Семья моя проживала на Украине, где-то в Запорожье, отец говаривал, что «мы из запорожских казаков».
Во время голода на Украине в 30-х годах ХХ века мои родители, поняв, что двоих детей им не прокормить, чтоб спасти хотя бы одного ребенка, оставили себе младшую сестру, а меня, как старшего, сдали в приют.
Я убежал из приюта, беспризорничал. Дважды попадал в колонии для малолетних преступников, оба раза бежал. На всю жизнь любимым фильмом стала «Путевка в жизнь», знаменитая кинокартина про беспризорников.
Однажды, когда купались с друзьями в Москве реке вблизи только что построенного Крымского моста, попали в облаву. В приемнике-распределителе со мной долго беседовал старый чекист, который «начинал еще с Дзержинским» - так говорил он сам. Он спросил меня: «Что, не нравится в колонии?» «Не нравится», - буркнул я. «Ну что же, попробуем определить тебя в другое место», - сказал он. Так я, бывший беспризорник, стал воспитанником Московского военного музыкального училища. Моей специализацией была флейта и кларнет. В составе отряда юных фанфаристов и барабанщиков я принимал участие в нескольких предвоенных парадах на Красной Площади.
В июне 1941 года я был отправлен на стажировку в военный оркестр Сумского военного артиллерийского училища, где и застала меня война. Тогда многие считали, что война продлится недели две. Вскоре ситуация на фронте вынудило командование бросить в бой и курсантов училища. Музыканты в 1941 году не были востребованы, поэтому мне пришлось стать санитаром, а впоследствии подносчиком снарядов у 45-миллиметрового противотанкового орудия.
Вскоре соединение, в которое входили бывшие курсанты (уже артиллеристы), попало в окружение. В одном из боев меня ранило в обе ноги осколками разорвавшегося снаряда. Мне повезло, что выходил из окружения с нашими курсантами. Мы хорошо знали друг друга, дружили, были уже сплоченными и лучше других обученными солдатами. Перед прорывом мне, как и другим лежачим раненым, приказали уничтожить свои документы, так как была вероятность, что в случае неудачи нас, раненых, придется бросить. К счастью, все обошлось удачно. Так как мы вышли организованной группой, все друг друга знали, то без проволочек всем раненым были выписаны новые документы. И вот тогда-то писарь и сделал ошибку в моих документах: я стал Клапоусовым, а до этого фамилия была другая - Клапоусь. После выхода из окружения мы были отправлены в тыловой госпиталь.
В конце 1941 – начале 1942 года в Красной Армии ощущалась острая нехватка офицерского состава. Я и мои товарищи-курсанты были почти офицеры, просто не успели получить звания, поэтому по мере выздоровления нас направляли доучиваться в военные училища. Желая не отстать от товарищей, я на костылях начал посещать автобронетанковое офицерское военное училище, которое и окончил летом 1942 года, получив звание «младший техник лейтенант». По распределению попал воевать на Воронежский фронт. Но воевал не долго, во время одной из бомбежек был контужен и засыпан землей, меня с трудом откопали подчиненные.
Снова госпиталь. Два месяца после контузии я не говорил, но постепенно речь вернулась. Весной 1943 года я снова попадаю на фронт командиром автороты в один из полков гвардейских реактивных минометов, входивших в состав Степного фронта. Авторота, укомплектованная американскими грузовиками фирмы «Студебеккер», отвечала за доставку топлива и снарядов для гвардейских минометов «Катюша», но так как минометный полк входил в состав танковой армии, поэтому авторота неоднократно доставляла топливо и боеприпасы танкистам. Во время следования в расположение своей новой части я вскрыл сопроводительный пакет с документами и уничтожил все документы, связанные с контузией. Не хотел, чтобы дразнили «контуженный». Все обошлось, и я продолжил службу уже как младший лейтенант.
