. Потом одни побросали автоматы и подняли руки, и все прекратилось. Все это происходило у меня на глазах. Я был разведчиком, мы находились на расстоянии 100, 60, 50, 30 метров от поля боя.

— Приходилось ли Вам освобождать концлагеря? Видеть военные преступления нацистов на освобожденной территории?

— Освободили лагерь пленных в Литве, где-то под Шауляем. Был большой лагерь наших заключенных в Восточной Пруссии, когда мы шли на порт Пиллау от Кенигсберга. Они стояли, друг друга поддерживали, самостоятельно не могли стоять от истощения. Их разбирали в сан.роты, батальоны, помогали, кормили.

— Есть ли у Вас секрет долголетия?

— Годы мои берут свое, голова уже плохо работает, слепой я, уже не читаю, только слушаю. У меня шестеро внуков, они мне читают. Но я не курю и не пью уже тридцать лет, после инсульта. Да и до него не любитель был, только если компания собирается. Сейчас больше не выпиваю.

— Василий Васильевич, большое спасибо за беседу.