Помню случай, произошедший перед началом боев на Курской дуге. Я и еще несколько бойцов прибыли на железнодорожную станцию, чтобы встретить эшелон с техникой, но вместо автомобилей прибыл эшелон с танками, а танкисты не успели прибыть для разгрузки эшелона. Пунктуальные фашисты совершали авианалеты по расписанию, и вражеские самолеты ожидались с минуты на минуту. В этот момент на станцию приехал командующий армией генерал-лейтенант Ротмистров. Была огромная вероятность, что целый эшелон новеньких танков будет уничтожен, а это сотни, тысячи потерянных жизней советских солдат в предстоящих жестоких боях. Ротмистров подозвал меня как старшего группы и спросил, есть ли среди нас бойцы, умеющие управлять танком. Я и сам все же окончил автобронетанковое училище, мог управлять боевой машиной, кроме этого среди солдат нашлось еще четыре бойца, умевших водить танк. В неимоверном темпе, задыхаясь от жары, мы разгрузили танки и отогнали их в прилегающий к станции перелесок, остальные бойцы маскировали машины. Лишь только последний танк скрылся в лесу, прилетели вражеские бомбардировщики. Ротмистров приказал представить нас пятерых к орденам.
Во время тяжелейших боев под Курском доставлял боеприпасы и топливо «Катюшам» и танкам. Делать это приходилось под бомбежками, артиллерийскими и минометными обстрелами, постоянно рискуя налететь на прорвавшиеся вражеские танки. В один из этих дней я получил приказ доставить боеприпасы для гвардейских минометов, но маршрут пролегал по болотистой местности. Тяжелые, да еще полностью груженные «Студебеккеры», должны были застрять на этой дороге, о чем я и доложил вышестоящему начальнику. В ответ мне было указано не обсуждать приказ. Попытался еще раз, но мне пригрозили расстрелом, если еще раз попробую возражать. Чуда не произошло. Машины застряли на болотистой, размытой дождем дороге, но благодаря неимоверным усилиям личного состава подразделения, а так же благодаря тому, что все «Студебеккеры» были снабжены передними лебедками, снаряды были доставлены на батареи, но с опозданием. Опоздание было небольшое, немногим больше пяти минут, но на Курской дуге за такой проступок расстреливали. Меня арестовали и отдали под суд военного трибунала. К счастью, солдаты моей роты слышали, как я пререкался с командиром по поводу маршрута движения. Они дали показания сотрудникам контрразведки, и меня освободили из-под стражи с восстановлением в прежней должности. Но за одну ночь под стражей я поседел. Одно дело погибнуть под вражескими бомбами и снарядами и совсем другое ждать, когда тебя свои же расстреляют. Было мне тогда 19 лет.
Войска Степного фронта, а вместе с ними и мы, продолжали громить фашистские полчища. Принимал участие в освобождении Белгорода, Харькова, осенью 1943 года вместе со своими солдатами форсировал Днепр, участвовал в освобождении правобережной Украины. Война - страшная вещь, постоянно забирающая жизни, поэтому часто приходилось оставлять свой автобат и принимать под командование батареи гвардейских минометов.
Не раз смерть проходила рядом и только счастливая, а иногда глупая, слепая случайность отводила костлявую в сторону. Вот один из таких случаев. В тот день боевая работа была закончена. Личный состав батареи получил приказ отдыхать. Был съеден ужин (на фронте хорошо кормили в отличие от госпиталя или когда часть находилась в резерве - тогда-то голодновато было). Выпита наркомовская норма, скручена и прикурена знатная самокрутка. Мне были положены папиросы в офицерском пайке, но курить папироски и жрать в одну харю офицерский паек это не по-пацански, поэтому паек и папироски «уничтожались» сообща всем подразделением. Вообще это была норма среди большинства советских офицеров, особенно младшего офицерского состава - делить все со своими солдатами. Так вот, лежим мы товарищем на нарах и пускаем махорочный дым под накаты блиндажа. В этот момент на расположение части налетели вражеские «Юнкерсы». По инструкции надо было покинуть блиндаж, ведь даже не при прямом попадании, а просто от рядом разорвавшейся бомбы могло завалить землей и бревнами и не известно, откопают ли тебя потом живым, если вообще откопают. В этом случае окоп, а попросту говоря так называемая «щель», безопасней в несколько раз, ведь только прямое попадание могло уничтожить личный состав, находящийся в этом укрытии. Но было лень бежать куда-то, прятаться, к тому же на улице пришлось бы тушить только что прикуренные «цигарки», а то горящая самокрутка могла в сгущающихся сумерках демаскировать позиции батареи. Решив, что «семи смертям не бывать, а одной не миновать», мы остались в блиндаже. Вскоре бомбежка закончилась, самокрутки были докурены, а расчет установки почему-то не возвращался. Я первым, как командир, поднялся на улицу, чтобы узнать, в чем дело. На том месте, где был окоп и в котором прятались бойцы, зияла огромная воронка, а окружившие ее бойцы, смотрели на меня, как на привидение. Людей, что находились в «щели», разорвало на части, так что узнать, кто был в этом окопе было просто невозможно. Все считали, что и я погиб вместе со всеми.
Были и более страшные и ужасные по своей нелепости случаи.
В одном из освобожденных городов мои бойцы обнаружили спиртзавод. Быстро были наполнены спиртом все емкости. Но «иголку в мешке не утаишь». О том, что мы нашли где-то спиртное, узнали на соседней батарее. Пришлось рассказать боевым товарищам, где они взяли алкоголь. По нелепой случайности бойцы второй батареи наполняли фляжки в другой емкости, а там находился «древесный» спирт, страшнейший яд. Все, кто это выпил – погибли. Вот так без боя погиб личный состав целой батареи.
Во время наступления строго выдерживался временной график, именно благодаря этому подразделения различных родов войск взаимодействовали друг с другом. Строго по времени взлетали с аэродромов самолеты на бомбежку вражеских позиций, по времени занимали районы сосредоточения танки, в эти районы к назначенным срокам стягивалась пехота и машины с боеприпасами и топливом, по времени разворачивалась артиллерия и строго в означенное время открывался огонь по заданным целям. Наша батарея в очередной раз развернулась для нанесения артудара. В одном из населенных пунктов, по данным разведки, находился опорный пункт немцев. К тому времени на окраине этого села должен был сосредоточиться стрелковый батальон. Строго в назначенное время батарея нанесла удар по позициям фашистов. Залп «Катюш» - это страшно. Ни я, ни кто либо другой не знал, что где-то за полчаса до этого фашисты бросили свои позиции, и наши пехотинцы беспрепятственно вошли в село. Командир этого подразделения то ли не успел, то ли забыл доложить об этом по команде. Как результат – почти весь батальон погиб. Никто, да и я сам себя ни в чем не винил, действовал, как и сотни раз до этого и после строго по приказу, но тяжесть осталась на всю жизнь.
Я вообще-то не отличался высокой дисциплинированностью (сказывалось, видимо, вольное детство), да и фронтовые сто грамм не способствовали этому. Частенько безрассудство, подогретое водкой, доводило до беды. В одном из освобожденных городов мы «отметили» это дело, и меня заело любопытство: насколько сильно взрывается граната Ф-1 (в простонародье «лимонка») в закрытом помещении. Подумано – сделано, и граната летит в ближайший подвал, но ведь я не проверил - пустой подвал или нет! Оказалось – нет. К счастью, никто из людей не пострадал, и поэтому дело закончилось штрафбатом, а могли и расстрелять. Там я пробыл недолго, знал, как вернуться. После одного из боев был восстановлен в звании.
Но спокойно мне не жилось. Очередной освобожденный город. Опять «отметили». В этом городе я «разжился» у убитого фашистского офицера пистолетом «Парабеллум». Я вообще был неравнодушен к стрелковому оружию, стрелял без промаха. Вот и поспорили, всажу ли всю обойму «в десятку». Всадил. Арестовали, суд и опять штрафбат. Там, в доме, на стене которого мы нарисовали мишень, жила пожилая женщина. В это позднее время она уже легла спать. «Парабеллум» - мощный пистолет, поэтому он пробил стену с нарисованной мишенью и только благодаря тому, что все пули легли точно по центру мишени, они прошли выше и не задели спящую на кровати женщину.
Когда я снова «искупил вину кровью» и выписался из госпиталя, обнаружилось, что утеряны все мои документы. Последняя запись была о том, что мне присвоено звание «младший техник лейтенант» (после училища), а в штрафбат я попал уже старшим лейтенантом. Кроме этого пропали и все наградные документы, остались только упоминания о воинских частях, в которых воевал, ранениях и пребывания в госпиталях и санбатах. Вот так в начале 1944 года я начал свою военную карьеру почти заново.
Степной фронт был переименован во Второй Украинский, но в жизни нашей ничего не поменялось. Тяжелей всего были бои в Карпатах. Отсутствие железнодорожного сообщения взвалило всю тяжесть снабжения войск на автомобилистов. Мощные «Студебеккеры» перевозили самые тяжелые грузы - снаряды для реактивных минометов. Ни в одном сражении или наступлении мое подразделение не несло таких потерь, как в Карпатах. Самое обидное, что гибли не из-за бомбежек или обстрелов. Измотанные вконец водители просто засыпали за рулем, и если это на равнине было чревато просто съездом в кювет и побитой, но ремонтируемой машиной, то на горной дороге – смерть.
После Карпат участвовал во взятии столицы союзников гитлеровцев - королевской Румынии – Бухареста.
Затем штурм и взятие Будапешта – столицы Венгрии, еще одних союзников фашистской Германии.
Во время штурма Будапешта один из моих водителей был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Колонна везла топливо для танков, когда в прилегающий к этой улице переулок выползли три фашистских танка «Тигр». Несколько первых машин успели проскочить мимо этого переулка, но основная часть колонны оказалась перед угрозой уничтожения. Машины в колонне шли на сокращенных дистанциях, так всегда поступали в сложных ситуациях. Поэтому было достаточно попасть в одну машину, а взрывная волна докончила бы все остальное. Ситуация была критическая. Я находился в головной машине, которая уже проскочила мимо этого переулка, и никак не мог повлиять на ход событий. Пока все - и немцы, и наши как бы замерли от неожиданной встречи, один из наших водителей отделился от колонны и направил свою машину, груженную танковым топливом, в лобовой таран на вражеский танк. Посреди переулка вспыхнул огромный костер, объявший вражеский «Тигр» и наш «Студер». Этим тараном наш водитель не только подбил вражеский танк, не только спас жизни своим товарищам, но и спас топливо, необходимое для дальнейшего наступления наших танков. Подбитый «Тигр» загородил выезд из переулка для двух других танков, а развернуться на узких улицах старого Будапешта для двух тяжелых «Тигров» задача не из легких. Мы доставили груз.
Прибыв к танкистам, я доложил о происшествии. Когда после разгрузки колонна возвращалась назад, то уже все три вражеских танка горели в переулке.
Автобат продолжал свою боевую работу на дорогах войны, именно на этих дорогах мои подчиненные обнаружили автомобиль, как теперь сказали бы – представительского класса. И я начал «воевать с комфортом», разъезжая на генеральском автомобиле. За эту машину один из командиров воинской части, с которой контактировал мой автобат по служебным обязанностям, предлагал две «эмки», причем одну из этих «эмок» перевезли бы по любому адресу в Советском Союзе, который я бы указал. К тому времени мои родители каким-то чудом меня по другой даже фамилии разыскали через военкомат. Соблазн заиметь собственное авто на «гражданке» был очень велик, но я не отдал машину. А зря. Кончилось тем, что однажды я на ней нос к носу столкнулся с каким-то генералом из штаба фронта. Генерал даже онемел на время от лейтенантской наглости: он, генерал, ездит на «эмке», а какой-то лейтенант - на шикарном лимузине! Машину отобрали.
Там же, на дорогах Венгрии, случай в очередной раз помог разминуться со смертью. Батальон выполнял задачу по перевозке тылов армии. Командир части, майор, безапелляционно заявил, что он едет в головной машине. По инструкции в головной машине должен ехать командир автобата, то есть я, но инструкция предусматривала исключения из правил, и тогда командир автобата двигался в замыкающей машине. Я не стал спорить и сел в хвостовую машину. При переезде через один из мостов головная машина подорвалась. Мост был заминирован вражескими диверсантами. Майор погиб.
Середина апреля 1945 года застала меня в очередной европейской столице – столице Австрии Вене. Чем ближе приближался Первомай, тем больше крепла уверенность, что это последняя столица, которую придется освобождать от фашистов. Бои уже шли в Берлине. Запах весны и Победы носился в воздухе. Это было ни с чем несравнимое ощущение. Я начал войну семнадцатилетним в сорок первом, был дважды ранен, трижды контужен, хлебал войну полной ложкой все четыре года. И вот все. Победа.
Но мы ошиблись. Не до конца была выпита чаша войны, не все европейские столицы мы «посмотрели». В конце апреля нас подняли по тревоге и ускоренным маршем перебросили в Чехословакию. Впереди ждала Прага.
Ранним утром 9 мая 1945 года колонна груженных снарядами и топливом «Студебеккеров» ворвалась на улицы Праги сразу за советскими танками. Это было очень важно, так как топливо у танков хватало только до Праги, а для ведения боев в городе боевые машины надо было дозаправить.
Взятие Праги советскими войсками было полной неожиданностью для гитлеровцев. Было еще темно, когда мои водители вместе с танкистами стали заправлять танки и доукомплектовывать боекомплекты. И танкисты, и водители были в темных рабочих комбинезонах. Танки и грузовики после многокилометрового боевого марша были покрыты грязью и копотью, красных звезд видно не было. В городе – затемнение. В какой-то момент в одном из домов открылась дверь, это был ресторан для гитлеровских офицеров, и на улицу вывалилась пьяная толпа фашистов. Что-то галдя, абсолютно не обращая внимание на то, что происходит вокруг, они направились куда-то вдоль по улице. Наши солдаты обалдели от такой наглости, но быстро оправились, выхватили автоматы из своих машин и арестовали вражеских офицеров. Те даже протрезвели от неожиданности. Они никак не могли взять в толк, откуда в Праге Красная Армия? Ведь американцам было намного ближе до Праги, и именно американцев ждали гитлеровцы, чтобы им сдаться.
Там же в Праге я приметил расстрелянный, по-видимому из башенного танкового пулемета, автомобиль «Хорьх». Зная по опыту, что этой машиной пользуются высокопоставленные офицеры третьего Рейха, приказал водителю остановиться и заглянул в машину. Водитель и пассажир, оба одетые в форму войск СС/СД, были буквально разрезаны пулеметной очередью. Быстро прихватил личные документы убитых и какие-то ящики с бумагами, лежащими на заднем сиденье, и мы продолжили путь. Вечером, когда спала боевая запарка, я нашел особиста и сдал ему бумаги. В званиях офицеров СС я не очень хорошо разбирался, поэтому понятия не имел, кто попался нам на дороге. Но 11 мая мне была объявлена благодарность от командующего фронта «за проявленную бдительность». Но лучше любой благодарности было для меня то, что я прихватил у этого высокопоставленного эсесовца бельгийский браунинг Лонг 07, который имел сходство с нашим ТТ и находился на вооружение агентов абвера. Этот пистолет я не сдал даже тогда, когда вышел указ сдать все трофейное оружие.
Наша часть продолжала участвовать в боевых действиях до 13 мая. Именно поэтому для меня День Победы - 14 мая.
После войны я как уже старший техник был некоторое время начальником штаба полка, а затем служил в гараже при штабе советских войск за границей. В 1947 году был удовлетворен мой рапорт, и я был уволен в запас.
Войну прошел всю от «корки до корки». Дважды ранен, трижды контужен, одно ранение и одна контузия были тяжелыми. Был неоднократно награжден орденами и медалями, получал благодарности от командующего фронта и командующего армии.
Родители после голода на Украине перебрались в Московскую область, в деревню, расположенную недалеко от станций Черная горьковского направления Московской железной дороги. Первым, что я сделал, приехав к ним, было вот что. Нашел самый здоровый гвоздь в хозяйстве и приколотил к стене дома свои погоны, чтобы больше никогда в жизни не пришлось их снова надевать себе на плечи.
| Интервью и лит. обработка: | М. Русецкая |
